После неё

Никита Куркутов

После неё

Это было чарующее время, жизнь была легка и насыщенна, каждый день дарил новые впечатления и свершения. Я перешел на третий курс университета. Учеба занимала практически все мое время. Я совру если скажу, что она давалась мне без усилий. Порой информация просто не хотела оставаться в моей голове. Но наслаждение от сданных экзаменов в сто крат было сильнее.

И вот, экзамены сданы, долги закрыты, настало время отдохнуть и заняться своей личной жизнью. Я планировал найти какую-нибудь не очень сложную подработку на время каникул, чтобы хоть немного облегчить свое существование. Мой старенький ноутбук совершенно не подходил даже для самых простых работ. Мне приходилось писать курсовую в компьютерном классе! А там просто невозможно было сосредоточиться. Иногда я писал от руки и приходил туда только чтобы все перепечатать. Это занимало массу времени.

Я навсегда запомню тот летний день.

Солнце припекало (не меньше 30 градусов, не меньше!), легкий ветер дарил хоть какое-то спасение, ну или хотя бы надежду на него. Тогда мой путь лежал в кофейню неподалеку от квартиры, что я снимаю. (Родители были решительно против жизни в общежитии, якобы я совсем бы забыл про учебу, что за глупости). В этой кофейне вроде согласились принять меня на время лета, но мне еще предстояло пройти устное собеседование.

Волнение несло меня по улице, когда зазвонил телефон. Тогда этот звонок показался мне очень странным, отец, у него не было привычки звонить просто так, чтобы спросить “как дела”. С замиранием сердца я снял трубку:

– Да, пап? Что случилось? Я сейчас немного занят, так что....

Я помню его голос в тот момент, я никогда не слышал, чтобы он так говорил. Тихо, с дрожью в голосе, так, словно он боялся меня напугать:

– Сынок, у тебя все хорошо? Как учеба? Все сдал?

– Да-да, все прекрасно. Что-то сточное? Я правда тороплюсь.

– Я должен тебе сказать, постарайся воспринять это спокойно, твоя мама.... Она… Она....

В тот момент мое сердце замерло. Отец. Суровый военный, всегда строгий и непреклонный, плакал? Я не мог быть в этом уверен, но я буквально ощущал эту дрожь в его голосе, его отчаянные попытки сдержаться.

– Что с ней?! Пап! Что случилось?!

– Твоя мама.. Она.. Умерла…

В тот момент мое сердце упало куда-то глубоко, я не знал что чувствовать – мой мир рухнул.

Я стоял посреди улицы, не понимая, что происходит вокруг. Машины проезжали мимо, кто-то смеялся на другой стороне дороги, кто-то торопился по своим делам – и всё это вдруг стало невыносимо чужим. Как будто реальность треснула, и я выпал из неё.

Рука всё ещё сжимала телефон, но голос отца я почти не слышал. Он что-то говорил, повторял моё имя, но до меня не доходило. Я просто стоял. И молчал.

Люди проходили мимо, кто-то случайно задел меня плечом, бросил короткое «извините», но я даже не посмотрел в его сторону. Мир больше не имел значения.

Я не помню, как дошёл домой. Помню только, как захлопнулась дверь и я медленно осел на пол, уткнувшись лбом в колени. Не было ни слёз, ни крика – только пустота. Как будто внутри всё выгорело.

Точно я знал только одно – мне нужно домой, я должен быть там.

Я снова вернулся на улицу, не чувствуя под собой земли. Сел в маршрутку, уставился в окно, но ничего не видел. Всё внутри будто застыло. Я даже не знал, кому писать, что говорить. Какая-то бабушка рядом пыталась со мной заговорить – я только кивнул и отвернулся.

Потом был вокзал. Какая-то суета. Я вроде бы купил билет, вроде бы что-то ел – всё как в мутной воде. Мозг отказывался думать.

Поезд тронулся. Я смотрел в окно, как будто там можно было найти хоть какой-то ответ. Но там были только столбы, деревья и чёрная полоска рельсов, убегающая вдаль. Всё внутри казалось онемевшим.

Иногда приходил кондуктор, кто-то предлагал чай – я мотал головой. Люди вокруг говорили, шутили, кто-то громко смеялся. Я сидел с наушниками в ушах, хотя музыка не играла. Просто чтобы никто не трогал.

Периодически я вспоминал какие-то мелочи: как мама варила свой вишнёвый компот, как она смеялась над моими глупыми шутками, как ругалась, когда я забывал разморозить мясо к ее приходу. Эти обрывки памяти били точнее, чем любые слова.

Я не знал, как оно будет – вернуться домой и не услышать её голоса. Не почувствовать запаха духов в прихожей. Не увидеть записки «купи что-нибудь, я не успела» на холодильнике. Дом, где она была – и больше не будет.

Поезд приближался к станции, и с каждым километром внутри что-то сжималось.

Поезд замедлил ход и встал с протяжным вздохом. Я вышел на перрон. Люди вокруг спешили к своим встречающим – обнимались, ругались, смеялись. А я стоял, зажав ремешок сумки в кулаке, и смотрел, как мимо меня проходят. Меня никто не встречал.

Я не злился. И не удивился. Просто принял это как факт: мама умерла – и с ней ушла привычная забота. Отец, видимо, не смог. Или не захотел. Или думал, что я сам доберусь. Он всегда так думал.

Я вызвал такси. Дорога домой была короткой, но в голове – глухо и мутно, будто я плыл под водой.

Когда подъехали к дому, сердце сжалось. Всё казалось таким же – старая дверь, облупившиеся перила на крыльце, клумба, которую мама так любила. Но всё это уже было не про жизнь.

Я поднялся по лестнице. Ключ в замке повернулся с привычным щелчком. Открыл дверь.

И вдруг – тишина. Такая, что в ушах зазвенело.

Я сделал шаг внутрь. Обувь в коридоре стояла на своих местах. Мамина туфля чуть сдвинута в сторону, как будто она только что сняла её на ходу. Запах – тот самый, домашний. Её духи. Её мята. Всё.

Я не выдержал.

Просто сел на пол, прямо в коридоре, прислонился спиной к стене – и закрыл глаза.

Дом встретил меня молчанием. Без слов, без тепла, без живого дыхания. И всё, что раньше казалось привычным, вдруг стало чужим.

Я встал с пола, вытер лицо рукой и направился в кухню. Хотел выпить воды, но вместо этого остановился у окна. Мама всегда стояла здесь, когда готовила. Смотрела на сад, и её тень падала на стену. В этот момент мне почему-то пришло в голову, как она часто говорила: «Когда ты будешь старше, я тебе всё расскажу. Не сейчас, ты ещё не поймёшь».

Я вспомнил, как тогда смеялся. «Что ты мне расскажешь, мам? Всё, что нужно, я уже знаю». И вот теперь мне хотелось услышать её слова. Но теперь она молчала. И, похоже, молчать будет всегда.

На столе лежала её книжка. Та, что она всегда читала перед сном. Книги у неё были почти всегда одни и те же – полки с жёлтыми переплётами, всё в том же порядке, как и год назад. Странно. Как будто она должна была вернуться. Вот она, её чашка с рисунком цветочного поля. Её любимый чай, который я всегда ненавидел, потому что он пах дурно. Но она его пила, потому что это успокаивало.

Я взял чашку, покрутил её в руках. И зачем-то поднёс к губам – аромата не было. Я поставил её на место и пошёл дальше.

Коридор. Старый шкаф, в котором мама всегда хранила вещи, которые не могли найти место в остальной части квартиры. Я открыл его и замер. Она всё ещё хранила там мои старые игрушки, книги, фотографии. Всё, что было связано с детством.

Я достал одну из фотографий, где я маленький, с огромной улыбкой, в маминых руках. Мы оба на фоне её любимого дивана, а она всегда называла это фото «наше счастье». Почему-то эти слова сейчас резали слух. Я так и не спросил её, что она на самом деле имела в виду, но теперь это неважно.

Тогда я услышал шаги. Сначала они показались мне очень тихими, почти не слышными. Потом они стали громче. И я вдруг понял, что, несмотря на все свои сомнения и обиды, я ждал. Я действительно ждал, что кто-то войдёт в эту дверь. Я мог бы даже почувствовать облегчение от этого. Но вместо этого просто молчал.

Когда я посмотрел в сторону двери, то увидел отца. Он стоял на пороге, стоял и молчал. Его лицо было тяжёлым, как камень, глаза потухшие, но он пытался что-то сказать. Я это видел, но не мог услышать. Он не знал, что сказать. И не знал, как меня поддержать.

Всё, что он мог сделать, – это просто войти в комнату и присесть рядом. Мы оба молчали. В воздухе висело что-то немое, непроизнесённое. Мама ушла, а мы остались – двое мужчин, которые не умеют друг с другом разговаривать.

Тогда мы просто сидели. Каждый из нас понимал чувства другого, но не был в состоянии проронить хоть слово. Мы оба знали, что это боль – такая глубокая, что слова могли бы только её обострить.

Отец сидел на старом диване. Он вглядывался в пол, как будто не знал, с чего начать. Я тоже не знал. Мама бы точно что-то сказала в такой момент. Она всегда умела находить правильные слова. Но сейчас, когда её не было, тишина казалась тяжёлой и непреодолимой.

Часы на стене тикали. Каждое их тиканье звучало как удар молота. Слишком громко. Слишком болезненно. И каждый удар – это как новое напоминание о том, что время не стоит на месте. Оно уходит, и с ним уходят те, кого ты любил.

Мы сидели так долго, что не заметили, как стемнело. Отец встал и выключил свет. Я пошёл за ним на кухню, где мы стояли и молчали ещё пару минут, пока он не достал бутылку водки и две рюмки.

Я никогда не видел его таким. Сломленным. Неуверенным. Обычно отец был твёрд, как скала, стоял на своём до конца. Но в этот момент – я видел, как всё его мужество просто растворялось в воздухе.

Он налил водку. Мне не нужно было ни слов, ни объяснений. Я взял рюмку, выпил залпом, а потом ещё одну. Потом ещё. Отец тоже пил, и мы оба молчали, как будто молчание было единственным способом быть честными.

В какой-то момент я понял, что, несмотря на всю эту тишину, нам нужно было пройти этот путь. Вместе, не проронив ни одного слова. Мы оба потеряли её, но нам ещё нужно было как-то найти общий путь. Пусть молча, пусть по-своему.

Я не знал, сколько мы сидели за этим столом. Время, похоже, больше не имело значения.

Я даже не заметил, как уснул. Не было ни мыслей, ни снов – только тьма. Поглощающее темное пространство, которое накрыло меня, словно одеяло. Все было размытым и бессмысленным. Я не помнил, что снилось мне, если вообще что-то снилось. Может быть, и снился этот кошмар, но я не хотел об этом думать.

Все, что я помню, это облегчение. Облегчение от того, что этот невероятно длинный день закончился. Ощущение, что тянущееся время наконец-то отступило, а ночь принесла хотя бы временный покой.

Я думал, что утром проснусь, и всё, что случилось – это был всего лишь кошмар. Что, как всегда, я открою глаза, и всё вернётся на свои места. Мама будет на кухне, готовить завтрак, а отец будет за столом с газетой. И, может быть, мы все вместе посмеемся. Это будет просто ещё один день, как многие другие. И вот этот тяжёлый груз исчезнет.

Но я проснулся. И мир остался пустым. Всё, что было до этого, стало таким далеким, каким-то чужим, как кадры старого фильма, который вытерся в памяти.

Мне захотелось пройтись по улицам. Улицам моего детства. По местам, которые когда-то были наполнены смехом, играми и мамиными рассказами о том, что здесь когда-то было лет пять назад, а теперь там стояла лавка, в которую я бегал за мороженым. Эти улицы были моими дорогами, моим миром, когда я был маленьким. Они все казались такими же знакомыми, такими родными.

Я надел старые кеды и вышел на улицу, не зная, куда иду. Я просто хотел двигаться, хоть как-то разогнать эту тяжесть в груди. Проходя мимо знакомых домов, я пытался вспомнить, как это было – ходить сюда с мамой за руку, как вот в этом дворе я катался на своём велосипеде, а тут мы с друзьями строили домики из палок и листьев. Все эти места казались теперь чужими и слишком глубоко запечатленными в прошлом. Память играла со мной, предлагая картины детства, но они не приносили мне утешения.

Я подошёл к старой детской площадке, где когда-то катался на качелях до самого неба, а потом, подбираясь к песочнице, всегда натыкался на какие-то забытые игрушки, которые оставались здесь. Тут всегда пахло чем-то тёплым и приятным – песок, запах дождя и того странного, уютного запаха, который бывает только у детства.

Теперь всё это было мёртвым. Песочница покрылась сорняками, а качели скрипели от ржавчины. Казалось, что сама площадка забыла, как это – быть местом радости, счастья и детского смеха. Молча поддавшийся времени уголок. Я постоял там, подолгу смотря на покосившиеся качели, которые когда-то так любил, но даже не осмелился подойти. Я знал, что теперь это место тоже изменилось. И я уже не тот.

Шаги меня вели, но не уводили. Я оказался у старого дома напротив, где когда-то жили мои детские друзья. Мы всегда заходили к ним после школы, оставляли рюкзаки прямо в прихожей, не задумываясь, что происходит за дверью. Мы были свободными. Теперь тут тоже было пусто. За окном горела тусклая лампа, но ничего не говорило о жизни внутри. Вдруг я почувствовал странную тоску – то, что осталось в этих местах, не было частью настоящего, оно всё ещё было привязано к тому времени, когда все были рядом.

Я продолжил свой путь, но так и не мог найти ответа. Все эти улицы, которые когда-то я знал как свои пять пальцев, стали такими же чужими, как и я сам. И я вдруг понял, что не могу вернуться в прошлое, каким бы родным оно ни было. Время уходит, и ни одна прогулка не вернёт меня туда.

Резко я ощутил странную тяжесть. Кто-то прыгнул мне на спину и охватил руками. Я инстинктивно вздрогнул, пытаясь понять, что происходит, но меня уже крепко держали. Сперва я подумал, что это кто-то из знакомых, может, какой-то старый друг, но голос, который прозвучал тут же, не был мне знаком.

– Ну что, не узнал меня? – смеясь, произнесла девушка. В ее голосе казалось было что-то знакомое, но в то же время совершенно незнакомый. Я замер на секунду, пытаясь вспомнить. Кто она?