скачать книгу бесплатно
Живой человек
Никита Романович Зморович
Старый мужчина Тантур неожиданно натыкается на старушку Берни. После этой встречи из головы Тантура не может выйти мысль, что она похожа на него, она такая же живая как и он.Юный посланник Гиперион зачем-то приглашён царём Самуилом в кабинет, находящийся в его замке. Отныне жизнь юноши поменялась, ему предстоит доставить послание с просьбой о военной помощи царя Самидона. Но единственное не меняется в жизни Гипериона, он начинает свой бег и думает.
Живой человек
Никита Романович Зморович
© Никита Романович Зморович, 2023
ISBN 978-5-0060-9399-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Тантур
По пустынной улице Межуа шёл седовласый мужчина, взгляд его устремился в одну точку, сразу было видно, что он задумался о чём-то. Направляясь в сторону жилого дома, его ноги пожелали, чтобы он споткнулся, так и произошло. Но он, не растерявшись, заходя в дом, стукнулся головой о проём, ведь был высокого роста. Почёсывая седую щетину от недоумения: «Почему не делают дверных проходов для таких великанов?», он не заметил, как через него желает протиснуться какая-то маленькая бабушка. В руках её был батон хлеба и, пытаясь пройти, она измяла его и превратила в лепёшку. Мужчина оглянулся и понял, что мешает пройти, да ещё и хлеб испортил. Он извинился перед маленькой старушкой. Но так и не перестал заграждать проход.
– Вам не за что извиняться, я как раз хотела лепёшку, но в пекарне её не было. Только, не могли бы вы пропустить меня домой? – намекнула старушка.
Седовласый великан зашёл внутрь дома и пошёл вверх по каменной лестнице. Вслед ему кто-то прокричал: «Спасибо!». Взобравшись на четвёртый этаж, он встретил чёрную стальную дверь, на которой была видна табличка с надписью: «Тантур». В этом жилом доме все двери проименованы именами владельцев. Этого мужчину, как оказалось, зовут Тантур.
Он открыл дверь ключами и вошёл в квартиру полную ветра. Даже его бежевый свитер, который был ему как раз, всем своим видом показывал присутствие ветра. Пока он стоял, обдуваемый ветром, его занимал внутренний монолог.
«Надеюсь, что эта бабушка на самом деле хотела лепёшку, а не просто сказала это, чтобы я быстрее отошёл. Ведь я хотел ей предложить купить новый хлеб за мои деньги. Но раз я, наоборот, помог ей, тогда не буду думать об этом».
Заперев за собой дверь, он оглянулся в привычной комнате. Квадратная и пустая, в ней не было ничего, кроме расстеленного одеяла и подушки на деревянном паркете. Среди стен с белыми обоями и открытого окна прямо напротив двери, Тантур ощущал свежесть и трагичную всевозможность. Не закрывая окно и не переодеваясь, он лёг на одеяло, положил голову на мягкую белую подушку, и взгляд его устремился на белый потолок. Он начал думать и вспоминать.
«Глаза… глаза той бабушки, серо-голубого цвета. Хотя, в них не это главное. Что-то было в них, отличающееся от всех других. Они чем-то, даже похожи на мои; но чем же? Да и дело не только в глазах, вся она была какая-то другая. Нас будто что-то объединяет… Точно! – Тантур подскочил и уже сидел с выпученными глазами – По ней и в ней, это сильно заметно для меня, ведь мы… живые и не пустые, как остальные. Я уверен, что она такая же живая, как я. Забегу-ка к ней, в гости. Только я не знаю, как её зовут и в какой квартире она живёт. Постою-ка снова в дверном проходе в дом. Начну завтра, с утра».
Уже был вечер, и он закрыл окно, чтобы не заболеть. После, лёг на одеяло и положил правую сторону лица на подушку. Засыпая, Тантур думал о том, как будет стоять завтра в дверном проходе в дом и вдруг встретит её вновь.
Утром он уже стоял там, но его занимали и не давали ему покоя вопросы. Эти вопросы такие же надоедливые, как и звон будильника. Они звенели и звенели: «Зачем мне это? Зачем мне такой же, как я?».
«Я не желаю на него отвечать. Это порыв и тяга, вот как я это понимаю. Остального не желаю знать. Не желаю разбираться в этом». – думал Тантур, пока стоял в проёме.
По-видимому, он был окрылён тем, что есть кто-то живой, помимо него, но также эгоцентризм, сидящий в нём, не хотел принимать этого.
Тантур был в смятении. Он не принимает, но и не отвергает. Тяжесть охватила его голову.
Вдруг он усмехнулся, так как понимал всё это. Ведь сам тому источник.
Со стороны улицы была видна пугающая картина. Какой-то седовласый великан, стоя спиной к улице, закрыл собой почти весь проход в дом. Протиснуться можно было лишь по бокам, под руками мужчины.
Улица Межуа являлась узкой дорогой из серой и сухой грязи и пыли, по обеим сторонам которой располагались ряды пятиэтажных домов из кирпича тёмного оттенка серого, было что-то в них аккуратное и прекрасное. Разделяли дома и дорогу низкие тротуары, выложенные из обычного кирпича разных оттенков серого.
По улице начали нестись громкие звуки шуршащего бумажного пакета и туфель без каблука.
Тантур обратил на это внимание, отвлёкшись от своих мыслей. Он сразу понял, что это она. Внутри него на долю секунды поднялась тревога. Но ему не о чем было тревожиться и волноваться, и это прошло. Он о многом хотел бы с ней поговорить, в нём были только мысли о ней и о чём они будут разговаривать. Тантур вслушивался в каждую деталь, издаваемых ею, на всю пустынную улицу, звуков и понимал, что она приближается всё ближе. Его схватило нетерпение, и он даже подумал обернуться в ту сторону, но не захотел этого делать, так как испортил бы всё себе и ей.
– Вы здесь каждый день стоите? – громким, но спокойным голосом произнёс кто-то сзади.
Тантур обернулся и увидел ту самую женщину. Он сам того не заметил, как она уже подошла. Её седые волосы были завязаны в пучок, на них лежал красный лист клёна, накрывая макушку. Она сутулилась, но даже если бы не делала этого, то была бы Тантуру по грудь. Её лицо было овальным, но с щёчками. На её руках, держащих бумажный пакет, проступали набухшие вены.
Рассматривая её, Тантур забыл о времени. Но вдруг, разглядывая её чёрную вязаную накидку, он опомнился.
– Нет… Нет. Я ждал вас. Очень желаю познакомиться с вами. – медленно и слегка тревожно ответил он.
– И чем же я вас так заинтересовала, что вы уже второй раз не даёте мне пройти? – с наигранным возмущением спросила старушка.
Подтягивая свои чёрные брюки и зачёсывая в бок пальцами руки оставшиеся седые волосы, он попытался ответить.
– Понимаете, вы такая же живая, как и я. Не знаю почему хочу с вами познакомиться. Но вы единственный интересный человек, хотя я с вами даже не знаком.
Приблизившись к Тантуру, женщина начала легонько толкать его в грудь своей ладонью.
– Вы меня заинтересовали. И я вижу в вас что-то особенное. Так что, приглашаю вас к себе в гости. Пройдёмте… пройдёмте. Меня зовут Берни, а вас? – глядя вверх на великана, спросила она.
– Моё имя – Тантур. Благодарю вас за приглашение. – говоря это, он зашёл в серый подъезд и начал подниматься по лестнице вместе с новой знакомой, направляясь в её квартиру.
При входе в квартиру можно было повернуть налево и пойти по узкому проходу среди белых стен или пройти прямо и зайти в спальню, окружённую тёплыми и светлыми жёлтыми стенами.
Берни провела Тантура по узкому проходу на кухню. Слева, на плите уже что-то готовилось. Они сели за маленький круглый стол друг напротив друга.
– Что вы будете есть? Гречку или яйцо? – задала неожиданный вопрос она.
– Желательно и то и другое.
Старушка резко подняла и опустила тёмные брови и, подойдя к кастрюле, вытащила оттуда яйцо и положила в тарелку. После, деревянной ложкой начала накладывать гречку, от которой исходил пар.
Дав тарелку с едой и деревянную ложку с рисунком зелёного разветвляющегося стебля на ней, она присела напротив него.
Тантур долго рассматривал ложку и рисунок на ней, попутно думая о странности Берни, ведь она одновременно варит гречку и яйцо в одной кастрюле. Но он сразу подметил, что это удобно.
Забыв о еде, смотря прямо в глаза маленькой старушке, он начал разговор.
– Все люди, кроме вас и меня, по моему мнению, – пустые. Мы поддаёмся всяческим влияниям книг, видов и своему же. Эти люди тоже предаются влияниям, но в отличии от нас, они не влияют на себя, забыли о себе и всё. К тому же, они утопают во влияниях, не творя чего-то нового на их основе, чего-то своего. Им не нужны они сами. Их общество являет собой пустоту, плавающую в себе самой. Каждый утопает в другом, и ему нет дела до себя. Они презирают одиночество, так как боятся остаться с самими собой, ведь так привыкли жить другими. И, может быть, они боятся остаться со своей пустотой. – увлёкся Тантур.
– Одиночество – полезно. Даёт сконцентрироваться на самом себе. Ему можно предаваться, находясь в обществе, но это нужно уметь. Ведь на самом деле к пониманию себя мы приходим, благодаря себе же. Разговорами с собой, изучением, а также обществу себя самого. Находясь наедине с собой. – ясно открыв глаза, спокойным голосом и, то расставляя руки, то складывая их, поддержала разговор Берни.
Тантур что-то заметил. В нём родился кусочек сомнения, который начал соперничать с сильной уверенностью. Но своим видом он этого не показал. Для него чувства стояли на заднем плане, их придавило сдержанностью, серьёзностью и здравостью ума. Они редко проявляли себя и только тогда, когда он был наедине с собой. Тантур был воплощением крепости, строгости и серьёзности. Ему было чуждо чувство юмора, он редко смеялся. Но это не означало то, что Тантур несчастен. Нет, наоборот, он считает, что счастлив. И уверен в этом, ведь понимает себя и не лжёт себе.
Наступило недолгое молчание, ведь Тантур взял ложку и съел чуть-чуть каши. Берни с интересом смотрела за каждым его движением. Её удивили его крепкие накачанные руки, а также широкие плечи, издававшие всем своим видом мужскую энергию. Слегка нелепо и в противовес тому выглядели седые длинные волосы, зачёсанные на бок, было похоже, будто ему на голову сбросили водоросли, которые со временем высохли. Его простоту подчёркивал бежевый вязаный свитер, который был ему в пору, но не облегал.
Тантур, не смотря, видел и понимал, что его всячески рассматривают и пытаются исследовать. Он перенаправил свой взор с расписной деревянной ложки на собеседницу. Это было медленно для него и резко для неё. На один миг её глаза сильно открылись от неожиданности, но она снова стала сдержанной, будто боялась, что её на чём-то поймают и раскроют.
– Берни, какой у вас был повод или спусковой крючок для того, чтобы начать жить, осознать то, что вы живы?
Было заметно, что для неё этот вопрос был слегка непонятен и почти неподъёмен. Это виделось в её начавшихся беге глаз и почёсывании головы.
Тантур решил подсказать.
– Вы же не всегда были живой. Человек-живой, также когда-то был в омуте пустоты. Но, так как он живой, то наступает время, когда происходит «щелчок». Раз, и ты уже встал на путь становления собой и сбрасывания ограничивающих тебя оков прежней пустоты и неосознанности. Так как он пребывает в вязком болоте и тонет в нём, ему понадобится опора или ветка, чтобы выбраться. Мы все, и живые и пустые, как только прибываем в этот мир, – попадаем в болото. Пустые не желают выбираться, ведь они пустые. А живые, по своей сути, желают выбраться и начать жить, а не тонуть. И они схватятся за эту ветку. Только возникает вопрос: «Когда и какая это будет ветка или корень?».
Берни плавно провела двумя пальцами правой руки от одного края глаз до другого, коснувшись носа. Тем самым она показала, что не совсем понимает.
– Я вас недостаточно поняла. Ведь всегда была живой, да и другие люди не пустые, а такие же, как я. Хоть мы и отличаемся, так как все разные, но есть что-то общее в нас.
На лице Тантура резко появилась и также резко исчезла мимолетная ухмылка. Он что-то понял. То, что недавно заметил. Теперь это стало осмысленно.
– Ах, Берни, отныне мне стало ясно, что вы живы, но вы ещё в болоте, пока что не схватились за ветку. Я вам скажу так, вам кажется, что эти люди не пусты, так как ваш взор помутнён вязким болотом. И из-за того, что вы тонете с ними, в вас есть заблуждение, что чем-то похожи на них. Мы все абсолютно разные, и только некая связь с живыми, помимо себя самого, такими же как вы, принесёт вам пользу. Надеюсь, что я стану вашей веткой или поводом за неё схватиться и выбраться на берег, начать пробуждаться. Теперь стану говорить о том, что успел понять за недолгие и одновременно долгие пол года моего пребывания вне болота. Только прошу вас, пойдёмте прогуляемся и освежимся, а то сидеть надоело.
Берни в исступлении встала, как по команде. Когда он уже выходил из квартиры, она взяла из вазы, стоявшей под кроватью в спальне, несколько конфет в синих обёртках. Оставляя их у себя в руке, она легко и быстро вышла из дома вслед за ним.
Как только она вышла, дожидавшийся её Тантур сказал:
– Направимся туда, где на вашу макушку упал красный лист клёна.
Берни попыталась нащупать рукой этот лист, но его уже не было там.
Они направились вправо от выхода из дома и шли по пустынной дороге, вдоль улицы Межуа, пренебрегая тротуаром.
Она шла справа от него; хоть он и был высок, но шёл размеренно и слегка медленно, что даже такая маленькая и хилая старушка, как она, за ним поспевала. Смотря на него сбоку, можно было ещё раз убедиться в его крепком мужском телосложении. У него было остро и чётко вычерчено лицо. Даже вокруг его карих глаз с крапинками зелёного и серо-голубого были видны кости черепа, дававшие знать своим видом о крепости их. Волосы Тантура, зачёсанные на бок, почти доходили до верхнего края уха.
– Знаете, Берни, живой человек видит такого же живого, чувствует и может легко отличить от пустого. Я вас почувствовал. Даже красный лист клёна, который был при нашей встрече у вас на голове являлся знаком. Ведь красный цвет – символ жизни, в одном из смыслов. Это цвет крови. Она наполняет наши тела, даруя и поддерживая им жизнь, но истекая из них, её забирает. – не отводя взор от серой красивой улицы, говорил Тантур с какой-то живой уверенностью и воодушевлением.
На его лице была заметна лёгкая улыбка, пока он говорил об этом, но она ушла, как только перестал, и лицо его стало каменным безразличием и уверенностью.
Берни молчала. Наступила тишина, в которой меркли звуки их шагов.
Улица Межуа кончилась, и перед ними было две дороги, либо направо, либо налево.
Они повернули налево; за последним домом на улице Межуа начала виднеться природа, которая располагалась влево и вправо вдаль, даже обрывая дорогу.
Они перешли дорогу и пошли в правую часть этой прекрасной природы, существующей посреди города и доходящей одной частью до его конца.
Их встретила протоптанная тропа, окружённая зелёной травой и множеством деревьев. Виднелся прекрасный, проникающий в глубины души величественный клён. Его листьям не было конца, на ветвях и на земле. Они были разных оттенков оранжевого и некоторые красного. В бесчисленном множестве клёна виднелись и зелёные игольчатые ели.
– Как же прекрасен наш город – Альдемарин! И этот парк «Макисэ» ещё одно тому подтверждение! – с широко раскрытыми глазами и лёгкой улыбкой громко удивлялся Тантур, переведя взор на Берни.
В её груди стало слегка обжигающе-тепло. Она стала томной.
– Да, наш город самый прекрасный на свете. В нём будто собралась вся красота на свете. – устало, но приятно, ласковым тоном произнесла Берни.
Не передать было величия и красоты этих деревьев. От главного древа отходили в разные стороны такие же, всё дальше отдаляясь от самого основания. Это были длинные руки клёна, на которых вдали от основы располагались трёхконечные и остро-вычерченные листья. Они были разных оттенков и цветов; жёлтые, оранжевые и живо-красные.
У ели тоже были длинные руки и на них росли дикобразы иголок, в рое которых можно было разглядеть пару шишек, серых и гладких, на которых располагались разделения, похожие на волны. Они чем-то напоминали улии.
И среди такого многообразия шли, наступая на тускло-рыжие, опавшие листы клёна, великан и старушка.
Они не могли отвести взор от всего величия этих деревьев, всё внимательней их рассматривая. На них напало приятное чувство. Расслабленное и комфортное, но одновременно ведущее к действию.
Тантур снова поправил свои волосы.
– Вот что означает и являет собой слово «Родина». Только сейчас это понял. – в каком-то раздумии и, будто открыв что-то новое, проговорил вслух он.
– Вы впервые в парке «Макисэ»? – с неким томным удивлением вопросила она.
– Нет же. Я был в нём множество раз. Гулял, смотрел, но увидел только сейчас. То, что я вижу теперь, даёт мне понять, что такое Родина.
– Думаю, что эти не открытые для меня чувство и слово вы можете ощутить везде в Альдемарине и во всей нашей стране. – логически поразмыслив, высказала предположение Берни.
– Вы правы. – выдохнув с томным, но также собранным и полным решительности лицом, сказал Тантур.
– Здесь душа есть, а в других странах, будто бы и нет. Здесь свой дух, который прекрасно ладит и дружит со мной. Он даёт мне крылья и воодушевляет, помимо меня самого. – продолжил седой, но сильный и крепко сложенный великан, широко открывая глаза и немного улыбаясь, так как что-то осознал и понял.
Наступая на опавшие листья клёна и иголки ели, они продвигались всё ближе к окраине Альдемарина и всё дальше уходили от находящейся близко к центру города улицы Межуа.
У Тантура была некая связь с духом своей страны и родными для него местами, их что-то объединяло. Это была любовь. Любовь Тантура не только к себе, но и к Родине.
– И ради этого хочется жить, и ради этого же и умирать. Но, по сути, мы живём и умираем только ради себя, всего глубинного себя; исходящего из себя и содержащегося внутри. Из меня самого идёт любовь, из того, какой я смысл и значение придам чему-то. Это делаю не только я осознаваемый собой, но и я неосознаваемый собой. Но это я. Это также и моя воля, мои желания. Это всё согласно мне. – Тантур унёсся в раздумия и озвучивал их. – Когда-то я предавался идеям о том, что я есть что-то вне себя или исходящее из себя. Это заблуждение проявлялось в моих постоянных размышлениях, я не мог без этого. И в какой-то момент я взял на веру идею о том, что я сам – мышление, а всё остальное – вымысел. Тогда появилось моё высокомерие, от которого я уже избавился. Всё было в моих глазах ничтожным, а я был богом. Скорее всего, это происходило из моей тогдашней застенчивости, стеснительности и нелюбви к себе.
Раздумия вслух он прервал, чтобы подобрать с земли жёлудь разных оттенков коричневого без шляпки. Разглядев его, Тантур положил в карман брюк красавца.
– Также меня охватывала идея о том, что я – это всё. Но я не что-то вне меня. Полная уверенность в чём-то, без сомнений, это прямой путь к деградации, никакого развития. Мы способны на бесконечное развитие, абсолютной истины нет. Если уверен в чём-то, то подвергай это «что-то» сомнению в его верности; если оно не оправдалось, то эта вера остаётся, но если после она рушится и сомнение подтвержается, то ты преодолеваешь её, приобретая новую веру, и всё сызнова. Это и есть развитие. – Тантур не желал останавливаться, но и Берни желала слышать.
Он поднял голову вверх, начав созерцать голубое небо с прекрасными Альдемаринскими облаками. Облака в Альдемарине всегда строили величественную картину, расстилаясь на небе, бывавшем разных оттенков, дополняющих величие облаков.
– Я преодолел все эти веры и пришёл к другой, основывающейся на мне самом и моём понимании себя, а вследствии и всего вокруг. Я есть я, и только я. Ничем другим не являюсь. Я свой творец и своё творение. Я сам себе Бог. И всё внутри и вне меня, осознаваемое или нет, происходит из меня и согласно мне. Ради меня, из-за меня и согласно мне. – говорил вслух свои мысли Тантур, и его лицо покрывалось потом, и он начал стирать его правым рукавом свитера.
Удивительно, но Берни понимала, хоть и интуитивно, о чём говорит Тантур; и дальше продолжала слышать. Скорее всего, это понимание, основывающееся на самой себе, то есть интуитивное, было связано с тем, что она тоже живая, хотя пока что не пробудилась. Живой понимает живого.
Он потёр ладонью под своим подбородком и пооттягивал там же кожу. Его решение рассказать ей о своих открытиях имело прежде всего цель структурировать и упорядочить всё это для себя же.
Тантур не перестал оттягивать кожу под подбородком.
– Ведь я сам – самое главное для себя в мире. И всё происходит для меня и так, как я пожелаю, осознаваемо или нет; это будет желанно мне, по моей воле, согласно мне. Неосознаваемое желание становится осознаваемым только после своего совершения. Оно, как подарок. Ты даже не задумывался о том, что желаешь того, а оно тут же совершилось, и ты понимаешь, что это желанно тебе, этого ты желаешь. Мир, в котором всё происходит согласно тебе, и трагедия с болью и мучениями, и комедия с передышками и радостью. Даже предаваясь терзаниям глубинным, ты осознаёшь и понимаешь, что этого ты желаешь, это согласно тебе, и ты, понимая это и себя самого, счастливым являешься. И мир, и жизнь со смертью, и грязь с чистотой, весь контраст согласен тебе, желанен тобой, и самое главное – понимаем, вследствии понимания себя. – рассказывал он с воодушевлением и болью челюстной мышцы сбоку, с правой стороны.
Падали рыжие, жёлтые и красные листья-трезубцы с деревьев-великанов. Они пытались остановиться на голове кого-нибудь, но не попадали в цель.
– Понимаете, то, что вы желаете по-настоящему, ваша воля, всё это легко увидеть. Если вы не будете сожалеть о совершённой воле вашей, а также согласны и готовы взять ответственность, и претерпеть последствия действия этого, ведь оно стоит для вас того, и желанно и ценно, так что вы согласны на это, идёте на риск, ведь последствия могут оказаться более мощны, то это по-настоящему согласно вам, это ваша воля и действительное желания. – ровно держа перед собой руку, полусогнутую, ладонью к верху, объяснял он, с видом человека, рассказывающего о простом и очевидном, но одновременно трудном и гениальном.
– Вы, как я посмотрю, человек-идеи? – вопросила Берни, улыбнувшись и прервав своё молчание.
Тантур усмехнулся так, что его тело поднялось вместе с этим действием.
– Я и не скрываю этого. В разные времена меня охватывают разные идеи. Иногда я становился фанатичен и одурманен ими так, что даже и сомнения не возникало. Эта дурная болезнь меня уже давно не трогает, с того момента, когда я стал более осознан и понимаем собой. И не тронет, ведь сейчас я встал на путь здравый, который когда-нибудь изменится на другой, новый, благодаря сомнению моему.
Вопрос был удостоен ответом. Началось прекрасное молчание, которое дополнял ветер, давая опавшей листве произнести музыку её заката. Самочувствие было свежим после тяжёлых, на первый взгляд, размышлений, обрушившихся лавиной; шло осмысление, а следом и лёгкость, всё ставилось на полки собственного понимания, пройдя восприятие.
