скачать книгу бесплатно
– Мы явились с миром. Не всех пришлось загонять в Новую Русь огнем и мечом! Типичи и сосновичи сами принесли свои мечи. Они и сейчас живут как жили. Но верховная власть киевского князя прежде всего в том, чтобы прекратить постоянные войны между племенами. У нас хватает внешних врагов. Вы не знаете, но славянские племена на Западе исчезают одно за другим. Их земли захватывают германцы, а славян либо истребляют, либо огерманивают. Это не ваши войны, когда пришли, побили, пограбили и ушли восвояси. Германцы если приходят, то остаются навсегда!
Их лица были непроницаемы, но по глазам он с некоторым удивлением понял, что ему верят. Нехотя, но верят. Возможно, даже готовы пойти на какой-то союз с Олегом, но только на какой-то. Такой, чтобы не задевал их вольностей. И не мешал драться с соседом. Именно с соседом, ибо ненавидишь и винишь во всем именно соседа, а не тех неведомых германцев, которые теснят неведомых славян. Они древляне, а не какие-то славяне!
Ольха сказала все тем же холодным тоном:
– Вы можете остаться гостями здесь… до утра. Коней ваших накормят и напоят. Как и вас.
– А наши мечи? – спросил Ингвар.
– Вернут за воротами, – ответила она.
Ее серые глаза очень внимательно следили за его таким странным лицом, голым, как у подростка, но с жесткими складками у губ, квадратным подбородком. У него хищное лицо, определила она для себя, злое и хищное, и если бы он не был врагом, мог бы вызвать симпатию. Это не сладкоголосые отроки или благоликие мужчины с приятными движениями. В нем чувствуется дикость лесного зверя, а лесных она любила больше домашних.
– Да? – спросил он. – Тогда я сейчас схожу за своим Переляком.
Она нахмурилась, голос ее стал выше:
– Вернут, когда будете уезжать!
Ингвар перевел дух, стараясь, чтобы сероглазая ведьма не заметила его неуверенности. Ладно, важно выбрать время. А потом сумеет стиснуть ее нежное горло, чтобы сладко хрустнули тонкие косточки!
Набежали парни, разобрали и увели коней. Двое чуть не подрались за право унести оружие русов. Все со страхом и восторгом смотрели на огромные двуручные мечи. Ни древляне, ни поляне, ни свирепые тиверцы не знают таких мечей. Даже двумя руками не просто вскинуть над головой! А русы, судя по их росту, бьются ими, как древляне акинаками.
Только тогда Ингвар услышал говор и движение на стенах. Лучники снимали тетивы, сматывали, прятали в мешочки. Некоторые уже исчезли, но осталось пятеро с самострелами.
Ингвар поежился. Глаза всех пятерых следят именно за ним. Его считают самым опасным, понятно. И сюда дошла его слава. Знают, кто он и каков он. Жаль, что слава не убережет от страшных булатных стрел. Не от длинных стрел с булатными наконечниками, как у лучников, а от цельножелезных стрел самострела. Он носил под рубашкой кольчугу из тонких булатных колец, это спасало от простых стрел, хотя оставались кровоподтеки от ударов, но булатный болт, короткая стальная стрела из самострела, пробивает и кольчугу. А когда в тебя целятся пятеро, то не промахнутся даже в бабочку.
С крыльца сошел, сильно хромая, немолодой мужик с короткой бородой. Кивнул на левое крыло терема, жестом пригласил их за собой. Ингвар с натугой улыбнулся:
– Пошли, ребята. Утро вечера мудренее.
Челядин с размаха выплеснул в корыто помои, стараясь брызгами достать проходящих мимо русов. Свинья не повела и ухом, поросята подбежали с визгом, понюхали и разбежались. Хорошо живут древляне, подумал Ингвар. Зажиточно. Надо будет дань наложить покруче. А здоровых парней набрать во вспомогательное войско. Хорошо будут воевать, лучших возьмет в дружину.
Русов разместили в просторной палате, а ему, как воеводе, отвели отдельную комнату на самом верху. Светлица, вспомнил он славянское название. Окошки хоть и узкие, но свет попадает с двух сторон.
Со всех стен на него злобно смотрели угрюмые морды кабанов, лосей, туров. Рога самых крупных, величественных, были в золоте и серебре. Стол стоял у окна, затянутого тонкими пластинками слюды, а не пленкой бычьего пузыря, как ожидал Ингвар. Богато живут, негодяи. И дань надо покруче, и вообще сюда бы часть войска на прокорм.
Справа от стола, чтобы сразу можно лечь, высилось широкое ложе, покрытое медвежьими шкурами. Такая же медвежья шкура, почти невытертая, раскинула лапы на полу подле ложа.
Над столом по обе стороны окна – не окно, бойница! – торчат рогатинки с чашами светильников. Сейчас не горели, светло, но Ингвар уловил запах масла. Не бедно живут, не при факелах или лучинах, как в других древлянских племенах. Он уже бывал, знает.
Оставив шолом на ложе, осторожно пошел к двери. Без привычной тяжести на спине двуручного меча чувствовал себя голым. В коридоре стояли и прямо на полу сидели угрюмые настороженные древляне. Доспехи из толстой кожи, у многих еще и с костяными бляшками из копыт лосей, туров, коров, но ни одного в булатной кольчуге, что стоит целое состояние. Вооружены короткими мечами с узким лезвием, великий князь почему-то зовет такие акинаками. Смотрят враждебно, исподлобья, будто изготовились забодать рогами.
Его не останавливали, и он, стараясь не делать резких движений, спустился на поверх ниже. Возле двери в большую палату сидели и стояли древлянские воины. Здесь оказались как на подбор рослые, крепкие, отмеченные следами прошлых боев. Похоже, эту палату охраняют лучше, чем его светелку.
Нахмурившись, Ингвар толкнул дверь. Палата раза в четыре больше, беднее. Его дружинники сидели рядами на лавках. Павка стоял на плечах Окуня и Бояна, выглядывая в окошко. Все русы оставались в доспехах, даже шоломы не сняли. Воеводу встретили радостным гомоном, глаза были тревожные.
– Они не тронут нас, – бросил Ингвар.
– Пошто так решил? – отозвался Павка.
– Чую, – ответил Ингвар.
Он не знал, откуда у него это чувство, но голову поставил бы на кон, что сероглазой княгине важнее победить вот так, чем если бы сейчас сюда ворвались древлянские воины и залили полтерема кровью русов. И своей, конечно.
Павка разочарованно хмыкнул. Ингвар согнал его, сам взобрался на крепкие плечи своих старших. Боян заныл: он-де лишь поменялся с Павкой, а теперь его очередь зреть…
Огромные костры пылали по всему заднему двору. Гридни замедленно поворачивали исполинские вертела с тушами оленей, баранов, телят. Пахучий запах лез в ноздри, а тут еще явился волхв, щедро брызгал печеные туши квасом, чтобы мясо стало мягче, сочнее. Когда ветер донес оттуда струю воздуха, Павка за спиной Ингвара взвыл от сводящего с ума будоражащего запаха.
– Вояки хреновые, – сообщил он возбужденно, – но пожрать умеют!
– Погоди, – предостерег Ингвар, – ты еще не пробовал их стряпни.
Глаза Павки стали круглыми, как у морского окуня.
– Неужто отравят?
– Узнаем, – ответил Ингвар неопределенно. – Попробуем выйти. Что скажут?
Стражи на дверях лишь проводили их долгими взглядами. Ингвар почти физически чувствовал, как что-то острое вонзается в его спину, пробивает доспех, рвет плоть и ломает кости. Он зябко передернул плечами, ускорил шаг, благо их не останавливали.
Миновав сени, на крыльце тоже не напоролись на отточенные наконечники копий. Весь двор уже был пропитан запахами жареного мяса, горелого лука, гречневой каши со старым салом. Оленей, кабанов и даже битую птицу жарили в ароматных листьях, с душистыми травами, а вдоль забора в больших котлах бурлило варево. Ингвар уловил аромат густой ухи. Из речной рыбы уха всегда намного вкуснее, чем из морской, а эти древляне, судя по всему, сварив драгоценную рыбу, тут же выбрасывают свиньям, а в ту же воду кидают новую рыбу, и так еще и еще, чтобы уха стала как можно наваристее…
Они постояли на крыльце, давая привыкнуть к себе, сами осматриваясь. Ингвар невольно сглотнул слюну. В лесу поесть всласть некогда, три последних дня похода ели черствый хлеб, иной раз на скаку срывали, свесившись с седла, горсть ягод, вот и вся еда. Животы подвело и у самых терпеливых. А сейчас от нетерпения грызут подоконник, на слюнях поскальзываются. Перед лесными славянами себя роняют!
Отдельно на пылающих углях стояли три огромные жаровни, похожие на раскоряченных пауков. Три дюжих лохматых мужика, волосы на плечах, борода до пояса, широкими лопатками перемешивали крохотные, аппетитно пахнущие комочки. Ингвар старался разглядеть, а Павка сказал знающе:
– Кулики.
– Кулики? – не поверил Ингвар. – Да что в них есть? И вообще, кулики – это забава для детей. Еда для нищих.
– Или бекасы, – поправил себя Павка. – Хотя по запаху похоже на песочников, они в это время самые жирные… Я бы не отказался еще и от жареных жаворонков, только где их возьмут?
Он опять сглотнул слюну. Ингвар хмуро рассматривал подготовку к пиру. В сторонке группа детей торопливо ощипывала дроздов, там же опаливали крохотные тушки, обмывали, натирали тертым можжевельником и целыми дюжинами насаживали на палочки. Так и жарили, поливая маслом, чтобы лакомство не подгорело.
Павка за спиной сопел, мычал, шумно глотал слюни. К крыльцу подскакал на прутике мальчонка. Замер, вытаращив глаза на огромных страшных русов. Которые, как рассказывала бабушка, из моря вышли вместе со своим дядькой Черномордом, чешуей, как жар, горя, а теперь грабят и убивают в их лесу, а малых детей живьем едять…
Павка спросил доброжелательно:
– Ты чей? Из тебя лихой наездник будет! Прямо хазарин.
Тот застеснялся, опустил личико долу и начал ногой ковырять землю. В сторонке челядин угрюмо покосился на могучих русов, никто из мужчин не любит смотреть на мужика выше себя ростом, но ответил за мальчонку словоохотливо:
– Да Дубов он, выплодок Дуба, который в одиночку замостил гать! Да и все на том конце Дубичи. Их столько, что их целая дубрава! А молодняк уже будет и вовсе Дубровскими!.. Не род, а новое племя выйдет из леса!
Он захохотал, довольный, явно тоже был из рода Дуба, понес на коромысле тяжелые бадьи. Павка смотрел довольно, он и без политики великого князя старался подружиться с местными. Теперь и другие мальчишки, видя, что сына Дуба живьем не съели, начали опасливо приближаться, глядя на русов со страхом и восторгом.
Ингвар поманил пальцем самого смелого, что остановился прямо перед крыльцом:
– А тебя как зовут?
Тот высморкался по-древлянски, поочередно зажимая большими пальцами ноздри, вытер грязную ладонь о волосы, ответил независимо:
– А как и моего деда. У нас всегда называют в честь деда.
– Хороший обычай, – одобрил Ингвар. – А как звали твоего деда?
– А моего деда назвали в память о его деде, – ответил мальчишка, уже удивленный такой тупостью руса.
Ингвар внезапно ощутил, что за ним наблюдают серые глаза. Именно серые, именно глаза дерзкой княгини, от одного имени которой у него от злости сердце начинает бухать, как молот, а перед глазами встает красная пелена.
– Ладно. Но как тебя зовут, когда пора обедать?
Мальчишка вытаращил глаза:
– Тю на тебя! Меня никогда звать не приходится. Я всегда за столом самый первый!
Павка расхохотался. Ингвар, чувствуя себя посрамленным, попятился в сени. Не видел, откуда за ним наблюдают, но чувство самосохранения подсказало, что лучше оказаться под прицелом десяти самострелов, чем этих серых глаз.
В ожидании ужина русы отдыхали, копили силы. Спокойные и немногословные, они выгодно отличались, на взгляд Ингвара, от суетливых и постоянно роняющих свое достоинство древлян… как и прочих славян, как бы по-разному ни звались.
Ингвар стоял у окошка, разглядывал двор, благо в его комнате оно было на уровне груди. Кур и свиней угнали, а то и переселили на вертела, суматохи не убавилось, но Ингвар чувствовал, что его взор снова и снова обращается к странному капищу. Из окна видел его только краешком, но при взгляде на этот колышек с затупленным концом всякий раз шерсть поднимается на загривке, а в горле нарастает рычание. Кровь, судя по всему, не убирают, ее слизывают собаки или лакают свиньи, а на остатках жирует целая стая раскормленных зеленых мух…
Его плечи передернулись. Олег приучил быть терпимым ко всем богам, потому капищ Ингвар не трогал, волхвов щадил, главных богов славян узнавал по их резным столбам, но именно этого припомнить не мог, а при взгляде на него чувствовал такую необъяснимую злость, что дыхание учащалось до свиста в груди, а перед глазами вставала кровавая пелена, как в момент, когда превращался в берсерка.
В коридоре послышались шаги. Ингвар резко повернулся, непроизвольно пошарил на поясе. Дверь открылась, за порогом стоял молодой и высокий по мерке древлян парень. Был он в полотняной рубахе до коленей, лаптях, от которых шел смолистый дух, но на веревочном поясе висел короткий меч. Парень смотрел с откровенной враждебностью. Когда заговорил, в голосе звучала неприкрытая ненависть:
– Княгиня велела передать. Уже можно опуститься на первый поверх.
– А что там?
– Обед готов.
– И на два десятка моих людей?
– Их девятнадцать, – поправил парень многозначительно. – Пока девятнадцать.
Ингвар не сомневался, что его людей не только посчитали, но и заметили, кто в кольчуге, кто в копытном панцире, кто выглядит умелым, а кто не очень.
– Когда будем уезжать, – сказал Ингвар, – нас будет больше.
Парень зыркнул исподлобья, не нашелся, что сказать, славяне задним умом крепки, пробурчал:
– Там в нижней палате добавили на один стол больше.
И вышел, хрястнув дверью так, что с потолочных балок посыпалась труха.
Глава 3
Ингвар, чувствуя себя без оружия голым, медленно ступал по лестнице, стараясь что-то услышать и заметить как можно раньше, в этом преимущество воина, а на последней ступени остановился, осматриваясь. Отсюда нижняя палата была как на ладони.
Длинный стол, за которым уже сидели его дружинники, поставили ближе к огню. Только почетных гостей сажают к огню, ибо огонь – это бог, а к богу допускают лучших. Древляне явно скрипят зубами, но старые обычаи блюдут. Может быть, на этом и удастся поймать, ибо Олег не блюдет ни старых, ни новых. Он делает то, что нужно сейчас или понадобится в будущем, а не то, что велели предки. Брехня для дураков, что, мол, без знания прошлого нет постижения будущего. В прошлом не было тех задач, которые решают сейчас, и старым опытом воспользоваться нельзя.
За тремя столами сидели древляне. Сидели редко, Ингвар сдержал усмешку. Воинов здесь хватает, но ему решили показать только хорошо вооруженных, в кольчугах и в сапогах, а таких в любом племени можно перечесть по пальцам. Здесь их четыре десятка. Это все же побольше, чем русов за столом, но за стенами крепости еще пять сотен тяжеловооруженных русов, каждый из которых в полном воинском доспехе. Этого хватит, чтобы осадить древлян так, что муха не вылетит, мышь не выскользнет.
Он опустился на лавку во главе стола. На него посматривали ожидающе. Он был настоящим воеводой – умелым, опытным, всегда побеждающим. Первым бросался в бой, последним выходил. Дрался с обнаженной головой, щитом не пользовался: мечи держал в обеих руках. Его любили, ему доверяли. Но сейчас он чувствовал, что впервые инициатива ускользнула из рук.
Посреди стола взгромоздили огромное расписное блюдо с пахучим мясным супом из грудинки, рядом на широком подносе пузырились соком жареные поросята – молочные, с коричневой корочкой, с запахом, что сшибал с ног, нашпигованные чесноком и луком.
Принесли наконец уху, но Ингвар уже заметил блюдо с печеной рыбой. Назло древлянам, что из кожи лезут, дабы выказать богатство, он обеими руками подтянул к себе миску с рыбой.
Опрятные молодые отроки разложили по столу краюхи свежеиспеченного хлеба. Запах пошел сильный, дразнящий. Ингвар протянул руку к хлебу: все ждут, воевода начинает первым не только бой, как вдруг по всей палате прошел едва слышный вздох.
Ингвар поднял глаза. По ступенькам из другого крыла терема гордо сходила Ольха. Ее сопровождали двое подростков. Ингвар в них безошибочно узнал ее младших братьев, похожи как две капли воды. Мальчишки одеты пышно, для древлян пышно, но глаза Ингвара, как и всех в палате, были прикованы к княгине.
Она была в длинном платье, зауженном в поясе. Ингвар невольно свел пальцы обеих рук, то ли хватая ее за горло, то ли примеряя, сойдутся ли пальцы, если сомкнуть их на ее поясе. Грудь ее была высока, но кисти рук тонкие, пальцы длинные и нежные. Такие меч не удержат, подумал Ингвар, стараясь настроить себя на злую струну. Ей бы вышивать на пяльцах, подбирать изысканный узор из золотых нитей!
Волосы все так же свободно падали на спину, но теперь их перехватывали цветные ленты, украшенные перлами, речным жемчугом.
Древляне как один встали, склонились в поясном поклоне. Несколько воинов Ингвара тоже невольно поднялись, княгиня выглядела истинной повелительницей. Ингвар грохнул о стол кулаком так, что посуда подскочила. Русы поспешно сели.
Ольха бросила на него недобрый взгляд. К ней подскочил гридень, она бросила коротко несколько слов. Гридень поклонился, заспешил к Ингвару.
– Княгиня приглашает к ее столу. За обедом можно и поговорить о планах Олега.
– Князя Олега.
Гридень сказал нехотя:
– Князя Олега.
– Великого князя Олега, – сказал Ингвар с нажимом.
Его сердце колотилось, зашел далековато. Гридень заколебался, буркнул:
– Вашего великого князя Олега.
Ингвар сделал вид, что не заметил уточнения. Искушать судьбу чересчур глупо и опасно, и так видно, что войны здесь не желают. Он неспешно поднялся, расправил широкие плечи. Он чувствовал на себе взгляды всех в палате, как своих воинов, так и древлянских, и сам держался гордо и надменно, как должен вести себя посланец великого князя, заставившего платить ему дань самого императора Восточно-Римской империи. Да и приятно ощущать злые и завистливые взгляды мужичья, возомнившего себя воинами. На нем и доспехи булатные, табун коней купить можно, и одежка из незнаной здесь паволоки, и сам удался ростом и статью – пока не видит себе равных.
Ольха и ее братья сидели на резных стульях. Подлокотники и спинки были расписаны яркими цветами и диковинными птицами. По знаку княгини принесли еще один, с простой спинкой. Ингвар кивнул, принимая, он мог бы сесть и на лавке. Хорошо смеется тот, кто смеется позже других.
– Как я понимаю, – сказал он, злясь, что надсадил горло и вместо его сильного голоса, привыкшего повелевать, выходит шипенье, как у старой больной гадюки, придавленной сапогом, – это твои братья. Старшего зовут Мстишей…
– Мстиславом, – поправила она.
Ее голос был безукоризненно чист и светел. В нем звенел хрустальный ручеек, переливались колокольчики. Ингвар сел, откинувшись на спинку, рассматривал ее в упор. Ее признают княгиней, судя по всему, за серые глаза да белое личико с безукоризненными чертами. Тонкие приподнятые брови, что придают лицу удивленное и даже надменное выражение, можно и так это понять, тонкий нос с красиво вырезанными ноздрями, гордо приподнятые скулы, пухлые губы, странный подбородок… Да, странный, если не уродливый вовсе. Красивым у женщин считается крохотный подбородок, на щечках милые ямочки, но у этой зверюки подбородок вылеплен четко, даже чуть выдвигается, выказывая характер.
Ингвар поймал себя на том, что уставился на ее подбородок, совсем не женственный, не понимая, почему не может оторвать от него глаз. Кто-то кашлянул, он опомнился, растянул губы в надменной усмешке:
