скачать книгу бесплатно
Клавдия Михайловна, как и ее полуглухой супруг, вряд ли догадывались о стоимости этих денег. Хотя нынче телевизор все смотрят, видели, поди. Но никакого особого удивления не выказали — разве что почему в цветочном горшке.
Купюры были не новыми, походили по рукам, значит, и отпечатков пальцев на них в избытке. Но это тоже дело экспертизы. Хуже, если на них окажутся пальчики Вадима или его супруги. А это уже в Москве станет ясно.
— Прямо Тиль Уленшпигель какой-то… — пробормотал Олег.
— Чего говорите? — спросил обнаруживший купюры оперативник.
— Это, говорю, в «Тиле Уленшпигеле» золотые флорины в цветочном горшке хранили.
— А-а, — кажется, ничего не понял оперативник. Но утвердительно кивнул. И добавил: — Это верно.
— Ну что, заканчиваем, — вздохнул Олег. — Давайте протокол, подписываем и — поехали. Уже и так припозднились. А девочке давно спать пора… Ребенок-то не виноват.
Еще раз уточнив, когда здесь были неизвестные гости, Олег вычислил, что дело происходило скорее всего в понедельник, когда Вадим уже собирался отбыть в Киров. Но не отбыл. А время его смерти теперь уточняет судебно-медицинская экспертиза.
К сожалению, ничего не получилось и с описанием гостей. Молодые, вежливые — вот и все. Никаких существенных деталей не смогла больше добавить к своей первоначальной характеристике Клавдия Михайловна, которая одна и видела-то их. Портреты не составишь.
И майор ФСБ Олег Николаевич Машков, еще раз предупредив пожилую пару о необходимости хранить полное молчание и о приезде сюда коллег Вадима Рогожина, и о неожиданной находке в цветочном горшке, дал команду трогаться в Москву.
Уже в дороге он подумал, что хитрый лис, его начальник, кажется, все-таки обнаружил кончик ниточки, за которую придется очень осторожно и аккуратно тянуть, и тогда, возможно, клубок начнет понемногу раскручиваться. А куда он покатится, одному Богу известно…
Глава вторая
«ВЕРБОВОЧНАЯ УЯЗВИМОСТЬ»
Первыми, кого увидел Евгений Осетров, выйдя на площадь из здания аэропорта в Домодедове, были девочки в аккуратных белых передничках, с разноцветными бантами в косичках и с букетами гладиолусов в руках. Дружной стайкой, с подпрыгивающими за их спинами яркими ранцами, они перебегали площадь.
«Так ведь сегодня же первое сентября! — запоздало обрадовался Осетров, с улыбкой наблюдая за юными школьницами, начинавшими свою уже взрослую — увы! — трудовую биографию. — Господи, и куда наша жизнь так бежит-торопится?..» И еще он подумал, что, если бы не изображал из себя шибко разборчивую барышню — в смысле жениха, разумеется, возможно, одна вот из таких же соплюшек-щебетуний могла бы оказаться и его дочкой. Однако… что-то все получалось не так. Возраст уже к сорока подбирается, похоже, и мать стала терять всякую надежду увидеть когда-нибудь внучку. Именно внучку, и никого другого. Но матери исполнилось шестьдесят, а она все никак не может стать бабушкой. Оттого и вздохи тяжкие, и взгляды-упреки, и даже старость ранняя. Будто он один в этом виноват…
Прав — виноват… Надоело уже размышлять на эту тему, тем более оправдываться. Ну не складывается, так кто ж, действительно, в том виноват?
Мать вторично вышла замуж, когда Жене исполнилось полтора года. Отчим, которого он знал исключительно как родного отца, ибо имени настоящего мать никогда не называла и, более того, требовала и от подрастающего Жени, чтоб он не смел даже вопросов задавать по этому поводу, вкладывал в своего сына — иначе он и не говорил — всю душу. А ведь был он очень занятым человеком — крупным геологом, половину своей жизни проведшим в дальних экспедициях, а другую — за рабочим столом в Институте геологии, петрографии и прочих подземных наук, где с успехом сочетал научную деятельность с преподавательской. Правда, лекции он читал в Московском геологоразведочном институте, когда Женя еще и на свет не появился, а к концу жизни считался признанным ученым и мечтал, что парень пойдет по его стопам. Однако Женя перенял от Сергея Сергеевича лишь одну любовь — к диковинным минералам, распиленным на причудливые агатовые пластины вулканическим бомбам и, разумеется, фантастическим по красоте друзам аметиста и горного хрусталя, коими были заполнены не только полки служебного кабинета членкора Академии наук, но и все комнаты в квартире. На остальное Женина любовь не распространялась. Больше того, после школы и армии Женя без особых размышлений, да, кстати, и усилий, поступил в Высшую школу КГБ. Какие тут гены сыграли роль — и сыграли ли вообще, — он, естественно, не догадывался, а мать молчала. Ничего не сказал ему и отец — Сергей Сергеевич Осетров, чью фамилию и отчество Женя носил с детства.
Но десять лет назад Женя с матерью похоронили добрейшего старика и остались одни. Понятно, почему тосковала Галина Ивановна: семьи нет, сын вечно на службе, некому слова сказать…
Но вот однажды, не так уж и давно, у Евгения вдруг появилась некая, слабая, правда еще, надежда. А произошло все вполне обыденно, даже банально.
Коллега из смежного управления, Вадим Рогожин, с которым у Евгения были постоянные служебные контакты, спросил, какие у него, Жени, планы на вечер. Они в тот день просматривали материалы по одному очень дерьмовому делу, связанному с перекачкой финансовых средств за рубеж. Фирма была громкой — известная сибирская авиакомпания «Норд» взяла в так называемый лизинг десяток американских «Боингов», освободившись от уплаты таможенных пошлин и налогов на ввоз их в Россию. В результате компания несла бешеные убытки, дорогие машины простаивали, а всяческие неустойки выливались в сотни миллионов долларов. Было подозрение, что это не ошибки руководства акционерного общества, а хитро спланированная акция. Дело в конце концов поручили Департаменту экономической безопасности и Следственному управлению ФСБ. В объединенной группе работали и Осетров с Рогожиным.
Засиделись за материалами допоздна, и потому вопрос: какие планы на вечер, прозвучал по меньшей мере странно, уже скоро ночь. Евгений был в курсе, что семья Вадима проживает на даче, где-то под Коломной, сам Женя жил с матерью, нередко появлялся за полночь — значит, оба, по сути, никакими жесткими узами связаны не были.
Шутливый вроде вопрос, а на него такой же небрежно-шутливый ответ: а что, есть деловое предложение? Тяпнуть, что ли, по стопарю, прежде чем разбежаться по койкам?
Вадим предложил обсудить это на воздухе. Ну да, верно, кто ж в служебных кабинетах рассуждает на вольные темы!
Рогожин предложил зайти в небольшое кафе. Там и взяли по стопарику под салат из импортных невкусных помидоров. Шиковать никто не собирался. Вот тогда и рассказал Вадим об одной веселой компании, куда его однажды, примерно год назад, по-приятельски затащил Вадимов сослуживец — Олежка Машков. Точнее, было не совсем так, то есть не прямо в компанию к красивым девушкам, это уже Вадим сам потом затесался по их приглашению. А тогда они с Олегом поехали в «Метелицу», есть такой ночной клуб на Новом Арбате, где у Олега обнаружились знакомые. Вадим, конечно, не мог похвастаться тем, что является завсегдатаем подобных, прямо надо отметить, злачных заведений. Но вокруг Олега — а парень он общительный, легкий — быстро образовалась веселая компашка. В общем, понял Женя, Вадим в этой компании скоро почувствовал себя не в своей, как говорится, тарелке. И если бы не одна симпатичная девица — не развязная, нет, а просто милая такая, с добрыми глазами, которая, кажется, тоже чувствовала себя в дымном шуме не очень уютно, Вадим наверняка ушел бы, оставив Олега гужеваться — или тусоваться? — дальше. И вот как-то так получилось, что Вадим разговорился с Таней (она почти не пила, лишь слегка пригубливала шампанское) и у них неожиданно нашлись общие интересы. Она незамужняя, живет одна в большой трехкомнатной квартире неподалеку, на Старом Арбате, занимается компьютерными программами, любит шарить в Интернете. Вадим же и сам был с компьютером, что называется, на «ты». Серьезная девушка, убедился Вадим, а главное — без противной навязчивости богатеньких дур, желающих как-то устроить свою судьбу.
Засиделись в ту ночь допоздна, а потом Вадим проводил Таню до ее дома — оказалось, действительно очень близко. И дом ему понравился — старый, добротный, с коваными перилами на лестнице, с целым набором системных запоров.
Куда посреди ночи торопиться-то? Вот Таня и пригласила его на чашечку кофе, без всяких двусмысленностей. Посидели, поболтали, послушали хорошую музыку. Квартира и в самом деле оказалась огромной и довольно прилично обставленной — старина! Это все Тане досталось от родителей. Отец ее был крупным филологом, академиком и прочее. Неплохо жил. А потом Таня ненавязчиво намекнула, что завтра у нее загруженный день и хотелось бы вздремнуть перед рассветом. Вадим тут же поднялся, поблагодарил за прекрасный вечер и ушел, провожаемый ее загадочной улыбкой.
Они неделю или больше не виделись, не созванивались, и наконец он сам позвонил ей домой. Она сразу вспомнила его, посетовала, что он ее забыл, пригласила при случае заглянуть на чашечку все того же кофе.
Да, кстати, позже Олег все интересовался, понравилась ли ему Татьяна, с которой он весь вечер глаз не спускал. Вадим сухо и неохотно ответил, что ничего особенного, а он не любитель подобных компаний. На том все и закончилось. Олег больше не настаивал, с собой не приглашал, и вопрос закрылся…
Они взяли еще по стопарю, и Женя отметил, что глаза Вадима словно затуманились — задумался парень, и только полный дурак стал бы интересоваться, о чем его мысли. Точнее — о ком.
— У меня ощущение, — усмехнулся Осетров, — что ты во власти противоречий. По-русски это называется: и хочется, и колется. Не так?
Вадим хмыкнул:
— Неужто так заметно?
Женя неопределенно пожал плечами и спросил:
— Ну и что, в самом деле симпатичная… особа оказалась? А как насчет всяких там комплексов?
— Ты знаешь, именно это и удивило — ну просто никаких, как ты сказал, комплексов. Я, говорит, отношусь ко многим вещам просто. Все мы — живые люди, со своими страстями, странностями, неожиданными желаниями. Бывает, говорит, так, что вот увидел, загорелся, даже втюхался, а тебе в ответ — отвали, парень! Ну и что в результате? Неудовлетворенность, злость, а то и похуже, А если относиться к жизни попроще, почему бы и нет? Кому от этого вред?
— Хорошая философия, — поддержал Женя, чувствуя, как стопарики мягко ложатся на голодный желудок. Днем-то перехватил на ходу, и все.
— Вот и я говорю, — словно обрадовался поддержке Вадим. — Ну, словом, поболтали мы с ней на эту тему, обсудили, так сказать, всевозможные аспекты, связанные с общественной моралью, с собственным внутренним долгом… И тут вдруг она — нет, умная, конечно, девка, ничего не скажешь — заявляет о том, что, мол, если рассуждать по Канту… ну, ты помнишь это известное его выражение по поводу двух непознанных им императивов — звездного неба над головой и морального кодекса внутри себя…
— Ну ты, брат! — восхитился Женя. — С кем рядом сижу?!
— Да брось ты… — даже слегка смутился Вадим. — Это ж она… Короче, говорит, что же остается бедному человеку на этом свете, как не тяга к еще непознанному? Вот так завернула, после чего…
— После чего вы оказались в постели, — подсказал Женя, широко улыбаясь.
— Знаешь, почему я тебе это рассказал? — после короткой паузы, тоже смеясь, продолжил Вадим. — Мне показалось, что с тобой можно быть откровенным. Что-то тоскливо мне становится в нашей конторе в последнее время…
— Это случается…
Осетров видел, что с Вадимом что-то происходит. Какого рожна, как говорится, его потянуло на откровенность? Такие вещи в конторе не приветствуются, поскольку они всегда чреваты… Так что же? Провокация? Проверка? А может, ни то, ни другое, а просто устал парень, может, дома нелады, вот и поволокло на сторону, и вдруг открылись такие новые горизонты, что захотелось хоть раз в жизни излить душу… А потом всегда ведь можно сослаться на то, что был под газом, шутил там или еще что-то… Нет, заметил Женя, взгляд трезвый и серьезный.
— Ну что я тебе могу сказать, если тебя в самом деле интересует мое мнение? — осторожно начал Осетров. — Возможно, она действительно толковая баба, просто тоже немного неприкаянная. Да и где их взять-то, прикаянных? Но я — человек неженатый, мне, конечно, проще рассуждать.
— Хочешь, познакомлю? — неожиданно спросил Вадим.
— Да ты чего? — опешил Женя. — Зачем же я стану у тебя хорошую бабу отнимать?
— Ты не понял, — улыбнулся Вадим. — Я немного о другом. Дело в том, что у нее дома частенько собираются ее подруги. Они вместе учились в «Морисе Торезе», в инязе то есть. Образованная публика, работают теперь кто по важным офисам, кто в переводчиках, но главное — все, как одна, незамужние и совсем не тянутся к семейным узам. Амазонки такие, понимаешь? Но с мужиками встретиться вовсе не прочь, но при одном условии. Знаешь каком?
— Ну, интересно. С толстым лопатником, что ли?
— Не угадал. Вернее, совсем не угадал. У них, кстати, лопатники потолще наших с тобой. С умными хотят. Чтоб не просто перепихнуться при желании, а поговорить, поспорить, посмеяться… Вот она мне как-то и говорит: «Нравишься ты мне, Вадька, легко с тобой. А мы, говорит, иной раз соберемся тут, сидим, чаи гоняем, да чаще все молчим, потому что давно уже все известное сказано». И еще интересная штука. Я ей напомнил, что мы и познакомились-то на тусовке, так чего ж ей не хватает? Там народ и разнообразный, и весьма своеобразный — на выбор. Она говорит: «Нет, у них все заранее на лбу написано. Иной тебе на ушко вдруг такое ввинтит, что хоть стой, хоть падай — на шее «голда» в палец, а по интеллекту прямо Мамардашвили какой-нибудь новый. А потом приглядишься — эй, братан, так это ж у тебя домашние заготовочки! Вот так. Экспромтики-то наизусть выученные. А туда же, блин!»
— Молодец! — искренне восхитился Женя.
— А я о чем? Вот она мне и говорит как-то, причем без всякой натуги. Есть, мол, у тебя толковые приятели? Приводи, не стесняйся. Только чтоб раздолбаями не были, этого добра повсюду с избытком. Я и подумал… Кстати, вот как на духу: это все ни к чему не обязывает, абсолютно, просто приятная компания, не больше. А все остальное, как говорится, уже ваше дело, сэр… Подружек я ее видел. Нет слов. Главное — сами не дуры. И совсем не феминистки. Просто однажды решили для себя, чего хотят от жизни, и не отступают от правил.
— А с Олегом ты не говорил на эту тему?
— Нет, не стал, — поморщился Вадим. — Хотел было уже, но потом подумал, что его интересует совсем не то, о чем мы говорим. Он — человек конкретный, опер, так сказать, в самом чистом виде. Он им будет неинтересен.
— А я, значит, интересен? — усмехнулся Осетров.
— Ты — да. Я ж в какой-то степени знаю тебя. Когда бок о бок, по сути, крутишь одно дело, человек открывается. И потом, мозги у тебя незашоренные.
— Ну спасибо. Такую бы характеристику, да в наше Управление кадров! Прямая дорога в «Лефортово»!
— В охрану, — уточнил Вадим.
— Ну не в камеру же! А что, заинтриговал ты меня. Есть такой элемент…
Вадим бегло взглянул на свои часы.
— В принципе еще не поздно, — с легким сомнением произнес он. — Давай попробуем? Тут у них аппарат должен быть. — Вадим оглянулся.
— На. — Женя протянул ему свой мобильник.
— О! Еще проще… — Вадим набрал номер, послушал гудки и вдруг просиял. — Привет, я случайно не разбудил?.. А что такое? — Его лицо приняло удивленное выражение. — Да быть того не может! Ей-богу? А мы тут с моим товарищем сидим и размышляем, где бы вечерок скоротать, представляешь? Так вы, значит, не против? Ну, спасибо за приглашение, приедем.
Он отключил мобильник, убрал крышку микрофона, отдал Жене. А у Осетрова тут же мелькнула мысль, что не надо будет спрашивать номер телефона, он уже остался в памяти его мобильника.
— Ну что я тебе могу сказать? — развел руками Вадим. — Попадание, что называется, в десятку. У Таньки в гостях две подружки. Я их знаю, видел у нее. Одной, ее Ирина зовут, все наши российские топ-модели и в подметки не годятся. Настоящий суперлюкс! А вторая мадам — человек серьезный, не такой легкомысленный, как Ирка. Она вообще тоже баба люксовая, но в другом плане. Знает пять или шесть языков, работает в основном с крупными банкирами, поскольку сечет в экономике и во всех этих банковских делах. Зовут ее Еленой, но она предпочитает, чтоб Аленой, так, говорит, лучше звучит. Короче, можем взять пару шампаней, поскольку они водяры не употребляют, хотя у Таньки бар забит разнообразным добром, и поехали?
— Цветочков бы, наверное, надо? — заметил Женя.
— Это — по вдохновению. На Арбате есть все. Ну так как, решили? Или у тебя есть встречные предложения?
— Почему? Я с удовольствием. Ты так представил, что просто грех отказываться. Поедем на моей «Ниве».
— А как это? — Вадим щелкнул себя возле кадыка.
— Ноу проблем! Только ты тогда тут посиди, а я один схожу на нашу стоянку и подъеду. — И Женя потянулся за бумажником.
Но Вадим положил ладонь ему на локоть:
— Не надо, это все мелочи, я сам. А вот цветы, это уж ты выбирай. По собственному вкусу. Только учти, она терпеть не может розы, почему — не знаю.
— Бывает, — усмехнулся Женя. — Я, кстати, тоже к ним не очень. У них какой-то нынче жирный… пресыщенный, азербайджанский вид.
Вадим захохотал:
— Если только что придумал, цены тебе нет. Они поймут. А я подтвержу, что это действительно экспромт…
Все оказалось точно так, как и рассказывал Вадим, — и дом, и двери, и запоры, и старина в больших и светлых комнатах с высоченными потолками. Везде горели хрустальные люстры и бра, мягкие банкетки приглашали отдохнуть, а обстановка напоминала ту, что обожают снимать в кино про дворянское прошлое. Недоставало лишь пышных кринолинов. Однако их с успехом компенсировали не только смело открытые женские плечи, но и великолепные ноги, которые дерзко подчеркивали вызывающую, броскую красоту этих трех женщин. Естественно, все они были далеко уже не девушки, но и слово «бабы», как это мелькало в разговоре Вадима с Евгением, к ним абсолютно не подходило.
Адаптации как таковой не было. Мужчины вошли словно к себе домой…
Вот так и познакомился Женя Осетров с Аленой Воеводиной. И теперь, подходя к стоянке аэрофлотовского автобуса в сторону Москвы, подумал, что было бы очень неплохо прямо сегодня же увидеться с ней. Она, правда, собиралась куда-то уехать на недельку-другую, но, может, успела вернуться. Ладно, домой к ней звонить еще рано, а на службе — так они договорились — он не должен был ее беспокоить. Значит, до вечера?
Впрочем… Как там рассуждал киношный Штирлиц, заходя в приемную Мюллера? Тоже, кстати, очень киношного.
«— Дружище, спросите вашего шефа: какие будут указания? Он меня сразу примет или можно полчаса поспать?
— Я узнаю, — ответил Шольц и скрылся за дверью. Он отсутствовал минуты две. — На ваше усмотрение, — сказал он, возвратившись. — Шеф готов принять вас сейчас, а можно перенести разговор на вечер…
— Как вы мне посоветуете, так я и поступлю… Я боюсь, вечером он уйдет к руководству, и я буду ждать его до утра. Логично?
— Логично, — согласился Шольц.
— Значит, сейчас?
Шольц распахнул двери и сказал:
— Пожалуйста, штандартенфюрер…»
Хоть и липа чистой воды, а ведь текст-то полный блеск! Поскольку народ — не дурак и пустую болтовню растаскивать на поговорки не станет. Так, значит, все-таки сейчас?
И Евгений, устроившись в автобусе, достал свой мобильник. Домашний номер, набранный наудачу, ответил.
— Я слушаю, — раздался мягкий, обворожительный голос Алены.
— Здравствуйте, барышня. Рад, что вы уже дома.
— А! Господи, и ты вернулся… Звонишь с работы?
— Нет, еще на пути.
— Значит, ничего не знаешь? Или уже в курсе?
— А что я должен знать? — удивился Женя.
— Тогда езжай, — вздохнула Алена. — А потом позвони. Позже. Но я в любом случае рада тебя слышать…
«Странно, — подумал Осетров, услыхав короткие гудки и отключая мобильник. — Очень странно…»
Что-то словно кольнуло в сердце. И это было еще более непонятно, потому что о том, что у человека имеется такая штука, как сердце, он узнает, как правило, от врачей…
Поднявшись к себе, Осетров через секретаршу доложил начальнику о своем прибытии. Та спокойным голосом сказала, что сообщит, у шефа сейчас важный посетитель. Начальник Организационно-аналитического управления генерал Васнецов терпеть не мог, когда прерывали его беседу. Частенько приходилось ждать, и в этом не было ничего неординарного. Да и, как ни вслушивался Евгений в интонации строгой дамы, секретарши шефа, ничего необычного заметить не смог. На всякий случай закинул крючок:
— У нас все нормально? Без чепе?
— Михал Свиридыч введет вас, Евгений Сергеич, в курс дела, — вздохнула секретарша и отключилась.
Значит, все-таки что-то есть… Но откуда Алене знать об этом? Вопрос возник неожиданно и вдруг в буквальном смысле потряс своей невероятностью. И первая мысль — Рогожин может что-то знать. Ну а почему знает Алена? А вот и цепочка: Вадим — Танька — Алена.
