Жизнь примечательных людей. Книга вторая

скачать книгу бесплатно

То есть – "красные охранники". Их поддерживали отряды молодых рабочих "цзаофаней", то есть – "бунтарей".

Первые хунвейбины появились в конце мая 1966 года. Это были двенадцати-тринадцатилетние ученики средних школ, носившие на рукавах хлопчатобумажные красные повязки с желтыми иероглифами «Хун Вей Бин».

Начался страшный "Праздник Непослушания". Объявленные "охранниками Революции" школьники и студенты получили право наводить революционный порядок любыми методами. Вы можете сами догадаться, как повела себя накрученная кукловодами "школота".

Начали они, как нетрудно догадаться, с собственных учителей и преподавателей, которым брили головы, надевали позорные колпаки, заливали чернилами "собачьи головы" и водили в таком виде связанными по городу, периодически жестоко избивая "контрреволюционные элементы".

Банды хунвейбинов и дзаофаней возникли во всех населенных пунктах и росли как на дрожжах – какой подросток откажется почувствовать себя всемогущим? Особенно мощный поток в банды пошел после 26 июля 1966 года, когда на шесть месяцев (а реально – на несколько лет) были закрыты все школы и университеты страны. Все равно ведь учиться было уже не у кого – уцелевшие учителя и доценты разбежались.

Очень быстро распоясавшаяся школота от избиений перешла к убийствам, а с "училок" переключилась на чиновников, в том числе самого высокого ранга.

И сделать с ними было ничего нельзя – в решении ЦК КПК от 1 августа 1966 года "о большой пролетарской культурной революции" прямым текстом было сказано: «Верьте массам, рассчитывайте на них и уважайте их инициативность…. Не бойтесь беспорядков… Пусть массы самоорганизовываются… Не принимайте никаких мер против университетских студентов, учеников средних и начальных школ…»

И при этом – ощущение полной безнаказанности, ведь индульгенция им выписана на самом высоком уровне. Министр общественной безопасности Се Фучжи так и сказал на выступлении перед руководством милиции: «Стоит ли арестовывать хунвейбинов за то, что они убивают? Я думаю так: убил так убил, не наше дело… Мне не нравится, когда люди убивают, но если народные массы так ненавидят кого-то, что их гнев нельзя сдержать, мы не будем им мешать… Народная милиция должна быть на стороне хунвейбинов, объединиться с ними, сочувствовать им, информировать их…».

Пользуясь полной вседозволенностью, "молодые бунтари" начали смещать руководство городов. Так в 1967 году в Шанхае цзаофани захватили и распустили горком, образовав так называемую "шанхайскую коммуну". И этот «передовой опыт» горячо приветствовал сам Мао Цзэдуном.

Страна медленно, но верно сваливалась в анархию, оказавшись во власти молодежных банд. Которые – и этого следовало ожидать – уже начали выяснять отношения между собой. Власти же или разбежались, или, напротив – "возглавили протест народных масс" и под шумок делили сферы влияния, натравливая одних молодых дураков на других.

Казалась, в стране уже началась "война всех против всех" и Китай в очередной раз свалится в многолетнюю анархию.

Но тут случился "Уханьский инцидент". В Ухане, еще одном крупном городе с многомиллионным населением, анархия дошла до предела и загнанные в угол обыватели начали вооружаться всем, чем можно, и создавать отряды самообороны. Не выдержав, начальник Уханьского военного округа Чэнь Цзайдао ввел в город подчиненные ему армейские соединения и жестко "зачистил" всех – и партийное руководство города, и хунвейбинов, и дзаофаней. На угрозы из Пекина не реагировал, самолет со срочно вылетевшим в Ухань главой Госсовета КНР Чжоу Эньлаем принимать отказался, угрожая задействовать танки. Сдался только после того, как на Ухань начали наступление несколько дивизий из соседних регионов. Впрочем, еще при жизни Мао был реабилитирован и введен в состав ЦК КПК.

После этого Мао понял, что с вышедшими из-под контроля хунвейбинами надо что-то решать. К тому же "мавр" уже сделал свое дело – политическое поле было не просто зачищено, а выжжено на пару метров в глубину. Хунвейбины были публично осуждены и объявлены «некомпетентными» и «политически незрелыми».

Многие сдались сами. Банды школоты, отказавшейся сдаваться, выбивали из городов части Народно-освободительной армии Китая, иногда – с применением артиллерии. К 1969 году хунвейбинов зачистили полностью. Главарей обычно расстреливали. На фото ниже – расстрел вожаков хунвэйбинских банд в одном из уездов Китая.

А рядовых "красных охранников" отправляли на перевоспитание в деревню. Осенью 1967 г. кидать навоз уехали порядка миллиона "красных стражей", в 1970 году в отдаленные районы Китая поднимать сельское хозяйство были сосланы уже 5,4 миллиона. Большинство вернулось только через десять лет.

Прошли годы. Уцелевшие хунвейбины выросли, состарились и ныне вспоминают свою буйную молодость так же, как всегда вспоминается любая молодость – с грустью и нежностью. Как, например, в серии картин о "валькириях Революции" художника Лю Вэньчана.

Глава 17. Как хоронили Вячеслава Тихонова

Работая корреспондентом, потом обозревателем, потом начальником отдела культуры "Газеты.ру" я проводил в последний путь немало актеров, но почему-то похороны Вячеслава Тихонова запомнил особенно четко.

Обычно пишут: «Москва прощается с…» Неправильно пишут. Тогда, в 2009 году, совершенно точно, с актером Вячеславом Тихоновым прощалась вся страна.

По дороге в Дом кино, где состоится панихида, останавливаюсь на «Белорусской» – купить цветы. Продавец-азербайджанец, протягивая розы, неожиданно говорит с сильным акцентом: «Земля ему пухом». На мой недоуменный взгляд поясняет: «Тихонову. Какой артист был, э-э-э!» Замолкает, машет рукой.

По Второй Брестской потоком идут люди с цветами. Движение перекрыто. Очередь на прощание поворачивает за угол на Васильевскую и теряется где-то вдали. В фойе – фотография Вячеслава Васильевича в обрамлении телеграмм с соболезнованиями. Медведев, Путин, Лукашенко, Тимошенко, Ющенко, их коллеги из Казахстана, Татарстана, главы творческих объединений, члены правительств.

Президенты, главы государств – а когда-то мальчишки и девчонки, бегавшие в кино на «ЧП», «Войну и мир», «Белого Бима», «Они сражались за Родину» и припадавшие к телевизорам, когда шли «Семнадцать мгновений весны» или «ТАСС уполномочен заявить».

Церемония прощания еще не началась, но у гроба на сцене в Большом зале Дома кино уже гора из цветов.

Проститься подходят режиссеры Николай Губенко, Сергей Соловьев, актриса Римма Маркова, телеведущий Владимир Молчанов… Вспоминаю, что именно его отец написал великолепную песню про журавля в «Доживем до понедельника». Господи, сколько же в моей жизни было Тихонова…

Началось прощание, люди идут бесконечной цепью – старики, мальчишки, мужчины, женщины в дорогих шубах и послуживших куртках на синтепоне. Кто-то несет охапку бордовых роз, кто-то – две белых гвоздички. Из колонок музыка Таривердиева – а что еще может звучать в этот день? «Я прошу, хоть ненадолго, грусть моя, ты покинь меня…» На большой фотографии – Вячеслав Васильевич во времена своего расцвета, где-то из конца семидесятых. Строгий костюм, едва угадывающая улыбка и глаза невозможной глубины. Наверное, никто в нашем кино не мог так смотреть.

Просто молчать и смотреть.

Просят всех рассаживаться, пора начинать панихиду. Большой зал Дома кино – битком, люди стоят в проходах. Первым говорит министр культуры Александр Авдеев – все правильно говорит, видно, что не по должности, а по душе. И про «выдающегося русского актера», и «олицетворение эпохи нашей жизни», « своим талантом задевавшего каждого из нас». «Это был светлый человек, и у нас он ассоциируется с лучшими качествами, которые свойственны национальному характеру, от нас ушел один из последних рыцарей советского кино. Подобных ему по мастерству, по душевной чистоте не будет».

Вообще, все говорят очень к месту. Практически нет дежурных слов, казенных речей, даже Жириновский неожиданно тих и непафосен. Да и, честно говоря, напыщенные славословия смотрелись бы страшным диссонансом настроению зала.

Со сцены говорят о сыне механика с ткацкой фабрики и детсадовской воспитательницы, ставшем любимцем сотен миллионов людей.

О том, что путь его к славе, в отличие от сокурсников, вместе с ним дебютировавших в «Молодой гвардии», был непрост и долог. Многие из них после фильма проснулись звездами, а ему пришлось доказывать свой талант и глубину почти десять лет. Эльдар Рязанов, учившийся на параллельном курсе, вспоминает, что Тихонов «был самым красивым на курсе и невольно вызывал подозрение: не за красоту ли его взяли. У него было позднее актерское развитие. Но постепенно он набирал силу, и дальше посыпалась россыпь прекрасных ролей». А мне вспоминается его Николай Стрельцов из «Они сражались за Родину» – очень некрасивый, вернувшийся на передовую глухим и контуженным.

Говорят о пареньке из рабочего Павловского Посада с наколкой «СЛАВА» между большим и указательным пальцем, вдруг оказавшимся самым органичным и ненаигранным аристократом и интеллигентом нашего кино.

А я вспоминаю его анархистов и трактористов, и думаю, что если бы актерский диапазон измерялся, как у певцов, то Тихонову не хватило бы никаких октав. Кто-то напоминает о том, что талант актера определяется не монологами, а умением держать паузу, и больше уже ничего говорить не надо – есть ли в стране хоть один человек, у которого бы не першило в горле во время безмолвной сцены встречи Штирлица с женой?

Несколько раз говорят о том, что Тихонов очень точно прожил жизнь.

Дело даже не в круглых датах – ровно 60 лет между съемками в первом и последнем фильме, а в том, что всю свою долгую жизнь актер Тихонов прожил очень достойно. Несуетно, правильно – не вступал ни в какие партии, не толкался, не лез в телевизор, никого никуда не звал и не клеймил.

Служенье муз не терпит известно чего, а он им служил всегда.

Объяснял нам, что счастье – это когда понимают, и сколько бы ты ни сказал, помнить тебя будут по последней фразе. Служил в высшем смысле этого слова – напоминал нам всем, суетным и торопливым, что есть вещи выше сиюминутного. Что в жизни должна быть глубина, искусство может быть вечно, а о добре и зле можно и должно говорить всерьез.

Неслучайно именно Тихонов-Шарлемань в захаровском "Убить дракона" еще тогда, в 1988 году, предупредил нас, надевая шапочку: «Зима будет долгой».

Швыдкой очень правильно говорит о том, что сегодня мы не просто провожаем великого русского актера – сегодня мы все прощаемся с частью себя. Потому что Тихонов был в жизни каждого из нас – больше, меньше, но у всех.

Со сцены звучит украинская мова от посланцев Киева, туркменский режиссер рассказывает об ашхабадской девчонке, собиравшейся есть побольше тыквы, чтобы быстрее вырасти и выйти замуж за «Штирлица». Потом говорит о том, что «великий русский актер» – это, конечно, правильно, но "он был не только для русских, он был для всех".

Он был действительно для всех, и это, пожалуй, главная причина, почему в тот день так щемило.

Потому что есть светлые люди, масштаб дарования которых велик настолько, что от них тепло каждому – коммунисту и либералу, азербайджанцу и еврею, патриоту и эмигранту.

Они пусть на секунду, но собирают нас всех вместе, напоминают – мы с тобой одной крови, ты и я.

Таких, к сожалению, немного. И с каждым годом – все меньше.

Самую короткую и неожиданно точную речь сказал актер Алексей Панин: «Я не буду много говорить – здесь есть люди, лично знавшие Вячеслава Васильевича, и им говорить уместнее. Я хотел бы только сказать, что вот они уходят, а новых таких почему-то не приходит. Они были большие и глубокие, а мы все какие-то мелкие».

Да.

Вот и все. Смежили очи гении.

И когда померкли небеса,

Словно в опустевшем помещении

Стали слышны наши голоса…

Спасибо вам, Вячеслав Васильевич. Спасибо, что на вас можно смотреть вверх.

Глава 18. Почему из Охлобыстина не получился священник

Поспорили недавно с одним товарищем относительно Охлобыстина и его "временного отчисления из священников", которому скоро десять лет.

Долго пытался объяснить, почему, на мой взгляд, нельзя одновременно быть актером и священником. Сегодня понял, что все можно было объяснить гораздо проще – на примере.

В середине семидесятых очень ярко стартовал молодой артист Леонид Каюров. Парень из актерской семьи, его отец – известный актер Юрий Каюров, главный исполнитель роли Ленина во времена позднего застроя.

Сын учился во ВГИКе, в классе Бориса «Чапаева» Бабочкина, после его смерти – у Баталова. Дебютировал в фильме «Несовершеннолетние» – была такая социальная драма про трудных подростков (по сценарию еще не уехавшего за бугор Эдуарда Тополя, между прочим). Это сейчас она забыта, а тогда, в 1977-м, собрала 44,6 млн. зрителей – самый кассовый фильм года. В общем, парень проснулся звездой.

Но карьера прервалась на два года – служил в армии. Потом довольно много снимался в кино – играл, в частности, в «Маленьких трагедиях» у Швейцера, в сериале «Следствие ведут знатоки» и знаменитых телеспектаклях «Этот фантастический мир». В театре много работал – сначала в Ленкоме, потом перешел во МХАТ. Но из театральных работ остался разве что его очень неординарный Тибальд – из эфросовского спектакля «Ромео и Джульетта», слава богу, сделали телеверсию.

В общем, хороший актер был, талантливый, все на этом сходятся. Но в 1983 году Леонид Юрьевич крестился, в 1986-м сыграл в своем последнем фильме, затем окончил Духовную Академию в Сергиевом Посаде, был рукоположен в диакона, и ныне служит в Храме Архистратига Божьего Михаила при Клиниках на Девичьем поле.

Много лет после этого никто и ничего о нем не слышал, кроме прихожан.