скачать книгу бесплатно
– А кого?
– На сей раз моего брата.
– Криминальная у вас, однако, семейка, – пошутил Гордеев.
– Да уж, это точно… Но уверяю, как в прошлый раз в случае со мной, так и теперь, мой брат совершенно невиновен. Возьметесь?
– Смотря какое дело. Расскажите вкратце.
– Видите ли, мой брат баллотируется в губернаторы Андреевской области. А его соперники, так сказать, пытаются от него избавиться.
– Как это «избавиться»? – поинтересовался Гордеев.
– Ну, удалить его из предвыборной гонки. Навешали на него всех собак… Оклеветали. Короче говоря, нам с вами надо будет встретиться, и я вам все подробно расскажу.
– Нет, вы знаете, наверно, ничего не получится… – подумав, ответил Гордеев.
– Но почему? У вас сейчас много неотложных дел?
– Нет… Но, знаете ли… – протянул Гордеев.
– Что же тогда? – перебил его Зайцев.
Гордеев почувствовал в его голосе металлические начальственные нотки.
– Дело в том, что самые ненавистные для меня дела – это дела подобного рода, – признался Гордеев.
– Почему? – спросил Зайцев.
– Скажу вам честно, потому что, по моему мнению, политика – это одна сплошная грязь, – объяснил Гордеев.
– Ну-у… – протянул Зайцев, – на самом деле это далеко не так. Есть чистая политика. И чистые политики.
– И один из них, конечно, ваш брат? – спросил Гордеев.
– Да, – уверенно ответил Зайцев, не почувствовав иронии. – И для того, чтобы политика не воспринималась как нечто грязное и бесчестное, ну… вот как вы сейчас о ней сказали, надо сделать так, чтобы честных политиков было как можно больше. А для этого надо помочь моему брату.
– Вы знаете, у меня уже не раз был такой опыт работы, – сказал Гордеев со вздохом. – Я знаю, на выборах все подсиживают друг друга, пытаются друг друга убрать… И большей частью все это надумано, сфабриковано!..
– Вот именно, – подтвердил Зайцев.
– …И на самом деле не разберешь, кто прав, а кто виноват, потому что этим занимаются абсолютно все.
– Но мой брат честный политик! – возразил Зайцев.
– Дай-то Бог… – без энтузиазма ответил Гордеев. – Но в конце концов обнаруживается столько грязных делишек, и у подзащитных, и у их соперников, что где правда, где ложь, уже не понятно. Поймите, я ни в чем не хочу обвинять вашего брата, но я просто ненавижу дела подобного рода. Мне противно в них копаться.
– Вообще-то, на то вы и адвокат, чтобы копаться в разных неприятных делах, – прозвучал в трубке довольно веский ответ.
– Да, но каждый адвокат волен выбирать себе то дело, которое ему по душе, с которым он в силах совладать, – не менее веско ответил Гордеев.
– Есть много дел, которые нам не по душе, – возразил Зайцев, – однако и их тоже надо как-то решать.
– Константин Павлович, милый, поймите, я не из собственной прихоти отказываюсь, я действительно ненавижу такие дела и не уверен, что смогу выручить вашего брата.
– А если я попрошу вас… То есть я и так прошу вас. Но прошу вас как друга. Помогите.
– Константин Павлович!.. – взмолился Гордеев.
– Ну что же вы, Юрий Петрович!
– Я не отказываюсь помогать вашему брату. Но сама эта атмосфера! Я ненавижу политические игры… Вот если у вас возникнет еще какая-нибудь проблема со строительством, милости прошу.
– Тогда посоветуйте, к кому мне обратиться. Порекомендуйте мне какого-нибудь хорошего, – он особенно выделил это слово – «хорошего», – адвоката, которому было бы не противно в этом участвовать. И который принес бы конкретную пользу. А то, знаете, город у нас хоть и не такой маленький, но все же не Москва, и если сейчас не восстановить доброе имя, то…
– Черт! – вдруг выругался Гордеев.
– Что? – переспросил Зайцев. – Знаете хороших адвокатов, которые бы согласились?
С минуту помолчав, Гордеев вдруг встрепенулся:
– Как вы сказали город, то есть область, называется?
– Андреевск. Андреевская область.
– Хорошо… Да, хорошо, – задумчиво проговорил Гордеев.
– Что «хорошо»? – поинтересовался Зайцев.
– Пожалуй… – Гордеев подумал несколько секунд, а затем решительно заявил: – Я берусь за это дело.
– Вы это серьезно? – осторожно переспросил Зайцев.
– Куда уж серьезней, – твердо сказал Гордеев.
– Хм… Интересно, все адвокаты такие? – хохотнул Зайцев.
– Какие?
– Ну… Быстро меняющие свое мнение.
– Не знаю. Но я именно такой, – как ни в чем не бывало ответил Гордеев.
– Ну ладно, – заключил Зайцев. – Спасибо, Юрий Петрович! Выручили.
– Ну пока еще не выручил…
– Но я уверен, что ваша помощь будет действенной.
– Когда и где мы с вами встретимся?
– Это дело очень серьезное, поэтому, я думаю, на нейтральной территории не стоит встречаться, лучше я приеду к вам в контору. Скажем, завтра. Договорились?
– Договорились, – вздохнул Гордеев.
Когда он вернулся в кабинет Розанова и тот вопросительно посмотрел на него, первыми словами Гордеева были:
– Ну, Генрих Афанасьевич, вот я и отправляюсь в Андреевск.
– Это еще зачем? – недовольно поморщился Розанов.
– По делу Зайцева.
– Ты же его уже вроде завершил.
– Оказывается, у Зайцева есть брат, который тоже нуждается в адвокатской поддержке. И, кроме того, я надеюсь найти там Лиду.
3
Гордеев с утра пребывал в дурном настроении. Пропажа Лиды не давала ему покоя. Больше всего изводила неизвестность. Если бы Юрий знал, что она сбежала именно от него, то переживал бы, конечно, но все-таки смирился. Если бы подозревал, что Лиде угрожает какая-то опасность, то бросил бы все свои силы ей на помощь. Если бы, в конце концов, они бы поругались и после этого Лида исчезла, то Гордееву вообще не пришло бы в голову переживать. Но в руках адвоката не было ни одной ниточки. Ни единой, способной привести к ответу, куда подевалась Лида. Оставалось только ждать случая. Какого? Гордеев и сам не знал этого. Единственное, что он сейчас мог предпринять, – это поехать в Андреевск. Но и там шанс найти Лиду мог появиться только случайно…
Еще с самого раннего детства Юрий верил в счастливый случай, верил, что он дается каждому, главное – вовремя схватить удачу за хвост. Но вот так сидеть и ждать в полном бездействии было совершенно невыносимо. Гордеев буквально не находил себе места, не мог заниматься делами, сосредоточиться. Он постоянно прокручивал в голове бесконечные варианты возможных причин исчезновения Лиды, включая самые фантастические. Самое главное, что это не приносило ни малейшей пользы…
Когда на следующий день в дверь кабинета постучали, Юрий рассеянно отозвался, и тут же в кабинет просунулась голова Зайцева. Гордеев вопросительно уставился на него.
– Добрый день, – сказал Зайцев. – Можно к вам?
– Да, конечно, проходите, – спохватился Юрий. Он только сейчас вспомнил про то, что вчера договаривался с Зайцевым о встрече.
– Я не вовремя? – спросил визитер, заметив растерянность хозяина кабинета.
– Нет, все в порядке. Я внимательно вас выслушаю. Вы, насколько мне помнится, хотели поговорить о деле своего брата.
– Да, все правильно, – кивнул Зайцев, заходя в кабинет.
– Присаживайтесь, – показал Гордеев на стул для посетителей. На этот раз он был свободен – вчера Гордеев выбросил все ненужные бумаги в урну.
– Но должен предупредить вас, что дело запутанное, – сказал Зайцев, усаживаясь. – Но я все-таки очень вас прошу взяться за него.
– Постараюсь сделать все, что в моих силах.
– Кстати, насчет гонорара не беспокойтесь. Ваши усилия будут достойно вознаграждены.
– Это радует, – улыбнулся Гордеев. – Видимо, мой гонорар будет выплачен из предвыборного фонда вашего брата?
– Нет, – ничуть не смутившись, ответил Зайцев, – из личных сбережений.
– Ну хорошо… Изложите сначала суть вопроса, будьте добры, – едва заметно раздражаясь, перебил его Гордеев.
– Конечно, простите… Итак… – Зайцев нервничал и никак не мог начать свой рассказ.
Гордеев попытался помочь ему:
– Итак, у вас есть брат…
– Да-да, – подхватил Зайцев. – Брат. Евгений. Женя. Он совершенно необыкновенный человек. Это не просто красивые слова, каждый, кто был знаком с ним, может это подтвердить. Я уверен, что, если бы вы знали его, сказали бы то же самое.
– Ну, – вставил Гордеев, – думаю, у нас будет шанс познакомиться. И чем же он так необыкновенен?
– Понимаете, у него с детства было повышенное чувство справедливости и стремление помогать всем обиженным. К нам все мальчишки из двора ходили за советами и помощью, Женька никому не отказывал. Он был кем-то типа третейского судьи. Споры разрешал. Совсем еще ребенком был, а все равно всех внимательно выслушивал, все взвешивал, решал так, чтобы все по совести было. И авторитетом всегда пользовался непререкаемым.
«Какая идиллическая картина, – подумал Гордеев, – прямо Робин Гуд, Гаврош и Дон Кихот в одном лице. Интересно, это все отражено в предвыборной агитации?»
– … И мы с ним очень дружны были, – продолжал Зайцев. – Знаете, как иногда бывает, растут двое мальчишек в одной семье и возникает ревность какая-то, или зависть, или несправедливость. Так вот у нас, поклясться могу, никогда такого не было, за всю жизнь ни разу. Мы, наоборот, всегда друг за друга горой стояли, перед родителями оправдывали, от учителей защищали. И всегда вместе ходили. Он гулять – и я за ним, я в библиотеку – и он туда же. Не могли надолго разлучаться, сразу же скучать начинали. А если случалось такое, то при встрече наговориться не могли. Редко такое между братьями бывает, а у нас вот так повелось. Нас даже сиамскими близнецами называли. И хотя он старше меня был, правда не намного, у нас все равно были общие занятия, друзья. Никогда такого не случалось, чтобы кто-то прикрикнул на меня: мол, иди отсюда, малявка, здесь взрослые собрались. Так и росли бок о бок. Откровенно могу сказать, что Женька для меня самый родной на свете человек, даже ближе родителей.
В старших классах интересы наши разошлись, я имею в виду то, что касается академических дисциплин. Меня к военному делу никогда не тянуло, я больше был к точным наукам склонен. Математикой увлекался серьезно, даже на курсы ходил. А Женька тот с детства грезил об армии. Но не так, как большинство мальчишек – им бы только пострелять, брат к этому очень серьезно относился, книги изучал. Учебники для военных ВУЗов по тактике, стратегии откуда-то притаскивал, читал взахлеб. Суворова наизусть цитировал. Представляете, даже когда художественную литературу читал, «Полтаву», например, или «Войну и мир», графики какие-то чертил, схемы, планы, линии обороны обозначал, еще черт знает что, я-то в этом деле ничего не понимаю. Поэтому не удивительно, что он без труда поступил в общевойсковое училище, а потом и в военную академию. Там экзаменаторы только диву давались, когда он отвечал. Радовался Женька – не описать. Стыдно признаться, но мы тогда с ним первый раз в жизни напились по-взрослому. Ох, влетело же от родителей тогда! Пришли домой еле живые. Нет, ну действительно первый раз в жизни я тогда водку попробовал.
И Женька тоже. Он сказал тогда: «Я в институт поступил, взрослый человек уже, имею право отпраздновать по-человечески». И пошли мы с ним в грязнющую забегаловку рядом с вокзалом, в которой собирались все оборванцы города. Вонь там всегда была невыносимая, горелым луком несло и капустой прокисшей. Дым стоял от сигарет – хоть топор вешай. И вот зашли мы в это заведение, сели так солидно за стол, официантку ждем. Подошла толстенная тетка, по пятнам на ее фартуке можно было рассказать, что заказывали в этом кафе в течение двух последних месяцев. Женька заказывает, а я дрожу от страха, что нас сейчас прогонят к чертовой матери или, что гораздо хуже, в милицию позвонят или родителям. Мне тогда казалось почему-то, что милиция только и ждет повода, как бы подловить меня на каком-нибудь неблаговидном поступке. Пока я дрожал, брат заказал графин водки и тарелку винегрета, на более обильную закуску денег не хватило. И как-то мы лихо опорожнили этот графин, минут за тридцать. Еще бахвалились, что хмель не забирает. Как из забегаловки вышли, еще помню, а вот как домой добирались – для меня до сих пор тайна. Следующее, что помню, – очнулся дома под раковиной, а надо мной стоит мама и испуганно отца зовет. Не поняла она, что со мной, думала, плохо стало. Подошел отец, наклонился, понюхал и говорит спокойно: «Да он же пьяный, надо спать уложить». (Женька-то умудрился до кровати сам доползти.) Вот, а на следующий день нам всыпали по первое число. А брат меня еще выгораживать пытался, говорил, что один виноват, меня споил. Больше мы такого не повторяли. То есть Женька вообще не пил практически потом. А мой следующий раз случился только лет через десять, у друга на свадьбе.
Учеба у Женьки хорошо шла, он еще и мне по институту помогать умудрялся, закончил академию с красным дипломом. И отправили его сразу на Дальний Восток служить. С тех пор мы видеться редко стали. Приезжал он на побывку на несколько дней – и снова в часть. Да и помотался по свету немало. И на Дальний Восток, и в Казахстан, и на границу с Монголией – куда только ни закидывало его. Но надо сказать, ни разу не слышал я, чтобы он пожаловался. Одни то и дело ноют: регион опасный, климат плохой, население дикое, все не нравится, все ужасно. А Женька с каждого нового места назначения такие письма восторженные писал. Я ими, как книгами, зачитывался, оторваться не мог. Да что уж говорить – две войны прошел: в Афгане оттарабанил от звонка до звонка, три ранения, и каждый раз из госпиталя – снова в строй. А ведь командиром был, мог бы за спинами солдат спрятаться, в штабе отсидеться… Женька же всегда в самое пекло лез, под пулями ходил, как под дождем. Скольким ребятам жизнь спас – и не сосчитать. Не успел от Афганистана в себя прийти – через несколько лет Чечня грянула. И он опять туда. Причем по собственной воле. Но не потому, что людей убивать захотелось. Он знаете что говорил? Говорил, мол, ребят жалко, кругом их обложили – и свои, и чужие, причем непонятно еще, кто больше давит. Поэтому, говорил, когда им тяжело, хоть кто-то рядом должен быть, кто поддержать может, помочь. А бойцы его любили как! Описать не могу. До сих пор письма шлют со всех концов света. Благодарят, говорят, что Женька многое в их жизни к лучшему поменял, многому научил. И в Чечне он еще одно ранение заработал, но тогда уже комиссовали, несмотря на протесты его и сопротивление. Практически силой домой отправили. Переживал он страшно…
Тут Зайцев прервался и взглянул на Гордеева, как бы оценивая, насколько внимательно тот слушает.
Гордеев уже длительное время сидел в одной позе не двигаясь, не перебивая рассказчика, не отводя взгляда от блестящей поверхности стола. Со стороны могло даже показаться, что Юрий уже давно витает где-то далеко, но на самом деле он улавливал каждое слово, обращал внимание на малейшие изменения в интонациях Зайцева, от него не ускользнула ни одна деталь из рассказа посетителя.
– Что же вы замолчали? Продолжайте, пожалуйста, – будто очнувшись от оцепенения, попросил Гордеев.
– Да я просто задумался, как бы вам объяснить, для чего я все это рассказываю. Я хочу, чтобы вы поняли, что я не просто так все это начал. Нужно, чтобы вы очень точно уяснили для себя, что за человек мой Женя. Может быть, вам кажется, что я очень много лишнего всего говорю, но вы поймите, для меня это очень важно.
– Не оправдывайтесь, – мягко произнес Гордеев. – Я весь внимание. В нашем деле не бывает ничего лишнего, любая мелочь может иметь огромные последствия и объяснять разные загадочные, не связанные друг с другом на первый взгляд события.
Юрий вновь застыл в смиренной позе, устремив взгляд в пространство, как будто рассматривал что-то важное, но видимое только ему одному. Зайцев уже, кажется, привык к такой манере адвоката слушать и продолжил:
– Вернулся брат домой в чине генерал-майора. Все думали, что сейчас наконец начнется у него спокойная жизнь. А он, не дав себе даже месяца отдохнуть, взялся за нелегкие дела. Организовал в Андреевске общество помощи военнослужащим, вернувшимся с войны, он-то лучше других знал, как это необходимо. Затем создал фонд, в который поступали деньги для нуждающихся. Добился открытия реабилитационного центра для ребят, покалеченных войной. Вы слышали про Андреевск?
– Слышал, слышал. Да вот и совсем недавно про него вспоминал, – ответил Юрий, но что-то внутри его подало знак, что, может быть, это и есть тот самый счастливый случай.
– Знаете, обычно, когда человек за такие дела берется, тут же появляются разговоры о том, кто сколько наворовал, – рассказывал дальше Зайцев. – А у Женьки такая репутация была, что ни один злой язык не повернулся про него что-то недоброе сказать. Серьезно. Я, например, ни разу не слышал. Хотя в наше время ни одно предприятие без этого не обходится. Ему же все безоговорочно верили. На открытие центра высокие чины из Москвы приезжали, брату руки жали, восхищение свое высказывали. И всем бы был Женька доволен, если бы не тот беспредел, что в городе нашем творится. Вся администрация города и области прогнила насквозь, все чиновники – взяточники и воры. Андреевск до полного обнищания дошел, школы на глазах рушатся, ни одного кинотеатра действующего не осталось, ни одного стадиона. Только кабаков всюду понастроили, в городе народу столько нет, сколько этих притонов развелось. А мы ведь в Андреевске родились. Я-то в Москву потом перебрался, а брат не захотел, хотя возможностей достаточно было. Я, говорит, еще в своем родном городе не все сделал, чтобы в чужой ехать. Вот и пришла ему в голову шальная мысль – баллотироваться в губернаторы. Как раз и выборы приближаются. Я пытался его от этого безумия отговорить, как будто чувствовал, что произойдет что-то. А он сказал: «Интересная штука получается: все хотят жить хорошо, в чистом, уютном, спокойном городе. Где царит порядок и закон. Все хотят ругать правительство и власть, потому как те поступают неправильно. Но почему-то никто не хочет предпринять хоть какие-то реальные попытки, чтобы что-то изменить. Кто-то же должен, в конце концов, порядок навести?»
Я его спросил: «Но почему именно ты? Что ты один сможешь сделать? Даже если у тебя все получится, станешь ты губернатором, все остальные-то останутся. И как был бардак, так бардак и будет. Один честный чиновник ничего не изменит». А он упрямый до жути: «Почему, – говорит, – один? Это сначала, а потом увидят люди, что по-другому жить можно, и за мной потянутся». До сих пор не перестаю удивляться, насколько же он наивный! За полтинник мужику давно, а вот, поди ж ты, верит в светлые идеалы. Он ведь действительно был уверен, что может один все изменить.
Зайцев снова замолчал, как бы собираясь с силами перед продолжением рассказа.
– Хотите чаю? – предложил Гордеев.
– Не откажусь, спасибо. А где ваша помощница? Такая девушка симпатичная. Лида, кажется? – спросил вдруг Зайцев.
– Лида… Лиды несколько дней не будет, – замялся Юрий, наливая кипяток в большие темно-синие кружки и доставая два чайных пакетика из небольшой картонной коробки.
