скачать книгу бесплатно
Чтобы светить всегда,
Чтобы гореть в метель,
Чтобы стелить постель,
Чтобы качать всю ночь
У колыбели дочь.
Вот поворот какой
Делается с рекой.
Можешь отнять покой,
Можешь махнуть рукой,
Можешь отдать долги,
Можешь любить других,
Можешь совсем уйти,
Только свети, свети!
– Нет, Шурка, не буду я уже никого любить, и уходить от тебя не хочу!
– Только свети, Зиночка, свети мне, нет, нам! Мы же теперь с тобой вместе!
– Да, вдвоем! А «двоим легче, нежели одному», так, кажется, твой Экклезиаст говорил?
– Да, Зиночка, именно так говорил мудрый Соломон.
5
Дома я не стал мыться и завтракать, а сразу ринулся к компьютеру. Ввел в поисковик слова «французские фильмы», «ретро», «кино сегодня», и на меня вылился целый поток информации. Фильма «И дождь смывает все следы» в сегодняшнем репертуаре не было, но нашелся другой, – «Искатели приключений» с Аленом Делоном в главной роли. Просмотрев клип, я подумал, что Зине он должен понравиться. Тут же набрал её номер, но телефон отгудел положенное число раз, и голос робота сообщил, что абонент не отвечает. Вторично получил такой же ответ, решил перезвонить попозже. «Скорее всего, в душе, или завтрак готовит».
Помывшись и сварив кофе, снова позвонил. На этот раз Зина быстро ответила.
– Привет,– слегка замялся я, раздумывая, как к ней обратиться, и продолжил, – дорогая!
– Привет–привет, – она сделала паузу, тоже, наверное, раздумывая, как меня назвать, – неугомонный! Никакой личной жизни из-за тебя, не успели расстаться и вот опять! Шучу, шучу, конечно, я тебя слушаю.
– Я тут пошарил в интернете, Дождя, что смывает все следы, сегодня нигде нет, а вот в Колизее – «Искатели приключений», тоже французский, Делон в главной роли. Как ты, что скажешь?
– Честно скажу, не визжу, когда вижу этого красавчика, но как актер он мне нравится, и фильм я видела. Помню, я ревела, когда там они убитую девушку, Летицию, кажется, в скафандре опускают на дно.
– То, что у тебя глаза на мокром месте, я заметил. Так что, идем?
– А в какое время? Мне бы подошло часа через три-четыре.
– Два сеанса сегодня, на первый мы с тобой уже не успеваем, а следующий в два часа дня.
– Идет, – она снова запнулась, размышляя, по-видимому, как лучше меня назвать, и добавила,– дорогуша!
– Тогда созвонимся в полдень и встретимся на нейтральной территории. Согласна?
– А что, домой к себе не пригласишь на чай-кофе? – с озорством захихикала она, – небось, женское белье и обувь некуда спрятать?
– Ты уже ревнуешь,– от души рассмеялся я, – значит, любишь.
– Дурачок,– вставила она,– никакой ревности, это была шутка. Встретимся на этот раз на нейтральной полосе. Жду звонка.
Не буду утомлять читателя, заполнять пустоты своими мыслями. Да, они кружили, барабанили в череп изнутри. Точнее, мысль у меня была одна: «Неужели я буду с Зиной наедине? Не бежать с нею рядом, не глядеть украдкой, а шагать не спеша, держать её руку в своей (если получится). И, боже упаси, и мыслей о том, что я обниму её в темном зале. Единственное, о чем мечтал, – держать её руку в своей и хоть иногда встречаться взглядами.
Впервые мы шли неспешно по асфальтовым дорожкам парка почти молча. Вначале я собирался расспросить её о семье, о бывшем муже, но потом решил, что не стоит торопить события, сама расскажет при удобном случае.
Да, как она была одета? Простенько, но со вкусом – платье чуть ниже колена, чулочки телесного цвета, туфельки какие-то неброские, но аккуратненькие. Но, больше всего мне понравилось, что она была без шапочки, её распущенные волосы, вьющиеся от природы, слегка покрывали плечи. Понятно, что волосы были крашенные, но краска была такой ненавязчивой, такой гармоничной, что только подчеркивала их красоту. И ещё бросалась в глаза их густота и плотность. А на плечи свои она накинула полупрозрачный шарфик, не прятавший её очаровательную шейку с голубенькой паутинкой артерий. Губы были красиво накрашены, но уже не бесцветной гигиенической помадой, а неброской алой, глаза слегка подведены, а тени гармонично подчеркивали их красоту.
– Закрой рот, ворона залетит,– сказала она, улыбаясь.
– Ты просто прелесть! У меня машина, но с тобою вместе я боюсь быть за рулем. Могу засмотреться на тебя и выехать на «встречку».
– Умрем вместе, все влюбленные мечтают об этом.
– Нет, я только-только тебя нашел и не хочу терять. Да и ты живи, моя радость. У нас два часа времени, успеем доехать и на общественном транспорте, ещё и по Невскому прогуляемся.
– Какая прелесть, я на Невском не была уже полгода. Клуша?
– Почему сразу клуша, я тоже редко бываю в центре. Если еду на машине, то стараюсь объехать, иначе точно в пробку попадешь.
О чем еще говорили, не помню, ничего существенного я о Зине не узнал, да она и не рассказывала ничего. В вагоне метро народу было много, нас прижало к дверям, мы смотрели друг другу в глаза и улыбались.
В кинотеатре я предложил Зине купить попкорн, но она категорически отказалась.
– Терпеть ненавижу это. Фильм надо смотреть, а не жевать, как верблюд.
Свет погасили, пошла реклама, что очень не понравилось Зине. Наконец, начался фильм. Вначале ничего особенного, разве что музыка. Она захватывала, опережала события. Не отрывая взгляда от экрана, я взял в свою руку её ладонь. Она не возражала, была вся поглощена фильмом.
Не понимаю, что повлияло на меня: тихое ли обаяние Зины, игра актеров, музыка ли, но постепенно фильм меня захватил. Особенно нравилась девушка Летиция. Наверное, такой же была и Зина, когда впервые смотрела его в юности. А музыка продолжала завораживать. Она сжимала мою руку, а сама неотрывно смотрела на экран. При мерцающем свете в зале я заметил маленькие морщинки, расходящиеся, словно отблески радости от её губ. Всё гармонично слилось – очаровательная музыка, очаровательный ротик и очаровательные морщинки. Тонкие паутинки, не старящие её лицо, а украшающие. Я любил Летицию, любил Зину и был благодарен ей за то, что она «вытащила» меня в кино.
Когда показывали кадры, как мертвая Летиция в скафандре медленно опускается на дно, и видно её такое живое лицо с закрытыми векам, по лицу Зины покатились крупные слезы. Она начала нервно дергать носиком. Я достал платок и молча подал ей.
– Спасибо,– шепнула она и стала вытирать слезинки, которые все текли и текли по щекам и подбородку. А я держал её руку в своей, и нежно сжимал теплую и слегка влажную ладошку. В груди у меня защемило от чувства нежности к ней, такой милой, доверчивой, отзывчивой, душевной женщине.
– Я боюсь смерти,– с грустью произнесла она, когда сеанс закончился и в зале зажегся свет,– мне жить-то осталось лет десять, от силы пятнадцать. Полагаю, что после той сцены она уже не следила за сюжетом, а думала только об этом.
– Знаешь, у Арсения Тарковского есть стихотворение, называется «Малютка-жизнь». Первая строчка проста, как сама жизнь:
Я жизнь люблю, и умереть боюсь,
– закрыв глаза, медленно, с выражением начала она читать.
Взглянули бы, как я под током бьюсь
И гнусь, как язь в руках у рыболова,
Когда я перевоплощаюсь в слово.
Но я не рыба и не рыболов.
И я из обитателей углов,
Похожий на Раскольникова с виду.
Как скрипку я держу свою обиду.
Терзай меня – не изменюсь в лице.
Жизнь хороша, особенно в конце,
Хоть под дождем и без гроша в кармане,
Хоть в Судный день – с иголкою в гортани.
А! Этот сон! Малютка-жизнь, дыши,
Возьми мои последние гроши,
Не отпускай меня вниз головою
В пространство мировое, шаровое!
Мы сидели в опустевшем зале. Тактичные билетерши не торопили нас, а занимались уборкой пустых ведер из-под попкорна и конфетных оберток.
– Как это страшно уже сейчас представить, как тебя опускают вниз головою, в пространство мировое, шаровое. И как это точно сказано, что человек цепляется за жизнь, готов все отдать, чтобы её продлить хоть и с иголкою в гортани.
Она встала и пошла к выходу, я молча шел следом, любуясь её фигурой и придумывая, что бы такое сказать ей, чтобы отвлечь от этих мрачных мыслей и успокоить.
На улице шел дождь, капли громко стучали по железу крыши, вода гудела в трубах и, вырываясь пенным потоком, с весенним журчанием, устремлялась в люки. Мы укрылись под аркой, чтобы переждать дождь и стояли, взявшись за руки. Я притянул её голову к своей груди и начал читать другое стихотворение Тарковского:
На длинных нерусских ногах
Стоит, улыбаясь некстати,
А шерсть у него на боках
Как вата в столетнем халате.
Я извлекал давно прочитанные и, казалось, окончательно похороненные в колодце памяти строки. Они тянулись из его глубин и складывались в ритмичные строфы. Зина подняла голову, заглянула в мои глаза и улыбнулась. Я понял, что попал в её настрой, и продолжал тянуть из памяти строки:
Должно быть, молясь на восток,
Кочевники перемудрили,
В подшерсток втирали песок
И ржавой колючкой кормили.
Горбатую царскую плоть,
Престол нищеты и терпенья,
Нещедрый пустынник-господь
Слепил из отходов творенья.
Я слышал это стихотворение в записи, в исполнении автора, и пытался подражать его интонации и ритмике:
И в ноздри вложили замок,
А в душу – печаль и величье,
И верно с тех пор погремок
На шее болтается птичьей.
По Черным и Красным пескам,
По дикому зною бродяжил,
К чужим пристрастился тюкам,
Копейки под старость не нажил.
Привыкла верблюжья душа
К пустыне, тюкам и побоям.
А все-таки жизнь хороша,
И мы в ней чего-нибудь стоим.
– А все-таки жизнь хороша, и мы в ней чего-нибудь стоим, – повторила она и улыбнулась,– посмотри, и дождь уже кончился. Пошли?
На Невском шумели машины, разгоняя воду, в лужах отражались белые облака и яркие солнечные блики. На проводах и растяжках кое-где еще висели капли. Как малые школьники, мы шлепали по лужам, держась за руки, и повторяли:
А все-таки жизнь хороша,
