скачать книгу бесплатно
Дёниц молча ответил отказом, кивнув головой.
Так же, не отводя взгляда от адмирала, Раттенхубер поднял трубку телефона и сказал:
– Машину господину гросс- адмиралу Дёницу. – трубка что-то ответила, и офицер вновь обратился к Дёницу, – Господин гросс- адмирал, мы ожидаем воздушный налёт. Я хочу предложить вам спуститься в бомбоубежище, если желаете…. Позвольте вам предложить так же выпить. Такое время…, там, снаружи небезопасно.
– Нет, спасибо, я тороплюсь.
Раттенхубер кивнул головой и снова поднёс телефонную трубку:
– Машину к подъезду…. Будьте осторожны, господин гросс- адмирал. Машина ждёт вас.
Дёниц покинул Резиденцию фюрера быстро сев в поджидавшую его машину. Было слышно, как где-то далеко начали выть сирены противовоздушной обороны, орудийные расчёты зенитной батареи занимали свои места. Какие-то люди спешно поднимались на крышу Резиденции по пожарным лестницам. Выехав за внутреннее кольцо охраны особняка, навстречу машине адмирала попался пожарный автомобиль, ехавший с большой скоростью в сторону дома.
– Теперь это стало обычным явлением для Берлина, – с горечью подумал Дёниц.
Сквозь автомобильные стёкла, он рассматривал бегущих людей, держащих в руках узелки с вещами, маленьких детей, которые спотыкались, и падали, обдирая руки и коленки, плача навзрыд, старики так же спешили в ближайшие бомбоубежища. Полицейские, стоявшие на улицах, жестами поторапливали жителей, указывая направление к бомбоубежищам, не переставая глядеть на небо, где вот – вот могли появиться самолёты. Регулировщик остановил машину Дёница, подняв руку вверх. Через дорогу переходила группа детей возрастом от пяти до десяти- двенадцати лет. Казалось со стороны, что окружающая суматоха их только забавляла. Три взрослых женщины подгоняли их, насколько это было возможно. Дёниц обратил внимание, что дети были одеты приблизительно одинаково с какими-то повязками на ручках. Последний мальчишка в солдатской пехотной кепке на голове явно ему не по- размеру, шедший в паре с девочкой, задержал свой взгляд на машине Дёница и тут вдруг показал язык Томасу. Томас улыбнулся и погрозил пацану пальцем, приговаривая:
– Ух…, вот я тебе сейчас уши надеру!
Замыкавшая колонну детей женщина тоже беспокойно смотрела на небо и, не переставая, что-то говорила своим подопечным. Она смешно размахивала руками и теперь была похожа на курицу- несушку, прикрывающую своими крыльями цыплят от нападения коршуна.
На другой стороне улицы детскую колонну встречал полицейский, который ещё минуту назад о чём-то страстно спорил с пожилым немцем, одетым в вязаную лыжную шапочку, брюки, заправленные в горные ботинки и в фартуке поверх толстого свитера, стоящим перед стеклянными дверьми кафе с надписью «Рейнский гусь». Которому вдруг, отчего-то вздумалось выйти с ведром и тряпкой и приняться мыть стёкла, не желая позаботиться о своей безопасности, абсолютно не обращая внимания на рёв сирены. Полицейский даже попытался схватить старика за рукав, очевидно, чтобы силой отправить в бомбоубежище, но тот сопротивлялся и что-то зло стал выговаривать, размахивая руками. Поняв тщетность своих усилий, полицейский, махнув рукой, принялся помогать женщинам, сопровождавшим детскую колонну. Старик исчез в дверях заведения и через несколько секунд с победным видом, гордо подняв голову, появился с раскладной лестницей, поставив её, он полез с тряпкой вытирать висевшего металлического гуся, державшего в лапах деревянную кружку с пивом, а в клюве жареную сардельку.
Увидев, в зеркало заднего вида, интерес своего пассажира к происходящему, водитель произнёс:
– Это, кажется, дети фронтовиков из приюта. Я уже видел такие повязки. А этого «гуся» видно уже ничем ни напугать…. С ума старик выжил…. Безумец….
– Замолчите, Томас! – нервно произнёс Дёниц и, похлопав водителя по плечу, сказал примирительным тоном, – Поехали….
Колонна детей пересекла улицу, и машина адмирала двинулась дальше.
Мысли метались в голове Дёница и теперь вот эти дети и бегущие граждане с узелками не давали ему покоя:
– Эти дети родились уже при нас…. Что мы им оставим …? «Бетельгейзе» …? Оружие возмездия и русских в Берлине? Разгневанного и почти беспомощного фюрера, которого я только что видел? Сейчас он грезит глобальной акцией германского флота, что бы затмить небо, что бы содрогнулся мир…, или остановиться на лежащем на боку «Тирпице», – Дёниц как будто очнулся, прикоснувшись пальцами к замку на портфеле, им овладело беспокойство, не узнал ли водитель его мыслей, глянув на улицу в окно, он произнёс, – Томас, у меня мало времени, поторопись….
Где-то далеко забухали первые разрывы авиационных бомб.
– Где это может быть? – спросил Дёниц пытаясь определить район бомбардировки.
Водитель ехал осторожно, объезжая битый кирпич, разбросанный на небольшом участке улицы, и даже немного приоткрыл окно, прислушиваясь к разрывам. В салон машины ворвался свежий морозный воздух ранней весны, с лёгкой примесью дыма. Где-то был пожар, полыхавший ещё с утреннего налёта.
– Я думаю. Это Старый Эссен не иначе, господин гросс- адмирал. Там, где собирают двигатели, кажется, для самолётов. Район улиц Цайменштессераллее и Флендорферштрассе. Просто у меня там живут родственники, а рядом завод Круппа. Вот туда и долбят сейчас. Жирный кусок для авиации, хорошая цель.
***
Глава 4
Тай-Тикки. Опиум
Подходя к своему флигелю, капитан уловил посторонний запах, который ярко выделялся на фоне местного разнотравья и необычных деревьев, который окончательно перебил его мысли. Это был необычный запах, совершенно незнакомый ему, не цветочный или какой-то ещё, уже привычный или ожидаемый. Он же резко, словно бритвой, врывался в вечернюю свежесть своей необъяснимой особенностью. Рейнгхард существенно замедлил шаг и словно хищник стал с жадностью втягивать воздух с примесью неизвестного вкуса, стараясь, не поворачивая головы, осмотреть местность вокруг. Капитан остановился возле какого-то причудливого дерева и, притянув к лицу ветку, ноздрями стал втягивать запах растения. При этом незаметно расстегнул кобуру с пистолетом. Со стороны выглядело всё совершенно естественно. Побывав долгое время в «автономке» нет ничего удивительного, что человек наслаждается земной природой.
В его сознании всплыли слова предложения, произнесённые военным атташе о девочке или мальчике в утешение уставшему солдату фюрера. С крыльца донёсся звук подвешенных колокольчиков «Голос ветра». От дерева, возле которого остановился Рейнгхард, было хорошо видно, что входная дверь во флигель приоткрыта.
– Браво, господа! Однако как оперативно сработано, – усмехнувшись, произнёс про себя капитан, – А интересно, девочка там или мальчик? Неужели я вызываю сомнения в предпочтении. Ну-ну, посмотрим, насколько вы всё про меня знаете.
Однако сильное волнение охватило капитана. Он, не торопясь поднялся по небольшому крылечку и, толкнув дверь, вошёл в комнату.
Из движущегося в комнате был всего лишь дым от ароматных палочек, запах которого распространялся даже за пределами флигеля. Вся обстановка была далека от привычных для глаза европейца борделей Гамбурга или Роттердама. Вместо граммофонного джаза всё так же звучали висевшие снаружи колокольчики вперемежку с завываниями ветра и шумом дерева, бившего ветками в окно и шурша по крыше. К дыму ароматизированных палочек примешивался довольно странный запах, исходивший от горевших свечей, выполненных в виде цветков кувшинок. Рейнгхард задержал дыхание, но дым, как будто змеёй заползал в ноздри, от чего у него немного закружилась голова, а на висках выступила испарина. На полу располагался низкий столик с набором маленьких чашечек, сосудом и чайником, вазой с фруктами и орешками, какими-то другими яствами в вазочках и сложенными треугольником полотенцами. Перед столиком лежали две тростниковые циновки. Голос ребёнка, произнёсшего что-то на непонятном языке, оторвал взгляд капитана от стола. Чуть в стороне на полу, покорно опустив голову на грудь, сидела девушка, сложив маленькие руки на бёдрах. Он видел лишь убранные, чёрные волосы, собранные на голове и заколотые длинными деревянными спицами. Она была в шёлковом кимоно, на котором были изображены танцующие журавли, с завязанным в необычный бант на спине поясом.
Рейнгхард осмотрелся, привыкнув к полумраку, не торопясь снял с себя тяжёлый плащ- пальто и фуражку. Девушка подняла руку, в которой был маленький колокольчик и, прозвонив в него два раза, подняла лицо, посмотрев в глаза капитана. И тут она улыбнулась. Нет, она не затмевала Солнце, не сражала на повал, она улыбнулась так, как не улыбалась никогда в своей мало-мальски повзрослевшей жизни. Это была улыбка от состояния огромного счастья как будто при виде родного человека, самого ожидаемого и желанного близкого и нет в мире никого роднее и ближе. В какие-то секунды она благодарила провидение, предоставившее ей возможность видеть этого человека, находиться в непосредственной близости от него, дышать одним воздухом или не дышать вовсе. Мгновения душевного ликования в один миг сменил стыд за свои переживания, и она закрыла лицо руками лишь бы скрыть своё состояние, объяснить которое было невозможно. Состояние Тай-Тикки можно было сравнить с восторгом ребёнка, подростка или взрослого человека, который вдруг, после долгой разлуки с родителями, близкими или любимыми, выхватывает глазами из общей толпы это, одно единственное лицо и весь остальной мир с его суетой уже не имеет значения. Собственно, исчезают любые препятствия, как техногенные, так и природные. Испытывая непреодолимое желание достичь расстояния вытянутой руки, и хотя бы прикоснуться друг с другом.
Рейнгхард инстинктивно облизал вмиг пересохшие губы. Перед ним был совершенный подросток, японская девочка с красивыми грустными глазами и ангельским смуглым личиком с лёгкими следами белил. Приложив руку к груди, она произнесла на японском языке, стыдливо опустив голову:
– Господин, моё имя Тай-Тикки, – ещё раз плавно хлопнув себя по груди, она вновь произнесла, – Тай-Тикки.
Постояв немного, Рейнгхард кивнул головой подумав:
– Тай-Тикки, очевидно это её имя.
Потом обратившись к ней, произнёс, давая понять, что ему известно то, что она сказала:
– Да, да…, я тебя понимаю, Тай-Тикки…. Ты Тай-Тикки.
Девушка закивала головой, и налив из низкого глиняного сосуда в пиалу какой-то напиток протянула его капитану всё так же не поднимая головы. Помедлив, он принял пиалу, слегка коснувшись её руки. Она опять взглянула на него.
– М-м…, – произнесла она, плавно взмахивая вверх руками, показывая, что ему надо выпить налитый напиток.
Рейнгхард втянул носом запах дымящейся жидкости и сделал несколько глотков. Это было что- то вроде чая, крепко настоянного на душистых травах. Она улыбнулась, приняв обратно посуду, и тут же опустила глаза, кивнув в ответ головой и отведя руку, указала ему на кресло, рядом с которым располагалась и она, приглашая присесть. Он, было, двинулся к креслу, но вдруг замер на полушаге и отрицательно замотал головой, при этом очертив в воздухе полукруг как знак отказа предложения девушки. Испуг появился в её глазах.
Она быстро зашептала:
– Но почему, господин? Почему? Я вам не нравлюсь? Я умею доставить удовольствие мужчине. Прошу вас! Вы, несомненно, должны верить мне, мой добрый господин.
Рейнгхард продолжал стоять, не двигаясь с места, абсолютно не понимая, о чём говорит эта маленькая японка, не сводя глаз с её лица, на котором мгновенно изобразился ужас, очевидно, из-за его отказа. Он развернулся и зашёл за ширму, чтобы снять с себя форму. И тут же опять услышал звук колокольчика. Оглянувшись, капитан увидел маленькую ручку японки, протягивающую ему сложенный халат. Сняв форму, Рейнгхард осмотрел себя и решил, что халат пригодился бы ему сейчас в самый раз. Стоя в подштанниках и нательной рубахе, он был несколько недоволен своим внешним видом, тем более что во флигеле была женщина. Дым от горящих свечей какими-то чудесными облаками обволакивал сознание Рейнгхарда, кратковременно унося его из действительности. Меняя одежду, он иногда замирал, впадая в необъяснимое состояние ступора. Сознание уже не являло ему поход лодки, разговор с атташе и дипломатом, да и вообще все те многочисленные события с начала войны, представая каким-то чистым листом, как будто не было ничего в жизни тридцатидвухлетнего мужчины, ни войны, ни семьи, ни друзей. Не было восторга от морских побед и печали от смерти боевых товарищей. И даже образ Гитлера был где-то далеко, на уровне цивилизации племени Майя. Сейчас не было ничего, кроме звука колокольчиков на крыльце, ветра и всё тех же деревьев. И море, грохот накатывающихся на берег волн слышались ему необычайно громко. А ещё звук маленького колокольчика в руках Тай-Тикки. Ему показалось, что мир стал другим, тихим, спокойным, умиротворённым. До слуха капитана донеслось едва слышное пение. Женский голос как будто манил к себе. Он стоял не шевелясь, прикрыв глаза, задержав дыхание, боясь, что от любого его действия голос может прекратиться и совсем исчезнуть. Сознание, очертив какой-то невероятный вираж, вернуло его в реальность, и он открыл глаза. Состояние похожее на сильнейший шторм, когда корабль полностью погружается под воду обрушивающейся волны, и нет как будто ничего, но потом вновь оказывающийся на поверхности лишь затем, чтобы через какое-то время снова принять следующий удар. Перед ним была Тай-Тикки, продолжая петь что-то непонятное. Он, не отрываясь смотрел на неё. Она улыбнулась, и, прекратив пение, произнесла на ужасно ломаном немецком, делая плавные пассы руками, показывая на дверь ванной комнаты страстно увлекая туда:
– Нада хади.
Она повернулась и, держа голову в пол оборота, не переставая увлекать его руками, двинулась вперёд. Как заворожённый, абсолютно не пытаясь сопротивляться, Рейнгхард двинулся за ней, и вскоре оказался завернутым в простыню и погружённым в наполненную горячей водой огромную ванну, среди плавающих лепестков каких-то цветов. Её пение возобновилось, и она осторожно, приблизившись сзади, с большой нежностью взяла его голову и опустила на что-то мягкое. Её руки стали массировать виски и надбровные дуги, потом переместились на лоб, потом мочки ушей, опять виски и шея. Ему показалось, что откуда-то издалека он услышал свой стон от бесконечного удовольствия и тут же ощутил, что кто-то невидимый, но присутствующий здесь поднёс к его губам маленькую глиняную пиалу. Не открывая глаз, он сделал глоток. Этот был вкус прежнего неизвестного напитка, и он вновь приложился к пиале. Казалось, что ощущение тумана в голове распространилось теперь по всему телу, и не было никакой возможности подчинить себе какую-нибудь часть тела, чтобы приказать ей совершить движение. Очень осторожно она переместила его руки на края ванны. Какая-то прохладная субстанция с запахом растения покрыла его грудь и нежными прикосновениями, руки женщины стали растирать это нечто по груди и далее вниз по телу, погружённому в воду, скользя по животу достигая таза и бёдер.
От этих волнующих прикосновений он вздрогнул и тут же услышал нежный голос, пропевший полушёпотом:
– Тсс…. Хади не нада.
Его тело растирало что-то похожее на мочалку, втирая в кожу растительную жидкость. Он попробовал открыть глаза, но лёгкая пелена застилала его взгляд, веки были тяжёлыми и не позволяли ясно рассмотреть происходившее. Но он увидел женщину, стоявшую теперь у другого конца ванны, которая держала в руках белый кувшин, наливая из него в воду что-то похожее на молоко. Это горячее буквально обволокло его тело, и он опять застонал от удовольствия, закрыв глаза.
– Десять метров…, пятнадцать…, двадцать…, лодка погружается, господин капитан…, – звучало где-то очень далеко, словно сквозь ватную завесу, – Погружаемся, погружаемся…, так…, очень хорошо…, отлично….
Осторожно поставив фарфоровый кувшин на пол, Тай-Тикки пододвинула столик с питьём и, оглядевшись, быстро скинула с себя кимоно, оставшись обнажённой. Стараясь не потревожить Рейнгхарда, она погрузилась в ванну. Подождав немного, девушка стала массировать его ногу, разминая пальцы, скользя по ступне своими маленькими, почти детскими ручками, надавливая на точки известные ей одной. Она действительно знала своё ремесло. Закончив массаж, внимательно наблюдая за ним, её маленькие ножки заскользили по его ногам, достигнув паха, а затем вверх по животу до груди и снова вниз и опять вверх.
Кто был знаком с Тай-Тикки, увидев её, совершенно не узнал бы сейчас эту девушку. С каким-то уж фанатичным рвением она предавалась своему искусству, можно сказать, что совершенно искренне отдавалась она этому незнакомому мужчине. Казалось, в последние два часа её душа уже не принадлежала ей. Сейчас, эта молодая женщина двадцати одного года, безнадёжно влюблялась, испытывая чувства до этого абсолютно ей незнакомые. В какие-то секунды, даже теряя самообладание. Мужчины, которые встречались в её короткой жизни, представлялись ей исключительно пользователями, и она покорно ублажала их в угоду своим хозяевам, продававшим её достаточно задорого. Она была одной из немногих девушек борделя, которую запрещалось бить в наказание за плохо выполненную работу, или по жалобе клиента. Тем более, что в отношении её не существовало такого понятия как «плохо выполненная работа», даже тогда, когда какой-нибудь богатый заказчик с жиденькими усиками, грубо обращался с ней, пыхтя и хрюкая от удовольствия, подминая под свои жирные или дряблые старческие телеса и терзая это молодое и нежно- прекрасное покорное, словно выточенное умелым мастером маленькое тело с упругой грудью.
Но Рейнгхард…, этот представший перед ней хмурый и уставший человек был совершенно другим случаем, внезапно возникшим в её беспросветной жизни. Без всяких сомнений можно взять на себя смелость и объявить её в этот вечер счастливой. Искренность в голосе и самое главное, можно сказать, как удивительно ожили её глаза, выражавшие до этого безумную тоску и рабскую покорность. Чувства, которые теперь она испытывала к Рейнгхарду взывали её к стыду, но то, для чего она оказалась во флигеле корветтен- капитана заставляло покорно выполнять свою работу. И пока это обстоятельство было сильней её женских переживаний, с которыми никто, никогда не считался, извлекая из этой женщины исключительно денежную и физическую выгоду, щедро оплачиваемую клиентами, иногда даже с потухшими возможностями. В таких случаях Тай-Тикки творила чудеса, ненадолго возвращая этих мужчин к жизни в отношениях с женщиной.
Его рука, лежавшая на краю ванны, соскользнула и с шумом опустилась в воду. Рейнгхард очнулся и насколько мог, осмотрелся, увидев перед собой обнажённую девушку и её маленькие ножки у себя на груди. Его сознание было окутано плотным облаком дурмана. Одной рукой он дотронулся до её ноги и осторожно провёл по ней рукой. Она вздрогнула, но не отстранилась, а даже наоборот несколько приблизилась к капитану. Смешно перебирая маленькими пальчиками, её ступня заскользила по его груди к лицу. Он немного сжал её своей рукой и, придвинув ещё ближе, крепко прижался губами к маленькой, почти детской ступне, закрыв глаза. Она издала тихий стон, закинув голову назад. Её вторая нога скользнула вниз и упёрлась в низ живота, но, кажется, он этого даже не заметил. Прошло несколько минут, после чего она почувствовала, что крепость его рук несколько ослабла, и осторожно высвободилась из его руки. Он не шевелился. Осторожно повернув рычажок переключения способа подачи воды через боковые патрубки у дна, она открыла кран, и ванна стала наполняться горячей водой. Тай-Тикки приблизилась и, взяв со столика маленькое полотенце, протёрла его виски и лоб, на которых выступили капельки пота. Проведя рукой по его волосам, она прижала его голову к своей маленькой груди.
– М-м…. Саша, – с шумом выдохнул он, произнеся непонятное для неё слово.
– Да, мой господин, да…, Сася, Сася, я понимаю, – страстно зашептала она, одной рукой прижимая его к себе ещё сильней, а другой, гладя по лицу, решив, что произнесённое слово «Саша» это наверно его имя или нечто такое имеющее прямое отношение к этому мужчине.
Он не ответил.
– Да, да, Сася, Сася. Господин доволен мной, доволен Тай-Тикки.
Его руки заскользили по её бокам, выгнутой спине, ягодицам и бёдрам иногда набирая в ладони горячую воду и покрывая ею тело женщины. Пересохшим от волнения горлом она издала глухой хрип. От прикосновений её тело вздрагивало, словно от электрических разрядов заставляя мышцы судорожно сокращаться. То, что происходило с ней сейчас, нельзя было назвать работой, это была безумная страсть, возникшая стремительно, буквально из ниоткуда, абсолютно неожиданно, застав её врасплох. И сопротивляться она была уже не в силах.
– Сася, Сася! – она всё крепче прижималась своим телом к его лицу и кажется, уже плохо контролировала свои действия.
Сделав несколько движений, она явно ощутила его внутри себя и с каждым движением молодое, упругое тело сотрясала сильная судорога, от чего она несознательно крепко сжимала своими ногами тело Рейнгхарда. От ритмичных движений тел вода из ванны стала выплёскиваться, заливая пол. А уже через несколько секунд разум Тай-Тикки помутился и из груди вырвался громкий стон. Женщину охватил невообразимый жар от чувств, которые ей не были известны до этого вечера, и она до такой силы сжала шею капитана, что Рейнгхард буквально захрипел от нехватки воздуха, но, кажется, что он совершенно не заметил этого или не обратил внимания.
– Сася…, Сася…! Вот…, вот оно, вот оно счастье быть женщиной! Мой господин, мой господин, я сейчас сойду с ума!
– Если бы так могло произойти, если бы ты только пожелал и смог забрать меня к себе, забрать меня с собой. Всё что мне нужно, это лишь немного еды и циновка, постелить на пол, чтобы только быть рядом с тобой, чтобы служить только тебе. Ты оценишь мою покорность, и я не доставлю тебе хоть сколько-нибудь хлопот. Мой добрый господин, если бы ты только знал, что значит моя жизнь, как я живу, чем же прогневала я небеса, а теперь, чтобы ни произошло и ты, вдруг отвергнешь меня, я больше туда не вернусь. Более ни одному мужчине я не позволю прикоснуться к себе, разве что, если только после того, как убью себя. Мой господин, Сася, мой господин, забери меня к себе. Спаси меня. Господи, смогу ли я хотя бы надеяться на это, разреши мне хотя бы говорить об этом, хотя бы подумать об этом, разреши мне немного побыть счастливой, мой добрый господин.
Её глаза, словно две черные маслины были полны слёз, что крупными бусинами падали на волосы и лицо капитана, сдерживать которые, она была уже не в силах. Всё, что говорила Тай-Тикки, для Рейнгхарда слышалось лишь скоротечным набором звуков непонятного чужого языка.
– Сася…, Сася, – не переставая, произносила она, и голос куда-то всё отдалялся и отдалялся, становился тише, обрастая продолжительным эхом.
***
Ослепительный луч солнца ударил в глаза Рейнгхарда. Он отчётливо слышал привычный, каждому городскому человеку шум улицы большого города. Его слух улавливал движение машин, многочисленные шаги пешеходов, звонки трамваев, хлопанье дверей, голоса и смех людей, свистки регулировщиков и крики продавцов газет, рекламирующих свой товар кратким пересказом последних новостей. И вот среди всего этого, до него донёсся отчётливый голос человека, располагавшегося в непосредственной близости:
– Скажи мне, дорогой Отто, ты считаешь, что она счастлива? – спросил Генрих Браумбергер, однокурсник Рейнгхарда и давний друг ещё со школы в Шлезвиге.
– А…? Что? – протирая глаза, спросил Рейнгхард, удивлённо уставившись на своего друга, взявшегося невесть откуда.
Генрих протянул ему белоснежный платок:
– Вот…, возьми мой платок. Очевидно, что тебе в глаз попала соринка или песок. Ненужно тереть руками.
Рейнгхард осмотрелся. Взгляд остановился на его жене Саше, которая с непередаваемым восторгом обсуждала что-то, держа в руках кучу национальных флажков и каких-то листовок, стоя в окружении многочисленных молодых женщин и юношей и явно имея лидирующее превосходство среди собравшихся молодых людей. Браумбергер и Рейнгхард сидели в летнем кафе, наслаждаясь свежим пивом в тот летний жаркий день. Повод провести время был как никогда важный. В одном квартале от кафе находилась швейная мастерская, где, дожидаясь своих владельцев, на вешалках висели два новеньких кителя офицеров Кригсмарин, с первыми боевыми наградами и опознавательными знаками выпускников школы, где готовили подводников для германского флота возрождённой Германии Адольфа Гитлера. Он сделал глоток и посмотрел на Генриха.
– Мне кажется…, кажется, что да…, она счастлива, – ответил Отто не совсем уверенно, – Она молода, есть семья…. Чего же ещё нужно женщине?
– Отто, Отто, дорогой мой друг, ты идеализируешь ситуацию. Да не семья тут главное…, неужели ты не видишь? Фюрер…, она живёт и дышит им, как и все остальные.
– Прекрати, Генрих, – оборвал своего друга Рейнгхард, сжав руки в кулаки до белых костяшек, – Я ничего не хочу слышать. Мы только что получили назначения, теперь в наших руках судьбы людей. Пусть не самые лучшие, но всё же, подводные лодки, грозное оружие и доверие, чем я так дорожу. Наша карьера успешно развивается, и нет ничего глупее, чем подобными рассуждениями о политике вбить кол в свою карьеру и жизнь.
Оба мужчины замолчали. Вскоре к группе, где была Саша подошла такая же молодая женщина и, выдернув её из толпы, о чём-то прошептала ей на ухо, от чего они залились смехом и, повернувшись к мужчинам в кафе, стали махать им руками. Второй женщиной была Инга Браумбергер. Отто и Генрих улыбнулись и помахали женщинам в ответ.
Положив в папку с меню деньги за посещение кафе, Рейнгхард обратился к своему другу, кивнув в сторону Саши и Инги:
– Значит фюрер…? Ну…, – он указал рукой на женщин, – Нет, дорогой Генрих…, фюрер тут вовсе не причём. Пошли. Нам назначено.
Уже через полчаса в огромных зеркалах швейной мастерской отражались двое молодых мужчин одетых в форму офицеров подводного флота, которые с удовольствием осматривали себя и без сомнения были очень довольны. Портной бесшумно приблизился к ним, стараясь не помешать любоваться, и когда на него обратили внимание, с небольшим поклоном, протянул две новенькие фуражки с белым верхом, какие носили лишь капитаны субмарин. И Отто, и Генрих с наслаждением приняли фуражки и, не сговариваясь, одновременно одели их, рассмеявшись от такого однообразного действия. Но вскоре улыбки сошли с их лиц и теперь они были серьёзны и вновь, не отрываясь, смотрели на свои отражения. Не отводя глаз, Рейнгхард обратился к своему товарищу:
– И снова фюрер…? Нет, дорогой друг…. Не с фюрером делят постель наши женщины и не от фюрера рожают нам детей. Ну, ты только посмотри…. Причём тут фюрер? – он указал рукой на отражение в зеркале.
Казалось, что Браумбергер его не слышал.
Постояв немного, он произнёс:
– Нас не должны убить. Он знает, что делает…, надеюсь, что знает, – потом всё-таки повернулся к Рейнгхарду и добавил, – Пошли, нас ждут наши жёны, а то и правда, да мало ли что….
Рейнгхард улыбнулся на шутку, тем не менее, огляделся, убедившись, что они одни. Ещё немного посмотрев на работу портного, Браумбергер сказал:
– Ты вот что, пожалуй, иди, а я задержусь тут ещё немного, расплачусь и догоню вас. Надо отметить это событие. К тому же столик на четыре персоны уже заказан в «Ретиро синьора Баллерей Рестаурант» (Ресторан «Уединение у синьоры Баллерей»), рекомендую, очень даже приличное и тихое место без этой джазовой пошлятины. В общем, идите туда, а я присоединюсь к вам позже.
Генрих подошёл к окну и махнул стоявшим женщинам рукой, давая понять, что ждать его не стоит и они, в свою очередь, показав, что поняли его, закивали головами и направились по улице, в сторону ресторана как было условлено. Переодевшись в гражданский костюм, Рейнгхард вышел из мастерской портного, держа в руках свёрток с формой, и направился вслед за женщинами, с каждым разом прибавляя шаг. Но несмотря на то, что Саша и Инга, двигались, медленно, словно прогуливались, беседуя о чём-то, догнать их не было, никакой возможности. Рейнгхард пустился бегом, не понимая, как такое вообще возможно.
– Саша, Инга…! Да подождите же…. Фрау Рауваль – Рейнгхард…! Саша! – почти задыхаясь, крикнул он что есть силы, взмахнув руками в бессилии.
Достигнув перекрёстка, он оказался на проезжей части и тут улицу заполнил громкий автомобильный сигнал, издаваемый водителем огромного военного грузовика, внезапно появившегося из-за поворота изогнутой улицы чуть не сбив Рейнгхарда. Потом скрип тормозов и грузовик замер в сантиметре от Отто. И водитель, и солдаты что-то громко кричали ему и…
И тут он проснулся.
Открыв глаза, капитан огляделся. Улица, грузовик, Саша…, всё исчезло так, словно и не было ни чего. Опять всё та же маленькая комната гостевого флигеля, опять колокольчики и чьи-то руки, покоившиеся на его голове. До последнего момента его голова лежала на голых бёдрах женщины, которая сидела без движения уже почти около четырёх часов сна Рейнгхарда. Она обхватила его голову и стала гладить по волосам, затем осторожно вновь опустила её на свои колени.
– Это сон…, – подумал Рейнгхард, – И эта японка…, эта маленькая женщина, как её…? Я совершенно не помню её имени.
Он посмотрел на женщину. В свою очередь она улыбнулась, и, видя некоторое замешательство мужчины, осторожно приложив руку к груди, произнесла:
– Тай-Тикки, мой добрый господин.
Отто кивнул головой и лёг, уткнувшись в её колени не без удовольствия вдыхая запах кожи. Он обнял её за бёдра, от чего она негромко охнула и откинула голову, изогнувшись телом назад, закрыв от наслаждения глаза, и тут же схватила своими маленькими ладошками за руки Рейнгхарда, давая понять, что она в его власти, и он волен распоряжаться ею на своё усмотрение. Волна возбуждения прокатилась по его телу. С головы и далее, её маленькие руки скользнули вниз, достигнув живота. И тут внезапно раздался звонок телефона, до этого молчавший и вообще не подававший ни каких признаков жизни. Тай-Тикки закрыла лицо руками, и плечи её затряслись от беззвучного плача. Рейнгхард поднялся с тахты, обернувшись большим полотенцем и, подойдя к столику, поднял трубку.
– Господин корветтен – капитан, вас беспокоит адъютант военного атташе….
– Да, Вальтер, я узнал тебя, – произнёс Рейнгхард не дав закончить адъютанту представиться.
– Спасибо, господин корветтен- капитан, это приятно, когда узнают голос….
– Ну, так я слушаю вас, – уже в нетерпении произнёс Рейнгхард, не очень-то приветствовавший все эти «придворные» церемонии.
– Да, конечно…, простите, – опять послышалось в трубке, – Я имею сообщить, что вам надлежит прибыть в известную вам резиденцию, по очень срочному делу. Сообщите своему гостю…, хм…, простите, гостье, что ей нужно немедленно удалиться, её ждут. Будьте спокойны, она может появиться в любой момент, когда вы пожелаете. В вашем распоряжении полчаса. Это всё.
Рейнгхард отвёл трубку от уха, прикрыв микрофон ладонью, и посмотрел на женщину. Она всё ещё была на тахте, только теперь лежала, уткнувшись лицом в его халат, подогнув под себя ноги.
Он вновь поднёс трубку и сказал:
