скачать книгу бесплатно
ДАГНИ. Тебе без разницы, двигаюсь я или нет. Никогда тебя это не волновало. Ты рисуешь, что помнишь. На меня и не смотришь.
МУНК. Я смотрю на тебя. (ДАГНИ строит гримасу, сует пальцы в рот. МУНК говорит, не глядя на нее). Хочешь, чтобы я нарисовал тебя с пальцами во рту? Мы назовем эту картину: «Дагни взрослая».
ДАГНИ. Поэтому ты такой грустный, Эдди?
СОФИ. Эдди, не должен ты так грустить. Мне становится грустно, когда я вижу тебе таким грустным.
ДАГНИ. Я не хочу, чтобы ты грустил из-за меня. И постарайся на меня не сердиться. Я всегда говорю то, что думаю, это вопрос принципа. Я не хочу, чтобы ты возненавидел меня. Ты – мой единственный друг в Берлине. И такой милый, что позволил мне остаться здесь, с тобой.
МУНК. Правда? Ты живешь здесь?
ДАГНИ. Разумеется. Куда еще мне идти? И я взрослая. Думаю, ты это видишь. Поэтому и стал таким застенчивым.
МУНК. Хорошо. Мы можешь оставаться, если пообещаешь, что просто заткнешься.
ДАГНИ. Я заткнусь, если ты пообещаешь не испытывать ко мне ненависти.
МУНК. Обещаю не испытывать к тебе ненависти.
ДАГНИ. Хорошо. Ловлю тебя на слове. Надеюсь, обещания ты выполняешь. Большинство мужчин – нет. Как я слышала.
МУНК. А женщины выполняют?
ДАГНИ. Я – нет, потому что никогда ничего не обещаю. Это часть моего обаяния. Правда?
МУНК. Да. Если на то пошло, да.
(ДАГНИ улыбается).
3. Больная девушка
(Дом МУНКОВ в Осло, 1877 г. СОФИ проходит ближе к авансцене и садится на скамью. ДАГНИ остается на кровати, а Берлине, будучи, наконец-то, примерной натурщицей. МУНК идет к СОФИ, когда она говорит).
СОФИ. Эдди, я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал.
МУНК. Почему ты встала? Нельзя тебе вставать с кровати, Софи.
СОФИ. Надоело мне все время сидеть на кровати и ничего не делать. А кроме того, я хочу поговорить с тобой. По важному делу. Я тревожусь о тебе, Эдди. О том, что с тобой произойдет. С тех пор, как я заболела, ты такой озлобленный, ушел в себя, обижен на весь мир. Ты слишком молод, чтобы обижаться на весь мир. Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что таким не останешься. Ты должен верить, что Бог любит нас, и есть у него причины для того, что он делает.
МУНК. Я не верю в Бога.
СОФИ. Не должен ты так говорить. Как можно такое сказать! Бог тебя услышит. Бог нас любит. Я знаю, что любит. И если заставляет страдать, на то есть веская причина. Просто мы с тобой слишком юные и печальные, чтобы эту причину осознать.
МУНК. Да что это за Бог, если заставляет тебя так страдать?
СОФИ. Ты говоришь, что это за Бог, если заставляет ТЕБЯ так страдать?
МУНК. Нет, я могу понять Бога, который заставляет меня страдать. Без сомнения, я это заслужил или скоро заслужу. Но он не имеет права заставлять страдать тебя. Ты ничего не сделала.
СОФИ. Глупыш, не можешь ты устанавливать правила для Бога, а потом наказывать его, отказываясь в него верить, если он твои правила нарушает. Этим ты наказываешь только себя, и меня, и папу, и всех, кто тебя любит. Пожалуйста, пообещай мне, что попытаешься поверить в Бога, и в его доброту, и примешь его. Ради меня.
МУНК. Не могу.
СОФИ. И кто у нас жестокий? Ты говоришь о жестокости Бога, но жесток ты. Отказываешься выполнить мое единственное желание, когда я так больна. (Расстроенная, начинает кашлять).
МУНК. Софи, извини, я…
(Она кашляет кровью в носовой платок. Появляется отец в сопровождении тети КПРЕН, сестры умершей матери МУНКА, которой около тридцати).
ОТЕЦ. Эдвард, что ты делаешь? Опять расстраиваешь ее? И почему она не в кровати?
СОФИ. Нет, все хорошо, папа. Я просто хотела, чтобы Эдвард мне кое-что пообещал. Ты должен это сказать, Эдди. Просто скажи мне. Скажи, что ты будешь верить в Бога и его доброту. Скажи это.
МУНК. Я буду верить в Бога и его доброту.
СОФИ. Поклянись мне.
МУНК. Клянусь.
СОФИ. Спасибо, Эдди. Теперь я счастлива. Очень счастлива. Ты хороший мальчик. Действительно, хороший. (Снова кашляет).
КАРЕН. Пойдем, Софи. Тебе надо прилечь и отдохнуть. Пойдем.
(С тревогой смотрит на ОТЦА и МУНКА, уводя СОФИ).
ОТЕЦ. Почему ты постоянно расстраиваешь ее? Бог ее спасет, если будет на то его воля.
МУНК. Бог, Бог, вы все только и говорите о Боге. А ты, между прочим, врач, папа. Почему бы тебе не перестать говорить о Боге и сделать что-нибудь, чтобы помочь ей? Потому что ты не можешь спасти ее. Ты не можешь спасти ее, и Бог не может спасти ее, точно так же, как ни один из вас не смог спасти маму, так что в вас хорошего? Вы оба самозванцы.
ОТЕЦ. Я делаю то, что могу. Вылечиваю тех, кого могу вылечить. Остальное в руках Бога, и у него есть свои причины.
МУНК. Какие причины?
ОТЕЦ. Я не знаю, но не сомневаюсь, что они есть.
МУНК. Если ты не знаешь его причин, как ты можешь утверждать, что они у него есть? Я думаю, что ты, как доктор и ученый, должен понимать, что твое поклонение такому Богу, который безразличен, бессилен, невероятно злобен или безумен…
ОТЕЦ (хватает МУНКА за плечи и трясет). ЯНЕ ПОЗВОЛЮ ТЕБЕ ГОВОРИТЬ ТАКОГО В МОЕМ ДОМЕ! НЕ ПОЗВОЛЮ!
КАРЕН (возвращаясь). Прекрати. Прекрати, а не то Софи тебя услышит.
МУНК. Я знаю только одно: этот Бог убивает мою нежную и прекрасную сестру, тогда как мой отец, давший клятву при малейшей возможности спасать жизнь, защищает этого безмозглого убийцу.
ОТЕЦ. БОГ НЕ НУЖДАЕТСЯ В ЗАЩИТЕ!
МУНК. Тогда почему ты всегда защищаешь его?
КАРЕН. Позор вам. Позор вам обоим. Что вас больше заботит? Ваши дурацкие аргументы или Софи, которая умирает? Я пришла в дом моей умершей сестры, чтобы заботиться о ее детях, а не слушать, как вы кричите друг на друга, словно взбесившиеся обезьяны. Или вы это прекратите, или я уеду, забрав Софи с собой.
(Отец смотрит на нее, поворачивается и уходит. КАРЕН и МУНК смотрят друг на дружку).
ДАГНИ. Ты ее очень любил.
МУНК. Это я обсуждать не хочу.
ДАГНИ. Бедный, грустный мальчик. (КАРЕН касается лица МУНКА). Извини, больше я говорить об этом не буду. (КАРЕН целует МУНКА в щеку и уходит). Эдди, хочешь заняться со мною любовью?
(МУНК смотрит вслед КАРЕН).
ГАМСУН (возвращается с маленькой картиной, 1943 г.) Она была такой красоткой, эта Юль.
ДАГНИ. Это нормально, если ты хочешь. (МУНК смотрит на ДАГНИ).
ГАМСУН. Что время делает с нами! Воспоминания и боль, переплетенные вместе.
ДАГНИ. Я буду только рада, если ты хочешь.
ГАМСУН. Я нашел эту вон в той стопке. Это Ницше, так? Когда ты нарисовал Ницше?
(Появляется НИЦШЕ, безумный, с всклоченными волосами, большими усами, в Веймаре, 1890-е гг. ДАГНИ забирается под одеяло и снимает халат. Мы видим ее голые плечи, когда она подтыкает одеяло под руки и смотрит на МУНКА).
ДАГНИ. Ты не должен, если не хочешь, но я думаю, что хочешь. Ты, похоже, такой одинокий.
ГАМСУН. Мунк? Ты слышал, что я сказал?
МУНК (обращаясь к ГАМСУНУ). Почему ты пришел? Я хочу знать, почему ты пришел?
4. Ницше
(Когда НИЦШЕ начинает говорить, МУНК поворачивается к нему, и он в Веймаре, 1890 гг., в том самом доме, где безумный НИЦШЕ живет со своей сестрой).
НИЦШЕ. Ты. Почему ты здесь?
МУНК. Я пришел, чтобы нарисовать ваш портрет. Ваша сестра сказала, что можно. Она – мой хороший друг.
НИЦШЕ. У великих людей нет сестер. У художников нет друзей. Ты знаешь, кто я?
МУНК. Вы – Фридрих Ницше, великий философ.
НИЦШЕ. Нет, я – нет.
МУНК. Да, вы – да.
НИЦШЕ. Не говори мне, кто я. Ты ничего об этом не знаешь. Но я знаю о тебе все. Ты – один из его шпионов, так? Бог посылает своих шпионов, чтобы приглядывать за мной, потому что я знаю его секрет.
МУНК. И что это за секрет?
НИЦШЕ. Если я тебе скажу, это секретом уже не будет.
МУНК. Но вы знаете, и это все равно секрет.
НИЦШЕ. Что ж, точно подмечено, но в действительности это не мой секрет, это секрет Бога, поэтому, пожалуй, я могу тебе сказать. Почему нет? Это секрет его смерти.
МУНК. Бог мертв?
НИЦШЕ. Ш-ш-ш-ш-ш. Он пытается держать это в тайне, но у меня отличный нюх, и я чувствую вонь. Бог, среди прочего, ненавидит меня за исключительное развитое обоняние.
МУНК. Как Бог может ненавидеть вас, если он мертв?
НИЦШЕ. Видишь ли, ненависть Бога ко мне так сильна, что она выходит за пределы его могилы. Это то самое, что обозначается, как Святой Дух. Я раскрыл тайну Троицы. Бог мертв, но он приходит сюда, чтобы преследовать меня, его Сына, как Святой Дух. Хитро, правда? Так что ты здесь делаешь?
МУНК. Я рисую ваш портрет. Посмотрите.
НИЦШЕ. Нет, нет, не хочу смотреть. Это как зеркало. Я никогда не смотрю в зеркало. Зеркало – ловушка, расставленная Богом. Он смотрит на меня из зеркала, и я вижу его пустые глазницы и разлагающиеся пальцы. Нет, с этим я очень осторожен. Так мне удается сохранять свое здравомыслие. Поэтому они и заперли меня. Я единственный оставшийся здравомыслящий человек, и Бог охотится за мной. Ох, как же он охотится за мной. Бог смотрит на меня из зеркала и видит себя, вот почему он ненавидит меня, потому что он ненавидит себя, а я – его, и это большая проблема человеческой любви, поскольку ты становишься другим, и это заставляет тебя ненавидеть их или их – ненавидеть тебя, или наоборот, или вверх тормашками. Так говорил Заратустра, глава сорок шестая. У тебя, часом, в карманах нет мышей?
МУНК (отступает от сверкающего безумными глазами НИЦШЕ. Пятится к кровати, в которой ждет ДАГНИ). Нет, сегодня нет, но есть жевательная резинка. Могу предложить, если хотите.
НИЦШЕ (в нарастающем возбуждении приближается к МУНКУ). Видишь ли, дело в том, что никто из ушедших больше не приходит вновь. Никто из тех, кого ты считаешь достойным. Если они уходят, то уходят. Закон вечного возвращения не применим к тому, что ты любишь. Он применим только к боли, унижению и другим гротескным формам страдания. Когда уходит любимая, она уходит навсегда и на веки вечные. Так говорит Заратустра, глава шестьдесят девять. Аминь. Должен бежать, кто-то молится в Питтсбурге, надо открывать окна небес и выливать горшки ангелов на головы жалких человечков. Бог – это любовь. Ха-Ха-ХА-А-А-А-А!
(НИЦШЕ убегает, с последним ХА-А-А-А-А толкает МУНКА в грудь, тот плюхается на кровать, ДАГНИ обнимает его сзади и укладывает его голову себе на плечо).
5. Любовники
(Берлин, 1893 г. ДАГНИ обнимает МУНКА на кровати, ее голова на его плече).
ДАГНИ. Какой ты хороший любовник, Эдди. Очень страстный, но и очень грустный. Это вызывает у тебя грусть?
МУНК. Все животные грустные после случки.
ДАГНИ. Я – нет. Может, я – да. Ты опять кого-то цитируешь? И почему ты всегда одеваешься и работаешь после того, как мы занимаемся любовью?
МУНК. У меня это вызывает неодолимое желание работать. Не знаю, почему.
ДАГНИ. Может, это избавляет от грусти. Но секс должен избавлять от грусти. Ты такой загадочный. Мне это нравится. Если я понимаю человека, он становится мне скучен, и я ищу кого-то еще.
МУНК. То есть, чтобы избавиться от тебя я должен перестать быть загадочным?
ДАГНИ. Но ты не хочешь избавляться от меня. Опять же, с тобой та же история. Я интересую тебя, потому что ты меня не понимаешь. Но иногда я задаюсь вопросом, нравлюсь ли тебе?
МУНК. Я ничего не понимаю, мне мало кто нравится, но ты мне нравишься, должен это признать.
ДАГНИ. Я бы нравилась тебе так сильно, не будь я такой красивой?
МУНК. Ты бы нравилась мне также. Я бы просто с тобой не спал.
ДАГНИ (бьет его по затылку). Видишь? Это доказывает, какие пустые и глупые мужчины, но также и то, что я люблю тебя больше, чем ты – меня, потому что я сплю с тобой, а ты – не красавец.
МУНК. Правда? А я думал, что красавец.
