скачать книгу бесплатно
– Даниель!
Гюдбранн вскочил на ноги и подполз к брустверу. Даниель лежал на спине. Под головой у него была пулеметная лента, на лице – русская ушанка. Снег был обрызган кровью и бренди. Гюдбранн осторожно поднял шапку. Даниель широко открытыми глазами смотрел в звездное небо. А посредине лба зияла большая черная дыра. Гюдбранн продолжал ощущать тот сладковатый металлический вкус во рту и почувствовал, что его тошнит.
– Даниель, – только и прошептал он пересохшими губами.
Гюдбранн подумал, что Даниель похож теперь на мальчишку, который собрался лепить снеговика, но вдруг лег и заснул в снегу. Всхлипнув, Гюдбранн кинулся к сирене и завертел ручку. И в небо, где гасли вспышки, понесся пронзительный, жалобный вой.
«Так не должно было случиться», – вот и все, что думал Гюдбранн в эту минуту.
Ууууууу-ууууууу!..
Прибежали Эдвард и остальные и встали за его спиной. Кто-то прокричал его имя, но Гюдбранн не слышал, он лишь крутил и крутил ручку. Наконец Эдвард подошел и схватился за нее. Гюдбранн разжал руку и, не оборачиваясь, продолжал стоять и смотреть на край окопа и небо над ним, а на щеках у него замерзали слезы. Вой сирены становился все тише и тише.
– Так не должно было случиться, – прошептал он.
Эпизод 11
Окрестности Ленинграда, 1 января 1943 года
Когда Даниеля оттаскивали, его лицо уже успело покрыться инеем: под носом, в уголках глаз и рта. Иногда убитых просто оставляли на морозе, чтобы они окоченели – так было проще их уносить. Но Даниель лежал поперек дороги, мешая тому, кто должен был сменить пулеметный расчет. Поэтому двое солдат оттащили его в сторону и положили на два пустых ящика из-под боеприпасов, отложенных для костра. Халлгрим Дале повязал мешок ему на голову, чтобы не видеть маску смерти с этой ужасной улыбкой. Эдвард уже связался с теми, кто занимался братскими могилами на участке «Север», и объяснил, где лежит Даниель. Ему обещали этой же ночью прислать двух солдат похоронной команды. По приказу командира отделения больной Синдре покинул постель, чтобы остаток смены дежурить вместе с Гюдбранном. И перво-наперво им нужно было очистить испачканный пулемет.
– Кёльн разбомбили в порошок, – сказал Синдре.
Они лежали бок о бок на краю окопа, в узкой яме, откуда им было хорошо видно ничейную полосу. Гюдбранн вдруг осознал, до чего ему неприятно находиться так близко к Синдре.
– И Сталинград – к чертям, – продолжал Синдре.
От холода Гюдбранн ничего не чувствовал: его голова и тело стали будто ватными, все происходящее вокруг уже не имело к нему никакого отношения. Единственное, что еще регистрировало сознание, – это обжигающий руки заледенелый металл и то, что пальцы никак не хотят слушаться. Он попробовал снова. Рядом на снегу, на шерстяном одеяле, уже лежали ложа и спусковой механизм пулемета, а вот с затвором было хуже. В Зеннхайме их учили брать друг у друга детали пулемета и собирать их с завязанными глазами. В Зеннхайме, в прекрасном, теплом немецком Эльзасе. Теперь все было не так, и он не чувствовал, что делают его пальцы.
– Ты слышишь? – говорил Синдре. – Русские придут и убьют нас. Как они убили Гюдесона.
Гюдбранн помнил немца, капитана вермахта, которого очень позабавил Синдре, когда сказал ему, что родом из далекого хутора под названием Тотен.
– Toten? Wieim Totenreich?[9 - Тотен? Вроде царства мертвых? (нем.) «Toten» – начальная часть немецких слов, означающая «мертвец, покойник». (Прим. перев.)] – смеялся капитан.
Наконец крышка затвора подалась.
– Черт! – Голос Гюдбранна дрожал. – Здесь везде кровь, от нее тут все намертво смерзлось!
Он снял рукавицы, взял масленку с ружейным маслом и прижал ее к затвору. Из-за холода желтоватая жидкость стала вязкой и густой, но он знал, что маслом можно растворить кровь. Он закапывал его себе в ухо, когда у него бывал отит.
Синдре вдруг прислонился к Гюдбранну и начал ковыряться ногтем в патроне.
– Вот те на! – Он посмотрел на Гюдбранна и оскалил свои гнилые зубы. Его бледное небритое лицо было так близко, что Гюдбранн почувствовал отвратительный гнилостный запах, впрочем, все они здесь так пахнут. Синдре поднес палец к лицу. – Кто бы мог подумать, что у этого Даниеля столько мозгов, а?
Гюдбранн отвернулся.
Синдре с интересом рассматривал кончик пальца:
– Но он их не особо использовал. А то бы той ночью он не вернулся назад с ничейной полосы. Я слышал, вы хотели дать деру. Ну да, вы же были это… хорошими друзьями.
Сначала Гюдбранн не расслышал: слова будто доносились издалека. Но, когда их отзвуки достигли его, он внезапно ощутил, как по телу снова разливается тепло.
– Немцы и не думают дать нам отступить, – продолжал Синдре. – Мы здесь все передохнем, все до последнего черта. Нет, вам надо было драпать. Большевики, по крайней мере, обошлись бы не так, как Гитлер, с такими парнями, как ты и Даниель. В смысле, с такими хорошими друзьями.
Гюдбранн не отвечал. Тепло уже достигло кончиков пальцев.
– Мы решили удрать туда этой ночью, – сказал Синдре. – Халлгрим Дале и я. Пока не поздно.
Он извернулся в снегу и посмотрел на Гюдбранна.
– Чего ты боишься, Юхансен? – сказал он и снова оскалился. – На кой, по-твоему, мы сказались больными?
Гюдбранн сжал пальцы ног в сапогах. Теперь он их уже практически чувствовал. Стало тепло и хорошо. Но вместе с этим ощущалось еще кое-что.
– Ты с нами, Юхансен? – спросил Синдре.
Вши! Да, ему стало тепло, но он не чувствовал вшей! Прекратился даже свист ветра под каской.
– Так это ты распускал те слухи, – сказал Гюдбранн.
– Чего? Какие еще слухи?
– Мы с Даниелем говорили о том, чтобы уехать в Америку, а не бежать к русским. И не сейчас, а когда война закончится.
Синдре пожал плечами, посмотрел на часы и поднялся на колени.
– Попробуй только, я пристрелю тебя, – сказал Гюдбранн.
– Из чего? – спросил Синдре и кивнул на детали пулемета, разложенные на одеяле.
Их винтовки были в укрытии, и они оба прекрасно понимали, что, прежде чем Гюдбранн успеет сбегать туда и обратно, Синдре будет уже далеко.
– Оставайся тут, Юхансен, и подыхай, если охота. Передавай привет Дале и скажи, что пришла его очередь.
Гюдбранн сунул руку под куртку и достал штык. Свет луны сверкнул на потускневшем стальном лезвии. Синдре покачал головой:
– Парни вроде вас с Гюдесоном – фантазеры. Убери нож, пойдем лучше со мной. Сейчас русским по озеру подвезут провизию. Свежее мясо.
– Я не предатель, – ответил Гюдбранн.
Синдре встал.
– Если ты попытаешься заколоть меня штыком, голландцы на посту прослушивания услышат нас и поднимут тревогу. Подумай башкой. Кому из нас они скорее поверят, что он пытался предотвратить побег другого? Тебе, о ком уже ходят слухи, что ты намылился удрать, или мне, члену партии?
– Сядь обратно, Синдре Фёуке.
Синдре рассмеялся:
– Дрянной из тебя убийца, Гюдбранн. Ну, я побежал. Дай отбежать метров на пятьдесят, а уж потом поднимай тревогу, и всем будет хорошо.
Они посмотрели друг на друга. Между ними начали падать пушистые хлопья снега. Синдре ухмыльнулся:
– Снегопад и лунный свет одновременно – редкое зрелище, а?
Эпизод 12
Окрестности Ленинграда, 2 января 1943 года
Окоп, в котором стояли четыре человека, находился в двух километрах севернее их участка фронта, как раз там, где траншея поворачивала назад и почти делала петлю. Человек с капитанскими знаками различия стоял перед Гюдбранном, переминаясь с ноги на ногу. Был снегопад, и на фуражке у капитана уже лежал приличный слой снега. Эдвард Мускен стоял рядом с капитаном и смотрел на Гюдбранна одним широко открытым глазом, другой опять был наполовину прикрыт.
– So, – сказал капитан. – Er ist hin?ber zu den Russen geflohen?[10 - Итак, значит, он бежал на ту сторону к русским? (нем.)]
– Ja[11 - Да (нем.).], – повторил Гюдбранн.
– Warum?[12 - Почему? (нем.)]
– Das weiss ich nicht[13 - Я не знаю (нем.).].
Капитан посмотрел в небо, цыкнул зубами и топнул ногой. Потом кивнул Эдварду и, буркнув что-то роттенфюреру, немецкому ефрейтору, бывшему при нем, попрощался. Снег захрустел у них под ногами.
– Вот так вот, – сказал Эдвард. Он по-прежнему смотрел на Гюдбранна.
– Да-а, – протянул Гюдбранн.
– Расследовать тут особо нечего.
– Да уж.
– Но кто бы мог подумать! – Его открытый глаз продолжал пристально и неподвижно смотреть на Гюдбранна.
– Тут постоянно дезертируют, – сказал Гюдбранн. – Если бы они расследовали каждый случай…
– Я говорю, кто бы мог подумать такое о Синдре! О том, что он выкинет что-нибудь подобное.
– Нет, но ты же видишь, – сказал Гюдбранн.
– Да, не слишком замысловато. Вот так встал и убежал.
– Конечно.
– Потом, с пулеметом промашка вышла. – Голос Эдварда был полон холодной насмешки.
– Да.
– И ты даже не смог докричаться до голландцев.
– Я кричал, но было уже слишком поздно. Было темно.
– Была луна, – сказал Эдвард.
Они посмотрели друг на друга.
– Знаешь, что я думаю? – спросил Эдвард.
– Нет.
– Нет, знаешь, по тебе же видать. За что, Гюдбранн?
– Я не убивал его, – взгляд Гюдбранна был прикован к огромному глазу Эдварда. – Я пытался отговорить его. Но он даже слушать меня не стал. Просто убежал. Что я мог поделать?
Они стояли, наклонившись друг к другу, тяжело дыша, и пар от их дыхания тут же уносил ветер.
– Я помню, когда в последний раз ты так выглядел, Гюдбранн. Той ночью, когда ты убил того русского у нас в блиндаже.
Гюдбранн пожал плечами. Эдвард положил ему на плечо руку в обледеневшей рукавице:
– Послушай. Синдре не был хорошим солдатом. Пожалуй, даже хорошим человеком. Но мы-то приличные люди, нам надо пытаться при всем при этом соблюдать какие-то нормы и ценности, понимаешь?
– Теперь мне можно идти?
Эдвард посмотрел на Гюдбранна. Слухи о том, что Гитлер одерживает победу далеко не на всех направлениях, стали доходить и сюда. Соответственно, увеличилось и число норвежских добровольцев, и на смену Даниелю и Синдре пришли двое мальчишек из Тюнсета. Все время новые, молодые лица. Кто-то запоминался, кого-то быстро забывали, когда он погибал. Даниеля Эдвард запомнит, он знал это наверняка. Точно так же, как и то, что очень скоро лицо Синдре сотрется из его памяти. Сотрется…. Через несколько дней Эдварду-младшему исполнится два годика… Эту мысль он не стал додумывать.
– Да, ступай, – ответил он. – И береги голову.
– Конечно, – сказал Гюдбранн. – Даже спину согну.
– Помнишь, как говорил Даниель? – спросил Эдвард со странной улыбкой. – Если мы будем тут ходить согнувшись, то вернемся в Норвегию горбатыми.
Вдали раздался трескучий хохот пулемета.
Эпизод 13
Окрестности Ленинграда, 3 января 1943 года
Гюдбранн внезапно проснулся. В темноте он несколько раз сморгнул, но увидел лишь очертания досок кровати над собой. Пахло сырым деревом и землей. Он что, опять кричал во сне? Другие парни говорили, что больше не просыпаются от его криков. Он лежал, чувствуя, как постепенно успокаивается пульс. Он почесал бок: вши, наверное, никогда не спят!
Его разбудил тот же самый сон: он и сейчас еще чувствовал лапы на груди, видел в темноте желтые глаза, белые зубы хищника, с которых стекали кровь и слюна. И слышал, как кто-то тяжело дышит, будто перепуганный насмерть. Кто – он или зверь? Такой уж был этот сон: он спал, каждый раз просыпался и не мог пошевелиться. Зверь уже готовился перегрызть ему глотку, когда треск пулемета снаружи разбудил его, и он успел лишь увидеть, как зверь поднялся с одеяла и отпрыгнул к земляной стене блиндажа, но пули разорвали его в клочья. И он осел на пол, превратившись в кровавую, бесформенную, меховую массу. Хорек. А в дверной проем вошел человек: он шагнул из темноты в тонкую полоску лунного света, настолько тонкую, что она освещала лишь половину его лица. Но нынешней ночью в этом сне что-то изменилось. Дуло винтовки, как всегда, дымилось, человек, как обычно, улыбался, но посреди лба у него зияла огромная, черная воронка. Так что когда он поворачивался к Гюдбранну, сквозь дырку в голове виднелась луна.
Едва Гюдбранн почувствовал, что из открытой двери тянет холодом, он повернул голову и оцепенел, увидев у входа черный силуэт. Неужели он все еще спит? Силуэт шагнул внутрь, но было слишком темно, и Гюдбранн не мог разглядеть, кто это.
Вдруг фигура остановилась.
– Ты не спишь, Гюдбранн? – Голос был громкий и отчетливый. Говорил Эдвард Мускен. С соседних коек послышалось недовольное бормотание. Эдвард подошел вплотную к постели Гюдбранна. – Поднимайся, – сказал он.
Гюдбранн вздохнул:
– У тебя там ошибка в графике. Я только отдежурил. Сейчас должен Дале…
