скачать книгу бесплатно
В этот час посетителей в кафе, к счастью, было немного, но сидевшая за два столика от нас немолодая пара покосилась на меня с недоумением.
– И что случилось с Евой? – спросила я, почему-то перейдя фактически на шепот.
– Не знаю, – Ник вздохнул. – Я так не решился к ней подойти – наверное, был слишком в нее влюблен. А через полгода они переехали. И думаю, – он усмехнулся, – это к лучшему. Такая романтическая влюбленность не выдерживает столкновения с действительностью. Конечно, я осознаю это сейчас. А тогда ужасно переживал и однажды решил выбросить куклу, слишком напоминавшую о Еве… – Он замолчал и уставился в окно.
Я напряженно, с замершим сердцем, ждала окончания рассказа. По тому, что он фотографировал куклу недавно, это видно по качеству фотографий, становилось совершенно ясно, что завершилась эта история благополучно, но как?..
– Отец застал меня в последний момент, – глухо произнес Ник, – и, догадавшись, что я собираюсь сделать, выпорол меня. Впервые в жизни. А потом подробно объяснил, что такое семейные ценности и как нужно чтить традиции предков. В тот момент я ненавидел его и кричал, что никогда не приму его бюргерскую идеологию! После этого случая он запер куклу в сейф, а мы с ним не разговаривали почти неделю, несмотря на попытки матери нас примирить. Я отказывался есть и злился на весь белый свет. Но однажды…
Ник снова замолчал, видимо, рассказ давался ему с усилием, а прошлое все еще оставалось живым в его памяти.
Я не перебивала. Весь мир в этот момент сосредоточился на еще недавно совершенно незнакомом мне человеке с невероятно синими глазами.
– Однажды вечером отец зашел ко мне в комнату, держа в руках эту куклу, и остановился напротив меня. Я тогда валялся на диване, бессмысленно пялясь в потолок. Даже музыку слушать не хотелось. «Я был не прав, – сказал отец, и это первый случай, когда он передо мной извинился. – Между прошлым и будущим не может быть выбора. Возьми эту куклу, я решил передать ее тебе. Ты – мое будущее, и только ты можешь сделать выбор, что оставить в своей жизни, а что безжалостно из нее удалить». – «То есть я могу сделать с ней что угодно? Продать? Выбросить?» – Я не собирался отвечать ему, планируя сохранять гордое молчание, однако его неожиданное решение выбило почву из-под ног. «Ты – будущее нашей семьи, поэтому решение за тобой», – повторил отец. После этого он осторожно посадил вот эту самую куклу на мой письменный стол, украшенный положенными под стекло постерами Kiss и Rammstein, и вышел из комнаты.
– И что случилось потом? – Я не отрывала от него взгляда.
– Я посмотрел на куклу, – признался Ник. – И вдруг почувствовал острую вину перед ней. Отец оказался во всем прав, нужно было высечь меня еще сильнее, чтобы поставить мои размякшие от любви мозги на место. Эта кукла – прошлое нашей семьи, и я не имею права его вычеркивать. Напротив, я понял, что должен передать ее своим детям… Так что, – он провел рукой по щеке, словно смахивая с себя тяжелые воспоминания, – именно с того времени я стал интересоваться старыми куклами. Они вдруг сделались для меня живыми… Снова несу бред, да? – он быстро взглянул на меня.
– Нет, – опять ответила я. – Знаешь, я тоже ужасно виновата перед своей Гретхен…
И я торопливо заговорила, словно боясь передумать. Эту историю я не рассказывала никому до этого момента. Ее не знал никто за пределами нашей семьи, и мне даже в голову не приходило изложить ее тому же Павлу. Я говорила и смотрела на Ника, боясь заметить в его глазах насмешку, однако он отвечал серьезным взглядом и кивал так, словно действительно понимал все мои чувства. Не только понимал, но и удивительным образом их разделял.
– Я хотел бы познакомиться с Гретхен, – сказал Ник, когда я закончила. – Вероятно, их и вправду сделал один мастер. Даже странно, что у обоих работ Генриха Вольштайна такая непростая судьба. Эти куклы словно наделены собственной душой.
1932 год, декабрь
За окном, словно голодный волк, выл и бесновался ветер, но в маленьком уютном доме на краю города было тепло. На столе горела масляная лампа, бросая теплые блики на ворох бумаг, изломанные карандаши, осколки фарфора и странные мертвые головы с пустыми глазницами.
Рабочий кабинет Генриха Вольштайна не отличался порядком, несмотря на хлопоты приходящей работницы Лизы. Генрих, сорокасемилетний холостяк, за всю жизнь так и не обзавелся ни женой, ни детьми. Соседи шушукались, что семью мастеру заменили куклы.
И в этот вечер две закадычные подруги, встретившись в кондитерской лавке, обсуждали странного соседа, стоя над сладко пахнущими ванилью и корицей только что испеченными булочками.
– Ненормальный! – говорила полногрудая вдова Марта, уже давно бросавшая томные взгляды в сторону соседа. – И не старик еще, а живет как отшельник. Не беден, а в драные тряпки одевается.
– То-то и оно, – с готовностью кивнула жена молочника Грета. – Видела ты его кукол? Совсем как живые! Вот Лиза его кукол больше смертных грехов боится. Говорит, смотрят они на нее все время. Она в комнате прибирается, а куклы с нее глаз не сводят.
– Врешь? – замирая от ужаса, прошептала соседка.
– Я вру? – рыжая Грета легко краснела, причем до ярко-свекольного цвета. – Да чтобы мне неделю на одном постном хлебе сидеть! Сама от Лизы слышала. Она уж зарекалась в доме нечистом работать, да кто же от денег откажется?..
Марта кивнула. И вправду, отказаться от денег – грех. Это все равно что Господу Иисусу Христу в глаза плюнуть. Ведь деньги – Его дар, Его милость.
В окошко был виден соседский дом с тускло освещенным окном. Добротный большой дом, только уже слегка запущенный. Вот взвалил бы Господь на плечи Марты заботы об этом доме, она понесла бы бремя сие со смирением и быстро бы привела все в порядок, подлатали бы где надо, выправили бы…
– Сидит, сыч, – поймав взгляд подруги, заметила Грета. – Небось опять над идолищами своими погаными.
– Совсем пропадет, – покачала головой Марта. – Ведь даже к Рождеству ни новую рубашку не наденет, ни дом не украсит. Ладно бы денег не было, а у него их… – она вздохнула. – А живет как нехристь.
– Женщину бы ему хорошую, – многозначительно покосилась на подругу Грета. – Такую, чтоб его в руки взяла да в доме порядок навела.
Марта вздохнула и поглядела на свои полные белые руки, в которых было достаточно силы, чтобы приструнить любого, самого вздорного мужика, а потом, отринув пустые мечты, велела положить себе одну булочку с миндалем и несколько марципановых рождественских фигурок, строго следя, чтобы ей доставались самые крупные и румяные. Покупка выходила дорогая, но как не побаловать себя перед светлым праздником?!
А Генрих в это время мирно спал, опустив голову на сложенные на столе руки, и даже не подозревал об опасности. Снилось ему что-то мягкое, вроде пуховой перины, нежно обволакивающее со всех сторон, и сладкий незнакомый голос, поющий колыбельную – ту самую, которой убаюкивала его некогда мама…
Schlaf, Kindlein, schlaf,
Der Vater h?t die Schaf,
Die Mutter sch?ttelts B?umelein,
Da f?llt herab ein Tr?umelein.
Schlaf, Kindlein, schlaf[1 - Популярная немецкая колыбельная. Примерный перевод:Спи, дитя, спи.Твой отец овец пасет,Мама дерево трясет,А на дереве том сны —Спи, дитя, скорей усни!].
Он был на войне, перенес лишения и позор, а вернувшись, не хотел ничего, кроме покоя и возможности создавать. Его большие сильные руки неожиданно оказались приспособлены к тонкой работе, а сам процесс от первых эскизов до отлива форм и последних штрихов краски доставлял истинное, ни с чем не сравнимое удовольствие.
Работал Генрих один в маленькой мастерской, пристроенной к дому, главным сокровищем которой являлась большая чугунная печь для обжига. В этой печи, словно легендарная птица феникс из огня, и рождались его куклы. В муках, пламени и боли – настоящие, живые. Только они дарили ему тепло и радость, только с ними он мог говорить по душам.
Громкий стук вырвал Генриха из сонного покоя.
Мастер вздрогнул, дернулся на прочном дубовом стуле и недоуменно огляделся. В дверь снова постучали.
– И кого это принесло на ночь глядя? – неприязненно пробормотал Генрих и, шаркая, пошел открывать.
В дверь ворвался порыв ветра и целое полчище снежинок, называемых еще слугами Снежной королевы, но, не выдержав столкновения с теплом, они осели на полу мелкими блестящими капельками.
Человек в длинном черном пальто с густым бобровым воротником, лишь слегка припорошенным снегом – сразу видно, что прибыл на автомобиле, – шагнул за порог и близоруко огляделся.
– Вы герр Вольштайн? – спросил гость слегка хрипло.
Судя по виду, посетитель был не молод, но богат – франтоватые усики топорщились блестящей ухоженной щеткой, пальто и ботинки явно шили по заказу. Генрих терпеть не мог таких вот благополучных господ. Хватило уже ради них в войну покорячиться.
– Не принимаю, – буркнул он, собираясь выпроводить господинчика.
Но тот не дал, вдруг сунув хозяину в руку фотографическую карточку, на которой, примостившись на краешке большого кресла, словно готовая вскочить и бежать в любую секунду, сидела хорошенькая белокурая девушка.
– Я слышал, вы делаете куклы, – как ни в чем не бывало продолжал посетитель. – Мне вас рекомендовали.
С трудом отведя взгляд от карточки, мастер исподлобья посмотрел на гостя.
– Я дорого беру, – предупредил он.
– Вот и хорошо, – господин сбросил пальто, поискав глазами слугу, и, не найдя, сам пристроил верхнюю одежду на стоящую в углу тяжелую чугунную вешалку. – Мне нужна совершенно особенная кукла. Вот…
Он развернул сверток из черного бархата, в котором оказались удивительной красоты золотистый локон и небольшой бархатный же мешочек с монограммой.
Генрих молчал. За дверью с новой силой завыл ветер. Словно взбесившиеся валькирии носились среди тяжелых туч, стеная и оплакивая доблестных воинов, которым уже никогда не открыть глаза навстречу новому дню. Словно сама судьба молила его остановиться и вернуться в свой дремотный покой. Но жребий был брошен, и упала тяжелая капля, растворившись в бездонном океане времени.
Мастер медленно перевел взгляд на заказчика.
– Кто эта девушка? – спросил он, точно зная, что вправе задавать такой вопрос.
– Моя дочь, – ответил гость, не сводя с хозяина цепкого, словно репей, взгляда. – Так вы сделаете для меня куклу?
И Генрих кивнул.
Глава 5
Наше время, начало мая
Мы с Ником договорились встретиться на следующий день, поэтому почти всю ночь я просидела за работой, спеша закончить два рисунка и коллаж, а с самого утра принялась за уборку. Навести порядок в однокомнатной квартире, казалось бы, дело нехитрое, однако меня не устраивал обычный результат. Хотелось, чтобы все было безупречно – все отмыла, начистила паркетный пол до блеска. Да и кукол привела в надлежащий вид – достала с антресолей коробки со своими любимицами. К сожалению, куклы в доме занимают довольно много места, поэтому приходится ссылать их наверх и доставать только по особым случаям.
Гретхен я тоже привела в порядок. Осторожно умыла специальной губкой с мягким очищающим раствором, почистила щеточкой одежду, расчесала жесткие белокурые волосы. Кукла стойко терпела эти манипуляции и не смотрела на меня. Мне показалось, что она не меньше меня ждет Ника.
– Он из Германии, как и ты, – сказала я. – Приятно увидеть земляка после стольких лет?
И вдруг подумала о том, что Гретхен и других людей, кроме членов нашей семьи, никогда не видела. Я ни разу не возила ее ни на одну выставку и только около месяца назад впервые опубликовала ее снимки на одном специализированном сайте. Это было отчасти потому, что я за нее боялась, мучилась от мысли, что кто-нибудь, даже неосознанно, может причинить ей зло. Но имелась и вторая причина – казалось ужасным, что на нее станут смотреть чужие люди, до ее хрупкого тела дотронутся чьи-то пальцы… Я хотела, чтобы Гретхен была моей все время, как я себя помню.
Мне исполнилось тогда пять. С утра комната оказалась заполнена разноцветными шарами, а мама, папа и дедушка с бабушкой с папиной стороны, приехавшие пораньше специально, чтобы меня поздравить, держали в руках большую коробку и красивый торт, в который было воткнуто ровно пять крученых розовых свечек.
– С днем рождения! – поздравили меня родные хором.
– Иди, мы тебя поцелуем, – позвала мама.
Я подошла, косясь на большую коробку. Я уже видела у бабушки с дедушкой Гретхен и в этот момент поняла, что в коробке лежит именно она. Гретхен! Синеглазая красавица, которую мне никогда не разрешали держать самой, уверяя, что я еще слишком маленькая. Теперь я большая, мне пять. Значит, время пришло.
– Посмотрите, она хочет подарок! Ну не мучайте же ребенка! – басовито рассмеялся папа.
– Осторожно! – предупредила мама, кладя коробку на мою кровать.
До сих пор помню, что на постельном белье у меня были смешные разноцветные слоники, играющие на разных музыкальных инструментах.
Мои пальцы не слушались, и я долго не могла справиться с противным бантом.
– Что там, как ты думаешь? – спросила ласково бабушка Лена.
Я смотрела на нее и от волнения не могла говорить.
– Ну открывай, – поощрительно улыбнулась мама и, наклонившись, помогла справиться с бантом.
Комнату наполнял прозрачно-медовый солнечный свет, такой сладкий, что его можно было лизать, как мои любимые леденцы.
Я набрала побольше воздуха в грудь, потянула вверх крышку и… не поверила своим глазам.
В коробке лежала совершенно чужая кукла! Я не помню ее лица, не помню, в какое платье она была одета. Главное – это оказалась не Гретхен!
Горло в тот момент сдавила невидимая петля, а по щекам быстрыми ручейками побежали неудержимые слезы, впадая где-то во вселенскую реку несбывшихся надежд. Я ревела так отчаянно, что первые минуты взрослые даже не пытались меня утешить, совершенно не понимая, что происходит.
Но потом мама подхватила меня на руки, принялась качать, успокаивать, все повторяла, что я уже большая и плакать не нужно. И от этого хотелось рыдать все горше и горше.
– Что случилось? – спрашивала мама. – Почему ты плачешь?
А я никак не могла ответить, захлебываясь рыданиями. Наконец, спустя некоторое время, успокоилась, и маме по большому секрету удалось узнать причину моих слез.
– Зачем тебе Гретхен? Эту куклу очень любила твоя прабабушка. Гретхен не для игры, понимаешь? – пыталась убедить меня мама.
Но это, конечно, привело только к новому потоку слез.
Когда я снова успокоилась, взрослые удалились на кухню для совещания, со мной остался лишь папа, который безуспешно пытался отвлечь меня какой-то глупой игрой. Я слушала доносившиеся из-за неплотно прикрытых дверей голоса и никак не могла понять, что происходит и подарят ли мне Гретхен.
Наконец торжествующая процессия появилась, чтобы возвестить непостижимую для моего понимания вещь: куклу мне подарят, но, пока я не подрасту, Гретхен будет по-прежнему жить у бабушки, а я смогу ходить к ней в гости, когда пожелаю.
Разумеется, я пожелала немедленно. Даже попытки соблазнить меня тортом позорно провалились, и мама, зная мое упрямство, посоветовала ехать немедля.
Мы сели в машины. В то время папа водил серый «Шевроле», а у дедушки Бори и бабушки Лены была старая «Победа». Дорога показалась мне ужасающе долгой, хотя на самом деле папины родители жили в том же районе, что и мы, так что ехать пришлось едва ли больше минут пятнадцати-двадцати.
И вот, наконец, мы в гулком подъезде старого сталинского дома. Обитая дерматином дверь бабушкиной квартиры кажется мне прекраснее райских врат. Мы входим в бывшую коммуналку, где мой дед прожил всю свою жизнь и куда принесли моего папу сразу после того, как он появился на свет. Я в нетерпении пробегаю длинный коридор, заставленный книжными шкафами, и останавливаюсь на пороге комнаты с ручками в виде львов, держащих во рту медные кольца.
– Ну вот и Гретхен! – говорит бабушка Лена, улыбаясь.
А дедушка Боря отворачивается. Мне кажется, он не любит кукол.
Тот день оказался самым счастливым и самым несчастным для меня.
До рокового случая в тот миг оставалось менее часа.
Трель дверного звонка вернула меня к реальности. Я поспешно спрятала тряпку, которую все еще держала в руках, поправила кружево на платье Гретхен и поспешила открыть.
Как и при первом взгляде, Ник поразил меня сиянием синих глаз. Я уже почти забыла их, вернее, стала сомневаться, действительно ли его глаза производят магический эффект, но теперь еще раз убедилась в этом.
– Привет! – он улыбнулся, принеся в мою маленькую квартиру запах раскаленного на солнце янтаря – по крайней мере, именно такое сравнение пришло мне в голову.
Ник пришел с цветами и изящной коробочкой конфет ручной работы. И то, и другое удивительно подходило именно мне. Ну ладно, про цветы я призналась ему в начале нашей странной игры, но с конфетами он угадал.
Я приняла подарки, на миг пожалев, что на мне обычные джинсы и черная футболка, а не романтичный наряд, а гость вопросительно посмотрел на меня.
– Можно я помою руки? Ну, чтобы не трогать ее грязными руками? – спросил он, словно извиняясь.
Пашке никогда не пришло бы такое в голову, это чувствовал лишь настоящий коллекционер.
Я кивнула и принесла пушистое полотенце с серебристым цветком облетевшего одуванчика.
Странно, мне показалось, будто Ник волнуется.
Он тщательно вымыл руки, намыливая трижды, затем вытер их, а уже на пороге комнаты на миг остановился. Это тронуло меня едва ли не до слез.
– Проходи, – и посторонилась, давая ему дорогу.
Он вошел и сразу же увидел Гретхен. Она произвела на него сильное впечатление, я почувствовала это не по эмоциональной реакции, напротив, по его полной неподвижности и внезапно выделившимся, словно одеревеневшим скулам. Обратив внимание на его руки, я заметила, что тонкие сильные пальцы напряжены и сжаты.
Неужели он, как и я, осознает, что это не простая кукла? Неужели и он улавливает исходящую от нее энергетику и чувствует ее взгляд?