banner banner banner
Генералы французской армии конца XVIII – начала XIX вв.: от Вальми до Ватерлоо и… не только! Книга вторая: от Газана до Дюшерона
Генералы французской армии конца XVIII – начала XIX вв.: от Вальми до Ватерлоо и… не только! Книга вторая: от Газана до Дюшерона
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Генералы французской армии конца XVIII – начала XIX вв.: от Вальми до Ватерлоо и… не только! Книга вторая: от Газана до Дюшерона

скачать книгу бесплатно


По определению одного из ее историков, Гош оставил по себе память как одна из «величайших и самых чистых фигур революции». По своим политическим взглядам он принадлежал, скорее всего, к умеренным республиканцам.

Отличился храбростью и мужеством уже в первых боях с интервентами и довольно быстро снискал славу одного из лучших полководцев революционной армии. В ее рядах он сделал блистательную военную карьеру, доблестно сражаясь в годы Революционных войн на многих фронтах осажденной многочисленными врагами республики (на севере и северо-востоке Франции, в Бельгии, на Рейне, в Вандее и Бретани, в Германии). Проявил себя как талантливый военачальник, обладавший крупными полководческими дарованиями. Его имя и слава облетели все фронты и армии Французской республики.

Сам по себе Гош был далеко незаурядным человеком. Природа щедро одарила его большими способностями, которыми он умело распорядился. Не имея в свое время возможности получить нормальное образование, Гош благодаря своему исключительному упорству и целеустремленности сумел самостоятельно многое наверстать, а в военном деле, к которому он чувствовал особое пристрастие, далеко обойти даже многих признанных специалистов.

Буйные ветры революции, прошумевшие в последние годы XVIII в. над Францией, опрокинули и разметали все существовавшие до тех пор стереотипы в военном деле, вызвали к жизни новые, неизвестные до того формы и методы вооруженной борьбы. Революцию творили молодые. Именно они оказались наиболее восприимчивыми к новым веяниям в военном искусстве. И далеко не случайно, что в основном из их среды в годы Революционных войн вышли многие полководцы – самородки типа Гоша.

Гош отличался глубоким знанием военного дела, выдающейся личной храбростью и беззаветной преданностью делу революции – качествами, которые в годы Революционных войн ценились очень высоко. Эти качества позволили ему сделать быструю военную карьеру в рядах революционной армии. В течение всего полутора лет, прошедших с момента начала военных действий, он проходит путь от рядового безвестного офицера до дивизионного генерала (высшее воинское звание в армии республиканской Франции) и в 25 лет становится командующим армией, одним из наиболее прославленных полководцев Республики.

Гош пользовался большой популярностью в войсках, был в полном смысле этого слова их кумиром. Солдаты и молодые офицеры буквально обожали его за неудержимую отвагу в бою, постоянную заботу о подчиненных, открытый и вызывающий доверие характер.

По свидетельству участников тех событий, из всех французских генералов эпохи Французской революции у Гоша была «самая длинная сабля и самая короткая речь». Он проявил себя как искусный мастер маневренной войны в условиях господства на полях сражений массовых армий, был твердым и последовательным сторонником решительной наступательной стратегии, действий крупными сосредоточенными массами войск на решающих направлениях.

Наряду с Журданом, Клебером, Марсо и рядом других военачальников Гош являлся основоположником новой для французской армии тактики – тактики колонн в сочетании с рассыпным строем стрелков. Этот способ ведения боевых действий был глубоко проанализирован и всесторонне обобщен мудрым стратегом, «организатором побед» (как его окрестили современники) французской революционной армии Карно, а затем рекомендован как руководство к действию для всех армий и фронтов Республики.

Полководческая деятельность Гоша вызывала восхищение Наполеона, который в период своего становления как полководца многое от него воспринял. Будучи командиром по призванию и складу характера, Гош не терпел рутинной бумажной работы и не любил задерживаться в штабах, его всегда тянуло в войска, туда, где решался исход боя или сражения. Он, будучи пуританином по натуре, разделял с войсками на равных, не делая себе никаких поблажек, все тяготы и лишения боевой жизни. Отсюда и та высокая степень доверия, которой Гош пользовался в войсках на протяжении всей боевой военной карьеры.

Наряду с высокой популярностью в армии, он приобрел и широкую известность в обществе, к его мнению нередко прислушивались и политики, игравшие значительную роль в общественной жизни страны, и само правительство.

Характерными чертами Гоша как военачальника были твердость и решительность, постоянное стремление к проявлению разумной инициативы, поиск новых, более эффективных форм и способов решения боевых задач. При ведении боевых действий он проявлял высокую активность и настойчивость, оперативно реагировал на изменения в обстановке и не терял присутствия духа в критических ситуациях. Захватив инициативу в ведении боевых действий, всегда стремился максимально использовать достигнутое преимущество и навязать противнику свою волю.

Гош обладал редким даром воздействия на войска, умел и любил увлекать их личным примером на решение, казалось бы, невыполнимых задач, был справедлив, честен и доступен. В то же время он отличался непреклонностью в соблюдении требований воинских порядка и дисциплины, умел строго взыскивать за любые их нарушения, а в не терпящих отлагательства случаях бывал даже беспощаден.

В период своего командования войсками на западе Франции, где уже много лет бушевала гражданская война, Гош проявил себя как разумный политик и способный военный администратор. Его деятельность там во многом способствовала быстрому замирению мятежного края.

К негативным чертам характера Гоша следует отнести его резкость, заносчивость и острый язык, которые особенно были присущи ему до ареста весной 1793 г. Необоснованные, надуманные обвинения и пребывание в тюрьме, хотя и короткое, существенным образом повлияли на его характер.

После выхода на свободу Гош стал значительно мягче, скромнее и сдержаннее, в его делах и поступках стало проявляться большое уважительности не только к окружающим, но и к оппонентам. Он научился сдерживать свои эмоции и не злоупотреблять острословием, взяв себе за правило «дело, а не слова».

Гош вошел в историю как один из наиболее талантливых полководцев французской революционной (затем республиканской) армии периода Французской революции. Стяжав громкую боевую славу, он занял достойное место в когорте самых прославленных ее героев. Его ранняя смерть явилась тяжелой и невосполнимой потерей для армии Французской республики.

Современники по праву считали генерала Гоша «Ахиллом революционной армии».

«Развернуто-беллетризованная» версия прелагает свою трактовку основных событий в жизни этого выдающегося полководца:

«…Самый много обещавший среди крупных военных деятелей революционной Франции – чье военное дарование по оценкам экспертов разной поры не только не уступало Бонапарту, но, кое в чем, возможно, и превосходило его – генерал Луи-Лазарь Гош (1768—1798). И это при том, что Наполеон получил блестящее военное образование и по сути дела был профессиональным военным, а Гош… всего лишь самоучкой!

Примечательно, как они двигались по карьерной лестнице: если Наполеон встретил революцию в чине младшего лейтенанта королевских войск, то революция сделала из Гоша сержанта; затем оба стали лейтенантами: если Наполеон – в апреле 1791 г., то Гош – на год позже – в 1792 г.; в июле того же года Наполеона производят в капитаны, а у Гоша начинается феерический взлет – в сентябре 1793 г. ему сразу присваивают звание бригадного генерала, через месяц (в 25 лет) – повышают до дивизионного генерала и назначают командующим Мозельской армией! Наполеон получает заветное звание генерала (бригадного) лишь в конце 1793 г. после Тулона, а дивизионным генералом он стал только в 1795 г. после подавления роялистского мятежа, т.е. только в 26 лет. Тогда как командовать армией ему поручили лишь в 1796 г. Далее в их заочное соревнование вмешалась безвременная кончина… Гоша в неполные 30 лет.

Луи-Лазарь родился в Версале в семье смотрителя королевской псарни. Он рано лишился матери,.

Одна из его теток, сжалившись над сиротой, взяла его к себе. Она была торговкой овощами и уже в детстве маленький Гош, помогавший ей, познал, каково зарабатывать на жизнь. Ему посчастливилось учиться в школе, где он во всем был первым. Затем при содействии одного из своих дядей стал служкой при церкви Сен-Жермен. Уже тогда его отличала ненасытная любознательность: он всех обо всем расспрашивал, не уставая задавать вопрос за вопросом, зачастую поражая взрослых верностью и точностью своих замечаний.

Поняв, что он в тягость своей тетке, Луи-Лазарь предпочел самостоятельно добывать себе пропитание. Ему повезло: удалось выпросить освободившееся в одной из версальских конюшен место мальчика-помощника конюха. Именно в ту пору он познакомился с сочинениями Руссо, где узнал много для него любопытного о свободе и независимости.

Тогда же, высокий и отменно сложенный юноша попался на глаза вербовщику из Французской гвардии. Его прельстили службой в… Индии!

Никакой Индии на самом деле и быть не могло, но в армии 16-летний Луи-Лазарь все же оказался. Понятливый и не по годам развитый Гош стремительно познавал солдатскую науку и вскоре был переведен в гренадеры.

Все свободное от службы время юный Гош проводил в поденных работах в предместьях Парижа (землекопом, водоносом, садовником, т.е. разнорабочим) ради денег… на книги. Будучи по натуре книгочеем (Бонапарт в юности тоже страдал этим «недугом»! ), Луи-Лазарь постоянно занимался самообразованием, читая взахлеб все, что его интересовало. Читать он мог только ночью, а потому спать ему приходилось по 2—3 часа в сутки. Более всего среди закупленной на трудовые гроши литературы было сочинений по военной истории и полководческому искусству. (Тоже самое отличало и Наполеона с Даву!)

Уже тогда Гош стал задумываться о том, как он сам сможет применить полученные знания на деле – в бою! В королевской армии ему человеку «из низов» сделать карьеру было архисложно. К тому же, он был слишком независим и его взгляды не всегда совпадали со строгими требованиями армейского устава. Так однажды он подрался на дуэли, в другой раз отказался выдать «братьев по оружию», которые набедокурили в казармах. С таким «рентгеном» даже на унтер-офицерство рассчитывать было трудно.

…Кстати, Гош был, безусловно красив, причем, мужественно красив! Высокий, стройный, гибкий, с мощной грудью и черными локонами до широких плеч, темноглазый, с легким рубцом на лбу (след полученного сабельного удара на дуэли) он был настолько привлекателен, что рано стал пользоваться большим успехом у женщин и его «вострая сабля» посещала их, порой, уже изрядно «потертые, но все еще, когда надо, влажные ножны». Стремительные романы с богатыми и родовитыми дамами заставили его внимательнее относиться к своей внешности. Не обошлось без эпикурейства: любовь к удовольствиям и наслаждениям были единственным слабым местом Луи-Лазаря Гоша…

Спасительное 14 июля 1789 г. дало Луи-Лазарю Гошу уникальную возможность сделать стремительную военную карьеру и он ей воспользовался на все 100%.

Вместе с восставшим народом, он – солдат Королевской гвардии – штурмует Бастилию. Причем, подобно другому юнцу – Франсуа Северину Марсо – 20-летний Гош лихо дерется в первых рядах и ему поручают командовать ротой Национальной гвардии, пришедшей на смену королевской гвардии.

Вскоре Фортуна улыбается юному смельчаку: на его выправку и мастерство ротного командира обращает внимание один из влиятельных революционных комиссаров. Гоша производят в лейтенанты и отправляют на границу. Его первые бои не столь успешны, как ему хотелось бы. Так, он принимает участие в проигранном французами сражении при Неервиндене, приведшему к трудному отступлению.

Затем по ложному обвинению в связях с генералом-изменником Дюмурье Гош попадает в тюрьму, где не теряет времени даром и пишет свою знаменитую пояснительную записку в революционное правительство (Комитет общественного спасения) с изложением целого комплекса мер по улучшению качества революционных армий.

Гошу повезло: его рапорт-предложение попадает в руки знавшего толк в военном деле военного министра, верховного главнокомандующего и начальника генерального штаба революционной Франции Лазаря Николя Карно (1753—1823). Последний был не только учеником знаменитого военного теоретика XVIII века Жана-Антуана Ипполита графа Гибера (1743—1790), ратовавшего за полный отказ от обозов ради повышения гибкости и подвижности армии, но и административным гением.

Вкратце суть записки Гоша такова!

Ближе к концу XVIII в. роль артиллерии в бою стала серьезно меняться. Протеже всесильного военного министра французского короля герцога де Шуазёля (1700/1719—1770/1785; данные разнятся), знаменитые теоретики артиллерии французы Лагомер и Грибоваль, очень много сделали для модернизации вооружения французской армии.

Мортиры Лагомера (8-и, 10-и и 12-и дюймовки) были приняты на вооружение в 1785 году. Жан Батист Вакетт де Грибоваль (1715 – 1789), не только скрупулезно изучал артиллерийское дело и в Пруссии, и в Австрии, но и успел вдосталь навоеваться, как на войне за Австрийское наследство, так и в Семилетнюю войну. Став главным инспектором королевской артиллерии в 1776 г., он предложил новую систему устройства пушек и тактику ведения боя. Его система, внедренная во французскую армию еще в 1765 г. (повторно после некоторых «подковерных телодвижений» – в 1774 г.), просуществовала до 1827—1829 гг.

Символично, что это было не только строгое соблюдение одних и тех же правил отливки на разных пушечных заводах. Это не только изменение процесса литья: новый ствол отливался целой болванкой, а затем в нем высверливался канал, что позволяло повысить точность пушки. Тогда как ранее ствол отливался вокруг внутренней сердцевины, которая вполне могла отклоняться от оси центра ствола и поэтому заготовку высверливали, доводя до требуемого калибра. Это не только очень строгие технические требования к сферичности ядра и зазору между снарядом и стенками канала ствола, превосходившие любые европейские образцы, кроме, британских, что увеличивало дальность и кучность стрельбы. Это не только увеличение продолжительности их эксплуатации (уменьшение зазора снижало «эффект карамболи», когда слишком свободное ядро, проходя при выстреле через канал ствола, начинало колотиться в его стенки и, тем самым, ослабляло ствол и «время» его жизни). Это не только облегченные за счет укорочения стволы орудий. Это не только более удобные лафеты – способные принимать на себя силу отдачи по двум направлениям – назад и вниз, отсюда и характерный прогиб лафета, более заметный, чем у иностранных конкурентов. Это не только упорядочение калибров (4-х, 8-и, 12-ти фунтовые ядра). Это не только усиление и увеличение колес. Это не только «отвоз» – специальный 9—12 метровый канат (либо кожаные лямки – ремни через плечос отрезком этого каната) для перекатывания орудия силами прислуги на огневую позицию вручную и, что особо важно – для стрельбы при отступлении. Это не только металлическая ось. Это не только вкручиваемый медный запальный канал (когда он изнашивался его было легко заменить). Это не только чугунные втулки в колесных ступицах, облегчавшие движение; и прочие весьма специфические технические приспособления, перечисление которых имеет смысл только для узких специалистов («визир», червячное подъемное устройство, «подвижная звезда», «двойной гандшпуг» и др.). Это не только передки со стандартизированными зарядными ящиками. Это не только разделение артиллерии на полевую, осадную и гарнизонную. Это не только организация стандартной батареи из 6—8 пушек. Это не только придание каждой пехотной дивизии не менее одной батареи.

…Кстати сказать, под термином «фунт», применительно к калибру пушек, в европейских странах подразумевались разные единицы измерения. Одни и те же калибры у австрийцев, у англичан и у французов, порой, не просто было сравнивать. Более того, если во всех европейских странах, кроме Франции, калибр определялся диаметром ствола, то у французов – диаметром ядра…

Это, прежде всего, признание за артиллерией самостоятельной роли в бою.

Теперь лошадей запрягали парами (по четыре – на 4-х и 8-и фунтовки и по шесть – на 12-ку) в прочные и достаточно легкие повозки, со специальными отделениями для ядер и пороха.

По сути дела Грибоваль создал самую совершенную артиллерийскую систему той поры, превосходившую все придуманное до него и оказавшую влияние на все аспекты артиллерии – от материальной части орудий и тактики до обучения артиллерийскому ремеслу. Внедренное им, потом использовалось другими реформаторами артиллерии и даже иностранные «коллеги по цеху» отдавали ему должное.

…Между прочим, единственное до чего у Грибоваля «не дошли руки» – это конная артиллерия и вопросы обороноспособности артиллерийской прислуги. Эти важнейшие вопросы он предоставил решать военачальникам революционной Франции, а совершенствовать их… выдающемуся артиллеристу-практику Наполеону Бонапарту, причем уже в преддверии кровавой эпохи наполеоновских войн, т.е. в самом начале XIX в. Jedem das seine…

Так артиллерия приобрела мобильность и чрезвычайную гибкость.

Теперь маневренные орудия, объединенные в конные батареи (по 8 штук), могли наносить массированные огневые удары по наиболее уязвимым местам обороны противника. Если менялась боевая обстановка, кавалерийские батареи (в отличие от пешей артиллерии, чьи канониры обычно шли пешком рядом со своими пушками, их прислуга передвигалась верхом на лошадях, что было быстрее, нежели когда она ехала на орудийных лафетах, передках или зарядных ящиках и, тем самым, увеличивала массу орудия), словно «гончие спущенные со сворок», получили возможность быстро срываться с места галопом без передков, нестись вперед и занимать новые позиции. Их можно было усилить новыми орудиями или, наоборот, расформировывать. Каждая батарея составляла единую команду. Она была очень подвижна и стреляла залпами.

Заряжали орудия быстро. Если раньше надо было сначала отмерить нужную порцию пороха, засыпать ее в канал, забить деревянную пробку и только потом вложить заряд, то теперь зашивали снаряд вместе с заранее отмеренным количеством пороха в «картузы» – холщовые мешки. Последние, хотя и не представляли собой новейшее изобретение, но позволили серьезно увеличить скорость стрельбы по сравнению с заряжанием рассыпным порохом и затем ядром. Поскольку Грибоваль разработал шкалу прицела и улучшил винтовой механизм вертикальной наводки (поднимающийся/опускающийся ствол давал более точную наводку), то это существенно повысило точность французской артиллерии.

Наступающие колонны противника встречали плотным огнем, способным остановить целые дивизии. На дальние расстояния стреляли ядрами. Для разрушения полевых земляных укреплений и поражения живой силы использовали бомбы и гранаты (той же конструкции, что и бомбы, но меньшего диаметра). Если же враг был рядом и готовился штурмовать батарею, в его порядки в упор выпускали картечь – снаряды, состоящие из обвязанных просмоленной бечевой или уложенных в жестяные картузы (цилиндры) свинцовых или чугунных пуль.

К началу XIX в. артиллерия стала мощным, подвижным и действительно грозным родом войск. Ей стали придавать особое значение. Пройдет совсем немного времени и для ведения сосредоточенного огня на месте предполагаемого прорыва пехоты начнут формировать «большие батареи» примерно из 100 пушек: если под Ваграмом у французов окажется немногим более двух орудий на тысячу солдат, то спустя три года – под Бородино – их будет уже целых три, дальше – больше.

Уходили в прошлое старые добрые времена, когда противники выстраивались в линии друг против друга и даже учтиво предлагали друг другу право дать первый залп.

…На эту тему даже сохранился крайне занимательный исторический анекдот, в основе которого лежала быль.

Якобы в ходе войны за Австрийское наследство (1740 – 1748 гг.) в известной битве при Фонтенуа 10 мая 1745 году французская и англо-ганноверская гвардии сошлись без единого выстрела на расстояние около 50 шагов. Высокородные офицеры с обеих сторон стали соревноваться в галантности, любезно предлагая друг другу, сделать первый выстрел: «О нет, господа мы никогда не стреляем первыми!». На самом деле все прекрасно понимали, что сторона, которая даст залп первой, окажется в проигрыше – по сути дела она останется безоружной на несколько минут, пока солдаты будут перезаряжать оружие. В конце концов, англичане взяли и дали первыми залп, который оказался таким убийственным, что половина французской гвардии полегла, а оставшаяся часть без командиров дрогнула и побежала…

Правда, по другой версии все было отнюдь не так красиво и галантно.

Командующий английской армией герцог Камберленд решив прорвать центр французской позиции, смело повел 14-тысячный ударный отряд ганноверско-английских гвардейцев вперед. Размеренным парадным шагом подойдя к французским позициям, он приказал выровнять ряды перед решающим таранным ударом. В этот момент некий подполковник лорд Чарльз Хэй, взял и вышел перед строем. Обратившись к противостоящим ему французским гвардейцам Людовика XV, Хэй вынул армейскую фляжку с ромом, рявкнул какой-то тост во здравие английского короля и хорошо приложился к ней. Потом лорд Чарльз отсалютовал обалдевшим французам троекратным «Ура!», дружно поддержанным его гвардейцами и скрылся в их рядах. Пока изумленные французские гвардейцы кричали ответное «Ура-а-а-ааа!!!», англичане грохнули такой залп, что в центре французской обороны образовалась огромная дыра – замертво рухнуло сразу 460 солдат и офицеров…

Примечательно, что французы благодаря таланту своего маршала Морица Саксонского (1696 – 1750 гг.) все же выиграли эту так оригинально и неудачно начавшуюся для них битву. В последний момент герцоги де Бирон и д`Эстре сумели нанести сокрушительный удар конной лейб-гвардий французского короля Людовика XV – La Maison du Roi – лично наблюдавшего за побоищем. И уже было торжествовавший победу, герцог Камберленд вынужден был уносить ноги, окруженный лишь горсткой офицеров…

С началом революционных войн, которые повела Франция за свою независимость, все начало серьезно меняться. В сражениях стали участвовать огромные массы пехоты. Глубокие колонны атаковали боевые порядки противника в том пункте, от которого зависела участь боя. Эта тактика требовала огромных жертв людьми. Но смерть в эпоху революционных войн Франции была ничто, если «Patrie en danger!» (Отечество в опасности!) Тем более, что полузабытый вскорости Руже де Лилль уже обессмертил свое имя легендарной «Марсельезой», со словами которой на устах голодные, оборванные и босые французы погибали за «Liberte! Egalite! Fraternite! (Свободу! Равенство и Братство!)

Важна была победа любой ценой!

С солдатами революции нельзя было заниматься сложными маневрами: они не были высокопрофессиональны.

Искусство маневрирования приходилось заменять быстротой передвижения! Революционный маневр был маневром быстроты!

Это было веление времени.

…Между прочим, на самом деле идея использования войск в атаке колоннами уже давно витала в военных умах. Не исключено, что чуть ли не первым ее высказал в своих сочинениях французский военный писатель Жан Шарль Фолар (1669—1752), причем, еще во времена расцвета линейной пехотной тактики, по крайней мере, так принято считать в западной исторической литературе. Среди отечественных историков сложилось твердое мнение, что еще в пору первой русско-турецкой войны (1768—1774) в середине XVIII в. выдающийся российский полководец Петр Александрович Румянцев, не отказываясь от тактики ведения боя в рассыпном строю, умело сочетал его с действиями колонн и каре в зависимости от особенностей местности. Румянцевские войска умело отражали нападения вражеской конницы, будучи в колоннах, прикрытых густой цепью стрелков и огнем пушек. Он стал собирать войска в ударную группу на решающем участке фронта и бросать ее на противника, ведя бой до полного его уничтожения. Уже тогда в России нашлись незаурядные военные умы, весьма внимательно (если не сказать, очень пристально) и высокопрофессионально следившие за всеми румянцевскими переменами в российской армии. В частности, исключительно амбициозный и болезненно честолюбивый современник Румянцева – А. В. Суворов, видевший во всех своих «коллегах по смертельно-кровавому ремеслу» конкурентов в гонке за славой Первого Полководца Своего Времени. Развивая свою «науку побеждать», он заинтересованно (или даже завистливо?) наблюдал за новациями Петра Александровича в боях с турками, внося в них свои концептуальные идеи, шлифуя на учениях и, доводя до ума в боях, где любая ошибка не только вела к смерти солдат, но если их (ошибок) оказывалось много, то и к проигрышу. Уже тогда, т.е. в ходе все той же войны русских с турками, Александр Васильевич старался варьировать и сочетать различные виды построений войск (колонна, каре, линии) в зависимости от ситуаций (рельефа местности, тактико-технических характеристик противника), делавших их максимально эффективными. Он прекрасно понимал, что хотя колонна (в 6 или даже 12 шеренг) и гибче всех построений и если движется без остановки, то пробивает все, но если она использует стрельбу, то менее эффективна, чем каре и линия. К тому же, по его мнению «вредны ей картечи в размер», имея в виду огромные потери, наносимые густой колонне артиллерией. Именно поэтому Александр Васильевич не отвергал, как «устаревший», строй в линию и призывал максимально использовать ее огневые возможности. Удобнейшим для массированной стрельбы он считал линейный строй из двух шеренг. Но линии, как таковые, им использовались, все же, редко, а их кульминацией в любом случае был удар в штыки. А глубокие колонны он предпочитал только для развертывания. Только в самом конце XVIII в., все эти новшества войдут в практику у прогрессивно настроенных французских революционных генералов. Они блестяще ими воспользуются: доведут их до ума и они принесут им немало блестящих побед, в первую очередь, над шаблонно воевавшими австрийцами и пруссакам. «Отцами» этой революционной тактики на западе будут считать выдающегося французского генерала-самоучку Лазаря Гоша и военного министра, верховного главнокомандующего и начальника генерального штаба революционной Франции Лазаря Никола Карно. Карно заслуженно получил прозвище Организатора Победы! Именно он содействовал слиянию частей состоящих из опытных ветеранов и энергичных новобранцев – этот сплав существенно улучшал их боеспособность, а для связи с фронтом использовал оптический телеграф Шаппэ, аэростаты для разведки и т. п. Гоша осенила эта идея (быстрых атак колоннами) и он вкратце изложил ее в своей докладной записке правительству, а Карно возвел ее в абсолют как руководство к действию всем революционным генералам Франции в своем нашумевшем «Общем очерке тактики». Классически законченной она стала благодаря Наполеону Бонапарту и его бесконечным войнам…

Дальновидный Карно увидел в пояснительной записке самоучки Гоша не только очень большие аналитические возможности молоденького лейтенантика, но и совершенно особое, явно не имевшее аналогов, военное дарование. Со словами – «Вот пехотный лейтенант, который пойдет очень далеко!» – военный министр незамедлительно обратился к могущественному Дантону и военная карьера самого блестящего из генералов, выдвинувшихся в первые годы революции, стремительно началась. Гош превосходит все самые смелые ожидания Карно под Дюнкерком и уже в сентябре 1793 г. он бригадный генерал и посылает еще одну пояснительную записку Карно с новыми предложениями по ведению боевых действий. Ознакомившись с ней, Карно назначает Гоша дивизионным генералом и командующим Мозельской армией.

Именно здесь он впервые сформулировал и активно пропагандировал среди новых подчиненных свою наступательную военную доктрину: «Если шпага коротка, сделайте шаг вперед!»

…Между прочим, выражение Гоша «Если шпага коротка, сделайте шаг вперед!» – на самом деле всего лишь перефраз знаменитого спартанского афоризма: сын жалуется матери, что потерпел неудачу в бою из-за слишком короткого меча, на что слышит по-спартански лаконичное – «Надо было сделать шаг вперед!» Начитанный самоучка Гош, умело снабдил им патриотически настроенных солдат революционных армий Франции, на удивление врагам одерживавших одну сенсационную победу за другой. Одной простой фразой гений Гоша дал его соплеменникам победоносное оружие в борьбе с монархической Европой…

Гош настолько эффективно действует в роли командующего армией, что Комитет Общественного спасения предписывает соседней армии генерала Пишегрю перейти под начало победоносного Гоша. Завистливый Пишегрю (соперничество среди военных всегда проходит острее, чем среди гражданских лиц – Славой Победителя и, тем более, Спасителя Отечества делиться не любит никто!) интригует против него и всесильный Сен-Жюст решает арестовать Гоша. Оказывается, что сделать это в его собственном лагере не так-то просто: солдаты обожают своего командующего и за Отца Родного порвут всех «как тузик грелку»! (Гош умел заводить солдат: «Плачу 1000 франков за пушку!» – и солдаты сходу брали вражескую батарею, от шквального огня которой только что гибли их товарищи!) Приходится Комитету Общественного спасения замысливать хитроумную комбинацию: Гоша якобы назначают командующим Итальянской армией и вручают предписание отправиться к месту нового назначения.

По дороге его арестовывают и сажают в тюрьму знаменитого… женского Кармелитского монастыря в Париже. Там ждет своей участи жена гильотинированного генерала де Богарнэ – Жозефина, будущая супруга Наполеона Бонапарта. Безусловно, Гош был героем и красавцем, современно выражаясь – «секс-символом» и, к тому же, привык не отказывать дамам в «утешении», а вертихвостка Жозефина была, как все креолки – дамой невероятно сексуальной и темпераментной, не упускавшей возможности быстротечного «огневого контакта» с альфа-самцами, чьи «сабли-шпаги-мечи» всегда нарасхват среди слабого пола, но столь сметливого и не упускающего своего шанса «осушить бокал шампанского по полной программе» с этими «душками-военными»! Молва гласила, что между ними наметился роман. Сегодня, нам доподлинно неизвестно, как все обстояло на самом деле и насколько далеко их отношения могли зайти в условиях стрессового ожидания гильотины, придававшего каждому соитию невероятный эмоциональный окрас!? Но не исключено, что одной из причин последующей вражды между Гошем и Наполеоном могла быть краткая, но бурная связь жены последнего с первым. Не секрет, что ко всему, что касалось «женских тайн» Жозефины – «девушки бальзаковского возраста», чьи «всегда готовые распахнуться врата в рай» тогда активно посещали многие сильные мира сего – Бонапарт дико ревновал, особенно в первые годы их совместной жизни. Так или иначе, но доброхоты сообщили куда следуето том, чем занимается высокопоставленный арестант c высокородной арестанткой и Гоша срочно перевели в тюрьму Консьержери. Вполне возможно, что именно поэтому эта связь, (если она была?) так и не стала достоянием широкой общественности, а осталась на уровне слухов. Из новой тюрьмы дорога была только одна на Гревскую площадь – на гильотину Сансона! Скорее всего, что этим бы все для нашего героя и закончилось, если бы не переворот 9 термидор, приведший на плаху… Робеспьера и его якобинских соратников.

Выйдя из Консьержери, Гош срочно командируется завершать подавление роялистского восстание в Вандее. Британская корона исправно снабжала эту бунташную провинцию Франции деньгами и людьми, в основном, это были дисциплинированные, фанатичные бойцы. Выходцы из моряков королевского флота. Были даже целые части полностью укомплектованные из одних морских офицеров. Руководили ими способные командиры, такие как Стофле или Шаретт. Гошу пришлось показать все, на что он способен, чтобы справиться с вандейцами.

В ходе этой борьбы Гош понял, что главная угроза для революционной Франции – Британская империя. Следовательно, на благо Франции нужно немедленно вывести «Туманный Альбион» из игры.

Им был разработан план быстрого вмешательства- вторжения на территорию Ирландии, которая в ту пору в очередной раз стремилась сбросить с себя английское иго. Французская поддержка могла бы перевесить чашу весов в пользу свободолюбивых ирландцев. В условиях максимальной секретности, в кратчайшие сроки все было готово и отборные войска приготовились переправиться через Ла-Манш. Корабли начали движение, но вмешались непогода и Его Величество Случай: весь флот разметал в разные стороны сильнейший шторм и флагман с Гошем пристал к берегу последним, лишь через два дня после основной массы судов.

К этому моменту его помощник Груши (кстати, тот самый легендарный «антигерой» Ватерлоо!) так и не решившись взять ответственность о вторжении вглубь Ирландии (кстати, спустя без малого 20 лет, нерешительность Груши скажется на исходе последней битвы Бонапарта при Ватерлоо, по крайней мере, так принято считать, что не совсем так, но это уже совсем другая история!), отдал приказ о свертывании экспедиции и возвращении домой. Англичане обо всем узнали и на внезапность более рассчитывать уже не приходилось.

Покончить с Англией одним неожиданным ударом не удалось и вторую попытку предпринимать не стали в виду ее бесперспективности: британцы уже были во все оружии.

…Кстати, если бы тогда в 1796 г. замысел Гоша удался, то неизвестно, состоялась ли бы 15-летняя эпоха наполеоновских войн!? Точно так же не ясно, как бы пошло развитие Франции, не будь у нее такого «недосягаемого» врага как островная Англия, которую никогда нельзя было победить вне ее собственной территории!? Получается, что Гош первым из революционных генералов Франции предпринял попытку покончить с «британским львом в его логове», т.е. на его острове. Другой талантливейший французский генерал – Наполеон Бонапарт дважды обдумывал такую же операцию: первый раз – чисто теоретически в 1798 г. еще до Египетской кампании, а второй раз – спустя 5 лет – но по тем же причинам, что и ранее, до переправы и вторжения дело так и не дошло. Впрочем, как и Гош, Бонапарт оказался бессилен решить проблему Туманного Альбиона – Хозяйки Морей…

Неудача с вторжением на британские острова существенно не сказалась на дальнейшей карьере генерала Гоша. Его назначают командовать Самбр-Маасской армией в очень сложный для нее момент – после поражения Журдана при Вюрцбурге. Ему удалось в кратчайшие сроки навести порядок с дисциплиной и при поддержке Рейнской армии Моро начать наступление, которое остановило лишь известие о Леобенском перемирии, навязанном Австрии на Итальянском фронте Наполеоном.

Гоша вызывают в Париж, но оказаться там ему было не суждено: Луи-Лазарь заболел и умер от… «заворота кишок». (Кое-кто из современников не исключал, что его отравили, но истина так и осталась «за семью печатями»! )

Его похоронили в том же мавзолее, в котором покоился прах другой легенды среди революционных генералов Франции – Марсо.

…Когда Гош внезапно и чрезвычайно быстро ушел из жизни, он был не менее популярен, чем его главный конкурент в борьбе за негласный титул лучшего полководца революционной Франции – генерал Бонапарт. В войсках его обожали за невероятную отвагу, открытый, располагающий к себе характер и внимание к нуждам простого солдата. Соратники говорили о Гоше-командире очень лаконично и емко: «У него самая длинная сабля и самые короткие речи!» В день военного переворота 18 брюмера в пользу Бонапарта эти два генерала, скорее всего, оказались бы по разные стороны баррикад и как развернулись бы дальнейшие события вряд ли кто-либо решится предсказать. Не будем гадать, как бы сложилась судьба Франции, если бы на месте генерала Бонапарта оказался генерал Гош, человек более бескорыстный, в меньшей степени политик, чем Наполеон, но, по сути, столь же агрессивный военный, к тому же, весьма склонный к аналитике и теоретизированию.

Так исторически сложилось, что в самом конце XVIII века в пост-революционной Франции более был востребован авантюризм (которого было больше у Наполеона), чем искренний патриотизм (он преобладал у Гоша). Но получилось так, что одна из двух самых «блестящих» шпаг Франции конца XVIII века (Гош) перестала сверкать на полях сражений, а другая (Бонапарт) позднее сделала все от нее зависящее, чтобы о ней (Гоше) забыли как можно быстрее. Конечно, это не делает Наполеону чести, но во все времена даже великие полководцы (от Ганнибала до Суворова) не любили с кем-либо делиться воинской славой, поскольку на Полководческом Олимпе нет места для двоих, как, впрочем и везде…»

«Се ля ви»…

Не так ли!?.

Грабинский, Юзеф (1771—1843) – бригадный генерал Великого герцогства Варшавского (15 марта 1807 г.), дивизионный генерал итальянской службы (1831 г.), шляхтич.

…Кстати, он являлся близким другом знаменитого адьютанта генерала Бонапарта времен его Первого Итальянского и Восточного походов – Юзефа Сулковского (1773—1798)…

Родился 19 марта 1771 г. в Варшаве в семье Станислава Грабинского и его супруги Жюстины Зандрович.

В 1791 г. в возрасте 20 лет поступил на военную службу Великого Княжества Литовского с назначением в 8-й пехотный полк.

В кампанию 1792 г. отличился в сражениях против российских войск под Миром, Брест-Литовским и Зелвой, произведён в лейтенанты 5-го полка литовской пехоты.

Во время восстания 1794 г. организовал 1-й батальон стрелков Великого Княжества Литовского и 24 июля 1794 г. был произведён генералом Костюшко (1746—1817) в полковники, отличился при обороне Варшавского предместья Праги, был захвачен в плен русскими и доставлен в Санкт-Петербург.

В 1797 г. получил разрешение на выезд в Париж, но отправился в Милан, где 20 мая поступил в Польские Легионы генерала Домбровского (1755—1818) с назначением командиром 3-го батальона 1-го Легиона, в составе армии Цизальпинской Республики участвовал в боевых действиях против австрийцев в Романье.

После того как бывший командир 3-го батальона майор Заблоцкий был 12 мая 1798 г. убит на дуэли капитаном Хауманемом, близким другом Грабинского, последний был обвинён в моральной ответственности за происшедшее, испросил отпуск и 26 мая отплыл из Чивитта-Веккиа в Египет, чтобы волонтёром присоединиться к Восточной Армии генерала Бонапарта.

Был принят на французскую службу в чине шефа бригады со старшинством от 20 апреля 1798 г. и назначен в состав 7-го гусарского полка бригады генерала Леклерка д`Остена (1741—1800), отличился при штурме Александрии, в сражениях при Эль-Рамани и при Пирамидах.

В сентябре 1798 г. «из-за подорванного климатом здоровья» покинул Египет, на обратном пути во Францию был захвачен турецкими корсарами и заключён в печальнознаменитую тюрьму Семи башен в Константинополе, где оставался в течение семи месяцев, получил свободу вследствие вмешательства послов Испании и Пруссии и в октябре 1799 г. возвратился во Францию.

В 1800 г. назначен командиром 1-й бригады Итальянского Легиона генерала Домбровского, отличился при нападении на австрийские аванпосты у Пескьеры, где получил пулевое ранение в голову.

В 1802 г. возвратился на службу Итальянской Республики в качестве командира 1-й польской полубригады, в 1803 г. принимал участие в оккупации Апулии в составе 2-й итальянской дивизии генерала Леччи (1767—1836).

В ходе кампании 1805 г. отличился в сражении 25 ноября при Кастельфранко и в боевых операциях против англо-сицилийских войск в Калабрии. 6 апреля 1806 г. Наполеон декретировал создание Польско-Итальянского Легиона в составе трёх польских пехотных полков двухбатальонного состава и одного кавалерийского полка, набираемых в Познани и Померании – временным командиром Легиона был назначен Грабинский, произведённый 15 марта 1807 г. в бригадные генералы.

Декретом от 11 ноября 1807 г. Легион был определён на вестфальскую службу и размещён в Касселе, 21 февраля 1808 г. переведён в Пуатье.

20 марта 1808 г. поступил на французскую службу и 31 марта 1808 г. получил название Вислинский Легион.

В июне 1808 г. получил отпуск «по состоянию здоровья» и поселился в Болонье.

Во время Австрийской кампании 1809 г. возглавил колонну (солдаты Национальной гвардии, итальянские жандармы и небольшое число французских регулярных войск) и 16 июня нанёс поражение повстанцам, захватившим замок Феррары, 2 сентября во главе всего 6 солдат сумел отразить нападение на Сан-Мартино, причём, был тяжело ранен в грудь.

…Кстати,27 марта 1811 г. он женился на Марие Анне Брольи…

С началом восстания, вызванного известиями об Июльской революции 1830 г. во Франции, был в феврале 1831 г. назначен командующим армии Соединённых провинций с производством в дивизионные генералы, после разгрома восстания бежал в марте 1831 г. в Париж, откуда смог возвратиться только после объявления амнистии повстанцам.

Умер Кавалер Орд. Воинской Доблести (Virtuti Militari) (1792 г.), Шевалье Почётного Легиона (1 мая 1805 г.), Шевалье орд. Железной Короны (12 мая 1806 г.) 25 августа 1843 г. в Болонье в возрасте 72 лет.

Грабовский, Ержи (Ежи) Франтишек (1756—1800) – генерал-лейтенант Войска Литовского (1792 г.), бригадный генерал французской службы (1797 г.), шляхтич.

…Между прочим, Ержи (Ежи) Франтишека не надо путать с его младшим братом генерал-лейтенантом Войска Польского (16 мая 1794 г.)Павелом Ержи(Ежи) Грабовским (1759—1794), служившим во французской армии, после возвращения на родину назначенным в 1784 г. генеральным инспектором литовских войск, в 1789 г. – полковник, командиром 5-го пехотного полка Великого Княжества Литовского, с 1792 г. – шеф этого полка. В ходе русско-польской войны 1792 г. командовал в чине генерал-майора 3-м литовским пехотным полком. В 1794 г. присоединился к восстанию генерала Костюшко, 16 мая 1794 г. – генерал-лейтенант, командир Литовской дивизии, 26 июня 1794 г. отличился в сражении под Солями, с 30 июня 1794 г. служил в корпусе генерала Шлевинского, затем в корпусе генерала Сераковского. 5 августа 1794 г. возглавил пехотную дивизию в Полесье, 7 августа 1794 г. в сражении при Слониме командовал арьергардом (Литовская конная гвардия, 4-й и 5-й литовские пехотные полки, 50 стрелков, 4 орудия), прикрывал отступление войск генерала Сераковского и на протяжении 7 километров отбивал непрерывные атаки русского авангарда генерала-поручика Дерфельдена (1735—1819). В начале августа 1794 г. временно командовал обороной Вильно, затем реорганизовал остатки литовской армии в районе Бельска и 13 августа атаковал при Хомске русский отряд генерала Н. И. Дивова (1752—1812) (Севский и Тамбовский мушкетёрские полки, Херсонский легкоконный полк), рассеял его авангард, захватил обоз фуража и 33 пленных; после падения Вильно был назначен оборонять Гродно и прикрывать Брест. После разгрома восстания в Литве командовал дивизией в составе корпуса генерала Мокроновского. Погиб кавалер орд. Воинской Доблести (Virtuti Militari) (1792 г.) и Св. Станислава (1789 г.) 24 октября 1794 г. при обороне Варшавского предместья Праги от русских войск Суворова в возрасте 35 лет…

Родился Ержи (Ежи) Франтишек в 1756 г. в Свенцянах в семье генерала Коронных войск Яна Грабовского (1730—1784) и его супруги Анны Грушинской (1730—1764).