скачать книгу бесплатно
Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте. [9 - Б. Пастернак. Стихи. – М. 1966. Стр. 269.]
И вот когда мы строим наш педагогический концепт, мы должны вводить ребенка именно в реальность двойного бытия. Для освоения здешнего, «посюстороннего» (К. Маркс) бытия нужен хороший учитель и посредник. Еще более важно тонко и пластично открыть ребенку мир духовный, мир Божий. И здесь тоже необходим учитель, духовник, старец. В этом и открывается нам «двойное бытие».
Ребенок знает инобытие лучше нас. Нам остается только поименовать, подтвердить его наличность. И не заслонять мир Божий своим лицемерием, самостью и равнодушием. А во всем остальном нам лишь остается учиться у самого ребенка.
В 1932 году О. Мандельштам писал:
О, как мы любим лицемерить
И забываем без труда
То, что мы в детстве ближе к смерти,
Чем в наши зрелые года.[10 - О. Мандельштам. Стихотворения. Переводы. Очерки. Статьи. – Тбилиси. 1990. Стр. 182.]
«Ближе к смерти» не в прямом смысле, а ближе к тому пределу, где кончается проблема и начинается тайна.
Созерцание современности
Может быть, одной из самых главных ценностей молодых (и не только молодых) людей является желание быть современным. А что это значит?
Сличим два стиха. О. Мандельштам:
Неужели я настоящий,
И действительно смерть придет? [11 - Там же, стр. 53.]
И второе – у Б. Пастернака:
Не знаю, решена ль
Загадка зги загробной,
Но жизнь, как тишина
Осенняя, – подробна. [12 - Б. Пастернак. «Давай ронять слова…». – Стихи. М. 1966. Стр. 101.]
К. Юнг говорит, что самое трудное – быть современным. Христос был убит, потому что Он был предельно современен. Ветхий Завет оставался позади.
Страх перед реальностью, греховность, наивная мечтательность о будущем, с одной стороны, или реставрационная ностальгия по прошлому, иллюзии и самообман, с другой – все это мешает нам войти в «узел жизни» (О. Мандельштам), в это «здесь и теперь», в сегодня.
Рождество Христово в его пределе схождения в конкретную историческую правду являет нам образ самой «подробности» жизни, ощущения самой ее ткани. Христос родился в конкретном месте, в Теле, и не призрачно понес всю тяготу этой жизни вместе с нами. И недаром одно из Его имен, Эммануил, значит «с нами Бог».
Главным препятствием вхождения в правдивое знание о себе являются малодушие и самопревозношение – тщеславие и трусость.
Главным условием самообнаружения себя самого здесь и теперь является смирение. Смирение и есть снисхождение в глубины «я». Именно смирение выстраивает, воссоздает полюса глубина – высота. Для христиан это очевидно, для психологов – это, может быть, когда-нибудь станет открытием, и открытием великим!
Смирение правильно ориентирует в пространстве. В жизни так и бывает, когда замечтаешься, засмотришься – сейчас и упадешь, и коленка в кровь… Хорошо, что только коленка.
Есть как бы врата – Сцилла и Харибда вхождения в конкретность (современность) жизни. Первый полюс – это вязкое застревание на деталях – душевная скука – все учесть и ничего не забыть, переутомленность трудолюбивой бездарности. И второй полюс – маниловщина и мечтательность, которая никогда так и не приступит к делу: не возьмет молоток в руки, не сядет за статью, не напишет письмо матери, не пойдет гулять с ребенком. В «Мертвых душах» у Манилова мебель много лет так и стояла в чехлах. Чехол, «накидка» на реальность, которую некому снять, – вот образ мнимоутонченного, малодушного страха перед реальностью. Вопрос: «Неужели я настоящий?» – произнесен из глубин сердца, желающего пробудиться и войти в реальность, в ткань жизни.
Антиномия «Я» – «Другой»
Один из драматических ракурсов бытия – отношения «Я» – «Другой». Правильно говорит И. Ильин: «Человек человеку есть духовно-душевно-телесное инобытие. Каждый из нас, как “душе – дух” пожизненно связан с одним единственным в своем роде телом, которое его овеществляет, изолирует, обслуживает, питает и символизирует… “Ты не я, а я не ты”»[13 - И.А. Ильин. Аксиомы религиозного опыта. – М. 1993. Стр. 42.]
Расхожая фраза: «Ну, знаешь, я от тебя этого не ожидал». Или: «Подождем, что он еще выкинет». Все это рождает потом мудрость: «Чужая душа – потемки». Если не останавливаться на бытовом уровне этого самочувствия, а двинуться дальше штопором вниз, то мы обретем одно из самых ужасно тяжелых страданий – одиночество. «Я один. Вокруг маски. Я обманут, брошен, непонят».
Помните монолог Кириллова из «Бесов»: «Вся планета наша есть ложь и стоит на лжи и глупой насмешке». К этому выстраданному постижению надо отнестись очень серьезно.
Но попытаемся выбраться из этой инкапсулированиести, из своего футляра и двинуться навстречу своему ближнему. Здесь не все безоблачно. Наша открытость может – увы! – разбиться о цинизм и насмешки. И здесь необходимо различать два вида самоустроения личности. Одно из них обнаженность. Это ложная, несовершенная открытость, открытость в состоянии отчаянья и обиды. Второе – искренность. Это духовная культура любви к ближнему, культура преодоления собственного двоедушия, лицемерия и эгоцентризма. Но это и культура той меры открытости, которая нужна именно «сейчас», дабы «не метать бисер» своей открытости…
Обида и утешение
Речь здесь идет не о случайных, разовых, «проходных» обидах. Их много. Одни из них забываются мгновенно, другие мы помним дольше, но есть некий глубинный эпицентр – глубинное уязвление, рана. Это вовсе не значит, что мы забыли, как улыбаться и шутить. Но есть нечто трагическое не у человека вообще, а именно у меня.
В жизни много обидного:
– невинное страдание («без вины виноватые»);
– столкновение духа с пошлостью;
– зависть и клевета;
– предательство друга;
– сиротство – объективное (детство без родителей) или субъективное («все бросили»);
– ранняя смерть любимой супруги (супруга), ребенка и проч.;
– уход из семьи мужа (жены), которому отданы годы;
– непонимание «моей» уникальности родителями или, напротив, равнодушие и эгоизм детей;
– это болезнь, сковавшая мою телесную свободу;
– это и объективные трудности: отсутствие жилья, безденежье и многое другое.
Одна православная женщина всю свою жизнь материально нуждалась. И ей снится сон. Она как будто заходит в прекрасную комнату. Комната вся увешана самыми драгоценными крестами. И ей голос говорит: «Выбери себе – какой понравится». Она огляделась и увидела такой миниатюрный, но прекрасно изготовленный крест. Он ей приглянулся. Она подошла, берет его в руки, разглядывает, а в его сердцевине надпись: «Нищета».
Преподобный Амвросий Оптинский пишет, что многие наши кресты вырастают на почве нашего же сердца.
Обида, укоренясь, становится некоей то затухающей, то обостряющейся болью. У одних это ярко выражено, у других слабее.
Обида с годами теряет свое первоначальное содержание. Мы уже и не помним, что нас обидело во всей этой жизни. Позже это уже лишь общий вопрос: «За что?!» Или: «Господи! За что?!». Вопрос всегда сочетается с душевным восклицанием.
Христос как Богочеловек имел свое крестоношение. Накануне своих страданий он молился в Гефсимании так: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты (Мф. 26, 39).
Это классическое антиномийное утверждение: сначала просьба «да минует Меня чаша», но далее: «впрочем, не как Я».
Символ чаши в христианской культуре также двоякий: чаша – сосуд страданий и слез, но и она же чаша благодати, жизни и радости (см., наир.: Пс.10, 6; 115, 4; Притч. 23, 31; Мф. 20, 22; Откр. 16, 19).
Обида в своей изначальности – это переживание трагического несоответствия искренности и «надежды на лучшее» (меня всегда умилял первый тост с шампанским на Новый год: «С Новым годом, с новым счастьем!»), с одной стороны, и мира с его злом – с другой.
Но есть духовная проблема. Мы не должны пытаться нивелировать, «отреагировать» обиду в мгновение ока. Это наивное устремление. Речь идет не об искусственном забвении обид и их вытеснении, а об утолении обиды, уврачевании раны, прощении…
Правда, каждый из нас может вспомнить людей, которые так и не поднялись над обидой, сломались. Одни спились, другие отчаялись и стали мстительными, третьи и вовсе покончили с собой.
Прекрасное далёко
Что делать, самый нежный ум
Весь помещается снаружи.
(О. Мандельштам[14 - О. Мандельштам. «Мне жалко, что теперь зима». – Стихотворения… Стр. 131.])
Интуиция близости нашего естества: слез и смеха, радости и отчаяния, любви и ненависти – интуиция самой жизни должна лечь в основу наших будущих постижений. Помните упрек Алеши Карамазова в адрес брата Ивана: «А клейкие листочки… а голубое небо, а любимая женщина! Как же ты жить-то будешь?.. С таким адом в груди и голове…» [15 - Ф.М. Достоевский. «Братья Карамазовы». – М. 1958. Т. 1.]
(Но ведь ему и ответ был сильный и точный. Послушаем Ивана: «Есть такая сила… Карамазовская… сила низости Карамазовской».)
Наше движение в глубину самораскрытия заключается в том, чтобы несентиментально (!) открыть в себе любовь к самой ткани жизни, к этому весеннему и еще «клейкому» листочку, но и здесь не струхнуть и разглядеть в себе и «низость Карамазовскую». Мы будем горе-психологами, если не сможем держать единовременно всю эту вертикаль близости. Кроме того, нам надо выйти и на общность, и близость, и некую простоту «всех нас»: русских, евреев, белых, желтых, бедных, богатых, князей и простецов. Надо не в дерзости, а через постижение понять, что все мы люди с узнаваемостью наших чувств. Изречение преподобного Амвросия Оптинского: «Все мы лапти с одной ноги», имеет не абстрактный, а бытийный смысл. Но понятно, что есть и другой полюс вертикали – полюс разделения по всем выше указанным и многим другим признакам.
Паскаль спрашивает, что мы любим, когда кого-нибудь любим: «Тот, кто любит кого-нибудь за его красоту, любит ли он его? Нет, так как оспа, не убивая самого человека, уничтожит красоту, и любовь к нему прекратится. И если меня любят за мои суждения, за мою память, любят ли меня самого? Нет, так я могу утратить эти качества, не утратив самого себя. Где же “мое” “Я”, если оно ни в теле, ни в душе?»[16 - Цит. по: Б.П. Вышеславцев. Этика преображенного эроса. – М. 1994. Стр. 254.] Оно в другом измерении…
Человек, который глубинно помнит подобные откровения, понимает, что проекция жизни обращена в вечность. Именно этот уровень постижения вводит нас в знание, которое открыл нам Осип Мандельштам:
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок. [17 - О. Мандельштам. «Дано мне тело…». – Стихотворения… Стр. 42.]
Траектория жизненного пути
Собаки лают, а караваи идет.
(Восточная мудрость)
Путь человека есть путь из бездны. При этом у личности есть особая творческая задача не просто идти, но идти не оглядываясь… Как это?
В книге Бытия Господь говорит Аврааму: …пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе. И Я произведу от тебя великий народ и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословении.
И далее следует краткое и простое окончание: И пошел Авраам, как сказал ему Господь (Быт. 12, 1–4).
Такое решение не может быть легким, ведь Авраам навсегда покидал родной край, покидал, чтобы стать Ав-ра-а-мом, то есть отцом народов. Он пошел не просто в новую землю, он пошел туда по зову Бога…
При бегстве Лота с семьей из Содома от посланника мы слышим следующие слова:
Когда же вывели их вон, то один из них сказал: спасай душу свою; не оглядывайся назад… спасайся на гору, чтобы тебе не погибнуть (Быт. 19, 17).
Жена же Лотова оглянулась позади его, и стала соляным столпом (Быт. 19, 26). Это была не любознательность, а бабье любопытство и упрямство глупости.
В Евангелие от Луки повествуется, как Господь сказал одному человеку: следуй за Мною. Тот сказал: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего.
Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие.
Еще другой сказал: я пойду за Тобою, Господи! но прежде позволь мне проститься с домашними моими.
Но Иисус сказал ему: никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия (Лк. 9, 59–62).
Траектория пути каждого из нас, к сожалению, не всегда бывает поступательной. Бывают падения, суета, разбрасывание.
Вспомним в этом же контексте легендарного Орфея. Ему хватило ловкости и умений спуститься в Аид за возлюбленной Эвридикой. Но он не вынес муки идти, не оглядываясь. Он обернулся и не выполнил уговора. Он был прекрасный певец, но не боец. Духовную ошибку Орфей совершил еще раньше. Мужество начинается там, где личность научилась принимать и нести удары судьбы. А в смерти близких есть глубинная скорбь необратимости. Поэтому в Аид не надо было бы спускаться. Но впрочем, тогда мы не имели бы этой трагически прекрасной истории любви.
Вспомним еще одно: отстал Иванушка от сестрицы Аленушки, не послушался сестренки, обернулся, попил водички и стал козленочком. Оглянуться – это значит прервать движение, усомниться в избранном пути, начать топтаться на месте.
К оптинскому старцу Севастьяну пришли посланники Деникина, чтобы он благословил их на борьбу с большевиками. Но старец сказал им: «Что Бог определил – вам не менять». Так он сказал не потому, что одобрял большевиков, а потому, что прозревал судьбу России. Он знал, что Буденный в конце концов победит Врангеля.
Перед дорогой надо присесть, остановиться, помолиться, успокоиться и… оглядеться. Но однажды почувствовав свой путь, надо идти. На этом пути будут падения и крестоношения. Но будет и радость и веселая свобода пилигрима!
Глава II
Энергия – страсти – поступок
1. Энергия
«Я» и двойник
Мы начнем рассуждать на эту важнейшую тему нашей работы с разговора о двойнике. Иннокентий Анненский писал:
И в мутном круженьи годин
Все чаще вопрос меня мучит:
Когда наконец нас разлучат,
Каким же я буду один?[18 - И. Анненский. «Двойник». Избранное. М. 1987. Стр. 24.]
Этот вопрос И. Анненского для нас является принципиальным. Бывает ли человек один в мистическом смысле? Мы запомним этот вопрос, чтобы вернуться к нему в конце нашего разговора.
С.С. Хоружий определяет человеческую энергию как «всякий род активности человека, равно импульс, начинательное движение к таковому…»[19 - С.С. Хоружий. «Диптих безмолвия». М. 1991. Стр. 69.] Я бы добавил еще сюда же саму энергийную потенцию: реализованную или нет – не важно.
Средневековые споры архиепископа Григория Паламы и Варлаама Калабрийца дали миру следующую антиномийную формулу: «Бог непознаваем по существу, но познаваем через свои энергии». Морализм Варлаама, если бы он был принят Церковью, лишил бы христиан реального живого опыта богообщения, которое, как известно, нашло множество приверженцев в Иисусовой молитве, в практике умного деления, в исихазме. А позже в русской традиции – в учении о благодати преподобного Серафима Саровского.
Традиционно энергии делили на тварные – энергии органического и неорганического мира, а также демонические и нетварные энергии. Нетварные энергии суть благодать Святого Духа.
Демонические энергии, по словам Святителя Григория Нисского, не имеют сущностной основы, ибо сатана не есть сущность, не есть имя, не есть добро. Сатана в онтологическом смысле вообще не есть. Но в то же время, святитель пишет: «парадоксальным образом зло в самом небытии имеет свое бытие…»[20 - Цит. по: Г.В. Флоренский. «Восточные отцы IV века». – Париж. 1931. Стр. 164.] Искренне молящийся Богу человек становится причастным энергийности Божества. Он синергирует с благодатью, приобщается Свету, как говорили святые.
Если он служит злу и греху, он также синергирует, взаимодействует с иными силами, с силами бездны и тьмы.
Но есть взаимодействия и синергийная перекличка, обмен и у человека с человеком: «заражение» смехом или кто-то скажет «мне передалось настроение его тоски». «Когда он входит в комнату, по мне как будто ток идет», – говорит влюбленная девушка.
Есть и синергия нашего тела с солнцем, с воздухом, с пищей, которую мы употребляем.
Синергийная топография
Душа имеет топику и глубину. Об этом говорят нам и Священное Писание, и святоотеческая традиция. Еще Гераклит писал, что границ души нам не отыскать, по какому бы пути мы не пошли – столь глубока ее мера. Человек молится Богу: Из глубины взываю к Тебе (Пс. 129, 1). Он же кается и в скорби взывает: «Я погряз в глубоком болоте, мне не на чем стать; вошел во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня». Премудрый Соломон обнадеживает нас: Помыслы в сердце человека – глубокие воды, но человек разумный вычерпывает их (Прит. 20, 5).
Вспомним и А.С. Пушкина:
