скачать книгу бесплатно
Определенным местом могло быть метро в час пик, и тогда жертвы будут исчисляться не десятками и сотнями, а многими тысячами человек. Поэтому все сообщения из канцелярии ФСБ шли с грифом «Совершенно секретно». Не дай Бог о хищении на складе ОВ узнают журналисты, неизвестно, во что это может вылиться.
«Отчасти Рябов прав, – думал Семенов. – Тезисы. Газетные тезисы: шок, пошатнувшееся доверие к правительству, правоохранительным органам; волна выступлений всевозможных фракций. Левые и правые поднимут панику, не дадут более-менее спокойно провести следствие и, может быть, подвигнут тем самым преступников к более скорым непредсказуемым действиям».
– Мина с А-232 – это почище ядерного чемоданчика, – доверительно сообщил Семенов.
Рябов скривился от набившего оскомину определения «ядерный чемоданчик». Ничего похожего на чемодан подобные установки собой не представляли, Рябов видел их несколько раз, и правильно они назывались «ядерные устройства ранцевого типа». Весил такой ранец 38 килограммов, мощность от 0,1 до 0,2 килотонны, размеры – 35 сантиметров на 40 сантиметров на…
Оказалось, что Семенов закончил говорить о чемоданах и переключился на год 1919-й, когда в России рванули первые снаряды с отравляющим веществом. Рябову показалось, что Семенов произнес слово «захлебнулись».
– Кто захлебнулся? – спросил он, перебивая Семенова.
Ответ майора слегка удивил.
– Казачье восстание на Верхнем Дону. Захлебнулось фосгеном.
– А при чем тут казаки?
– Да при том. Мы должны знать как можно больше о том, чем собираемся заниматься. Вот ты, к примеру, чем занимался, когда летел сюда?
Рябов пожал плечами.
– Спал.
– Я это видел. И кто только придумал эти затычки для ушей?
– Кстати, очень удобно. Шума двигателей почти не слышишь. Знаешь, из чего они сделаны?
– Нет.
– Из пенорезины.
– Хорошо, что не из порнорезины. А то сидел бы с презервативами в ушах.
– Тяжеловатая шутка, не находишь?
– Нахожу. Вместо того чтобы перечитывать шифрограммы, лучше почитай это. – Семенов протянул Рябову 20-й номер еженедельника «Собеседник» и обратил внимание на рубрику «Расследование». – Статья, как говорится, в кон.
– Не знал, что ты черпаешь сведения из газет. С каких это пор?
Семенов недовольно засопел носом.
– Да не я черпаю! Другие почерпнут. Кто прочтет эту газету. Поэтому я и сказал: статья в кон. Если журналисты пронюхают о краже, они развезут это дело так, что невольно будешь искать связь там, где ее нет и в помине. Будешь по сотовому телефону звонить на небеса и просить, чтобы трубочку взял Петр или Павел. Я не пойму, что людям мешает жить спокойно, какого черта нужно писать о прорыве в Волгу отравляющих веществ. Зачем требуется знать о пожарах на химзаводах, о взрывах снарядов с V-газом, о выбросах в атмосферу. Я понимаю, это интересно, но ведь после каждой строчки следует две, а то и три: сведения о жертвах засекречены, число пострадавших засекречено, сведения о поражении людей не разглашаются. Секреты, секреты, секреты.
– Не всегда это ошибочно, – заметил Рябов, ответивший на горячность товарища улыбкой.
– Русские люди не любят секретов, они чувствуют себя тогда обездоленными, словно у них украли что-то: сорвали с головы шапку, сняли с руки часы или украли кусок хлеба, – не унимался Семенов. – Наш народ стал до того обалделым, что уже пытается понять, что это там говорится в Женевской конвенции и согласна ли Государственная дума России с этим постановлением? А прочитав эту статью, они станут еще умнее. Бомжи, глотая политуру, морщась, будут удивляться: «А почему это у нас только сорок тысяч тонн отравляющих веществ? Почему так мало?» Рядом остановится древняя старушенция и просветит их: «Это потому, молодые люди, что в эти цифры не входят V-газы и серия «Новичок» в бинарном варианте». – «Да? – удивятся бомжи. – А зачем это, что-то мы не поймем. Может, мало выпили?» А она взглянет на них вот так и ехидно добавит: «Чтобы скрыть и сохранить от ликвидации новейшее ОВ. Чай, слышали о рождении закона «Об уничтожении химического оружия».
Рассмеявшись, Рябов потянулся за сигаретой. Семенов смотрел на него строго.
– Ты не смейся, Михаил, такие статьи, кроме вреда, ничего не принесут. Смута. Люди, толком ничего не зная, будут молоть языками. Они же не доходят до глубины ни в чем, постоянное движение языками идет по верхам, которых они понахватались из таких вот статей. И это происходит всегда.
– Жаль, что тебя не слышит та старушенция. Заклевала бы.
– Я в этом не сомневаюсь. Поэтому и говорю так серьезно. – Семенов, сделав паузу, сменил тему разговора. – Знаешь, – сказал он, – меня, как ни странно, сейчас больше волнует наш псих с автоматом, чем химические мины. На руках у преступников всех рангов столько взрывчатки и ОВ, что можно поднять на воздух и отравить большой город. Пока этого не произошло. До сих пор гремели лишь незначительные по масштабам взрывы, и жертвы оказывались не столь велики. Если сопоставить цифры, то получится, что от рук никишиных погибло больше людей. Вот почему он беспокоит меня больше, чем атомная бомба у Хусейна или ОВ у солнцевской группировки.
– Напиши письмо в газету, за это тебе вышлют гонорар.
– Смейся, Михаил, смейся… Лично у меня перед глазами не лицо террориста-фанатика с похищенным ОВ, а куда более симпатичный образ: недолечившегося психа. Улавливаешь связь?
– Улавливаю.
– Вот у меня на столе последние данные 4-го управления Главной военной прокуратуры: за неполных полгода около сотни военнослужащих были осуждены, и на каждого, если разбросать трупы, приходится по одному убитому. А на каждую тысячу призывников приходится пятьдесят психов.
– Ты нашел сходный случай?
– Да сколько угодно. – Семенов порылся в бумагах. – Вот, пожалуйста, Тихоокеанский пограничный округ, рядовой Н. закончил боевое дежурство, застрелил двух пришедших ему на смену сержантов, убил своего обидчика, до кучи приговорил офицера, потом убил еще одного солдата, ранил шестерых, в том числе жену и сына начальника заставы – это когда он ворвался в его квартиру. Мальчишка через два дня умер в больнице. Бывает, конечно, когда солдаты просто бегут из части, прихватив оружие, и никого не стреляют. Один такой сбежал из гвардейского полка, его искали несколько дней, а когда задержали – прапорщик с тремя сержантами – и отобрали у него оружие, он голыми руками завалил всю группу захвата и снова скрылся. Думаю, наш Никишин ничем не лучше.
– Или не хуже, – улыбнулся Рябов.
– Или не хуже, – согласился Семенов. Он был серьезен и чуть раздражен. – Никишин – спецназовец, КМС, прошел курс диверсионно-террористической подготовки и так далее. Он – профи. Психованный профи. Что может быть хуже? Поверь мне, Михаил, этот парень доберется до нас. Он ворвется в эту комнату через окно, изобьет нас и снова скроется.
Рябов рассмеялся, глядя на серьезную мину Семенова. Майор не знал, что замдиректора ФСБ Писарев в своем кабинете написал несколько слов на клочке бумаги и дал прочитать Рябову. Тот прочел: «Никишин Антон Николаевич – ликвидировать» и вернул записку шефу. Тот сжег ее в пепельнице.
– Все понятно? – спросил он.
Конечно, Рябов понимал все. Никишин должен быть последним человеком, который знает о хищении со склада сильнейшего боевого ОВ, которое после его применения не оставляет больных – только трупы. В этом деле не должно быть даже свидетелей. Писарев не прав в другом. Если ликвидировать Никишина, оборвется паутинка, ведущая к пауку. Ликвидировать – это, конечно, крайний вариант, Никишина нужно попытаться взять живым, живой он будет более полезен, чем мертвый. Подумав, Рябов пришел к выводу, что загружать себя работой не станет, не будет он и колебаться. Если сбежавший солдат окажется дальше расстояния вытянутой руки, он придержится директивы, если ближе, то возьмет его. Это, конечно, образно говоря.
– Да, шеф, – ответил он Писареву, – все понятно. Только я хотел бы получить письменную директиву.
– Я и дал тебе письменную.
Рябов не двинулся с места. КГБ сейчас называется по-другому, перестал существовать и Исполнительный отдел «В», куда направлялись столь деликатные просьбы, тем более что Рябов лично приговор в исполнение приводить не будет: он только в свое время отдаст команду. Поэтому настоял на своем.
Через несколько минут он имел на руках следующую директиву:
Совершенно секретно
Руководителю следственной группы
подполковнику Рябову М. А.
В одном экземпляре
Только для прочтения
Никишин Антон Николаевич – ликвидировать.
Заместитель директора ФСБ РФ
генерал-майор А. Писарев
Машинописный текст, ни числа, ни подписи, ни номера регистрации.
Писарев смотрел на него мрачно.
– Теперь доволен? – спросил он.
Отвечать «нет» сейчас не было никакого смысла, и Рябов сказал «да».
– Можешь оставить ее себе, – разрешил генерал. – Можешь размножить и расклеить на столбах. Сыщи этого сопляка быстро. Кто бы ни задержал его – МВД, пограничники, сами военные или прочая братия, твой человек должен быть в том месте быстрее, чем он заговорит.
Еще не было никаких материалов о рядовом Никишине и хищении на складе войсковой части 14462, кроме предварительного результата оперативной ревизии, проведенной на складе. Их не было даже у самого Рябова; может быть, что-то раскопал Веригин, которому вскоре предстоит сдать все дела Рябову. Ничего не было, а Писарев уже дал директиву – уничтожить. Ничего не было, но это «ничего» было более чем серьезным.
Вспоминая разговор с Писаревым и сопоставляя его с недавними высказываниями Семенова, Рябов обозвал про себя генерала костоломом. «Поставил диагноз… Но жить будет. Пока». Потом в компанию Писарева он присоединил себя и Семенова. Последний, склонившись над материалами дела, не переставал бубнить: «Он психованный профи. Что может быть хуже?»
3
Антон Никишин вошел в зал билетных касс, когда часы показывали 00.03 Москвы. У окошек народу почти не было, несколько человек стояли у огромной карты России, безучастно глядя на паутину железных дорог.
Антон, вынув из кармана водительское удостоверение Аркадия Разгона, протянул кассиру.
– Один билет на ближайший поезд до Москвы.
Кассирша, рябоватая женщина лет сорока, не мигая, даже не раскрыв удостоверение, лениво уставилась на Антона – симпатичный, лицо волевое, взгляд открытый, над бровью мужественный шрам.
– Билеты продаются только по предъявлении паспорта.
Антон виновато улыбнулся.
– Мой паспорт сейчас на прописке.
Кассирша пожала плечами.
– Только по предъявлении паспорта.
– Но мне нужно срочно уехать.
– А мне нужно долго сидеть здесь.
– Водительское удостоверение тоже документ.
– Я работаю не в ГАИ. Попросите гаишника, может быть, он отвезет вас в Москву.
– А по военному билету можно?
Она, не спуская с Антона глаз, кивнула головой в никуда.
– Пройдите в кассу для военнослужащих.
– Скажите, а с проводником можно договориться?
– Не знаю.
– До Москвы можно добраться на электричках?
– Можно, с учетом бесконечных пересадок.
– А конкретнее не подскажете?
– Обратитесь в справочное бюро.
– А где оно?
– Позади вас.
– Большое спасибо. Я все-таки попробую договориться с проводником. Когда ближайший поезд на Москву?
– Узнайте об этом в справочном бюро.
– Оно позади меня?
– Пошел вон отсюда, – без натуги в голосе сказала кассирша, которой надоела эта перебранка, немного развлекшая ее в отсутствие очереди.
– Еще раз благодарю вас.
Антон вышел из зала в надежде, что кассирша хорошо запомнила его, и взял такси до автовокзала.
– Один билет до Ульяновска.
– Вам придется заплатить за предварительную продажу. Рейс до Ульяновска будет только утром.
– Сколько? – Антон заглядывал в окошко, улыбаясь молодой кассирше.
Она посчитала, и он заплатил за билет.
– А вас как зовут, девушка?
– Аня.
– А меня Антон. Вы не скоро заканчиваете дежурство?
– А что? – спросила она, хорошо зная продолжение.
– Ну, мы могли бы куда-нибудь поехать. У меня «четверка».
– У меня в два раза больше.
– Так когда вы заканчиваете?
