скачать книгу бесплатно
Виталик сунул руку в карман и достал оттуда сосательную конфету. Бумажку он бросил на пол. Держа руки в карманах, он закатил языком конфету за щёку и осмотрелся в поисках деда.
Виталик был ленив. В утреннее время больше всего он боялся матери, которая была щедрой на раздачу заданий по хозяйству. В школе Виталик часто оставался дольше, чем нужно, на дополнительные занятия и пересдачи. Была в этом необходимость или нет, значения не имело, а плохие оценки только помогали в этом. Ребята своими насмешками, помогали эти оценки получать. Больше всего Виталик прославился на улице глупостью. Когда горел дом через дорогу, он единственный из уличных ребят не подошёл близко, даже не вышел со двора. Его легко можно было обмануть или перехитрить в любой игре. По большей части из-за этого клейма с ним предпочитали общаться, ощущая себя в его обществе умнее и авторитетней.
Жизнь отшельника, сглаженная сладостью, была не по душе, но работу он не любил ещё больше.
– Виталик! – услышал он голос матери из-за угла. Шаги приближались. Парень забежал в гараж. В тени стало легче дышать, в нос бил запах цвели. Иногда он прятался в гараже, и мать знала это. Когда он помогал деду, мать его не трогала, но если он прятался без дела, это заслуживало порицания. Виталик рассчитывал спрятаться за старым шкафом, но в этот раз, что-то подсказало ему иное место.
Тебя тут найдут, – сказал голосок подсознания. Парень глянул вверх, на чердачный люк. Виталию показалось, что наверху что-то упало, дёрнулось или зашевелилось. Какой-то звук, который манил его. Парень понял, что должен туда забраться.
Мать Виталика, Тамара, прошла вдоль дома, вытирая грязные руки о фартук. В старых башмаках и юбке, она была похожа на Золушку. Она оглядела двор, вошла в гараж, но сына нигде не было. Темнота в гараже заставила остановиться. Стали видны очертания предметов. В нос ударил запах старых тряпок и ржавого металла. Когда глаза привыкли, она зашла за шкаф, стоящий у стены. За ним никого не оказалось. Больше прятаться было негде. У неё на лице выступила вена, глаз дёрнулся. Со злостью она пнула старый ящик, мешавший пройти, и пошла к выходу.
– Виталик! – крикнула она, выйдя на свет. Никакого ответа. Она пошла по тропинке, ведущей к огороду. Мельком глянула через дорогу, на остатки сгоревшего дома. Тамара искала ребёнка, затем отправилась в огород, где было ещё одно место, чтоб спрятаться. Она была злой и недовольной, но даже не догадывалась, что именно сегодня Ужас проснётся окончательно.
Майор Дмитрий Суриков после работы прогуливался с собакой. Невысокий, широкий в плечах, крепкими руками он мог удержать собаку любой породы. Овчарка бежала с высунутым языком, натягивая поводок. Две лапы часто не касались пола, будто она старалась уподобиться человеку. Перед каждым деревом пёс притормаживал.
– Саймон! Donnerwetter[1 - Donnerwetter! – чёрт возьми!], – крикнул майор и дёрнул за ошейник. В гражданской одежде, даже гуляя с собакой, он не расставался с оружием, ощущая телом исходящую от него прохладу. Собака давно стала напарником, оставаясь с семьёй, когда майор на работе.
Плавно рассеивало свет заходящее солнце и медленно плыло по чистому как озёрные воды, небу, готовясь скрыться. Фонари отбрасывали от собаки несколько теней. Они переплетались, и на полу образовалось подобие многорукого бога Сканду. Саймон обнюхал дерево, засовывая нос во все щели и продолжил исследовать местность. Суриков шёл дальше, думая о некоторых неприятностях. Однако он жил в спокойном городе и мог относительно крепко спать по ночам. Суриков любил контроль и часто показывал это примером. Он был твёрд, но справедлив. Умел признавать собственные ошибки. Он понимал, что должность начальника полиции возлагает определённые обязательства и определённые неудобства. Все преступники знали его в лицо, в подобных городках это не редкость. И это была одна из причин по которой он не расставался с оружием.
Он любил супругу, любил обоих сыновей. В отделении все относились к нему с трепетом и уважением.
Суриков посмотрел на собаку и припомнил как купил пса ещё щенком. Они были вместе уже много лет. Коричневого окраса, смышлёный он впечатлил хозяина, искавшего друга. Из багажника легковушки, в которой сидели четыре щенка, Дмитрий выбрал одного, приглянувшегося больше остальных.
Что-то в нём есть, – думал Дмитрий тогда, – этот без дела сидеть не станет.
Дмитрий уверенно делал такого рода выводы и в жизни. Он ушёл со щенком, довольный, как сытая кошка, лежащая на печи. Это было время, когда умерла его собака, линявшая как столетняя шуба в шкафу. Пёс был стар, и его можно было обнаружить, просто пройдя по следу из шерсти, как по коричневой скошенной траве. Дворняга по кличке «Батон», отправился в загробный мир, образовав в семье майора вакуум. Пустота угнетала и подавляла, но самое страшное, что он боялся к ней привыкнуть. Он привёл щенка в дом и на протест жены сказал, что такие собаки на вес золота, что он достал её по блату. Жена хмыкнула и запретила пускать собаку в дом. Дмитрий сделал вольер, так как будка не самое подходящее место для породистой овчарки. Пёс послушно подчинялся хозяину, проявляя дипломатические отношения к его супруге и детям. Он приветливо лаял, облизывался и будто знал все команды до рождения, как китайские игрушки со встроенной программой. Но в плохую погоду скулил и просил хозяина пустить на ночлег. Дмитрий, бывало, закреплял за собой такой подарок, пёс проскальзывал в приоткрытую дверь и спал на ковре. После нескольких таких ночёвок запрет на собаку в доме трансформировался на запрет собаки на кухне. Эти границы нахождения собаки постоянно менялись, в зависимости от времени года, настроения и количества людей в доме.
Всё это было недавно. Дмитрию казалось, что прошло всего несколько месяцев, хоть прошло уже два года. За это время он доверился собаке, словно прожил с ней всю жизнь. И вот, теперь уже взрослый пёс тащит Дмитрия по улицам, обнюхивая испражнения сородичей. Майор Суриков посмотрел в ясное пустое небо, которое наполовину почернело, и подумал, что для собак в плохую погоду не все привычки одинаково полезны. Он улыбнулся, глядя на пса, затем посмотрел на часы, и, дёрнув поводок, отправился в обратную сторону. Как полицейский он всегда был готов к трагедиям, понимал, что смерть реальна, её не избежать и его профессия обязывает не отворачиваться от трупа. Нервы покрепче, желудок тоже, хорошая реакция, и всё без проблем. Но то, что произошло этим летом, заставило его измениться.
В баре на одной из крайних улиц города играла музыка. Ветер разносил тихий джазовый ритм вдоль пустой дороги и колышущихся деревьев. Григорий Скрипач одиноко сидел за барной стойкой и держал в руке наполовину выпитый бокал пива. Круглые лампочки размером с мандарин встроенные в потолок, освещали небольшое помещение, отдалённо напоминавшее разделённый на несколько частей зал для выступлений. Было ярко и тепло, пахло пивом и сигаретами. Немногочисленные круглые столики, кроме двух, были пусты. Стол у окна занимала молодая пара. Парень что-то втолковывал девушке, оживлённо жестикулируя. Было видно, что он зол. Другой стол был занят четырьмя ребятами, один из которых с закрытыми глазами откинулся на обшитую дерматином спинку стула, его приятель держал рюмку в руке и готовился осушить одним глотком, ожидая волну горечи. Двое остальных беседовали, прислонившись лбами. Беседа больше походила на разборки в стиле американских вестернов. На столе стояли две пустые бутылки водки.
Такие компании в наше время собирались забить козла, не более, – думал Скрипач.
Мысль пронеслась у старика в голове и тут же исчезла, утонув в потоке влившегося прохладного пива. Он поставил стакан и устремил ясные, но слабеющие глаза на звук шаров. В дальнем углу бара играла компания, заняв оба бильярдных стола. Сквозь сигаретный туман старик видел парня в красной майке, который прицеливался кончиком кия в шар, приняв позу спринтерского бегуна перед стартом. Рядом с ним с сигаретой в зубах, мелом натирал кий его приятель.
– Ну как, папаша? – спросил молодой бармен старика. Скрипач был уверен, что этой фразой бармен хотел выпроводить его на улицу, но старался сделать это красиво, как и подобает хорошему служащему.
– Как всё стало грубо, – ответил Григорий и обвёл глазами бар, – кругом ощущается напряжение, тяжесть. Всё решается напором слов и силой.
– Сейчас такое время.
Бармен опёрся о стойку локтем и что-то смотрел в мобильном телефоне. Девушка, терпевшая парня, вскочила из-за столика и пошла к выходу, по пути надевая на плечо сумочку. Её волосы болтались на ветру, спадая на плечи кучерявыми завитушками. Парень пошёл за ней, пытаясь догнать её до того как она покинет пределы бара, но девушка уже выходила, открывая дверь. Старик повернулся к бокалу, выпил всё до капли, поставил его на стойку, оставив на внутренней стороне немного пены, которая стекала по стеклу. Старик негромко рыгнул и встал. Перед тем как выйти из бара он оглянулся на молодого бармена, покачал головой и сказал:
– Люди стали злыми, парень. И жизнь стала злой.
Бармен ничего не ответил, лишь кивнул, стараясь показать расположение к постоянному клиенту. Григорий вышел на прохладный воздух. Он сразу ощутил, как было душно в баре. На лампе фонарного столба, через дорогу, собиралась мошкара. Григорий закурил и поплёлся домой, шепча под нос слова мелодии своей молодости. Неожиданно он ощутил, что за ним кто-то следит. Неприятный холодок пробежал по спине. Он оглянулся, но никого не было, лишь парень с девушкой удалялись в обнимку вдоль пустой улицы.
– Гриша, это началось снова! – послышался голос.
От неожиданности Григорий едва не выронил сигарету. Он огляделся, но заранее знал, что голос исходит не от живого человека. Это был голос покойного брата, преследовавший его долгое время.
– Этого не может быть! – сказал Григорий пустой улице, – всё сгорело при пожаре! Два года назад в моём доме всё сгорело.
Григорий огляделся, чтоб не выглядеть глупо, но улица была пуста. Слева виднелись чёрные пики елей, высаженных вдоль трассы, напоминавших высокий забор. Вдоль улицы стояли фонари. Григорий ощутил себя одиноко. Голос больше не повторился. Старик медленно пошёл домой, но на душе у него было неспокойно. Воспоминания детства терзали и рвали его, как испорченная швейная машинка тонкую ткань.
В тот же вечер к дому на улице Берёзовой 35 подъехал КамАЗ. Он скрипнул тормозами, издал звук духового инструмента при остановке. Из пассажирской двери вышел молодой человек, поставил портфель на пол, достал небольшой пакет, после чего, поблагодарив водителя, отправился через дорогу. Водитель, Капелюх Иван Николаевич, вылез из КамАЗа, спрыгнув на землю, отчего чуть не выронил изо рта сигарету. Кости его не хрустнули лишь потому, что он постоянно был в движении и не любил сидеть без дела. Лицо сжалось от обильных морщин. Сплюнув под вишню, он пошёл к дому, через открытые ворота.
– Ну как? – спросила жена, – нормально?
Иван кивнул, снимая сапоги. В комнате было тепло и уютно. Довольное лицо Ивана выделялось в полумраке. Они с женой жили вместе более двадцати пяти лет, и одной улыбкой он мог сказать ей, что делать дальше.
– Два мешка, – сказал он и лукаво улыбнулся, с детской надеждой ожидая похвалы.
– Как же ты вынес? Это же не жменя. Охрана хорошая?
– Да, – сказал он и положил кепку на стол, горделиво поглядывая, как Надя крутится у плиты, – надо уметь.
Он помыл руки в миске с водой, довольный тем, что удивил супругу, затем сел за стол.
– Давай мне, подкрепиться что ли, – он сделал заметную паузу, во время корой почесал подбородок, – и запить что-то.
Нина улыбнулась, поставила на стол дымящуюся кастрюльку картошки в шкурках.
– Вина наберёшь? – спросил он. По тону это больше напоминало утверждение. Нина не ответила, поставила на стол две сосиски и продолжила чистить лук для завтрашнего борща.
– Значит, нет? – удивлённо спросил он, затем встал и вышел из дому. От лёгкости не осталось и следа. Вернулся он через десять минут с пластиковой бутылкой бордовой жидкости, сел за стол, поставил бутылку рядом, молчанием показывая право на выпивку. Осадок со дна бутылки немного приподнялся, как речной ил, и развеялся по всему объёму. Иван налил немного в стакан.
– Ну, за удачный урожай, – сказал он и осушил стакан до дна. Лицо снова сделалось добрым, отчасти потому, что жена не возражала. Он закусил сосиской и начал чистить картошку.
Через три дня Иван откроет счёт несчастным случаям.
Ночью Женя Майков проснулся от головной боли. Он был весь мокрый. Женя скинул одеяло, его обдало прохладным воздухом. Он сел, не понимая, что могло произойти. Тело словно горело. Его качало, к горлу подступила тошнота. Было ощущение нереальности. Опираясь о стену, он дошёл до комнаты матери. По коридору разносился её храп.
– Мама, – крикнул он. Никто не ответил. Женя включил лампу в коридоре. Внутренний голос подсказывал, что он болен не на шутку. Стоило будить мать и кричать во всё горло, пока он ещё мог. Он крикнул. Мать вышла из комнаты с заспанным лицом, на ней висела ночная рубашка, волосы растрёпаны, глаза полуприкрыты.
– Что случилось?
– Мне плохо, мама. У меня температура, – простонал Женя, хоть и не был уверен в лихорадке. Он чувствовал озноб по всему телу. Его бросало то в жар, то в холод.
– Ну ка, открой рот, – сказала мать. Женя послушно показал покрасневшее горло. Мать глянула, потрогала лоб.
– Сейчас принесу градусник. Иди в комнату и ляг на кровать, – сказала она и пошла на кухню, где в ящике была коробка с лекарствами. В мыслях уже было неспокойно. На лицо несколько признаков ангины, или, но она не была уверена, ГРИППа. Она спешно вошла к нему, махая градусником, словно волшебной палочкой.
– Завтра поедем к врачу, а сейчас я дам тебе анальгин. Выпей таблетку, и ложись спать. Когда же ты мог простудиться?
Она села рядом на кровать.
– Не знаю, – хрипло сказал Женя и поморщился от боли в горле, – грудь тоже болит. Дышать сложно.
Женя припомнил, как гулял сегодня с Виталием, как называл его «Тубус», как сказал, что нашёл скунса и глупый толстяк поверил. После этого Женя отправился гулять, виделся с приятелями, ходил на стадион. Что же вызвало подобное самочувствие? Может его продуло?
Глаза матери округлились, сон покинул её окончательно.
– Я оставлю дверь открытой, – сказала она, стараясь успокоить сына, – утром будем тебя лечить.
Она посмотрела на шкалу градусника. Тридцать восемь. Недовольно покачала головой.
– Я сделаю лечебный чай.
Мать встала, внимательно рассматривая градусник. Она шагнула к выходу, сзади послышался стон. Женя вырвал на пол всё, что ел на ужин. После этого он упал на подушку обессиленный, на губах остались кусочки еды. Глубокий вдох, после продолжительной рвоты, принёс короткую передышку.
Боже, я сейчас умру.
Подобная мысль не пугала его, а просто воспринималась, как один из вариантов облегчения. Состояние было тяжёлым. Наталья побежала звонить врачу.
В два часа ночи приехала скорая и увезла Женю в больницу. Мать поехала с ним. В палате ему поставили капельницу.
– Есть подозрение на кишечную инфекцию, – говорил врач. Женщина стояла в коридоре, поправляя наспех надетую поверх кофты куртку. Её сын лежал в палате, без света, лишь лампа в коридоре слабо освещала стальные койки. В коридоре за столом сидела дежурная сестра.
– Мы сообщим, как только будут улучшения, – заверял врач. Лицо Натальи оставалось серым. Она думала только о сыне, о его самочувствии и о том, что делать. Остаток ночи она не могла спокойно спать. Женя пролежал в реанимации до субботы.
Глава 3
Первое самоубийство
14 июня, суббота.
Город всегда хранит тайны, но ничто не остаётся тайным вечно. Как песок сквозь руку, просачиваются крупинки слов, складывающихся в предложения. Их подхватывают, возносят на руках к небу, и вот уже словесный ветер оповещает о новых событиях соседям. Об этом узнаёт продавщица в магазине и говорит любовнику, который под видом входа в интернет на тридцать минут в день ходит удовлетворить свою похоть. Маленький город выдаёт информацию как болтливая старушка в подъезде на скамейке, которая недовольна цветом листьев. Вы узнаете все негативные стороны без лести и приукрашенной комплиментами лжи. Проблема в том, что преимущества обычно не долетают до ушей обывателя. Город заражается информацией как организм, больной гриппом. Всё, что происходит, перекручивается, переваривается и подаётся на стол в мерзком виде. Но человек принимает всё как есть и, отшлифовав информацию, пускает её дальше, следующему, как теннисный мячик. Так пополняются ряды людей с довольными, улыбающимися лицами, которые знают секрет и с радостью раскрывают его.
Смерть в городе не останется скрытой, если это произошло не у вас в тёмном подвале, служащем могилой для тайн. Часто родители, приставив указательный палец ко рту, предостерегают детей от болтовни и те молчат, особенно если секрет ребёнка был связан с отцом посредством инцеста. Но иногда по секрету говорят лучшему другу и тайна оживает, как увядший цветок, который пересадили в новый горшок, стали поливать и удобрять.
Муж, задушивший со злости жену, ночью может закопать тело в лесу и рассчитывать, что одна из тайн останется тайной надолго. Таких молчаливых тайн в городе много, но они тоже не вечны.
Вечером 14 июня, Иван Николаевич Капелюх возвращался домой. Он ехал с поля, глаза устали за день. Было начало десятого. В свете фар бежала дорога, как старая лента конвейера, залатанная множество раз. Встречных машин не было. Виднелись привычные ямы. Деревья по обе стороны дороги мелькали, как спицы велосипедного колеса.
КамАЗ качало в разные стороны. Глаза закрывались, но вот уже знакомый знак «Зорецк». Он ощутил себя, будто ложится в тёплую ванну, когда въехал в город. Теперь каких-то десять минут и он дома. Он даже не думал сбрасывать скорость, продолжая гнать под восемьдесят.
Справа появлялись молодые деревья, торчащие из земли как свечки из пирога. Столбы кусками освещали дорогу, быстро сменяя друг друга. На обочине метрах в ста он заметил полного мальчика. Тот неуклюже стоял, колени почти касались друг друга. Позиция ног мальчика стянула на несколько секунд внимание водителя. В шортах и полосатой майке парню должно быть прохладно. Да и что он делал тут один возле дороги в такое время? Голова ребёнка склонилась, будто он спал, подвешенный на крюк, как Буратино в чулане. Мальчик стоял, не шевелясь. Когда до него осталось метров десять, Иван посмотрел в его лицо. Оно ухмылялось. Странное выражение лица и зловещая неподвижность вызвали необычную ассоциацию у водителя. Как стрела в голову вонзилась мысль о шалости, которую дети способны учудить. Мальчишка мог натянуть верёвку впереди или бросить что-то под колёса. За это серьёзно накажут, но детские глупости, это лестница к зрелости. Эти мысли, казалось, переливались через край, собираясь истекать из ушей. Они пронеслись в считанные секунды. Вид мальчика взбодрил Ивана, он принялся оживлённо моргать, со страхом подметив, что чуть не заснул. Через несколько секунд, когда грузовик был возле мальчишки, тот, будто по сигналу, прыгнул под правое колесо грузовика. Иван Николаевич, шокированный таким поступком, попытался вырулить влево. Он не успел нажать на педаль, хотя считал, что реакция у него хорошая. Через секунду кузов подскочил, наехав на что-то твёрдое. Кепка Ивана упала на пол, он ударился головой о крышу кабины, выругался и, нажав на тормоз, ощутил, как грузовик со скрипом остановился, оставляя на дороге следы шин, таща задними колёсами тело.
– Боже! – только смог сказать он.
Почему я?
Ноги словно онемели. Правая продолжала с силой давить педаль, руки, лежащие на руле, дрожали, будто через баранку пропускали слабый ток. Весь организм напрягся и стал твёрдым, словно Иван слился воедино с кабиной. Он отпустил ногу, но она казалось, так и не разогнулась, лишь горела, словно её опустили в кипящее масло. Иван заглушил мотор, медленно открыл дверь, надеясь услышать стон или хмыканье. Кроме скрипа двери, шума ветра и собственного стука сердца, отдающего в височную часть, он ничего не услышал. В голове, казалось, стучат барабаны. Шея и лицо были влажными. Он осторожно поставил ногу на ступень, затем, держась за сидение, слез на дорогу. Отдышался и почувствовал, что если перестанет держаться за борт грузовика, упадёт. Он обошёл грузовик сзади, и остановился. В свете луны виднелись две полосы, идущие от заднего колеса, цвета раздавленной вишни. Они сливались в бесформенное пятно, вытекающее из-под кузова. Пятно превращалось в куски чего-то плотного. Между задними правыми колёсами под неестественным углом торчала измазанная во что-то чёрное рука. В воздухе появился солоноватый неприятный запах. Иван продолжил обходить пятно, перед задним колесом лежало подобие кожаного мешка, в который засунули внутренности человека, вперемешку с тканью. Ноги Ивана подкосились. Перед тем как он упал на четвереньки, его вырвало на дорогу.
– Виталий, – прошептал голос.
Татьяна Труха замерла, услышав имя. По телу прошла дрожь. Никого в комнате не было, но она отчётливо услышала произнесённое мужское имя. Она побежала на кухню.
– Ты ощутил это? – спросила Татьяна, войдя и глянув на мужа. Безразличный взгляд оценил её просевшую фигуру, истощённую домашней работой, и вернулся к телевизору. В руке муж держал бутылку пива.
– Ничего не слышал, – ответил муж, недовольный, что его отвлекают.
– Меня будто кто-то позвал, а потом я ощутила вибрацию, словно что-то стукнулось в здание.
– Ты что, больная? – спросил Николай, глядя на жену, – наверное, лошади копытами стучат в конюшне. Пойди, посмотри, заодно принеси ещё бутылочку.
– Я уверена, что это не лошади, Коля. Я думаю, что-то случилось. Я ощутила, как по телу словно… словно…
Татьяна не находила слов, не понимая, как связаны её ощущения со смертью Виталия Божкова, сбитого в этот момент на дороге.
– На, возьми, – сказал Николай и допил остатки пива. Он протянул бутылку супруге. Когда она уходила, шлёпнул её по попке, затем уселся удобней и смотрел футбол.
Татьяна ещё не знала, что события, произошедшие сорок два года назад, в день её рождения, когда над роддомом блеснула молния, начали воплощаться в реальность. Её скрытые силы вырвались из заточения. Бабушка постоянно твердила, что она особенная, и женщина вскоре сможет в этом убедиться.
Борьба с Ужасом началась.
Константин Гусько осматривал место происшествия. Патрульная машина освещала местность, бросая синие краски на деревья. В ней сидел Иван Капелюх с побелевшим лицом. Рядом невозмутимо сидело несколько человек, среди которых был майор Дмитрий Суриков. Скорая увезла тело, о случившемся напоминала только лужа крови на дороге и стоящий посреди улицы КамАЗ. Костя обследовал место, где за несколько часов до этого стоял Виталик Божков. В метрах пятидесяти от дороги расположился старый жилой дом. Очертания его были видны в синем свете огней патрульной машины, антенна на крыше дома блестела при свете луны. Слышался лай собаки. Свет в доме не горел. Костя не знал, что живёт там Пётр Алексеевич Степанов, чей внук станет следующей жертвой.
Костя осмотрелся. Ветки деревьев упирались в ночное небо. Кусты шевелились от ветра.
Возле дороги стояла бригада оперативников, тщательно исследовавшая место происшествия. В задачу Кости не входило помогать им. Он лишь задержал виновника, но Иван Капелюх и не собирался скрываться. Он сам вызвал наряд полиции и скорую, чтоб зафиксировать происшествие.
– Костя, поехали, – крикнул парню Суриков, махнув рукой. Костя осветил фонариком местность, но ничего не увидел. Да и что там могло быть? Тонущая во мраке трава, пышные деревья, обросшие зеленью и усталый лунный свет, блещущий в дребезжащей листве. Мимо, словно привидение, на несгибаемых ногах прошёл Иван и направился к грузовику, следом за ним в грузовик сел полицейский. Они уехали. Больше у Ивана не было ощущения лёгкости, которое обычно сопровождает его при въезде в город. Сегодня он не сможет спать спокойно и ветки, смотрящие в окно, будут казаться измазанной чем-то тёмным сломанной рукой мальчика, торчащей из-под колеса.
Костя поглядел вслед удаляющемуся автомобилю и подошёл к майору.
– Веришь ему? – спросил Суриков, когда Костя плюхнулся на сиденье.
– Не думаю, что мальчик прыгнул сам. Его, скорее всего, толкнули. Надо выяснить его личность и что он тут делал в такое время.
– Действительно, komischerweise[2 - komischerweise – странно.], – сказал майор.
– Что, простите? – переспросил Костя.
– Я говорю, это странно. Водитель утверждает, что мальчик сам прыгнул под колёса. Я сомневаюсь в этом.
Костя молчал. Суриков завёл машину. В свете фар тёмное пятно приобрело резкий гранатовый оттенок. Костя сглотнул слюну. Майор тронулся с места, не включив сигнал поворота.
15 июня, воскресенье.
– Вы знаете, у него были симптомы отравления, – говорил Роман Злобин, лечащий врач, принявший мать Евгения Майкова. Она не знала радоваться или переживать, когда дежурная сестра попросила её перед визитом к сыну навестить врача. Было двойственное чувство неизвестности, дающее надежду, но не ограждающее от беспокойства.
– Высокая температура, – продолжил врач, – рвота, красный зёв, очень напоминает симптомы дифтерии. Однако мы не обнаружили у него характерного слизистого налёта. Это очень странно.
Роман помолчал. Лицо стало обеспокоенным.
– Это первый подобный случай в моей практике, – протяжно сказал он, подводя итог. Почему-то, от этих слов у Натальи по спине пробежал холодок, будто ей провели холодным хирургическим инструментом вдоль позвонков. Было что-то неизбежное в словах Романа.
