скачать книгу бесплатно
Третью или четвертую встречу, по предложению Назара, мы провели в ресторане. Что крамольного? Пообедать и заодно производственные проблемы обсудить. Вошло в привычку: два раза в неделю обедаю с Назаром. Разговор о служебных делах становится все короче, приятное общение – все длиннее. Постепенно ушли рассказы о супругах. Хотя на первых порах я по привычке через слово вставляла «мой муж думает… считает… полагает… шутит…, Максим сделал интересное наблюдение… оригинальное заключение… удивительный вывод…». Назар говорил о жене как о женщине, которая полностью соответствует его идеалам матери и хозяйки дома.
На обсуждение наших семейных дел не накладывался запрет, просто перестало быть интересным. Появились темы, которые хотелось продолжить при новом свидании. Общение приятных друг другу людей – всегда построение виртуального мира, в котором живут только эти двое. Багаж сказанного, собственные словечки и термины, шутки, намеки, постоянные «помнишь, ты говорила…» или «ты был абсолютно прав, когда…» – все это мир двоих, в котором посторонним не место.
Максим не знал о моих с Назаром полуслужебных свиданиях. Но у нас и не принято отчитываться о каждом шаге. Если бы вечерами рассказывали обо всех встречах и переговорах, не осталось бы времени для семейного общения. Хотя я часто просила у мужа совета по тем или иным проблемам. Без его мудрой головы моя карьера не столь бы реактивно неслась.
Еще месяц назад я была бы готова поклясться самым святым, вплоть до здоровья мамы, что у меня нет мыслей об измене мужу. Конкретно-крамольные, они отсутствовали. Мне только хотелось видеться с Назаром, обсуждать книги, спектакли, фильмы, сплетничать о тех, кто стоит по карьерной лестнице над нами, жаловаться на подчиненных и находить поддержку в том, что инициативный умный сотрудник – еще большая редкость, чем мудрый начальник.
Не помню, упустила тот момент, когда перестала мысленно разговаривать с Максимом – пересказывать ему события дня, компенсировать его физическое отсутствие внутренними диалогами. Кажется, это произошло, когда родился Гошка. Но хорошо помню, как стала вести немые беседы с Назаром.
Ехала в офис после очередного «служебного обеда», затормозила на светофоре, увидела, как переходит улицу женщина с сумкой-тележкой. Колесо у сумки вдруг отвалилось, покатилось под колеса машин. Женщина заметалась, зажегся зеленый свет, она торопливо потащила искалеченную тележку к тротуару. Гипермаркеты Назара сейчас берут на продажу немецкие сумки-тележки. Подсказать рекламный ход: тетенька по виду среднего достатка, можно – с вязаной мохеровой стародавней шапкой на голове, переворачивает на глазах у публики тележку, показывает на колеса: «Они не отвалятся никогда!»
Сюжет не прошел, но внутри меня появилась копилка с заготовками для бесед с Назаром. Я ждала встреч, потому что страстно желала поделиться с ним идеями, наблюдениями, рассказать анекдот, попросить совет.
Да, правда! Моим советчиком стал Назар. Не потому, что он умнее Максима, а потому что знает специфику моей работы не теоретически, а изнутри.
Кстати, советы мне нужны не для прямого следования им. Чтобы принять решение, мне необходимо пересказать кому-нибудь очень умному суть проблемы, услышать уточняющие вопросы и ответить на них. Почти физически ощущаю, как в этот момент мой мозг начинает гудеть и выходит на полную интеллектуальную мощность. Он сам найдет ответ, который не обязательно совпадет с рекомендацией.
Пробовала использовать в роли подобного стимулятора Майку. Бесполезно. Ей надо все объяснять от ребра Адама, разжевывать каждый профессиональный термин, чтобы в итоге услышать:
– Не знаю, Лида, что и сказать. Только «мерчендайзинг» мне кажется ужасным словом, почти ругательством. Вы что, не можете по-русски изъясняться?
Но с другой стороны, Майка – незаменимый слушатель моих монологов по проблемам семейным, бытовым, личным. Пока Майка охает, ахает, смотрит на меня с трогательной любовью, хлопает ресницами, я успеваю сообразить: Максимову тетю Дашу из Питера, которая живет у нас третью неделю и постоянно указывает, критикует, поучает, надо свести с Виктором Петровичем, вдовцом, соседом по даче, залпом купить им театральные билеты на пять дней вперед. Пусть Виктор Петрович жалуется на свою гипертонию и на козявку, которая пожирает его уникальный виноград. Тетя Даша будет проявлять участие. Ее хлебом не корми, только дай поучаствовать в чужой жизни.
Назар мне очень нравился, меня влекло к нему, ожидала следующей встречи, заготавливала мысли, продумывала наряд, макияж, прическу. И при этом не считала, что веду себя порочно или недозволенно. Мы ведь даже дежурных поцелуйчиков в воздух или в щечку при встрече-прощании себе не позволяли. А нынче все мало-мальски знакомые только и лобызаются.
Первый удар обрушился в самый интимный момент – нашей близости, моей рутинной ночной близости с Максимом. Я представила (нечаянно, подсознательно), что на месте мужа – Назар. И получила громадное чувственное ускорение. Будто все мои ощущения какой-то неведомой силой удесятерили.
Кто был виновником небывалого чувственного взрыва, я осознала, когда все кончилось. И пережила всплеск вины, раскаяния, ужаса. Напрочь забыла, что говорила мужу, когда мы только ступили на тропу амурных утех:
– Ерунду пишут в книжках, будто женщину после акта любви требуется приголубить, обнять и тэ пэ. Если акт удался, то ее следует оставить в покое. Мне хочется наслаждаться послевкусием, парить на своем облачке в сладком одиночестве. И твои объятия мне сейчас… Нет, не то чтобы совсем противны… Но – мимо кассы. Если женщина ничего не получила от близости, тогда – конечно, хоть поцелуй ее за терпение.
Хочу подчеркнуть: мои ощущения, пристрастия и заморочки – только мои. Это не пропись правил сексуальных отношений. Каждой женщине – свое. Я пишу о собственной жизни. Найдете время – пишите о своей.
Возвращаюсь к темной ночи, когда я, потная, взмыленная, с прерывистым дыханием и легкой судорогой в ногах, перекатилась по постели на сторону мужа, обняла его за шею, прилипла к груди, заикаясь твердила:
– Ты у меня! Ты у меня! Единственный. Только ты! Мне с тобой! Только с тобой хорошо…
– Д-е-л-а, – медленно, нараспев проговорил Максим. – Конечно, я у тебя единственный. Но если сейчас не ослабишь хватку, то задушишь единственного, – последнее слово Макс произнес, почему-то хмыкнув. – Расслабься. Вот так, хорошо. Слезы? Ты плачешь? Лида, скажи мне откровенно, только откровенно! Почему ты плачешь? Очень важно, чтобы ты сказала правду.
Возможно, существуют женщины, которые способны в подобную минуту признаться, что видели на месте мужа коллегу по работе, соседа, друга детства пропойцу-бомжа, президента Америки или рок-звезду, Буратино или Чебурашку, Фауста или Гёте, кентавра или Конька-Горбунка. Не исключено, что потом, погрузившись в дебри доморощенно психоанализа, обменявшись эротическими бреднями, супруги обретут новую степень взаимопонимания. Пусть живут долго и счастливо, копаясь во взаимных фантазиях.
Говорю только о себе. Плохо ли, хорошо ли, но к числу откровенных до стеклянной прозрачности женщин я не принадлежу. Сказать любимому мужу, что ты не способен меня удовлетворить, как Вася, сантехник, или Пал Палыч, начальник? Извините!
Никаких сантехников и начальников не имелось. Только Назар. Все равно это будет удар – удар по самой уязвимой точке мужского самолюбия.
Калечить родного мужа из-за собственной прихоти (или похоти)? Нет, уж лучше выкрутиться с помощью вранья.
– Лида, говори! – шептал мне в ухо Максим. – Пожалуйста, говори!
Слезы высохли. Решение не признаваться окаменело.
– Уй! – отстранилась я, воткнула палец в ухо и потрясла. – Не щекотись!
Далее нужно было сказать что-нибудь смешное. Для разрядки. Мы с Максимом всегда сбиваем пафос момента юмором и шуткой.
Когда он предложил мне выйти за него замуж, то написал шутливый «брачный договор». Читала его и хохотала, и плакала от счастья. Но когда пришел Максим, притворно официально, нехотя сказала:
– Поскольку на большинство вопросов ответ «да», вынуждена принять ваше предложение.
– Да здравствует статистика! – подхватил меня Максим.
Кружил по комнате. При этом не исключено, что догадывался: мое «да» созрело через месяц после нашего первого общения и далее принялось расти ударными темпами.
А может, не ведал, не догадывался. Не знаю. Теперь я ничего не знаю. Мы с Максимом откровенны, но не до изнанки. Трудно пояснить.
Представьте себя деревом. У вас есть ствол, ветви, веточки и листья. Посторонние люди срывают листья (общаются), видят ветви, то есть складывают о вас мнение. Но под землей дерево имеет не меньшую систему, чем над почвой. Заглянуть в темноту мы пускаем немногих. Кто-то оголяет свои корешки быстро и с радостью. Майка, например. Ее мужики вырывают с корнем, сажают в горшок и через некоторое время забывают поливать – лень, надоело, прискучило.
Максим знал мои корни, но не все, как выяснилось. Боковые побеги ускользнули от его внимания. И теперь мне нужно срочно брякнуть что-нибудь веселое и остроумное. Чувствую: Макс напрягся, мышцы стальные, голос звучит ровно и ласково, но усилия к нейтральности тона прикладывает, как чует мой тренированный на его интонации слух. Что-то заподозрил. Хотя, объективно, мог бы гордиться, доведя супругу до визга экстаза.
Итак, соврать быстро, достоверно и трепетно. На помощь приходит давний детский страх – боязнь маминой смерти.
Слезы (уж теперь не разобрать, по какой причине, скорее – по совокупности причин) потекли легко, вновь и благостно.
– Максинька! – хлюпала я. – Представила, что ты умер… И у нас в последний раз… Больше никогда… и чтобы запомнить… О, мой ненаглядный!
– Что ж, – сказал Максим и погладил меня по голове, – вполне убедительно. Только не рассказывай, как мысленно хоронила маму, а следом мужа.
Взял меня двумя руками за плечи и отложил в сторону – голова пришлась точно на подушку. В этом было что-то напоминающее перекладывание ненужной вещи. Но сил анализировать жесты Максима у меня не имелось.
– Спи, а я – водички попить. – Он встал с кровати.
– Проверь Гошку, укрой, если одеяло сбросил.
– Конечно. Спи.
И я быстро уснула. С сознанием отпущения грехов. Самоотпущения. Главное ведь себя оправдать, а до Бога далеко, и некогда ему на всякую мелочь разбрасываться.
Глава третья
За двумя зайцами
Выяснение отношений с Назаром я спровоцировала сама, хоть и не планировала. Подслушала болтовню двух молоденьких сотрудниц – в туалете. Где еще, как не в сортирной кабинке, получишь интересную информацию.
Девушки мыли руки и прихорашивались перед зеркалом.
– Нашей Леди сегодня после обеда не будет. – (Это обо мне.) – У нее встреча с Кауном.
– Как думаешь, они спят, любовники?
– Вряд ли. Если бы у меня был такой муж, как у Лидии, я обходила бы всех мужиков большой стороной.
– Но и Каун классный мужик.
– Согласна. Вроде ничего особенного, а шарма с переливом.
– Говорят, он бабник, каких поискать.
Тут, заинтригованная, я замерла, тихо задрала вверх коленки, чтобы в щель под дверью не увидели мои туфли.
Вторая девушка озвучила вопрос, который крутился у меня на языке:
– Кто говорит?
– Светка из пиарслужбы, у нее приятельница с Кауном работает. Он ни одной смазливой юбки не пропускает.
«Юбки смазливыми не бывают, – мысленно поправила я, – только лица. Чертовы сплетницы!»
– Все мужики сволочи, – перекрикивая шум электрической сушилки, – заключила первая девушка.
– Не так хорошо с ними, – поддержала вторая, – как плохо без них.
Они, мои подчиненные пигалицы, еще и философствуют!
– Давай, как наша слиняет, – (опять обо мне), – прошвырнемся по бутикам? Может, где скидки объявили.
Ушли, хлопнула дверь. Я выбралась из укрытия. Подошла к раковине, посмотрела на себя в зеркало. Физиономия собственницы, которой минуту назад объявили о разорении.
Открываем воду, плещем на руки жидкое мыло. Все – медленно, чтобы успокоиться. Какое мне, собственно, дело, изменяет Назар жене или хранит верность? Пусть он будет бабником в квадрате, кубе, в десятой степени… Нет, клокочет обида, не унять. Сушим руки, не торопясь, до остановки автомата. Как обычно не действуем – остатки влаги по платью не размазываем. Остановилась, замолкла сушилка, а мы ее снова включаем, давим на кнопку…
Уже лучше. По крайней мере на лице удалось восстановить деловое официальное выражение. Можно двигать в офис.
Перед отъездом на встречу с Назаром обеим сплетницам я задала работы под завязку и сроки указала: через два часа приеду, отчитаетесь.
По бутикам шнырять в служебное время – разбаловались! Хотя я прекрасно знала, что в мое отсутствие работа в конторе теряет скорость, вплоть до полного торможения. Сама такой была: если начальник далеко, а поручение до завтра терпит, то самое время заняться личными делами.
Наука руководить – это серьезная и отдельная тема. Вернусь к ней, если повод появится.
А пока – ехала на встречу с Назаром, и силы, убеждающей разум, не хватало, чтобы выкинуть из головы пошлые слухи.
Так подруга моей мамы, тетя Наташа, милая пожилая одинокая женщина, похоронив свою любимую кошку, каялась:
– Знаю, что вам уже надоела разговорами о Милочке. Простите. Но Милочка обладала удивительной душевной организацией…
И мы в тридцать пятый раз слушали, как Милочка справляла нужду в унитаз, чувствовала, какой сустав у тети Наташи болит, на него ложилась и грела.
Назар – это даже не кошка. Кот! Котяра! Я и не подозревала, что запрыгивает на каждую встречную…
– Ледок? У тебя все в порядке? – спросил Назар в ресторане, когда мы сделали заказ.
Он меня так звал – Ледок. Я не противилась. В том, что твое имя переиначивают на ласковый лад, есть что-то интимное и приятное.
Назар в свое время попросил разрешения звать меня по-своему:
– Тебе не будет обидно? Не Льдина, а Ледок – тонкий, прозрачный, но крепкий и чистый?
Я благодушно улыбнулась и сказала, что меня устраивают любые варианты моего имени, кроме Лидуха. Потому что так меня дразнил хулиганствующий соседский мальчишка: «Лидуха – четыре уха». О том, что пацан регулярно норовил подловить меня в темном углу и отыскать лишние уши, я умолчала.
Только добавила:
– Он отбывает срок в колонии. Без моей помощи, – подняла ладони в жесте исключения участия. – За ограбление пивного ларька.
– Приятно иметь дело с женщиной уникальной биографии, – улыбнулся Назар.
Официант принес мне солянку, Назару – украинский борщ.
Тетя Наташа, та самая, с кошкой, диетолог в пансионате для руководящих работников министерства финансов, с детства мне внушала: «Никогда не бери в местах общественного питания солянку! В нее кладут испортившиеся продукты: тухлую колбасу, позеленевшие сосиски и прочие гадости». Но я люблю солянку из отбросов. Хоть тресни! И у меня совершенно не получается сотворить это кулинарное чудо на собственной кухне. Сколько ни пыталась.
Назар, как правило, заказывает борщ. И каждый раз поясняет его недостатки. Хохол, москвич в третьем поколении, а борщ для него – кулинарная святыня.
– Чесноку не доложили, – сообщил Назар, отправив первую ложку в рот, – и уксуса плеснули для кислоты. А кислинку в настоящем борще делает морс. В России морсом называют холодный фруктовый компот, а на Украине – это соус на основе помидоров. Моя бабушка до сих пор морс летом заготавливает и присылает нам. Считает, что без ее морса наши борщи – помои. Кстати, когда бабушка приезжала в Москву, я повел ее в ресторан, заказал щи, бабуля хотела устроить скандал. Мол, проходимцы недоваренный борщ за сумасшедшие деньги втюхивают – ни тебе свеклы, ни морса, ни заправки. Еле удержал. Объяснил, что русские щи такие и есть по рецепту. Бабуля сказала, – тут Назар перешел на украинский: – «Москали супу доварыты нэ можуть, а ще нам указують, як жыты».
Назар рассуждал о морсах и борщах, я водила ложкой в горшочке с солянкой. Какие борщи, морсы, бабушки, когда у меня звенит внутри от возмущения!
Но заговорила я на служебные темы:
– Стиральный порошок «ХХХ» мы позиционировали неправильно. Как замечательное средство для стирки цветного белья. При этом расфасовка от пяти до семи килограммов в пакете. Хозяйке покупать пять килограмм только для цветного белья не рационально, ведь придется еще приобрести порошок для белого белья. А это деньги, плюс место, дополнительных тридцать квадратных сантиметров в маленькой ванной или на малогабаритной кухне, где стоит стиральная машина. Логичней «ХХХ» представить универсальным средством, которое отбелит белое и вернет краски цветному.
Попутно и честно замечу: нас не волновало, может ли «ХХХ» выполнять заявленные функции. Думайте и решайте сами. Если вы не зомбированы рекламой, обладаете знанием химии в объеме средней школы, то легко поймете, что химических средств отбеливания существует лишь два: хлор и перекись водорода. Пропорции рассчитать несложно. При скудости бюджета легко можете за три рубля стирать белье с тем же эффектом, что при дорогих средствах. И я тоже могу, но покупаю известные бренды. Идти в аптеку, приобретать перекись, смешивать ее с хозяйственным мылом (гениальное изобретение!) и так далее – мне недосуг. Как, очевидно, и вам.
Назар согласился с моими доводами, и мы быстро набросали схему ребрендинга (это когда вам втюхивают старый товар в новой упаковке).
И вернулись к личному общению.
– Солянка оставляет желать? – глядя на мои ковыряния ложкой, спросил Назар. – Вообще солянка…
– Знаю. Делается из отбросов, испорченных продуктов. Но у меня, очевидно, низменные вкусы и грубые пристрастия.
Произнесла это со смешком (старалась), однако Назар легко уловил посторонние нотки в моем голосе.
– Ледок! «Низменные», «грубые», пошлые, вульгарные – эти термины, а также: общепринятые, обычные, для всех привычные – тебе не подходят совершенно. Ты – уникальная женщина, редчайшая. Среди полевых трав выросшая роза. Неведомыми ветрами занесло семечко, и из него выросла чудесная роза.
– Спасибо. Милый комплимент. Выдает в тебе опытного бабника.
– Кого? – поперхнулся последней ложкой борща Назар.
Подошел официант, убрал горшочки: Назаров до дна выхлебанный и мой чуть тронутый. Тут же подскочил второй официант, поставил блюда со свиной отбивной для Назара и рыбным филе без гарнира для меня.
Мы даже не посмотрели на тарелки.
