скачать книгу бесплатно
– А чего он хочет? – спросил Петя просто для того, чтобы сказать хоть что-нибудь.
Пассажир печально улыбнулся и снова промолчал.
Впереди, совсем рядом, показалась какая-то дорогая машина, кажется «БМВ». Ничего не подозревающий шофер шарахнулся в сторону от мчащейся с бешеной скоростью «Волги». Петя крутанул руль, и его чуть не занесло в сторону. По спине пробежал холодок: крепкий добротный бетонный забор, который тянулся параллельно дороге, не оставил бы никаких надежд. Передок «Волги» превратился бы в лепешку. Вместе с пассажирами.
А вот с джипом встречной машине повезло меньше. Преследователь все-таки задел крыло «БМВ», она крутанулась, встала перпендикулярно и замерла. Джип, сделав неширокую дугу, вернулся на дорогу.
Между тем машина Мамеда куда-то подевалась. «Хоть это радует», – подумал Петя.
Однако расслабляться было нельзя. Судя по выражению лица пассажира, опасность, исходящая от водителя джипа, была нешуточной. А джип приближался. Петя даже сумел разглядеть лицо преследователя – смурная рожа, стальной взгляд, светлые волосы, короткая стрижка, усы…
Проселок петлял как горный ручеек. Поселки кончились, за грязным стеклом проносились поля и перелески. Убогие, почерневшие от дождей деревенские сараи, проржавевшие насквозь железяки, некогда бывшие деталями каких-то сельскохозяйственных машин.
Петя вспомнил юность, когда он, еще начинающий шофер, участвовал в ралли на идеально подходящих для этого дорогах Подмосковья. Помнится, несколько участников из соцстран – Болгарии, Чехословакии и Польши – не выдержали нашего полного, даже по меркам ралли, бездорожья, сошли с трассы. А наши – ничего. Добрели на хилых «Москвичах» и «Ладах».
Руль приходилось постоянно вертеть то вправо, то влево. Между тем дорога становилась все хуже. То и дело попадались «ловушки» – залитые дождевой водой ямы в глубоких колеях. Каждый водитель знает, что дно у таких ям состоит из мягкой маслянистой глины. Если попал колесом в нее – пиши пропало. Без бульдозера не выберешься.
Петя ловко лавировал, не попадая колесами в глубокие колеи. Оставалось надеяться, что водитель джипа попадет в «ловушку». Но тот, по всей видимости, тоже был не промах. Так что погоня продолжалась.
– Ты че, им деньги должен? – спросил Петя пассажира.
Тот засопел, потом отрицательно помотал головой:
– Да нет…
– А палить он не начнет? – задал Петя вопрос, который мучил его с самого начала этой сумасшедшей погони.
– Может, – дал пассажир неутешительный ответ.
– Ёпсть! – выругался Петя. – Только этого мне не хватало!
Вдруг джип стал стремительно отставать. Видно было плохо, но судя по всему, он таки застрял! А через несколько секунд его забрызганный грязью радиатор скрылся за поворотом. Петя мысленно поздравил себя. И тут же побледнел.
Метрах в десяти на дорогу выскочила машина. Ярко-красное пятно на фоне серого осеннего пейзажа. Это была «девятка» Мамеда! Видно, он решил перехватить Петю и какими-то окольными путями срезал дорогу.
Петя как в замедленной съемке увидел – красная машина тормозит прямо поперек дороги, открывается дверь, оттуда появляется нога… Эта нога, по всей видимости, принадлежит Мамеду…
Оглушительный удар. Лобовое стекло, вмиг превратившись в миллион хрустальных брызг, разлетелось во все стороны. Рулевое колесо неотвратимо надвигается на грудь и давит, давит… Брызги крови… Лоскут черной кожи – видно, от куртки Мамеда… Веер разлетевшихся сторублевок… Стало трудно, а потом и невозможно дышать… Перед тем как все погрузилось во тьму, Петя чуть повернул голову. Пассажира не было.
Через полтора часа на обочину Ленинградского шоссе вышел человек. Он был хорошо одет, однако нижняя часть его дорогих брюк представляла собой сплошное месиво из светло-коричневой глины. В таком же плачевном состоянии были его туфли.
Он поднял руку, и тотчас же возле него остановился частник на «Жигулях».
Ни слова не говоря, человек сел на заднее сиденье:
– В центр. Гостиница «Метрополь».
4
Согласитесь, это странно – клиенты специально едут в Сочи, разыскивают меня, когда в Москве адвокатов пруд пруди. Спасибо Грязнову, удружил. Когда братья Михайловы сказали, что приехали сюда специально для того, чтобы встретиться со мной, я себя зауважал – в первый раз за это утро.
Через полминуты после того, как удалилась горничная, в дверь снова постучали. Это оказалась официантка, которая принесла завтрак на три персоны.
– Но я не зака… – попытался протестовать я, но старший Михайлов спокойно вынул из кармана пухлое портмоне и расплатился. Замечу, этим завтраком не побрезговала бы сама королева Англии. Отдельно в мой номер вкатили маленький столик с напитками.
– Ну что, – сказал Константин Михайлов, – давайте подкрепимся (мы только с дороги) и попутно поговорим о деле.
Я кивнул. Перспектива подкрепиться оказалась как нельзя кстати, учитывая мое катастрофическое материальное положение. Ведь каждому известно, что пустой кошелек – это непременно пустой желудок. Узнав о своей неожиданной неплатежеспособности, я уже начал ощущать голодные позывы желудка, несмотря на отвращение ко всему съестному, вызванное похмельным синдромом. Скажете, я противоречу сам себе? Ничуть не бывало. Вы когда-нибудь видели, какое количество еды люди поглощают на пляжах и в поездах? А между тем купаться с набитым желудком абсолютно некомфортно. А в поезде укачивает, и переедание там тоже совершенно не к месту. Словом, когда дело касается пищи, логика отходит на второй план…
Впрочем, я отвлекся. Итак, передо мной стоял замечательный завтрак, за который я тотчас же принялся.
Братья съели по бутерброду с икрой, а потом налили себе коньяку (между прочим, настоящий «Камю») и принялись наблюдать за тем, как я поглощаю деликатесы, которыми был уставлен столик.
– Выпьете что-нибудь? – нарушил молчание старший брат.
Мысль о любой алкоголесодержащей жидкости, исключая, пожалуй, только валерьянку, вызывала у меня отвращение, граничащее с ненавистью. Кроме того, реакция организма последовала немедленно, и бутерброд с прозрачным ломтиком янтарного балыка, который я только что отправил в желудок, чуть было не восстановил свое статус-кво на тарелке в несколько измененном виде.
– Нет, спасибо, – пробурчал я, вытирая рот салфеткой, – я, пожалуй, минеральной воды выпью…
Утолив голод, я должен был поинтересоваться, зачем все-таки Грязнов послал этих двух молодцов в такую даль. Должна же быть какая-то причина! Стоило мне открыть рот, чтобы задать прямой вопрос, как старший брат опередил меня:
– Вячеслав Иванович порекомендовал вас как весьма квалифицированного адвоката.
– Спасибо, – отреагировал я.
– Кроме того, важным качеством, которым вы обладаете, Грязнов назвал знакомство с тонкостями следственной работы. Вы ведь работали следователем Генеральной прокуратуры?
– Да, работал.
– Ну вот, – улыбнулся Константин Михайлов, – это именно то, что нам нужно.
Внезапно я вспомнил, что о факте моего отъезда было известно, пожалуй, только… только Славину. В целях конспирации (чтобы не прознала Лена Бирюкова: от озлобленной женщины можно ждать многого, и даже еще больше) я не сказал никому ничего. А с Грязновым мы не созванивались больше месяца. И как же, скажите на милость, меня нашли эти братья?
– Конечно, – будто бы прочитав мои мысли, продолжил Константин Михайлов, – нам пришлось приложить определенные усилия для того, чтобы найти вас. И они, как видите, увенчались успехом.
– Славин раскололся?
Михайлов кивнул.
– Ну хорошо, – взял я быка за рога, – и что у вас ко мне за дело настолько срочное, что вы не могли подождать моего возвращения в Москву?
Братья посерьезнели и придвинулись к столу. Младший вынул из кармана – что бы вы думали? Настоящую сигару в алюминиевой трубке с завинчивающимся концом, изящными пальцами вынул ее оттуда, достал из кармана позолоченную гильотинку, обрезал кончик, сунул сигару в рот и поджег ее, щелкнув зажигалкой. Я так подробно описал все действия Владислава Михайлова потому, что и я, и его старший брат наблюдали все эти стадии. Константин с неодобрением, а я просто с интересом. Нечасто все-таки приходится наблюдать курильщика сигар. Последний раз я видел, как курили сигару, по телевизору. Это был циркач Гнеушев.
Между тем младший Михайлов, попыхивая коричневой штуковиной, совершенно невинно воззрился на нас. Константин укоризненно покачал головой:
– Эх, Слава, не доведет тебя до добра твоя Америка…
Затем он повернулся ко мне и продолжил:
– Вы правы, Юрий Петрович. Дело действительно очень срочное. Вернее, оно стало таким совсем недавно. Поэтому нам и понадобился адвокат. Причем такой, который имел бы опыт следственной работы.
Он вынул из кармана обычные сигареты и тоже закурил.
– Я думаю, лучше будет, если об этом вам расскажет Слава.
– Почему это я? – запротестовал брат.
– Потому что, – терпеливо объяснил Константин, – начало событий связано именно с тобой.
– Ну хорошо.
Он повернулся ко мне и начал:
– Как уже сказал Костя, мы с ним родные братья. Правда, уже много лет мы живем в разных странах. Костя в России, я в Соединенных Штатах… Да и регулярно контактировать мы стали только недавно. Года полтора назад. Но дело не в этом.
Он говорил с заметным акцентом: эмигранты, которые много лет прожили в других странах, имеют акцент гораздо слабее. Владислав Михайлов говорил так, словно он родился не в России. Так оно и оказалось позже.
– Все дело в нашем отце, – продолжал младший Михайлов. – Он был полковником КГБ, разведчиком-нелегалом. Много лет он провел за границей, а потом был осужден как изменник Родины.
С его сигары прямо на пол упал толстенький столбик пепла. Владислав Михайлов не обратил на это ровно никакого внимания и продолжил рассказ.
– Конечно, мы знали о нашем отце, несмотря на то что наша мать погибла в Южной Америке до того, как отец был вызван в Советский Союз и осужден. В подробностях историю мы не знали, но в общих чертах… Однако примерно год назад я получил письмо. Вот его копия.
Он протянул мне лист бумаги. Это была ксерокопия письма, по всей видимости напечатанного на компьютерном принтере. «Плохо, – машинально подумал я, – даже печатная машинка лучше, потому что имеет свои индивидуальные особенности. А принтеры все печатают одинаково».
Вот что было написано на листе:
Владиславу Михайлову
Дорогой Владислав!
Я не могу назвать своего имени, да это и не имеет никакого значения. Уже не имеет. Через несколько месяцев (так говорят врачи) я умру. Рак – дело нешуточное, да и возраст уже не позволяет говорить о каком-то чуде. Поэтому я решил использовать время, оставшееся у меня, для того, чтобы привести в порядок свои дела. Свои земные дела.
Многие годы у меня на душе лежал камень. Многие годы я его носил, потому что не имел права никому ничего рассказывать. Но пришло время, когда я уже могу не обращать внимание на суету мира сего. Кроме того, информация, с которой я хочу вас познакомить, не может уже навредить никому. Иных уж нет, а те далече.
Я работал с вашим отцом, Алексеем Константиновичем Михайловым. Вернее сказать, я был у него в подчинении. Однако я знаю многое из того, что до сих пор составляет важные государственные тайны. После того как ваш отец был отправлен в Москву, меня законсервировали. И за эти долгие годы я не получал никаких заданий. Видимо, так и помру невостребованным…
Недавно я видел вашу фотографию с подписью в «Уолл-стрит джорнал». Я сразу вас узнал. Навел справки, нашел адрес.
Наверное, вы знаете, что ваш отец был обвинен в измене Родине. Так вот, я хочу вам сказать, что это неправда. Алексей Константинович был человеком кристальной честности и никогда никого не предавал. То, что с ним произошло, – это результат подлого навета. Так что вы можете себя больше не считать сыном предателя.
Это все, что я могу вам сообщить. Больше не позволяет честь разведчика.
С уважением
Подписи под письмом не было.
– Вы, наверное, крупный бизнесмен, раз о вас пишут в «Уолл-стрит джорнал»?
– Я заместитель президента нью-йоркского «Ист-Сайд банка». Это не самый крупный банк, а в газету я попал почти случайно: меня выбрали лучшим менеджером прошлого года среди банковских служащих.
Я повертел лист в руках.
– А конверт, штемпели? – поинтересовался я.
Михайлов-младший махнул рукой:
– Письмо пришло из малюсенького городка в самой глуши Аризоны. Я специально туда ездил. Местные жители никогда в жизни не видели русского, тем более если этот русский – замаскированный разведчик. Я думаю, что в целях конспирации он опустил конверт в случайном городке. Может быть, даже будучи пассажиром проезжающего поезда.
Я вернул лист Михайлову.
– Это интересное письмо. И что вы предприняли?
– Я начал потихоньку интересоваться судьбой отца. Связался с Костей. Давал запросы в архивы. Но вы понимаете – получить информацию о разведчике очень трудно.
– Это мягко сказано, – вставил я.
Михайловы разом кивнули.
– Мы получили несколько отказов и в американских и в российских архивах. Потыкались, куда могли, а потом и бросили это дело. Я уже начал было забывать про эту историю, но однажды, вернувшись домой с работы, обнаружил, что в мое отсутствие в квартире кто-то побывал. Дом был перевернут буквально вверх дном. Ящики выдвинуты, содержимое вывалено на пол. Было такое ощущение, что в квартире побывали грабители. Я, конечно, тут же вызвал полицию. Однако потом выяснилось, что не пропало ничего. Ну ровным счетом. Ценности, документы, среди которых были и важные банковские бумаги, – ничего не пропало. Мой сейф вскрыли, но его содержимое осталось нетронутым! Полицейские решили, что либо я малость тронулся, либо тут замешана любовная история. Вы же знаете легавых – весь свой опыт они черпают из детективных романов. Никаких следов таинственные пришельцы не оставили. Ни отпечатков пальцев, ни оторванных пуговиц, окурков, автобусных билетов или магазинных чеков. И только через пару дней я хватился вот этого самого письма. Я имею в виду оригинал вместе с конвертом. Это письмо оказалось единственным, что пропало после того случая.
Как вы понимаете, Юрий Петрович, это не могло не насторожить меня. Я связался с братом, рассказал ему об этом. И мы, поняв, откуда ветер дует, решили продолжить поиски. Мы разослали письма везде, куда только могли. Но это не принесло никаких плодов. Зато с некоторых пор я начал замечать, что за мной установлена слежка. Ну, знаете, ничего определенного, но постоянно такое чувство, что за тобой следят. Очень неприятное, прямо скажем, чувство. Постоянно в напряжении, не можешь расслабиться. С женой я, конечно, делиться не стал: зачем лишняя нервотрепка. И самое главное – я не понимал, почему, что я такого сделал, что за мной следят. Поначалу я решил, что это просто нервное расстройство от переутомления. Сходил к психоаналитику. Удивительно, но после того, как я ему рассказал о своих опасениях, чувство, что за мной следят, прошло. Но через неделю снова возобновилось. Тогда я вызвал специалистов по поиску средств для слежки. И что вы думаете? И в офисе, и дома, и в машине были обнаружены «жучки». И даже в моем костюме – том самом, в котором я был у психоаналитика.
А на следующий день после того, как были обнаружены «жучки», я чуть не попал в автокатастрофу. У меня сильные подозрения, что она была кем-то подстроена. Я решил, что так жить больше нельзя, отправил жену в Лос-Анджелес (там у меня есть дом), а сам прилетел в Москву, чтобы обсудить происшедшее с братом. И вы представляете, Юрий Петрович, по дороге из Шереметьева на меня было покушение. Чудом удалось спастись.
– Вы уверены, что это было покушение?
Михайлов-младший горько усмехнулся:
– Ну а как еще назвать погоню и выстрелы? У меня есть серьезные основания полагать, что это как-то связано с делом отца…
Он сделал знак своему брату, чтобы тот продолжил повествование. Константин Михайлов откашлялся и начал:
– Я живу в Псковской области. Занимаюсь экспортом леса. Меня там каждая собака знает. После звонка Славы я поехал в Москву. Потыкался по архивам. Глухо. Везде давали от ворот поворот. Я уж и так, и так, деньги давал – ничего не помогало. Единственное, чего я от них тогда получил, это маленькая справка, что отец был осужден по такой-то статье в таком-то году. А это я и без них знал. Самое главное – не сообщали, какое именно наказание получил отец. Пытался пробиться на прием к начальству – и тут облом. Не принимают меня, и все.
– А что вы хотели? – вставил я. – Речь идет о разведчике.
– Но и о моем отце! – возразил Михайлов-старший.
– Значит, – подытожил я, – вам так и не удалось больше ничего узнать о судьбе отца?
– Нет, удалось. Кое-что.
Михайлов-старший достал из кейса лист бумаги и протянул мне.
– Прочитайте.
На листе значилось:
