Беловы

скачать книгу бесплатно


Время утекало сквозь пальцы, как песчинки, прежде чем он услышал тихий стук в дверь, сопровождаемый голосом Александры: «Петь! Нас зовет наша бабушка! И скажи мне… Где ты приобрел такой предмет?».

Ее любопытство, смешанное с беспокойством, вызвало смех даже среди печали. Петр глубоко вздохнул, прежде чем рассказать о том, что давило на его совесть – револьвер, забытый среди страхов и реальностей, более сложных, чем может вместить любое простое оружие.

«Я забыл вернуть его», – последовал его ответ, смягченный усталостью, когда он снова сунул его под подушку; затем он встал рядом с Шариком, который выжидательно вилял хвостом – как будто чувствуя радость или, возможно, просто предвкушая общение, – и они вместе направились к Аглае Ивановне, терпеливо ожидающей за гостеприимными дверями.

Они нашли ее удобно сидящей за дубовым столом, накрытым для чаепития, красиво украшенным тонким фарфором с замысловатыми цветочными узорами, напоминающими не только о природе, но и о семейных узах, связывающих поколения во времени – молчаливое приглашение к целительным беседам, но невысказанное. Аглая Ивановна тепло улыбнулась, увидев, как они входят – само воплощение доброты, отражающееся в их глазах, – и указала на свободные места напротив нее, где дымящиеся чашки ждали нетерпеливых рук, готовых согреться среди холодной реальности, ожидающей признания за пределами этих стен. Когда они завязали разговор, пропитанный ароматным чаем, кружащимся вокруг них, как нежные мелодии, исполняемые на далеких арфах – повторяющие давно ушедшие истории – истории, заново соединяющие моменты, разделенные среди потерь, – они начали пересказывать фрагменты, запятнанные не только печалью, но и изящно проложенные по тропинкам, ведущим к надежде, медленно раскрывающейся перед ними, как цветы, снова вырывающиеся из объятий зимы… И, таким образом, мы начали эту главу заново – не просто определяясь тем, что они оставили позади, а скорее обогащаясь благодаря узам, заново выкованным в крепких объятиях любви, направляющих каждый шаг вперед…

ГЛАВА 7

В скромной, но уютной гостиной, украшенной выцветшими обоями в цветочек и потертым ковром, который нашептывал истории прошлых лет, сидели два брата и Александра. Послеполуденное солнце проникало сквозь кружевные занавески, отбрасывая нежные узоры на деревянный стол, за которым они собрались, чтобы услышать новости от своей возлюбленной бабушка Аглая Ивановна. Аглая Ивановна, полная женщина с серебристыми волосами, собранными в аккуратный пучок на макушке, двигалась с властностью, смягченной теплотой. Она налила ароматный чай из фарфорового чайничка в изящные чашки, пар от которых поднимался вверх, как эфемерные мечты. Умелыми руками она положила перед каждым внуком сладкую булочку в форме кольца, как будто это было утешением в трудные времена.

«Мои дорогие дети», – начала она глубоким и успокаивающим голосом, похожим на мед, намазанный на теплый хлеб. «Я позвонила вам, чтобы поделиться некоторыми новостями». Ее глаза блеснули за стеклами очков, когда Петр и Александра наклонились ближе.

«Завтра,» продолжила она, сделав глоток чая для выразительности, «Торговец Ипполит Матвеевич отправится в Казань по неотложному делу. Его не будет почти неделю. По ее лицу пробежала тень, прежде чем она добавила: «Он доверил нам свою приемную дочь Елена на время своего отсутствия».

При упоминании Елены сердце Александры затрепетало от восторга при мысли о том, что такой очаровательный ребенок украсит их дом, пусть даже всего на семь мимолетных дней. По правде говоря, Елена была не просто восхитительной; она обладала неземным качеством, которое, казалось, освещало каждый темный уголок в их жизни – разительный контраст с мрачной фигурой самого Ипполита Матвеевича. Однако, когда Петр с безмятежным спокойствием потягивал чай, устремив пристальный взгляд на горизонт за окном, радость Александры быстро сменилась презрением, когда она вспомнила, как Ипполит относился Елене: не как человек относится к семье, а скорее как к объекту, предназначенному для исполнения его прихотей.

Мы будем тепло приветствовать Елену.» Как будто по зову самой судьбы или, возможно, благодаря какому-то более глубокому пониманию, вплетенному в ткань их жизней – в этот момент – дверь со скрипом тихо отворилась, и за ней появилась не кто иная, как Елена. Она стояла на пороге квартиры; черные, как смола локоны каскадом рассыпались по ее плечам.

«Добрый вечер!» – раздался ее жизнерадостный голос – мелодия более освежающая, чем весенний дождь после засушливых месяцев, – и мгновенно наполнил комнату смехом и новой жизнью.

Александра сделала несколько шагов вперед, словно потянутая за невидимые нити, связывающие их во времени и обстоятельствах. «Я рада, что вы здесь!» – искренне заявила она, взглянув на Петра, выражение лица которого оставалось непроницаемым, но наблюдательным.

Присутствие Елены что-то зажгло в них обоих – стремление к общению, гораздо большему, чем просто семейные узы или социальное положение, продиктованное суровыми суждениями общества. В этом совместном взгляде, которым они обменялись, были невысказанные обещания, выкованные из невинности, не омраченной заботами взрослых. Беседа легко текла вокруг них, как вода по камням в солнечном свете; рассказывались истории, в то время как воспоминания мерцали мягкими оттенками, напоминая детские мечты, давно забытые под слоями долга и ожиданий, пока – внезапно – Петр снова не оторвался от беззаботности, скрытой под серьезностью:

«Я намерен навестить мадмуазель Роше завтра», – объявил он небрежно, но намеренно, наблюдая за одновременной реакцией обеих женщин – как будто пойманных бурной волной, разбивающейся о хрупкие берега.

Александра громко ахнула, в то время как недоумение отразилось на лице Елены, очень похожее на лепестки, увядающие под слишком суровым летним солнцем:

«Вы не можете всерьез * это * сказать, мадмуазель? Кто виноват в наших семейных неурядицах?»

«Да», – решительно ответил Петр, даже когда неуверенность тяжело нависла над всеми ними, как темные тучи, грозящие дождем, – но решимость танцевала в его глазах, отражая мужество, вызванное любопытством, а не злобой или мстительным намерением, направленным исключительно на раскрытие истин, долгое время скрытых под завесами, сплетенными из лжи, небрежно рассказанной в прошлые годы, плотно обвившей сердца, ищущие утешения среди хаоса, окружающего их с каждым днем, который становится все громче…

«Но почему?» – спросила Александра, недоверчиво цепляясь за надежду, переплетенную с глубоко укоренившимися страхами, тихо отдающимися эхом где-то глубоко внутри нее, отчаянно стремящейся к ясности, быстро исчезающей…

«Искать ответы относительно отношений между нашим отцом Львом Николаевичем… и этой таинственной женщиной», – последовал спокойный ответ Петра, закрепляющий эмоциональные бури, бушующие опасно высоко над всеми тремя душами, собравшимися сегодня вечером в поисках передышки среди бурных жизненных штормов, безжалостно продолжающихся день за днем…

Эти слова тяжело повисли в воздухе, преображая каждый взгляд, которым обменивались после этого, заряжая электричеством, оживляя возможность, пульсируя в каждом сердце, бьющемся с яростной силой, напоминая всем присутствующим сегодня вечером, что именно то, что действительно имело значение больше всего, все еще существовало, тихо ожидая, терпеливо готовое воспользоваться любой предоставленной возможностью, чтобы снова вернуть тепло, утраченное на пройденных до сих пор дорогах… И вот они сидели там – все трое объединились за одним маленьким столом, делясь теплом свежеприготовленного напитка рядом с дымящимися чашками, рассказывая несказанные истории, сплетая замысловатые гобелены, соединяющие прошлое с настоящим, будущее, неизвестное, ожидающее впереди, только открытия, красиво разворачивающиеся прямо перед жадными глазами, готовые принять все, что ждет дальше…

ГЛАВА 8

Гости начали расходиться по своим комнатам. Воздух все еще хранил следы тепла от их разговора, как будто не хотел расставаться с их веселым настроением. Среди них была Елена – нежное создание, сердце которого, казалось, было связано с самой сущностью самой природы. Сегодня вечером она найдет утешение в маленькой кроватке, приготовленной для нее Аглаей Ивановной в ее скромной, но уютной спальне. Пока Елена лежала на узком матрасе, убаюканная как усталостью, так и спокойствием, за ее закрытыми веками танцевали видения – лугов, залитых солнечным светом, и рек, которые напевали сладкие мелодии, когда текли. И все же внутри этого безмятежного кокона лежало сердце, отягощенное невысказанными страхами; завтрашний день маячил перед ней, как нежеланный призрак. Тем временем Александра на мгновение задержалась, выражая благодарность Аглае Ивановне за ее гостеприимство – бабушке, которая приняла их всех с распростертыми объятиями и безграничной привязанностью.

«Спасибо вам за вашу доброту», – тихо пробормотала она, прежде чем удалиться в свое убежище – комнату, украшенную выцветшими фотографиями, которые нашептывали истории прошлых лет.

Аглая Ивановна оставалась за столом еще долго после того, как все ушли; она бережно держала чашку в обветренных пальцах, смакуя каждый глоток, как будто в ней был не просто чай, а фрагменты мудрости, накопленной десятилетиями. Ее взгляд переместился к окну, где тени игриво танцевали в лунном свете – зрелище, навевающее воспоминания, одновременно заветные и горько-сладкие. Именно тогда Петр вышел из своего одиночества; он взял Шарика, чье присутствие приносило утешение среди бури, – и вышел на улицу в прохладные объятия ночи. Звезды мерцали над головой, как россыпь бриллиантов на бархатной ткани, когда он шел по извилистым дорожкам, обсаженным вековыми деревьями – молчаливыми свидетелями его внутреннего смятения. Завтрашний день ознаменовался важным разговором: он был полон неуверенности в своих будущих устремлениях, которые ненадежно висели на хрупких нитях, сотканных как из надежды, так и из трепета. Он глубоко вдохнул ночной воздух; он казался тяжелым, но освежающим на его коже – как будто сама природа стремилась успокоить его беспокойный дух.

«Пойдем», – он мягко поманил Шарика, когда они углублялись в объятия ночи – верный спутник трусил рядом с ним, не обращая внимания на человеческие заботы, но чувствуя каждую смену настроения, исходящую от Петра.

Сочетание легкости и серьезности полностью окутало его; в эти тихие моменты под слоями сомнений терпеливо ждали глубокие откровения. Что ждало его после завтрашнего рассвета? Восторжествует ли мужество над страхом? Пока мысли убывали и приливали, подобно волнам, набегающим на далекие берега, Аглая Ивановна допила свой чай – каждая капля была пропитана не только вкусом, но и ностальгией по давно прошедшим временам, когда мечты свободно расцветали под бескрайним небом без сковывающих их цепей. Со вздохом, эхом, отозвавшимся в тишине, сгустившейся от созерцания, она решительно поднялась со стула; возможно, сегодня вечером еще оставалась нераскрытая мудрость – одна-две истории, спрятанные среди сокровищ, собранных на протяжении жизненного пути, могли бы дать утешение или руководство, когда это было необходимо больше всего. И так получилось, что под усыпанными звездами небесами, где судьба переплела неизвестные, но тесно связанные жизни, все персонажи ступают по тропинкам, переплетенным невидимыми нитями, вплетенными в общий опыт, отмеченный резонансом смеха или печальным шепотом, уносимым нежным ветром… Их судьбы ждали раскрытия среди теней, отбрасываемых мерцающим светом свечей, освещающих не только комнаты, но и сердца, жаждущие ясности среди хаоса, окружающего их жизни. Таким образом, открылась еще одна глава в гобелене Высокого, где разговоры продолжаются еще долго после того, как наступает тишина, и даже среди неопределенности, подстерегающей на пороге рассвета, есть надежда, слабо мерцающая среди освещенных звездами снов, терпеливо ожидающая, когда рассвет снова обещает наступление дня…

ГЛАВА 9

На Улицах Петербурга шел небольшой дождь, из-за чего пальто и шляпа Петра намокли, совсем как шерсть Шарика, идущего рядом со своим хозяином. Петр прогуливался около двух часов, пока, наконец, не вернулся домой. Рухнув на кровать, он заснул, а мяч устроился на коврике рядом с ним. Наступило утро, и Аглая Ивановна уже встала, готовя кашу для гостей. Петр проснулся в восемь часов и направился на кухню, где уже сидели Александра и Елена. Александра потягивала чай, пока тринадцатилетняя Елена ела кашу с чаем.

«Доброе утро», – поприветствовал их Петр.

«Доброе утро», – ответили они в ответ.

«Когда вы пойдете навестить мадемуазель Роше?» – спросила Александра.

«Я пойду сразу после завтрака», – ответил Петр.

Аглая Ивановна подала Петру тарелку каши и чашку чая, поставив еще одну тарелку каши для Шарика. Быстро покончив с едой, Петр надел пальто и шляпу, прежде чем выйти из квартиры. Пока он шел по очаровательным улицам к дому мадемуазель Роше, неожиданные мысли закружили его в голове. Он и не подозревал, что этот визит навсегда изменит его жизнь.

На причудливых и шумных улицах Санкт-Петербурга, где воздух был пропитан бодрящей прохладой, предвещающей наступление осени, юный Петр вышел из своего скромного жилища. Его намерением было поймать извозчика – обычное желание тех, кто стремился быстро проехать по извилистым улочкам города. И все же, когда он стоял на пороге своего дома, его посетила неприятная мысль: его карманы были почти пусты – следствие безжалостных долгов его отца, которые цеплялись за их семью, как тени в сумерках.

Со смиренным вздохом Петр отказался от мечтаний о конных экипажах и отправился в путь пешком. Семья Роше жила неподалеку; всего несколько кварталов отделяли его от их жилища во внушительном многоэтажном здании, отличающемся темнозеленым фасадом – оттенком, напоминающим густые сосны, окутанные туманом. Пока он шел по мощеным улицам, вокруг суетились толпы людей – каждый был погружен в свои дела, – как будто они были простыми актерами на сцене в этой грандиозной пьесе под названием жизнь. Однако судьба часто бывает прихотлива в своих замыслах; как только Петр завернул за угол возле Казанского собора, он увидел знакомую фигуру: Ипполита Матвеевича, купца, чья репутация имела большое значение как для торговли, так и для слухов. Их взгляды на мгновение встретились, прежде чем Ипполит Матвеевич поспешно ретировался в соседнее здание. Любопытное ощущение кольнуло сознание Петра – разве этот человек не должен был заниматься делами далеко отсюда, в Казани? Но подобные размышления быстро рассеялись; его ждали более насущные заботы. Через десять минут он оказался на пороге дома Роше. Он целенаправленно поднимался по лестнице, пока не добрался до двенадцатой квартиры – номер, врезавшийся в память скорее по необходимости, чем по знакомству. Он осторожно постучал в дверь, предвкушение смешивалось с трепетом, когда она со скрипом отворилась и на пороге появилась Мария – их служанка, – пристальным взглядом оценивающая нежданного посетителя.

«Кого вы ищете?» – спросила она с вежливым любопытством.

«Я здесь из-за мадмуазель Роше», – серьезно ответил Петр.

«Входите», – Мария сделала грациозный жест, прежде чем позвать: «Господин Белов!», когда они вошли в залитую солнцем гостиную, обставленную изящной мебелью и яркими цветочными композициями, которые придавали тепло в остальном строгой комнате.

Мадмуазель Роше подняла взгляд со своего места у окна – ее лицо просветлело от удивления, когда в чертах появилось узнавание.

«А! Вы, должно быть, сын Льва Николаевича! Я рада познакомиться с вами», – воскликнула она с неподдельной жизнерадостностью, слегка окрашенной печальными нотками.

«Да», – тихо сказал Петр; непрошеные воспоминания нахлынули на него – смех, которым делились родители, теперь смолк навсегда – «Я пришел с новостями, к сожалению прискорбными».

Выражение лица Анны неуловимо изменилось; сочувствие мелькнуло в ее голубых глазах, отражающих глубины, подобные лазурному морю под золотым солнечным светом.

«Я глубоко опечалена, услышав такие новости о ваших родителях», – грустно сказала Анна.

Петр серьезно кивнул, но продолжал пробираться сквозь этот лабиринт приличий и деликатности: «Могу ли я поинтересоваться… что побудило моего отца заинтересоваться вами?»

Ее лицо на мгновение омрачилось, как будто она вспомнила горько-сладкие воспоминания, давно похороненные под слоями времени и обстоятельств.

«Ваша семья погрязла в значительных долгах, – осторожно начала она, но решительно продолжила, – и хотя поначалу я не знала, что существует другая женщина, которой он дорожил… когда узнала о вашей ситуации, – Анна задумчиво помолчала, внимательно изучая его реакцию, – мое сердце сжалилось над всеми вами».

Внезапная волна отвращения захлестнула Петра при этих словах – ибо как можно испытывать сострадание к тем, кто попал в такие сети? Казалось невозможным, что кто-то может испытывать привязанность к кому-то настолько погрязшему в безумии, однако доброта Анны манила его ближе, как мотыльков, слетающихся на пламя.

«Вы обладаете большой эмпатией», – неохотно сказал он на фоне растущего внутри него конфликта между восхищением и презрением к этому незнакомцу, который пробудил в нем столько эмоций, не желая причинить никакого вреда.

«Я просто стремлюсь к пониманию». Затем ее улыбка вернулась – такая же лучезарная, как весна после жестоких тисков зимы, – и в этом было что-то бесспорно пленительное в ее духе, что вызвало искры за тусклыми гранями, окружавшими сердце Петра с тех пор, как недавно случилась трагедия; возможно, даже надежда слабо мерцала среди отчаяния, притаившегося слишком близко.

Однако прагматизм взял верх над сентиментальностью, когда необходимость снова подняла голову: «Мадемуазель Роше, – начал Петр нерешительно, но, тем не менее, решительно … – Могу ли я еще раз воспользоваться вашим великодушием? Вы не могли бы дать мне пару рублей в долг?»

Анна смотрела на него насмешливо, но все же тепло, отвечая достаточно просто: «Конечно.»

Она достала несколько банкнот из богато украшенного деревянного комода поблизости – валюта поблескивала на ткани, смягчая тени на поверхностях вокруг них – как будто сама фортуна тесно обнимала их здесь, вместе, под тусклым светом, проникающим сквозь искусно выполненные узоры драпировки над головой, открывая проблески за пределами обыденного существования, скрытые за стенами, надежно удерживающие их вместе, теперь даже ненадолго окруженные тишиной, без шума или помех, присутствующих где-либо еще, кроме, возможно, облаков, лениво плывущих над головой, высоко над парящими зданиями, набирающих обороты навстречу завтрашнему дню, ожидающих авантюристов, ищущих новые горизонты впереди, постоянно движущихся вперед, всегда вперед, всегда вперед, никогда не оборачиваясь назад, уверенно, твердо направленный вперед, каждый сделанный шаг, решительно смелый, мужественно живой, полностью пробужденный, полностью осознающий, каждый вдох, резонирующий смысл, полностью постигнутый, полностью окутывающий души, переплетающийся, делящийся секретами, глубоко хранимыми давным-давно, терпеливо балансирующий, мягко расправляющий крылья, широко распахивающий возможности, бесконечные, безграничные, сияющие, ярко освещающие пути, невиданные, ранее пройденные в одиночку, одинокие путешествия, потерянные, забытые, поблекшие воспоминания возрождаются заново, родственные души неожиданно встречаются, укрепляя узы, которые со временем становятся прочнее, соединяя сердца, несломленные, стойкие, непоколебимые, вечно лелеемые во веки веков.

Благодарность пролилась наружу подобно солнечному свету, пробивающемуся сквозь грозовые небеса, окружив их обоих, на мгновение зависших в безвременье, мимолетных, но ощутимых, крепко держащих. В этот особенно свежий осенний день, когда листья падали на землю в золотистых и малиновых тонах, Анна готовила для своего дорогого гостя.

«Чай подавать?» – спросила Марья, ее верная служанка, чье сердце было переполнено непоколебимой преданностью.

«Да, милочка, подавай», – тепло ответила Анна, ее голос был подобен нежной ласке, которая успокаивала даже самую встревоженную душу.

Марья вышла из кухни с изящным фарфоровым чайником, украшенным замысловатыми синими узорами, и двумя чашками в тон, которые мерцали в мягком свете, просачивающемся сквозь кружевные занавески. Она разложила их на маленьком круглом столике, покрытом белой скатертью, – святилище для их совместных моментов.

«Присаживайтесь», – поманила Анна, указывая на стул напротив себя.

Петр – занял свое место за столом. Окружающий мир, казалось, исчез, когда Марья налила ему в чашку дымящийся чай; его аромат наполнил его теплом, напоминающим о детских удобствах, утерянных временем.

«Мм», – одобрительно промычал он, сделав первый глоток.«У вас вкусный чай.»

Глаза Анны заискрились от его комплимента; больше всего на свете она любила делиться своими кулинарными изысками – это отражение не только мастерства, но и самой любви. «Отец покапает его у одного купца, Ипполита Матвеевича кажется,» застенчиво ответила она, глядя в сад, где солнечный свет мерцал среди теней, словно смех. При упоминании Ипполита Матвеевича – купца, известного как своей проницательностью, так и эксцентричностью, – Петр почувствовал, как невольная дрожь пробежала у него по спине. В его воображении возникали образы, наполненные рассказами, которые шептались за закрытыми дверями об особенностях Ипполита Матвеевича и его переменчивом темпераменте.