скачать книгу бесплатно
В общем, Англии, он – несомненно, один из ее лучших капитанов – был не нужен.
Горацио мрачнел: его морская душа требовала сильных ощущений – борьбы со стихией.
Штормы и шквалы остались где-то в прошлом.
Только после пятилетней «сухопутной ссылки» – Нельсон оказался в ней из-за своего излишнего рвения в пользу государственной казны, надоев сильным мира сего (влиятельные адмиралы-казнокрады Дигби и Хьюз свели с ним счеты) – о нем снова вспомнили. Когда надо проливать кровь за родину, то она всегда вспоминает о своих лучших сынах, поскольку именно они приносят искомый результат – победу!
Началось все 14 июля 1789 г. со штурма парижской чернью королевской Бастилии, а затем и гильотинирования нерасторопного французского короля Людовика XVI. А после того как 20 сентября 1792 г. под Вальми профессиональная прусская армия дрогнула в противостоянии с армией революционно настроенных французов-санкюлотников, рвущихся проливать свою кровь за Отечествтво в Опасности, и по словам Гете «началась новая эпоха всемирной истории», Великобритания вступила в войну против революционной Франции.
…Скажем сразу, что французский военно-морской флот после всех революционных передряг выглядел откровенно слабо. А ведь совсем недавно он почти на равных сражался с лучшим в мире британским флотом. Офицеров и адмиралов революционные комиссары отправляли на гильотину по первому доносу. Капитанами кораблей либо назначались те, кто громче всего кричал на митингах и выглядел революционером, либо капитаны торгового флота, но последние не слишком-то рвались воевать, а потому на военные корабли шли «худшие из худших». Корабли управлялись плохо, а качество артиллерийской стрельбы и вовсе было хуже некуда. И это при том, что и раньше британские канониры не имели себе равных. Французские адмиралы де Риона, Де Гландеф, де Флет, Тревенар и де Галю противились неподготовленным выходам в море, но революционные комиссары игнорировали их мнения, отправив этих роялистов либо на гильотину или в тюрьму. Удар, нанесенный французским военным морякам их революционной родиной, был такой силы, что восстановить их былую боеспособность не удастся вплоть до конца наполеоновской эпохи. Тогда как англичане обладали отменно подготовленным составом, как кораблей, так и моряков…
Теперь, когда Англия втянулась в большую общеевропейскую войну, каждый капитан, тем более с большим океанским опытом, снова был на счету. В декабре 1792 г. с папки, в которой лежали многочисленные прошения Нельсона, стряхнули пыль, ему отправили письмо, в котором говорилось, что о его последнем прошении вернуть его на действительную службу доложено лордам-инспекторам адмиралтейства. И уже в январе 1793 г. он назначается командиром 64-пушечного линейного корабля «Агамемнон». Судно считалось далеко не первоклассным, но оно прослужило всего лишь 12 лет и по скорости было одним из лучших во флоте, а быстроту и маневренность Нельсон почитал превыше всего. Тем более что благоволивший к нему лорд Чатем пообещал перевести Горацио на более мощный 74-пушечник, как только это станет возможно. И свое слово сдержал, но Горацио уже подобрал себе устраивающий его экипаж и не захотел выходить в море не со своими людьми.
Так после туч Забвения для 35-летнего Нельсона появилось солнце Удачи. Удачи, которая поведет его в Бессмертие!
«Агамемнон» Нельсона включен во флот его старого знакомца, весьма его привечавшего, лорда Худа, действующий в Средиземноморье и с нашим героем случатся четыре судьбоносных события.
Именно здесь он в первый раз столкнется с Наполеоном Бонапартом при осаде последним Тулона, где роялисты готовились создать в Провансе независимое от революционной Франции Южно-французское королевство. Его «Агамемнон» в составе флота лорда Худа будет безуспешно пытаться деблокировать город, но тогда молодой корсиканец одержит свою первую большую победу. А «Агамемнон» Нельсона получит немало ядер в свой такелаж – «Буона Парте» (так тогда писал имя Наполеона Нельсон) знал толк в расстановке орудийных батарей. (Пройдут годы и Нельсон дважды и с лихвой рассчитается со своим обидчиком: именно он окончательно развеет мечту Наполеона о великой империи!)
Именно здесь в конце 1794 г. в доме британского дипломата сэра Джона Адни в Ливорно Горацио встретит свое очередное увлечение. Ею станет то ли француженка, то ли гречанка необычайной красоты – жизнерадостная каштановая шатенка по имени Аделаида Коррелья, слывшая «оперной певицей». Так что глубокая неприязнь Нельсона к французам не распространялась на их сметливый слабый пол. Нельсон будет искать встреч с красавицей, всякий раз, когда его «Агамемнон» будет заходить в порт Ливорно. Роман с восхитительной Аделаидой будет продолжаться больше года. Для прикрытия своей «преступной связи» с этой исключительно элегантной (истинной, как многие француженки, «шарман») и невероятно чувственной женщиной (большой мастерицей в приведении мужчин в состояние нирваны) из неприятельского стана он придумает историю о «сборе разведывательных данных» с помощью иностранной шпионки, которую во флоте прозвали «кукла Горацио». Мало кто из коллег верил ему, но все старательно закрывали глаза на эту маленькую слабость своего соратника и соплеменника – он так часто влюблялся «по уши» почти в каждую хорошенькую женщину, как только оказывался на суше, ухаживая за ними с какой-то преувеличенной куртуазностью. При этом Нельсон никогда не был бесчестным соблазнителем жен и дочерей своих приятелей, а среди них было немало прехорошеньких. Над ослепительно красивой французской «куклой» его «братья по оружию» и «коллеги по ремеслу» ехидно посмеивались. Эта не обремененная нравственностью восхитительная «горизонталка» (армейской среде их «величали» «легкими кулевринами») и раньше профессионально с огромным успехом занималась «рефлексотерапией» с британскими «морскими волками», впуская их «оголодавшее» Главное Мужское Достоинство (ГМД) в свои «райские врата». Там их «ждали-встречали» разнообразные «повороты-навороты» в виде плотно охватывающих ГМД «массажных манжет» с вакумно-помповым эффектом, доставляющих мужчине не только неземное блаженство, но и «откачивающих» из них с помощью искусного сокращения и расслабления мышц влагалища до последней капли их специфическую мужскую живительную жидкость. Вот и Гораций не отпускал Аделаиду от себя ни на шаг, появляясь с ней везде и всюду. Интересно, что его законная супруга Фанни так никогда и не узнала о шашнях его благоверного с «куколкой» и это при том, что все его сослуживцы отмечали: последнее время Горацио Нельсон «хоть и не был беспринципным соблазнителем жен и дочерей своих товарищей» (извините за повтор!), но «отнюдь не брезговал прекрасным полом если на то представлялся шанс».
Именно здесь ему в одиночном противостоянии удастся на 64-пушечном «Агамемноне» одержать свою первую серьезную морскую победу над 74-пушечным линейным кораблем французов «Саира».
Именно здесь он получает свое самое страшное ранение: он лишится правой руки! Мушкетная пуля раздробила ему кость над локтем и руку пришлось ампутировать. Такова будет его плата за преданность родине и бесстрашие в бою! С тех пор его маленькая исковерканная высохшая фигурка с пустым правым рукавом, согнутым и пристегнутым под грудью, плохо повиновавшимися ему левой рукой и ногой, будут производить тягостное впечатление. Но именно так теперь будет выглядеть главная морская слава Великобритании!
Именно здесь он встречает свою роковую любовь: дочь простого чеширского кузнеца, изумительную голубоглазую красавицу с роскошной гривой темно-каштановых волос, ловкую авантюристку с божественной фигурой и, судя по многочисленным свидетельствам различных и очень по-разному относившихся к Горацио людей (адмирал Джервис, вице-адмирал Кейт, капитан Джеймс Сомарец, капитан Трубридж и др.),… отвратительным характером Эми Лайон (Харт), более известную как леди Эмма Гамильтон – жену престарелого английского посла в Неаполе.
Судьба ее столь необычна, что даже если бы на ее пути не встретился прославленный моряк Горацио Нельсон, ее имя все равно сохранилось бы в памяти потомков. Ее экранное воплощение знаменитыми актрисами Вивьен Ли и Мишель Мерсье (легендарная «Анжелика» в одноименном французском «сериале») не в полной мере соответствует бытующим в литературе ее описаниям. Уже в юности (чуть ли не с 14 лет?) с легкой руки известнейшей в Лондоне сводницы и «аббатисы» борделя миссис Келли она стала одной из самых востребованных «жриц» в лондонском «Храме Здоровья» популярного в ту пору врача-проходимца Джеймса Грэхема. «Сеанс лечебных процедур» у этой Богини Мужского Здоровья стоил очень дорого и был крайне престижен. Оказавшись меж пленительно-сладостных чресел «певички» Эми Лайон – одной из самых знаменитых чаровниц (как тогда гов`аривали – Гурий-Искусительниц; сейчас сказали бы – Мастериц Большого Секса!) конца XVIII в. – любой мужчина терял голову!
После того как у нее замечательно «подлечился» закадычный друг самого Принца Уэльского капитан британского флота Джон Уиллет-Пэйн, Эмма по его «весомой рекомендации» переселилась в загородное имение богача и мецената Гарри Фезерстонха, где развлекала его высокородных гостей, танцами на столе в обнаженном виде, публично отдаваясь тому, кто предлагал самые большие деньги за «лечебную процедуру». Рассказывали, что после одной из таких процедур пострадала сама… «врачевательница» – она забеременела. Доподлинно истории осталось неизвестно, кто сделал этой 16-летней «служительнице культа» ребенка.
Подобный «реприманд неожиданный» никак не входил в планы ее хозяина и он тут же выставил ее за дверь. Пришлось «жрице» возвращаться в родные пенаты – к бабушке (родители давно померли). Родив дочь (тоже Эмму), «жрица» взяла себе новую фамилию Харт, вернулась в Лондон и там снова приступила к своим обязанностям, но теперь она «лечила» своим непревзойденным искусством одного мужчину! Ей удалось заманить в свои «любовные тенета» (вернее, «райские врата»! ) сына богатейшего человека Англии графа Уорвика (Уорика) – эгоистичного и лицемерного Чарльза Гревилля. Этот прагматичный аристократ не только пользовался ее интимными услугами по полной программе, но, рассчитывая подзаработать на ее прекрасном теле, даже предлагал ее как натурщицу знаменитому в ту пору британскому живописцу Джоржду Ромни, чьи картины всегда были в цене, тем более, на такую вечную тематику, как роскошная «ню».
Но затем затянувшаяся связь с дорогущей проституткой (будем называть «вещи» своими именами), стала утомлять его. И спустя некоторое время Чарльз, собравшись жениться на женщине своего круга, зная весьма бойкий характер своей «пассии», явно рвавшейся «из грязи в князи» и не без оснований опасаясь возможного скандала, ловко передал свою роскошную голубоглазую содержанку, давно запавшему на нее, своему богатому дяде сэру Уильяму Гамильтону – послу Великобритании в Неаполе. Правда, попросив взамен сделать его своим наследником. Родственники ударили по рукам. Поломавшись для приличия некоторое время, 21-летняя «Богиня Секса» Эмма, не будучи сугубо деревенской простушкой, очень во время поняла, что Гамильтон – это ее шанс прорваться наверх, а ее «тактико-технические характеристики» (телесные прелести) со временем «увянут» и «обвиснут» безвозвратно, отдалась старому ценителю женской красоты. Причем, она так «сервировала» саму процедуру, что богатый дядя забывал обо всем на свете. Она так его ублажала, что уже 62-летний (в XVIII в. это уже был весьма преклонный возраст!) старик спустя несколько лет сожительства – 6 сентября 1791 г. – женился на 26-летней чаровнице и Эмма Лайон стала… леди Гамильтон!
Мужская часть высшего лондонского общества с пониманием отнеслась к тому, что старый аристократ узаконил свои отношения с «видавшими виды» «вратами рая» бывшей проститутки, открывавшимися за весомую плату столичному истеблишменту. Такое случалось с мужчинами преклонного возраста всех времен и народов. А вот женская половина лондонского истэблишмента была противоположного мнения о «певичке», поскольку высокородные аристократки никогда ничего не прощают удачливым «уличным девкам», вытащившим «лотерейный билет».
Интересно, что знаменитые люди той эпохи тоже оценили этот неравный брак. Легендарный герой-любовник Джакомо Казанова (в мемуарах которого явно было не менее половины «залив`ного»! ), несомненно, лучше многих других мужчин знавший толк в женщинах и любовной неге, высказался в том смысле, что случилась очередная мужская катастрофа: старого интеллектуала околдовали! Великий Гете, посетивший «молодоженов» в Неаполе в 1787 г., отметил в своем «Итальянском путешествии» особое искусство, с которым эта сексуальная бестия с распущенными роскошными каштановыми волосами драпировалась всего лишь в пару шалей, умело сочетая открытые и закрытые части своего прекрасного тела, принимая при этом пагубно соблазнительные для мужчин (всех возрастов!) позы, причем они сменялись без малейшей паузы. (Не секрет, что «мода во все времена была всего лишь умелым чередованием открытых и закрытых частей тела»! ) Знаменитый художник Джордж Ромни, вообще считал ее «превыше всех женщин» и написал более 20 ее портретов, часть из которых дошла до наших дней и позволяет нам отдать должное блестящей красоте и сметливости этого секс-символа рубежа XVIII/XIX вв.
Сам старый дипломат искренне гордился своим роскошным приобретением ничуть не комплексуя о ее совсем не беспорочном прошлом, которое ни для кого секретом не было. Будучи опытным и циничным политиком он рассчитывал, что его необыкновенная красавица (это признавал сам Гете) станет «ферзем» в его грядущих политических игрищах. Он начинает «рекламную кампанию» для Эммы, создавая вокруг нее ореол неотразимой и роковой секс-богини, законодательницы мод и хозяйки светского салона. Эмма с ее шикарной фигурой, умением мгновенно перевоплощаться, превосходным голосом, отсутствием комплексов (полной раскрепощенностью на публике) и, конечно, огромным опытом из бытности «жрицей» в лондонском «Храме Здоровья» идеально подходила для воспроизводства дерзких «живых картин». Их воздействие, когда Эмма, прикрытая всего лишь парой прозрачных шалей и роскошной гривой шаловливо светлокаштановых распущенных волос, принимала такие вызывающе-разнообразные позы и, издавая соответствующие звуки (гортанные всхлипы, сменяемые лепетанием и смехом внезапно переходящим в пронзительно-животные вскрики – имитирующие приход Главной Женской Радости всех женщин всех времен и народов – Его Величества Оргазма!) совершала столь однозначные телодвижения, всегда было таково, что все присутствующие, независимо от возраста, тут же вспоминали о своем первом природном предназначении: воспроизводстве себе подобных. Дом Гамильтона стал местом паломничества всех, кто еще считал себя бодрым и детородным. Недаром ведь старик Гамильтон весьма реально оценивал сексуальные возможности своей любвеобильной супруги столь емкими и доходчивыми словами: «Неаполь – это тот город, куда можно завлекать мужчин перспективой переспать с женой английского посла!»
Когда Нельсон встретился с Эммой Гамильтон ему было 34/35, а ей – 28 лет и она уже заметно располнела, что впрочем, лишь придало ей сексуальности в глазах ценителей аппетитных форм! Но только спустя пять лет знакомство с этой умной и волевой женщиной, имевшей множество нужных связей, переросло в многолетний роман, подробностями которого не интересовался разве что ленивый. Добавим лишь, что, по мнению многих современников (в том числе, и отменно давно знавших его по безупречной службе во флоте моряков), эта всепоглощающая страсть принесла Нельсону больше вреда, чем пользы, сделав его «посмешищем всего флота».
Так, считавшийся другом Нельсона, влиятельный лорд Минто снисходительно констатировал, что «… трудно обвинять и осуждать героя за то, что он связался с этой женщиной: она смогла обвести вокруг пальца многих мужчин, более мудрых, чем адмирал». Вовсе не числившийся среди его друзей-приятелей контр-адмирал Кейт снисходительно писал: «…Его отношения с леди Гамильтон и тщеславие дошли до абсурда…». Один из лучших капитанов его эскадры Трубридж решился намекнуть Горацио, что в глазах англичан женщина-картежница (леди Гамильтон, порой, проигрывала за раз в его присутствии за ломберным столом по 500 фунтов стерлингов!) – женщина падшая. Более того, он даже сообщил Нельсону о том какие ходят разговоры среди «братьев по оружию» о его связи с чужой женой: «Мне нередко приходится слышать то, что Ваша светлость наверняка хотели бы сохранить в тайне». А в целом положительно относившийся к Нельсону адмирал Джервис (лорд Сен-Винсен) под началом которого он послужил немало и вовсе откровенно называл леди Гамильтон… просто «хищницей-сукой».
А высокородные (в нескольких поколениях) лондонские леди и вовсе не жалели по-женски ехидных и доходчивых красок для характеристик бывшей потаскухи с густым (низким) томным голосом, умело руководившей мужчинами не только в постели, но и в быту, в лучшем случае называя ее «вульгарной дамой с сильно развитым хватательным инстинктом». В прочем, им виднее, как емко и доходчиво охарактеризовать соплеменницу, «ухитрившуюся ухватить Бога (вернее, Гения), пардон, за… яйца».
Будучи сущим воплощением цветущей женской прелести, Эмма крутила и вертела прославленным флотоводцем как хотела, порой, в ущерб его многолетней репутации безупречно честного и преданного родине морского офицера. Оказалось, что национальный герой Англии, а за свои подвиги Нельсон вскоре удостоился этого высшего звания – типичный… женский подкаблучник.
Правда, это уже другая история…
История новоявленных средиземноморских любовников «Марка Антония и Молли-Клеопатры» (молли – по-англ. «проститутка»; так в высших кругах Лондона презрительно окрестили Эмму Лайон), лежащая за пределами нашего емкого и лаконичного повествования о бранных подвигах самого знаменитого моряка в истории Великобритании…
Но вернемся к капитану «Агамемнона» Горацио Нельсону.
Как только в окрестностях Бёрнем-Торпе прослышали, что их сосед, военно-морской капитан снова уходит в плавание, то тут же все кто мог стали просить взять их сыновей на мичманские места на корабле. На этот раз он уходит в море с новым слугой Томом Алленом, сменившим уроженца Норфолка Фрэнка Лепе, рассчитанного за постоянное пьянство. Новый слуга оказался не лучше прежнего: нагловато-вороватый хитрован. Пришлось ему взять с собой и своего приемного сына Джосая, несмотря на все причитания его вечно вялой и подавленной матери. Правда, настоящего «морского волка» из него так и не получилось: не то дарование, те тот характер.
Моряк – это Призвание!
Худ, пользуясь быстроходностью «Агамемнона» и инициативностью его капитана, гоняет корабль по Средиземноморью с различными поручениями, порой, весьма секретными.
Но из-под Тулона ему пришлось, как всем британским кораблям, убраться по добру – по здорову. Тулонская миссия Худа провалилась.
Помимо этого у Худа появился новый любимец – капитан Сидней Смит, бегло говорящий по-французски. Будучи на шесть лет моложе Горацио этот тщеславный карьерист стремительно делал впечатляющую карьеру или, как говорили тогда, в военно-морских кругах «постоянно высовывался в поисках отличия». Тем самым, он серьезно «напрягал» Нельсона, который подобно всем неординарным личностям (например, его современники Суворов или Наполеон) не терпел рядом со мной сильных конкурентов и с той поры считал Смита своим недругом. Правда, Смит оказался одним из главных виновников провала британского флота под Тулоном, что вызвало у Нельсона большое личное удовлетворение. «Лорд Худ выбрал не того человека, – иронично заметил он среди „братьев по оружию“. – Недаром ведь старая пословица гласит: „Кто много говорит, тот мало делает“».
После этого крупного конфуза Сиднея Худ снова «обратил» свое пристальное дружеское внимание на способного и инициативного Горацио. Но и тот чуть не попал впросак: еле-еле унеся ноги из развязанной им самим яростной стычки с пятью французскими кораблями, чья орудийная мощь почти втрое его превосходила (180 пушек против 64)!
В общем, особой боевой славы Нельсон все еще так и не приобрел.
Нельсон откровенно негодовал на Злодейку Судьбу: мало того, что в Средиземноморье ничего значительного не произошло, так еще и знаменитое трехдневное яростное побоище в Атлантике между 26 линейными британскими кораблями адмирала Хоу и 27 линейными кораблями французского контр-адмирала Жуаеза завершившееся в ничью (противники выбили друг у друга по 12 линейных кораблей!), прошло мимо него!
…Кстати, в ходе захвата о-ва Корсика (больших боев не было, а вот мелких стычек – предостаточно!) Нельсон получил свое первое ранение. В бою под Кальви шальное ядро ударяет в бруствер, осколок камня попадает ему в бровь и с той поры его правый взгляд стал видеть хуже левого, но полностью он не ослеп! Молва гласила, что ему перебило зрительный нерв и он даже якобы потерял глаз, но на самом деле не все было так ужасно: его даже не внесли в официальные списки раненных. Хотя какое-то время, но отнюдь не до конца жизни он, все же, носил на правом глазу черную повязку, которая выделяла его среди всех остальных. (А вот его знаменитый современник – русский фельдмаршала Михаил Илларионович Кутузов, имевший два тяжелых ранения в голову рядом с глазом – никогда черной повязки не носил: это всего лишь домысел беллетристов и кинематографистов!) Правда, он так «наряжался», скорее всего, для того чтобы продемонстрировать увечье всем и, в первую очередь, начальству от которого зависели награды и претендовать на пенсию как инвалиду зрения. По части жажды наград он был сродни Александру Васильевичу Суворову и всячески их добивался, правда, как и тот, в боях, в том числе, и абордажных схватках, а не на блестящем паркете, т.е., как и русский полководец, «брал чины саблей». «… Меня не оценили по достоинству. Ну ничего. Я еще попаду в газеты!» – часто повторял он тогда. Но потом он лишится руки и навсегда снимет свою «пиратскую» повязку: сострадание можно будет вызывать пустым рукавом, а не «потерянным» глазом…
Более всего его угнетало недостаточное признание на родине его боевых заслуг. Лорд Худ лишь бегло упомянул о нем в своем пространном докладе в адмиралтейство о взятии англичанами о-ва Корсика. Более того, его забыли еще и премировать!
В конце 1790-х гг. Горацио чаще всего сражается не только с французами (в частности, с 84-пушечником «Передовым»), но и с присоединившимися к ним испанскими моряками (»«Доны» делаю хорошие корабли, но не умеют готовить моряков! – ехидничал Нельсон). Ему фартит и он часто добивается красивых побед, как, например, 14 февраля 1797 г. – в День Св. Валентина – в битве у мыса Сан-Висенти (Сент-Винсент) близ юго-западного побережья Португалии.
Тогда в туманной дымке английская эскадра в составе 15 линейных кораблей и четырех фрегатов смелого и инициативного адмирала сэра Джона Джервиса (его отнюдь не все любили на флоте, но с ним – бывалым морским начальником – несомненно, считались), сменившего на посту командующего Средиземноморской эскадрой лорда Худа (ему не дали переукомплектовать состав и починить корабли, сильно нуждавшиеся в ремонте), внезапно оказалась на траверсе у испанского флота адмирала Жозефа де Кордобы. Под началом нового командующего оказался и коммодор 1-го класса (а это лишние 10 шиллингов жалованья в день) Нельсон на новом 74-пушечном «Капитане»: его «Агамемнон» несмотря на недавний экспресс-ремонт на ходу в море, а затем и в доках Ливорно, так поизносился, что по оценкам бывалых мореходов уже мог «в один прекрасный момент» рассыпаться прямо в море и эту «плавающую лохань» (по словам самого Нельсона) отправили на… покой, дорабатывать свой век конвойным судном. Нельсон использовал момент и забрал с собой большую часть преданных ему «агамемнонцев».
…Между прочим, Британия умудрилась проиграть войну в Средиземном море (у нее не осталось баз на средиземноморском побережье) и ей пришлось уходить за Гибралтар, чтобы там начать битву за Атлантику с французами и примкнувшими к ним испанцами. Адмиралтейство послало Джервиса к Кадису, напомнить испанским «донам», что у британского льва зубы еще крепки, а клыки – остры. Жозеф де Кордоба спешил на объединение с франко-испанским флотом в надежде наконец-то отомстить островитянам за обиду Непобедимой Армады почти что двухсотлетней давности. Кораблей у англичан было заметно меньше, но зато у них были опытнейшие моряки. Столкновение было неизбежно, поскольку испанский адмирал полагал, что у врага, всего лишь… 9 вымпелов…
Пока более мощный испанский флот (27 линейных кораблей и 10 фрегатов) спешно выстраивался из двух кильватерных колонн в традиционный боевой порядок тех времен – прямую линию дабы использовать всю свою, несомненно, большую огневую мощь для удержания врага на почтительной дистанции – Джервис, благо ему благоприятствовал попутный ветер, успел сделать совершенно неожиданный в ту пору «ход морским коньком». Он увидел, что дистанция между вражескими колоннами опрометчиво большая (несколько морских миль) и тут же подал сигнал максимально быстро под острым углом вклиниться кильватерной колонне англичан в построение испанцев, расчленить его и разгромить превосходящего его численно врага по частям. Шедший третьим с конца Нельсон первым увидел запоздалую попытку испанцев перестроиться и если не спастись бегством, то, по крайней мере, максимально сократить дистанцию между кораблями, чтобы не дать англичанам успеть прорезать свой строй. Медлить было нельзя и Нельсон нарушил незыблемый боевой морской закон той поры: резко вышел из строя (!) без приказа главнокомандующего!!!
В тоже время именно этот отчаянный маневр стал началом славы Горацио, которая с той поры вознесет его на неведомые выси флотоводческого искусства и только смерть от вражеской пули остановит его Восхождение на вершину Флотоводческого Олимпа!
…Между прочим, тогда было принято вести морской бой очень просто: вражеские флотилии выстраивались друг против друга и каждая пыталась уничтожить другую, полагаясь на б`ольшую огневую мощь, искусство и быстроту своих канониров или же большую маневренность и скорость своих кораблей. Соседние суда поддерживали друг друга огнем или принимали на себя огонь противника. Если по какой-либо причине один корабль выходил из линии, он подвергал соседние смертельной опасности. Капитана корабля, нарушившего боевую дисциплину, ждал военный суд и суровый приговор, вплоть до смертельного…
Без колебаний сломав строй британского флота, поймав ветер, на всех парусах Нельсон устремился к просвету в испанском строю, образовавшемуся из-за запоздалой попытки Кордобы перестроиться. И все же, просвет между вражескими судами сужался быстрее чем шел «Капитан» и когда он через четверть часа после своего рискованного маневра сумел в него втиснуться, то оказался зажатым сразу семью (!) испанскими судами и попал под их сокрушительный огонь. На четырех «испанцах» стояло по сотне и более орудий, а на гиганте «Сантиссима Тринидад» их было целых 136 (!), расположенных четырьмя ярусами, что было большой редкостью для тех времен. Это был самый мощный в мире корабль. Не понятно как, но «Капитан» выдержал всю эту лавину огня, но, даже потеряв почти весь такелаж (не осталось целым ни одного паруса, ванта и веревки!), переднюю топ-мачту (!) и сломанный руль (!), успел-таки подойти вплотную и отвечать бортовыми залпами в упор с фантастической скоростью – через каждые полминуты (!) – тогда как испанцы могли отвечать лишь с интервалами в пять (!) минут. Получалось, что на одно испанское ядро британцы отвечали… 10-тью! Такое огневое преимущество не могло не сказываться. Изумительная нельсоновская выучка его матросов и канониров, преданно следовавших за ним еще со времен «Албемарля», а некоторых и «Хинчинбрука» (!) спасла его в той страшной передряге. Более того, Джервис очень во время поддержал стремительный маневр задним от Нельсона мателотом (соседним в строю) «Экселентом» («Отличным») его старого сослуживца Коллингвуда. Следом за ним к месту ожесточенного боя успели прорваться еще два линейных корабля британцев («Каллоден» Томаса Трубриджа и «Бленхейм»). Умело зайдя испанцам с кормы, они буквально вычищали их палубы беспощадным продольным огнем.
Ведомые отчаянным Нельсоном, четыре британских корабля выиграли этот неравный бой. Беспрерывный огневой шквал нельсоновцев и его «братьев по оружию» заставил два испанских судна сдаться, а два («Святой Николай» и «Сан-Хосе») были взяты на абордаж. Причем коммодор Нельсон, опять-таки нарушая военно-морской устав, первым бросался на палубы вражеских кораблей, ведя за собой абордажные команды. Обычно это поручалось младшему офицеру. Но он, как всегда, был не в силах отказаться от возможности драться в самой гуще боя, пьянея от чувства опасности.
…Кстати, взятие на абордаж сразу двух кораблей, переходя при этом с одного на другой было названо в британском флоте – «нельсоновским мостом»…
И хотя остатки сильно потрепанного испанского флота во главе со своим массивным флагманом «Сантиссима Тринидад» в суматохе боя все же успели ускользнуть, но победа англичан была внушительной: их меньшая по численности эскадра захватила четыре вражеских корабля, не потеряв ни одного своего. Правда, они сами были так сильно избиты, что о серьезном преследовании испанцев не могло быть и речи.
…Между прочим, не все английские капитаны были рады такому успеху их «коллеги по ремеслу» везунчика Горацио Нельсона! [Не секрет, что в части военной славы среди моряков (капитанов и адмиралов), как и между полководцами всех времен и народов никогда не было и не бывает «братьев по оружию»: это самая ревнивая из страстей, поскольку она покупается морем крови – Своей и Чужой и смертями «Бесчисла» с Обеих Сторон!!!] От их лица весьма авторитетный в среде «морских волков» Британии Роберт Кальдер, заявил Джервису, что Нельсон своим неожиданным маневром совершил настоящее преступление перед законом. За это его следует немедленно отдать под суд, а не позволять ему, минуя всякое старшинство поднимать брейд-вымпел младшего флагмана на наименее пострадавшем «Иррезистибле» взамен в щепы разнесенного «Капитана». Джервис аргументировано парировал выпад недовольных в том смысле, что если бы кто-то из них совершил нечто подобное, что принесло бы британскому флоту победу, то он точно так же бы закрыл глаза на их «демарш». В общем, «победителей не судят» – у всех народов и во все времена…
Заслуги особо отличившегося в том памятном бою Нельсона родина оценила по достоинству. Вскоре он уже командует целой эскадрой в составе Средиземноморского флота, 22 февраля 1797 г. получает звание контр-адмирала 3-го класса (или Синего флага; выше были адмиралы Белого флага или 2-го класса и Красного флага, т.е. 1-го класса) и один из высших британских орденов – Рыцарский Орден Бани, возводивший его в дворянское достоинство и его супруга Фанни стала леди Нельсон. Правда, не исключается, что с присвоением контр-адмиральского чина Джервис и лорды Адмиралтейства несколько подправили очередь в старшинстве, что вполне естественно вызвали немало нареканий среди тех, в том числе, и участников сражения, кого новоявленный герой Сент-Винсента обошел.
…Впрочем, так было, так есть и так будет всегда: извините, но повторимся (!!!), среди военных (людей весьма специфической, смертельно опасной, профессии – «УБЕЙ ЕГО, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОН… УБЬЕТ ТЕБЯ!!!) вопросы славы и первенства всегда вызывают массу зависти: полководческая (флотоводческая) слава никогда не делится на двоих, поскольку замешана на море крови, смертях и увечьях «бес числа»…
Кое-кто из наиболее проницательных современников Нельсона, в частности, близкий ко двору полковник Дринкуотер предположил, что амбиции Горацио простираются очень далеко. Он явно жаждал некоего почетного ореола вокруг своего имени, [в который раз напомним, что в части военной славы среди адмиралов (капитанов), как и в среди полководлцев, никогда не было и не бывает «братьев по оружию»: это самая ревнивая из страстей, поскольку она покупается Морем Крови – своей и чужой и Смертями«бесчисла» с обеих сторон!!!], тем более, что в официальной реляции Джервис особо его не выделил, а лишь упомянул о его роли в сражении в своем частном письме лорду Спенсеру, совсем недавно ставшего первым лордом Адмиралтейства.
Нельсон не страдал излишней скромностью (!), как и Суворов (!!) или Наполеон (!!!), и сам оповестил весь мир о своих достижениях! Он написал довольно тенденциозный отчет о морском сражении, как оно виделось ему лично, переданный его другом капитаном Локером в газеты. Эта публикация вызвала особое недовольство со стороны вице-адмирала Паркера, командовавшего в той битве авангардом и по-своему видевшего ее ход. С ним у Нельсона и без того были весьма натянутые, а после Сент-Винсента их улучшения по вполне естественным причинам ожидать не следовало.
Его начальник Джервис в том памятном бою благодаря неординарным действиям Нельсона стал графом Сент-Винсентом (Сен-В инсеном), почетным гражданином Лондона, удостоился ежегодной пенсии в размере трех тысяч фунтов стерлингов (очень достойная по тем временам сумма в крепкой валюте!) и их крепкая мужская дружба продолжалась до самой смерти. Нельсону исполнилось всего лишь 39 лет, но, измученный ранениями, не отличавшийся богатырским здоровьем абсолютно седой Горацио, выглядел намного старше. Однако невероятная энергия и неукротимый боевой дух, говорили о вечно молодой душе внутри этого израненного героя, которая рвется наружу.
…Кстати, вскоре после битвы при Сент-Винсенте по всему британскому флоту вспыхнул грандиозный матросский мятеж (от Ярмута на Северном море до эскадры несущей патрульную службу у берегов Южной Африки в районе мыса Доброй Надежды). С огромным трудом его удалось подавить: главных бузотеров во главе с очень популярном во флоте мичманом Ричардом Паркером вздернули на нок-реях, многих запороли до смерти. На Средиземноморской эскадре обошлись четырьмя вздернутыми зачинщиками. Интересно, что Нельсон всячески рвался лично наводить порядок. Адмирал Джервис это приметил и вскоре перевел его на 74-пушечный «Тезей», чья команда во всеобщем матросском бунте средиземноморских кораблей считалась одной из заводил. При этом Нельсону был дан категоричный приказ при наведении порядка в средствах не стесняться: можно перепороть всю команду и, конечно, вешать, если потребуется. Верноподданный Горацио, рвущийся на вершину Военно-Морского Олимпа любой ценой, «взял под козырек». Правда, нам не известно, как новоявленный контр-адмирал на самом деле навел порядок среди бунташного экипажа своего нового корабля…
Затем последовали новые подвиги Горацио уже на борту «Тезея» в боях вдоль испанского побережья Атлантики, причем, не всегда удачных для Нельсона.
Историки не исключают, что в ту пору Нельсон был очень озабочен идеей обогащения путем захвата богатых испанских «золотых галеонов», перевозивших через Атлантику драгоценные грузы из богатейших Перу и Мексике. Так, в частности, он жаждал перехватить очередной мексиканский галеон на подходе к о-ву Тенерифе (Канарский архипелаг). Будучи в большом фаворе после предыдущего победного сражения у Джервиса (получившего за него много «преференций»), Нельсон сумел-таки уговорить того на грабительский набег на местный форт Санта-Крус где по донесениям разведки хранились перегруженные с умудрившегося в непогоду проскочить британскую блокаду «золотого галеона» из испанской Мексики. В конце концов, новоиспеченный граф Сент-Винсент (адмирал Джервис) польстился на выгодный куш и выделил новоявленному «корсару» Нельсону три линейных корабля, три фрегата и несколько мелких вспомогательных судов.
Именно тогда в ходе провального штурма тенерифского Санта-Круса с его сокровищами, он, в третьей решающей (ночной) атаке, когда на море штормило, неоправданно рискуя, рванется вперед в числе первых, попадет под ураганный перекрестный орудийно-мушкетный огонь испанцев, потеряет правую руку и его спасет служивший вместе с ним пасынок Джосая Нисбет. И это при том, что Джервис давая добро на эту операцию, приказал Нельсону самому в пекло не лезть, а лишь руководить операцией, но тот в очередной раз (вспомним сражение при Сент-Винсенте) проигнорировал приказ своего командующего. Правда, пока его адмиральский шлюп не собрал всех моряков, оказавшихся в воде из разбитых вражескими ядрами шлюпок, он не позволял отвезти себя на свой «Тезей» и истекал кровью. Матросы «Тезея» хотели было поднять изувеченного контр-адмирала на борт из шлюпки, но тот приказал, чтобы ему кинули с борта веревку и, схватившись за нее левой рукой, помогая себе обеими ногами сумел-таки, подтягиваемый сверху, оказаться на палубе.
…Между прочим, приказ об ампутации раздробленной руки Нельсон отдаст сам – он понимал, что с рукой придется расстаться, и чем быстрее пройдет операция, тем лучше – и не проронит ни звука, когда корабельный лекарь, хватив для храбрости пару квинт крепчайшего рома, будет ее отпиливать пилой без всякой анестезии, правда, самому оперируемому он тоже даст пару стаканов этого «обезболивающего». Потом рассказывали, что самая невыносимая боль была, не тогда, когда хирург пилил кость, а в тот момент когда он холодным лезвием отделял болтавшиеся куски кожи с мясом. С той поры Нельсон издал приказ по своей эскадре, чтобы врачи перед операциями обязывались прогревать пилы и ножи. Когда его самого спросили, что делать с его ампутированной выше локтя рукой: забальзамировать и отправить для захоронения у него на родине, то он распорядился бросить ее на койку храбреца убитого тогда рядом с ним, когда его будут хоронить. (По морским законам погибших в море моряков за редким исключением погребали прямо в море, привязав к их именным койкам.) С той поры именно Горацио получил в британском флоте привилегию «отдавать и принимать честь» левой рукой за не имением правой, но и левая у него работала плохо и он не мог подносить ее, как полагалось по военному этикету к головному убору. Так бывает среди военных, для которых увечья вполне обыденное явление. Нельсон научится писать донесения левой рукой, но всегда будет смущаться своих корявых каракулей и по началу его супруга Фанни даже не узнала в первом его письме домой леворукий почерк мужа. Именно в ту пору он перестанет носить черную повязку на раненном правом глазу, поскольку теперь у него имелось более весомое основание на требование инвалидности по ранению в британском адмиралтействе: пустой рукав правого рукава адмиральского кителя…
А ведь совсем незадолго до тенерифского провала Нельсон чуть не лишился жизни. В одном из боев под Кадисом старшина шлюпа Джон Сайкс из Линкольншира дважды его выручал от смертельных ударов, а в третий раз и вовсе, не успевая спасти адмирала от опасности (враг стоял между ним и Нельсоном) подставил свою руку, которую ему и отсекли. Удивительно, но Горацио затем предпочитал не упоминать имени своего спасителя. Тем более, осталось неизвестно, что стало потом с одноруким инвалидом Сайксом. А Нельсон потом везде и всюду хвастался, что под Кадисом он сам был бесподобен.
Так бывает, тем более, с военными, которые всю жизнь служат одному Богу – Богу Войны со всеми вытекающими из этого последствиями…
В том неудачном наскоке на форт англичане (вернее, Нельсон) положили людей больше, чем потеряли при Сен-Винсенте: 114—153 [данные, как водится (!!!), разнятся] матросов и офицеров, убитыми, утонувшими и пропавшими без вести, а раненными еще больше – на корабли вернулись лишь жалкие остатки. И хотя потерь в кораблях Джервис не понес, но испанцы рассчитались с ним за Сент-Винсент сполна: вместо бочек с золотом он получил саваны с мертвецами, за которые ему еще предстояло объясняться в адмиралтействе.
Сам виновник всего случившегося отлеживался в своей адмиральской каюте на «Тезее», страдая от болей в кровоточащей культе и от осознания того, что его провал под Тенерифе может сказаться на его дальнейшей карьере. Ведь он, совсем недавно обойдя на крутом повороте судьбы многих более старших по службе капитанов, получил внеочередной адмиральский чин и, тем самым, нажил себе немало недругов среди «коллег по ремеслу/братьев по оружию». В общем, погнавшись за «жар-птицей» в небе, он не только лишился правой руки, но и обозленные «братья по оружию/коллег по ремеслу» вскоре станут судачить о необходимости отдать чрезмерно азартного контр-адмирала Нельсона под суд.
Нельсон зря волновался: Джервис дальновидно предпочел не «выносить сора из избы» (громко не афишировать, что именно он давал добро на грабительский рейд его контр-адмирала за золотишком) и дело о конфузе Нельсона под Тенерифе после ряда оговоренных «телодвижений» среди определенных высоких начальников успешно легло в адмиралтействе под сукно. (Так Было и Так Будет во всех военных ведомствах всех времен и народов: Се ля Ви!!! Круговая порука – и в армии/флоте – «круговая порука». ) Тем более, что никто в верхах не хотел слишком большой огласки случившегося «реприманда неожиданного». Вот и не стали в «старой и доброй Англии» сильно «наезжать» на изувеченного в дальних морях тщедушного сына простого сельского священника. Слегка пожурили Джервиса, который поставил перед несчастным выходцем из простого народа невыполнимую боевую задачу. В свою очередь, Горацио мудро умолчал о том, что именно он был главным зачинщиком тенерифской авантюры. Так бывает и среди военных, в том числе. Он только сильно переживал, что без толку угробил столько моряков и сильная боль в обрубке руки заставляла его то и дело срываться на подчиненных.
И вот спустя четыре года 1 сентября 1797 г. на быстроходном фрегате «Сихорс» («Морском коньке») однорукий контр-адмирал Нельсон возвращается на родину в отпуск по ранению. «Коллеги по ремеслу» понимали, что в Англии многие с большим трудом узнают в этом неулыбчивом 38-летнем калеке с пустым правом рукавом, чей поврежденный правый глаз покрылся молочно-голубой пленкой и неизменно устремлен в одну точку, а щеки очень сильно запали (слишком много зубов он потерял) некогда энергичного Горацио Нельсона. Боли в культе постоянно преследовали его (по ночам он даже не мог спать!), но он храбрился и на людях стремился выглядеть молодцом.
Благодаря своей однорукости (и молве об одноглазости?) этот седой инвалид сразу же был возведен простым народом в ранг мученика за старую добрую Англию и ему очень нравилась его новая роль – героя-страдальца. В общем, «тихое» тенерифское поражение принесло Нельсону славу среди простонародья не меньшую, чем громкая победа при Сент-Винсенте. Более того, вскоре ему назначили королевскую пенсию – тысяча фунтов в год! Для весьма стесненного в средствах Нельсона это была очень внушительная сумма. Он, учившийся все делать левой рукой, продолжал лечение своей гниющей культи (в результате поспешности корабельного хирурга плечевая артерия оказалась пережата и он мог спать только с обезболивающим) и деньги ему были очень нужны: лондонские эскулапы-светила, говорившие, что реабилитация будет длительной, стоили не просто дорого, а очень дорого. Его пугало, что он, как калека, может уже никогда не выйти в море и никакая протекция Джервиса перед королем и Отчеством ему не помогут. Супруга Фанни постоянно была при нем и как нянька, и как слуга, и как медсестра – меняла повязки, развлекала, ободряла, буквально с ложечки кормила. Посещала вместе с ним званые вечера, в частности, у первого лорда адмиралтейства. Он просил усаживать ее рядом с ним, мотивируя тем, что бывает с ней слишком редко.
Скорее всего, это было лучшее время в их семейной жизни.
Тем временем 11 октября 1797 г. британский адмирал Адам Дункан – один конкурентов по флотоводческой славе Нельсона – в генеральном сражении с голландским контр-адмиралом Винтером при Кампердауне выводит из войны Нидерланды. В силу ряда обстоятельств англичане оказались разделены на две кильватерные колонны, которые прорезали классическую голландскую боевую линию и, тем самым, создали главную предпосылку для победы над стандартно действовавшим врагом, понесшим серьезные потери: 9 линейных кораблей из 15 и 2 фрегата, а также 5 тыс. голландских моряков во главе с самим незадачливым Винтером попали в плен.
Дункан мгновенно стал на родине у всех на устах – от мала до велика, о нем писали газеты, его портреты выставляли в витринах магазинов, за его здоровье пили в кабаках и тавернах. Естественно, что о калеке Нельсоне все тут же забыли, словно он и не пострадал во благо Отечества. Этот громкий выигрыш «коллеги по ремеслу» и особенно звонкий резонанс от него в обществе сильно задел сверх амбициозного (подобно Александру Васильевичу Суворову) Горацио. Тем более, после того, как подвыпившие столичные гуляки, очень весело отмечавшие успех Дункана, стали стучаться в двери его дома с требованием, к однорукому изнывающему от постоянной боли в культе Горацио, непременно принять участие в их празднование национального успеха. А ведь он, ставший инвалидом по собственной опрометчивости, с тревогой ожидал вызова в действующий флот ЕКВ, где и без него было кому успешно командовать «боевыми повозками» (так британские моряки называли в ту пору линейные корабли – главную ударную мощь королевского флота). Правда, он в числе очень немногих оценил результативность «случайного» маневра Дункана – рискованное прорезывание неприятельской колонны – как залог победы британского флота над голландцами.
Только со временем рана в ампутированной руке затянулась, а боль утихла и он смог засыпать без опиума.
…Между прочим, на осеннем приеме в Сент- Джеймском дворце ЕКВ, будучи в превосходном настроении, бесцеремонно съязвил при виде пустого правого рукава однорукого героя в том духе, что у Нельсона явно не хватает… правой ладони. А затем как бы «закругляя разговор», добавил, что родина по-прежнему нуждается в нем. «Кесарю – кесарево»: ему виднее, как красиво поставить точку в разговоре со своим подданным, пусть и очень известным. Именно в ту пору, кстати, был написан один из лучших портретов Нельсона Лемюэлем Эбботом, сумевшим добиться по мнению современников очень близкого портретного сходства с оригиналом. Лучше него принято считать лишь эскиз маслом Джона Хоппера 1800 г…
А потом все переменилось!
Победоносный и невероятно удачливый французский генерал Наполеон Бонапарт вознамерился завоевать Египет и оттуда начать угрожать главной «жемчужине» в колониальной империи англичан – британской Индии. В такой ситуации лорды адмиралтейства не могли игнорировать одного из своих лучших адмиралов. Пришлось главному лорду адмиралтейства Спенсеру принять весьма ответственное решение вернуть в действующий флот на одну из главных ролей однорукого и по слухам одноглазого Нельсона. Причем, проделать это в обход целого десятка претендентов, каждый из которых был старше калеки Горацио, как по возрасту, так и по выслуге лет, но не мог конкурировать с ним по одаренности, решительности и знаниям средиземноморской акватории. Но Спенсер не зря занимал этот очень высокий пост. Будучи тонким дипломатом, он очень умело «перевел стрелки» претензий вновь обойденных калекой его «коллег по ремеслу»: это… понимаете ли, возомнивший себя великим флотоводцем, Джервис упирается – видите ли, ему сподручнее воевать, имея по началом… инвалида Нельсона, так что все претензии к… командующему средиземноморским флотом!
В марте 1798 г. Нельсону предложили стать одним из младших флагманов на флоте графа Сент-Винсента (адмирала Джервиса) в Средиземноморье на 74-пушечном линейном корабле «Вэнгард» («Передовой») капитана Эдварда Берри. Максильно вооружив корабль высокоэффективными на короткой дистанции карронадами, набрав отборную команду и запасшись провизией впрок, Нельсон, попрощавшись со своей доброй и преданной супругой (больше они уже никогда не будут общаться между собой так трогательно: у Горацио появится главная Зазноба его жизни), в апреле 1798 г. под контр-адмиральским синим флагом покинул Портсмут, взяв курс на Средиземное море.
Так начался самый бурный этап в его богатой на события жизни, венцом которого станет слава лучшего европейского флотоводца своего времени.
Почти всю свою оставшуюся жизнь Горацио Нельсон будет охотиться за французами, вернее, за их главной надеждой, своего рода Путеводной Звездой Нации – Наполеоном Бонапартом или, как тогда его – «корсиканского бандита» – на итальянский манер все еще зачастую называли Буонапарте…
Джервис прекрасно понял, что первый лорд адмиралтейства сыграл в «свою игру» («перевел стрелки» на командующего средиземноморским флотом): прислав ему самого толкового и энергичного из свободных адмиралов, тем самым, понуждая его к активным действиям. «Прибытие адмирала Нельсона буквально вдохнуло в меня новую жизнь, – довольно писал он первому лорду адмиралтейству, – лучшего подарка Вы мне и сделать не могли». К Нельсону Джервис явно благоволил: в обход двух других младших флагманов – контр-адмирала Красного Флага 1-го класса Уильяма Паркера и контр-адмирала Белого Флага 2-го класса Джона Орда – он назначил самостоятельно командовать отдельной эскадрой Горацио Нельсона – всего лишь контр-адмирал Синего Флага 3-го класса, т.е. самого младшего среди них. К тому же, Джервису нужен был положительный результат, а Нельсон мог его дать самостоятельно. (Это, как известно, в армейских/флотских кругах всегда ценилось превыше всего!) Оба «обиженных» адмирала попытались было «побазланить», но тут же были отправлены в Англию, где еще какое-то время громко «трубили на всех перекрестках» о допущенной несправедливости, особенно, Орд, который даже вызвал Джервиса на дуэль и лишь вмешательство самого короля позволило «расставить все точки над i» и обойтись без кровопролития.
Очень скоро всем вокруг стало ясно, что и Спенсер (за спиной у которого стоял влиятельнейший лорд Минто) и Джервис не прогадали: Нельсон принес столь желанный результат…
Получившему под свое начало небольшой разведотряд (три 74-пушечных линейных корабля, четыре легких фрегата и бриг), Горацио была поставлена задача держать под контролем французское побережье Средиземноморья и выяснить место назначения крупных экспедиционных сил, готовых, судя по разнообразным сведениям, вот-вот куда-то (Испания, Португалия, Ирландия, Вест-Индия или еще куда-то?) выйти из местных портов.
И вот 17 мая он получает первые представления о предполагаемых замыслах Буонапарте: один из его быстроходных фрегатов перехватывает французский корвет «Пьер», украдкой вышедший накануне ночью из Тулона, но пленные не знали, куда и когда отправляется весь флот под прикрытием военных кораблей адмирала де Брюйэса. Нельсону и его капитанам предстояло все время быть начеку. Его впередсмотрящие постоянно изо всех сил вглядывались в морскую даль.
И тут ему начало катастрофически не везти.
Сначала он попал в жесточайший шторм и больше всего пострадал его флагманский «Вэнгард»: рухнул топ-сель, расщепилась топ-мачта, разнесло в куски бизань-мачту, убило двух матросов, нескольких ранило: судно с пеньками вместо мачт оказалось неуправляемым. Если бы не подоспевшие на подмогу «Александер» капитана Болла и «Орион» Сомареца, взявшие обезматченного флагмана на буксир, то еще не известно какова бы была его участь, поскольку волны несли его на береговые скалы. Пока он собирал свою потрепанную небольшую эскадру, а его плотники денно и нощно посменно в море чинили расхристанный природой флагман, огромный флот Бонапарта с отборным десантным корпусом успел покинуть Тулон и раствориться в море. В какой-то момент в густом тумане Нельсон разминулся с противником, причем, буквально в какой-то паре миль. Правда, в тот момент силы Горацио были столь малы и на них шел вышеупомянутый экстренный ремонт на ходу, что англичане вряд ли смогли бы нанести французам большой урон.
Только получив в помощь еще одиннадцать 74-пушечных линейных кораблей («Куллоден» Томаса Трубриджа, «Минотавр» Томаса Луиса, «Дефенс» Джона Пейтона, «Зилиес» Сэмьюла Худа, «Голиаф» Томаса Фолея, «Маджестик» Джона/Джорджа Уэсткотта, «Беллерофон» Генриха д`Эстер Дерби, «Тезей» Ральфа Миллера, «Свифтшур» Бенджамена Хэллоуэлля, «Одасьез» Дэвида Гульдена и 54-пушечный фрегат «Леандр» Томаса Томпсона; здесь и далее будут встречаться разные трактовки названий британских кораблей!) под общим брейд-вымпелом капитана Трубриджа, Нельсон настолько усилился, что смог снова кинуться на поиски вражеского каравана и исполнить полученный им от Джервиса категоричный приказ «Уничтожить!».
Разделив свою мощную эскадру на три колонны, он кинулся на поиски неприятеля, но тот словно… «в воду канул». Потом от перехваченного в Мессинском проливе генуэзского брига стало известно, что Наполеон уже успел захватить о-в Мальту и… снова исчез в море. Нельсон после экстренного военного совета с четырьмя самыми уважаемыми им капитанами (Трубриджем, Сомарецем, Боллом и Дерби) кинулся было в Египет, поскольку сообщения о наличии на борту французского флота огромного количества ученых различных специальностей укрепляли англичан (как на борту нельсоновского флагмана, так и Уильяма Питт-младшего с его военным министром Генри Дандасом, знавшим толк во флотских делах, в Лондоне) в уверенности, что путь неприятеля лежит в Египет. Оттуда французские сухопутные войска могли двинуться в Южную Индию.
Правда, из-за быстроходности своих кораблей Горацио прибыл в Александрию раньше Бонапарта. Дело в том, что Нельсон мчался на всех парусах по кратчайшему маршруту, тогда как Наполеон решил «прокрасться» туда вдоль африканского побережья, т.е. как бы кружным путем.
Вот они и разошлись курсами.
Когда Нельсон «прилетел» в Александрию, то в тамошней бухте на якорях покачивались лишь линейный корабль… турок, парочка фрегатов… тоже турецких и множество «торговцев» всех «цветов и флагов». Горацио подождать бы пару-тройку дней в Египте и неприятель сам бы к нему приплыл со всем своим громоздким торговым караваном, но он кинулся искать врага в Сицилии. Причем, противники снова прошли мимо друг друга, на этот раз ночью, чуть не прорезав походные порядки друг друга. Причем, дистанция была столь минимальна, что французы, слышавшие как бьют британские склянки и стреляют их сигнальные пушки, помогающие им держать нужную дистанцию, предпочли отмолчаться и противники разминулись.
Так или иначе, но морскую экспедицию генерала Бонапарта миновал разгром и еще почти 15 лет вся Европа тряслась при одном лишь упоминании имени воинственного «корсиканского выскочки».
Фортуна любить людей рисковых, правда, чаще всего до поры до времени…
На Сицилии французов не оказалось!
Нельсон прекрасно понимал, что его назначение через головы многих авторитетных адмиралов на средиземноморский театр военных действий вызвало большой резонанс в широких кругах морского офицерства, особенно, среди старших по службе, считавших себя несправедливо обойденными этим выскочкой-племянничком покойного, ловкого во флотских верхах как морской угрь, Саклинга, всеми правдами и и неправдами пропихнувшего его в свое время в самые молодые капитаны военно-морского флота ЕКВ – дав тем самым ему преимущество перед «коллегами ремеслу» его поколения и не только! И вот теперь он никак не может справиться с поставленной ему задачей: «найти иголку в стоге сена» или «черную кошку в темной комнате». В свое оправдание Нельсон даже отправил донесение в адмиралтейство, несмотря на то, что некоторые из близких ему капитанов отговаривали его от такого поступка ибо не все еще потеряно…
Как гром среди ясного неба грохнуло известие: Буонапарте и его армия уже высадилась в Египте!
В Британии в газетах началась настоящая шумиха: «полуслепой» и однорукий адмирал не в состоянии найти и уничтожить французов, угрожавших «старой доброй Англии». Его недруги-адмиралы из «когорты» несправедливо обойденных им по их глубокому убеждению при назначении на средиземноморский театр военных действий, уже во всю готовились сменить инвалида на посту командующего отдельной эскадрой, самые рьяные поговаривали о судебном разбирательстве. Больше всего злорадствовал, несправедливо обойденный на Крутом Повороте Судьбы, контр-адмирал сэр Джон Орд, в разговоре с лордом Спенсером не стеснявшийся в выражениях: «Вот что бывает, когда зарвавшемуся сопляку-протежисту дают взрослые задания!» Дальновидный Спенсер лишь благодарил Бога, что в свое время прикрылся Джервисом, который дал Нельсону под команду, безусловно, лучшие корабли и лучших капитанов, а результат оказался нулевым…
И все же, Нельсон нашел французский флот де Брюйэса!
…Между прочим, получив долгожданное известие об обнаружении врага, Нельсон обратился к офицерам, разделявшим с ним трапезу с фразой что-то типа: «Не пройдет и суток, как я окажусь либо среди пэров, либо… в усыпальнице Вестминстерского аббатства»…
Вот одна из трактовок ТОГО, «ЧТО» СЛУЧИЛОСЬ ДАЛЬШЕ!
<<…Итак, 1 августа в 13.10 пополудни впередсмотрящий британской эскадры – то ли «Голиафа», то ли «Зилиеса» – первым обнаружил (до сих пор идут споры на эту тему!) врага. Правда, не в Александрии, а в 20 морских милях от нее в Абукирской бухте. Французский адмирал де Брюйэс так и не ушел на о-в Корфу или иную безопасную гавань, как ему приказал Бонапарт, а запасаясь провизией, стоял на рейде, не ожидая нападения врага.
Агрессивный британский адмирал, естественно, не упустил момента с ходу кинуться в атаку.
…Кстати, рассказывали, что французский командующий де Брюйэс очень рассчитывал, что его английский визави, не имевший надежной лоции здешней акватории (несколько рисованных карт никак не могли служить правильным ориентиром), не рискнет сходу напасть на французов. Подготовка к атаке займет у него немало времени и он явно не успеет до темноты. А французы тем временем смогут либо ускользнуть под покровом ночи либо на худой конец подойти поближе к берегу и взять на борт всех тех членов экипажей, кто в силу ряда причин там оказался, дабы не оказаться в численном меньшинстве в предстоящем бою…
С момента исторической морской баталии прошло уже более двух веков, а историки все еще смакуют и «пережевывают» целый набор роковых ошибок французского командующего де Брюйэса!
