скачать книгу бесплатно
– А Ваши партнеры это те патриоты-бандиты, о которых Вы упоминали, – это снова был не вопрос, а утверждение себя в качестве ясновидящего.
– Да, мы начинали не очень чисто. Но прошло время. Теперь мы пытаемся вести дела честно. Беда в том, что на наше место пришла какая-то мелкая шушера, и город потерял контроль. Заниматься снова разборками «по понятиям» неправильно. Будет бойня. Мы понимаем это. Поэтому решили пойти законным способом.
– Как Матаев оказался в Вашем рабстве? – вопрос сформулировал сам мозг без моего разрешения, я лишь случайно его произнес. – Хотя не отвечайте. Думаю, это лишняя информация.
– Именно. Ну, так как будем решать с Вашим гонораром?
– Свои условия я уже сказал. Если Вы верите в то, что я должен Матаеву, разочарую. У меня есть кое-какие бумаги, доказывающие обратное. Как жаль, что Коля о них забыл. А то ведь прокатить могло. Так что за ложь можете заковать своего раба в цепи и посадить на хлеб и воду. Мое самолюбие не позволяет работать бесплатно, пусть и для благой цели. Тем более, что для Вас с партнерами любовь к малой родине слишком тесно пересекается с бизнес-интересами.
Никаких бумаг у меня и в помине не было. Но ничто не мешало играть «во банк». Я говорил столь убедительно, что сомнений не возникало. Да и терять было нечего. Если Стуров попросил бы их показать, я скорее всего изобразил бы праведный гнев от недоверия к своей персоне и просто ушел. Но опыт подсказывал: он не попросит.
– Почему я не удивлен? Обстоятельства моего знакомства с Николаем подсказывают, что лучше поверить Вашим словам, Георгий. А с ним мы еще поработаем, перевоспитаем. У нас впереди долгий совместный путь.
Несколько позже я узнал историю знакомства Стурова с Матаевым. До сих пор не пойму, кому из них сочувствовать. Но это уже другая история. А в тот вечер я просто хотел получить новый контракт. Срочно требовалось подключить мозг ко Вселенскому разуму и принять участие в жизни.
– Итак, Георгий, когда Вы будете готовы отправиться на Урал?
– В течение двух часов с момента получения гонорара. И, видимо, придется все-таки лететь. Слишком мало времени на медитации под стук колес в поезде.
Стуров молча вытащил телефон и набрал номер.
– Николай, сколько ты должен Георгию? Он утверждает, что у него есть бумаги, подтверждающие твой долг. Я склонен ему верить. Ого, ты умеешь ценить дружбу. Ладно, я все понял, – Стуров нажал на отбой и посмотрел на меня. – Я только одного не понимаю, почему он рискнул предложить Вас? Ведь он кругом должен!
– Матаев– не полный идиот. Он прекрасно осознает, что со мной у Вас шансы победить увеличиваются. А значит, в случае успеха, он зарабатывает очки в Ваших глазах и закрывает часть своих долгов в репутационной форме. Вы в любом случае покроете все расходы и заработаете кратно больше.
– Разумно. Пожалуй, голова у него все-таки работает хорошо. С цепью, хлебом и водой повременю, – наконец он улыбнулся. – Предлагаю такую схему: завтра утром Вы получите сумму, равную долгу Матаева плюс 50 процентов. Еще 50 процентов станут бонусом в случае победы. Билеты и проживание за мной.
– 60 на 40. Такой расклад больше мотивирует.
– Добро. Вылетаем завтра вечерним рейсом. Предлагаю утром встретиться, я передам Вам деньги. Позавтракаем и поговорим о деталях. Потом у Вас будет время собрать вещи.
– И попрощаться с родными, – злая шутка сама сорвалась с языка. Знал бы, что почти не шутил.
Вот так я влез в жизни тысяч незнакомых мне людей. Оставалось надеяться, что я на стороне хороших парней. И все останутся живы.
– Как любопытно! Я помню эту историю с Замусольском. Кажется тогда там действительно стремительно поменялся расклад сил. Так это Ваша работа? – Барский посмотрел на меня с долей недоверия.
– Нет. Все сделали сами люди. Я только придумал.
– Не тяните, рассказывайте дальше. Мне интересен ход Ваших мыслей.
Мне жутко льстило внимание Барского. Но иллюзий не было. Он коротал время в пробке за беседой с существом из другого мира. Своего рода антропологическое исследование. Что ж, придется постараться не пасть лицом в паштет в разгар вечеринки.
Вы когда-нибудь видели умирающий город? Город, который оставляют его жители, уезжая навсегда. Умирающий не сразу, постепенно. Постепенно облупливается краска на фасадах домов, появляются трещины на асфальте, живая природа уверенно возвращает себе то, что когда-то у нее отняли люди, обволакивая весь город дикими травами и кустарниками. Изо дня в день на улицах такого города встречается все меньше прохожих, дома пустеют и иногда совсем разваливаются. Но все выглядит очень гармонично. Это живой организм, который стареет и естественным образом готовится умереть. Картины следов былого расцвета! Какие роскошные виды! Достойные лучших объективов и кистей! Виды умирающего города. Умирающего своей смертью. Но есть города, которые умирают не от старости – медленно и красиво. Они умирают оттого, что больны. Больны людьми. Такими же, как мы с вами. Они умирают в страшных корчах прямо под нашими ногами. Потому что люди плюнули на свой город и на себя. Им все равно какого цвета фасады их домов. Им безразлично, что помойка уже распространилась на детские площадки. Им проще не замечать, как соседский пес гадит прямо им под нос каждый день в одно и то же время. У этих людей нет сил и воли думать даже о будущем своих детей. Они озабочены только тем, чтобы сегодня набить свое брюхо и поскорее лечь спать под шизофренический бред из телевизора. Таких городов тысячи в России XXI века. И Замусольск был одним из них.
Этот город одним своим видом способен был стать причиной глубокой депрессии даже у самой оголтелой оптимистки из тех, что без конца повторяют как мантру слово «позитив» и улыбаются, как будто у них в одно место вставлена батарейка радости. Только сойдя с трапа самолета, я уже ощутил зловонный запах отчаяния и безнадежности, царящих в этом городе: полуразрушенное здание аэропорта, сугробы в рост человека по обочинам взлетно–посадочной полосы, техник с мутными глазами в промасленной телогрейке, бездомная собака, лежащая прямо под стоящим рядом самолетом и обледенелый трап, с которого я чуть не рухнул на радость докторам местного госпиталя. Пока мы ехали к гостинице, я смотрел по сторонам и надеялся, что приехал сюда всего на месяц.
В то время в Замусольске было всего три гостиницы. Две принадлежали металлургическим капиталистам по штуке на каждого и одна муниципальная. Как я узнал позже, капиталистические гостиницы были чуть ли не европейского класса в четыре с половиной звезды. Буржуи конкурировали во всем. Пыль в глаза не была исключением. «Хороший понт дороже денег». Под этим слоганом страна живет, начиная с 1991 года. Конкуренция в гостиничном бизнесе среди металлургических комбинатов хорошо иллюстрирует этот феномен.
Пожить в комфортных условиях одной из еврогостиниц не довелось. Я приехал в Замусольск вести тотальную войну с их владельцами. А значит оставалась муниципальная. Одного взгляда на гордые остатки вывески «Отель Полярная Звезда» хватило, чтобы потребовать срочного заселения в частный сектор.
Стуров не стал спорить по этому вопросу и полностью спихнул меня с моими капризами на свою помощницу Елену Агафонову. Ей предстояло быть моей клевреткой–адъютанткой на время боевых действий за Уралом.
Невысокая брюнетка в строгих очках, но с крутыми бедрами. Типичная гордая провинциалка из семьи с хорошим воспитанием, которое не позволяет расточать свою сексуальность во все стороны. Но я-то знал, сколько чертей водится в таком омуте. В помощь нам был придан полноприводный автомобиль Тойота с водителем Володей. Со слов Елены прошедшим Чеченские войны всех разливов. Улыбчивый и мягкий парень. Как потом рассказала Лена, снайпер он был «от Бога».
Сначала Стуров хотел втянуть меня в свой график предвыборных дел. Но я четко понимал, что если поддамся его образу действий, мы точно проиграем. Он слишком очевидно хотел делать то же самое, что и все: развесить агитки, написать несколько обличающих и клеймящих позором статей в газеты, выступить по местному телевидению и все в таком духе. Я же привык сначала думать. И для этого как минимум необходимо знать диспозицию, ландшафт и расклад сил. С целью прояснить для себя все вопросы я отвертелся от Стурова на несколько дней, и мы с Леной и Володей как бешеные стали колесить по Замусольску. Они все недоумевали, зачем я разговариваю с бабушками в сберкассах, с мужчинами в забегаловках, с женщинами в магазинах? Стуров откровенно бесился и искрился надеждой привлечь меня к написанию его предвыборных речей для телевидения. По-видимому, это было высшей формой политического креатива в его понимании. Я считал тогда и считаю сейчас, что не имеет большого значения, что ты говоришь в телевизоре. Важно, что ты там вообще говоришь. И чем больше ты в нем торгуешь лицом, тем выше спрос, особенно если лицо честное. У Стурова честное лицо. Поэтому мне было все равно, что он собирался нести с голубого экрана в народные массы. Хуже чем было, уже не могло быть.
Разговаривая с мужиками в бане, выпивая с менеджерами металлургических комбинатов в ресторане, флиртуя с девушками в ночном клубе, мой мозг откладывал и перерабатывал информацию.
Мы не виделись со Стуровым уже дня три. До этого он каждый день пытался у меня получить нечто вроде отчета о проделанной работе. На это я отвечал, что не готов тратить время впустую и уклонялся от утомительных встреч с «проработкой деталей», чем безумно его злил. И вот спустя неделю после прилета в Замусольск, я сам поздним вечером явился к Стурову в офис. Он проводил какое–то очередное совещание со сторонниками. Отправив шофера Володю и Елену по домам, я прошел в кабинет к Аркадию и тихо сел в углу, ожидая, когда закончатся прения. Глаза собравшихся явно не горели оптимизмом. Очевидно, «стуровцы» считали, что партия уже проиграна и осталось только красиво сдаться. Никогда раньше не слышал, чтобы с таким пылом обсуждали вопрос, что эффективнее, напечатать агитки формата А4 или плакаты формата А3?
Послушав минут 20 и почти уснув от скуки, я поднялся и подошел к большому круглому столу, за которым заседали собравшиеся.
– Как здорово, что все вы здесь сегодня собрались, – я специально вставил искаженный кусок известной бардовской песни, полагая, что тем самым привлеку внимание к себе и приближусь к душам провинциальных джентльменов посредством незамысловатого юмора. – Прошу прощение у Большого собрания. Но очень хотелось бы вторгнуться в вашу беседу со своими комментариями.
– А, Георгий! Наконец–то Вы присоединились к нам. Признаться, у нас наметился тупик, и мы очень рассчитываем на Ваши идеи. Господа, Георгий – консультант из Москвы, о котором я вам рассказывал, – Стуров представил меня соратникам.
– Что хрен с горы, что консультант из Москвы, – кто-то из присутствующих блеснул юмором. Все, кроме Стурова, заржали.
– Коллеги, я готов предложить вам дальнейшую предвыборную стратегию, – юмористический пассаж не сильно ударил по моему самолюбию. Поэтому я просто решил рассказать им свой план.
– Это очень кстати, а то мы тут «в непонятках», за что деньги тебе платим, – юморист не унимался. Стуров молчал и с любопытством ожидал моей реакции.
Я повернулся и внимательно посмотрел на «юмориста». Ненавижу приблатненных невежливых деляг, возомнивших себя вершиной эволюции.
– Уважаемый, я не разрешал Вам говорить со мной на «ты». Меня пригласили сюда помочь Вам, в частности, решить Ваши проблемы. Ибо сами Вы не справляетесь, очевидно. Поэтому прошу проявлять хоть подобие уважения. Для начала. Да, и, начиная разговор с незнакомым человеком, принято представляться. Это так, для общего развития. Может пригодиться.
Лицо «юмориста» вспыхнуло. Мне был знаком подобный типаж. Провинциальный «полуавторитет». Все, кто беднее его – смерды и пыль. Но на физическую конфронтацию он уже не способен. Слишком сытый и вес не тот, двигаться тяжело, давление, одышка, сердце может не выдержать. Я знал, что лезу в пику. Но иначе он не поймет и будет об меня вытирать ноги. Дружить мы не будем никогда, но уважать себя я его заставил.
Стуров, уже знакомый с моим комплексом в отношении взаимовежливости и границ дозволенного, довольно заулыбался.
– Господа, давайте послушаем Георгия. У нас совсем немного времени. И, если мы хотим достойно выступить на выборах, должны действовать быстро и сообща, – Аркадий Стуров вернул ситуацию в исходное состояние.
– Спасибо, коллеги, – и я изложил им свои мысли.
Барский смотрел на меня, не моргая, пока я вспоминал Замусольское приключение. Может, спал с открытыми глазами? Не важно. Я продолжил. Мне было приятно вспоминать эту страницу моей жизни.
Вы знакомы со словом «солидарность»? Не в смысле названия польской партии Леха Валенсы. В смысле взаимозависимости людей, общности их интересов, единого понимания, сопереживания.
В Замусольске люди были весьма солидарны друг с другом только в одном – в понимании того, что живут в полной заднице и выхода из нее нет вообще никакого, как будто эту задницу зашили или намертво вставили в нее пробку. Кстати, проекцию можно провести на всю Отчизну постперестроечного периода. Выражение «глубокая задница» – исторический спутник всех процессов в России, начиная с начала 90–х. Но в Замусольске все это чувствовалось как-то особенно напряженно. Скорее всего ощущение катастрофичности сущего обострялось постоянной междоусобицей между металлургическими гигантами и вечной борьбой за власть в городе. Жителям Замусольска отводилась роль зрителей в театре, которых заставляют смотреть бесконечный спектакль и даже не выпускают на антракты по малой нужде. Они смирились с тем, что не могут повлиять на ситуацию, и надеялись только на то, что в результате этой борьбы титанов кто-то из них издохнет, и победитель окажется добрым дедушкой Морозом. А до этого момента город всем составом дружно впал в депрессию, из которой, по определению, выходить самостоятельно не собирался. Было очевидно, что разговоры и обещания уже не помогут добрым замусольцам. Не та стадия болезни. И я решил напомнить им, что солидарность это не только треп на кухне о том, что все плохо. Истинная Солидарность – это совместная ответственность. За город, страну, детей, их будущее. За память об их дедах и отцах, за общую историю. За красивые лужайки, чистые парки, свежий воздух. За все. И это не просто слова. Ответственность проявляется делами. Когда мне из телевизора Вождь говорит, что в провале очередной реформы виноваты мы все, это означает, что виноват Никто. Потому что мы безответственны. Мы не делаем ничего. Даже не ходим на выборы, чтобы не дай Бог взять хоть каплю ответственности на себя.
Я уже упоминал, что Замусольск был обильно присыпан двухметровым слоем снега. Это не фигура речи. Научный факт. И чтобы его убирать, у города вечно чего-то не хватало: то техники, то бензина в технике, то дворников, то денег на за зарплату дворников. В результате, расчищенными в основном оказывались только автодороги и главная улица города. Дворы, переулки, пустыри, парки и все остальное было покрыто сетью узких «козьих» троп, натоптанных самими людьми. Перемещаться ужасно неудобно.
Мне вспомнилось советское детство, когда мы всей толпой, начиная с конца марта до середины мая, ходили на субботники и убирали город после зимы. Это было жутко весело и невероятно сплачивало. Недаром Первое мая называют Днем солидарности трудящихся. Мы солидарно трудились и чувствовали себя прекрасной командой. Современным корпоративным тимбилдерам взять бы этот опыт на вооружение и никаких коучей не нужно.
Объединив эти факты, мне пришла в голову идея солидаризировать людей ответственностью за свой город. Хотя бы, начиная с расчищенных от снега дворов.
Но это оказалось не так легко в намертво замороженном городе с людьми–зомби. До выборов оставалось немногим более двух недель. Однако мы сумели раскачать народ. Начали своими силами. Стуров, я, его предвыборный штаб, их дети, работники, дети работников, все каждое утро и по вечерам выходили с лопатами и чистили свои дворы. Подгоняли машину с громкоговорителем, ставили задорные песни, иногда даже советские, и чистили. Мы ходили по школам и договаривались с директорами, чтобы они вместо уроков физкультуры или труда посылали детей чистить школьные территории. Город небольшой, люди видели, как трудятся их дети, и присоединялись к нам. Мы наделали кучу повязок на рукава с надписью «Патруль Чистый город» и раздавали их всем желающим. Через неделю город охватила эпидемия чистоты. Даже если начиналась снежная пурга, последствия ее на следующий день устранялись самими горожанами. Разговоры были только об этом, люди гордились тем, что делали. Выйти вечером во двор с лопатой стало священной и приятной обязанностью каждого.
– Люди поняли, что от них может что-то зависеть. Мы сплотили людей одной простой идеей – совместный труд на общее благо. На улицах появились улыбки. Вектор движения был найден. Осталось заявить свои права на лидерство.
Агитки-таки были напечатаны. Большие. Формата А2. И за несколько дней до выборов ночью мы разложили их на расчищенные дорожки. Залили водой и посыпали песком. Немного, чтобы было видно плакаты, но не было скользко. Нам помогали люди, конечно. Наутро народ шел на работу по ровным и удобным дорожкам, с удивлением глядя под ноги. В дорожки были вплавлены плакаты с лицом нашего парня в стиле Че Гевары, его ФИО и простые слова, – драматическую паузу придумал гений, как бы его ни звали.
– Что же Вы там написали, не томите, мы скоро приедем, – спокойно, дядя, все так и задумано.
– «Патруль Чистый город. Если не мы, то кто!» – и машина остановилась перед отделением полиции.
– Мы не закончили этот разговор, Георгий. – Черт, последнее слово должно было остаться за мной! Но у меня хватило ума промолчать.
Место и время. Говорят, удача, это оказаться в нужном месте в нужное время. Не знаю, не оказывался. Или не осознавал. Да, в формулу место-время нужно добавить третье неизвестное – осознание. Удача – это компот из места, времени и осознания того, что ты оказался именно в том месте и именно в то время. А, ну да, еще нужно понимание того, что с этим всем делать. И вуаля! Ты схватил удачу за хвост!
Это я к тому, что мы с халявой вещи несовместимые. Еще в средней школе учителя не любили ставить мне мои любимые четыре очка. Они требовали от меня блестящего ответа, знали, что могу и правильно делали. Они понимали, что «для четыре» мне вообще делать ничего не нужно. Халява не прокатывала. Так и Вселенная. Она требовала приложения сил. Всегда и постоянно. Словно подталкивала включить мозг и заставляла реализовать свой потенциал. У Нее был свой замысел, и я был его частью? Загадка Бога! Ты не можешь постичь Его замысел, но вынужден действовать в целях этого замысла. Поэтому в основе всех религий лежит слепая вера. Делай и все. А там «воздастся тебе по делам твоим» в форме райских кущ, гурий, котлов с кипящим маслом или штыка в задницу в зависимости от религиозной принадлежности и интенсивности греходеяний.
Мне не часто фартило в делах, если это касалось моего личного обогащения. Все попытки начать денежное дело для себя всегда натыкались на какое-нибудь препятствие. Но стоило кому-то попросить меня найти решение для него – и все получалось. Что-то или кто-то не хотел, чтобы я был богат? Хотя, нет, я лгу себе, когда говорю, что для себя никогда не получалось. Однажды точно получилось.
Мне было только-только за 20. В стране случился капитализм, и все ломанулись зарабатывать деньги, делая их из всего, что плохо лежит, стоит и ходит. Я, как честный сын астрофизической мамы, упорно вглядывался в глубины Вселенной и все более тяготился сомнениями в отношении наличия жизни после института с моим дипломом. Для студента на подработках я зарабатывал прилично, как уже говорил, но зарабатывал честно и не так много, как того требовали мои гормоны. Потенциал свербил и требовал попытать счастья на ниве капитала. Именно тогда единственный раз сошлись мои карты в раскладе на грязные деньги.
Это некрасивая история. С точки зрения общественной морали и уголовного кодекса. Но когда тебе чуть за 20 и свербит, мораль и кодекс дружно плачут в чулане от безысходности. Помните Борьку, моего школьного дружка–подельника и по совместительству сына влиятельного отца–интеллигента? Теперь ему тоже чуть за 20, но свербит меньше. К тому времени дядя Жора, отец Борьки, уже отправился в Страну Вечной Охоты, оставив Борьку на плечах матери с завещанием закончить Питерский ФинЭк и сберкнижкой на предъявителя, которую не нашли при обыске, после которого и оторвался тромб, отправивший дядю Жору в вышеупомянутую страну. Борька честно учился в ФинЭке, а сберкнижка предательски быстро истощалась. Поэтому, как и многие из нас, он вынужден был коротать некоторые ночи на подработках, чтобы выгуливать барышень в другие некоторые ночи. Друзья отца по старой памяти пристроили юного Рониковича на непыльное, но не очень хлебное место. Он подрабатывал ночным сливщиком на небольшой нефтебазе в получасе езды от Питера на электричке. Суть работы состояла в том, чтобы сливать нефтепродукты из железнодорожных цистерн в подземные и наземные резервуары. Маневренный локомотив подгонял цистерну и удалялся, а Борька открывал правильный штуцер в правильном месте и ждал, когда тонны бензина или соляры сольются в резервуар. И так от нуля до 8 раз за ночь. Однообразно, тоскливо и холодно. Зато платят и никакого начальства. И вообще никого, кроме напарника–пэтэушника Ивана и сторожа–алкаша, имени которого история не сохранила.
Мы с Борькой оставались добрыми товарищами и часто встречались, дабы за распитием какого–нибудь шмурдяка обсудить нашу роль в становлении капитализма в России. В общем, думали как много и быстро заработать. Однажды глубокой осенью Борька пригласил меня к себе на ночное дежурство. Ему было скучно, цистерн не ожидалось и мы давно не виделись. Недели две. Накопилась масса идей, требующих немедленного глубокого обсуждения. Прихватив бутылку молдавского вина Чадыр–Лунга, я явился на Борькину работу, полный уверенности в том, что именно эта бутылка разгонит мотор нашей фантазии и откроет путь к будущему финансовому раю.
Заседали в диспетчерской. Главным пятном на интерьере этой большой комнаты сверкал примитивный, весь в пыли, пульт управления с кучей лампочек и кнопочек. Рядом стоял телефон с грязной промасленной трубкой, но без диска для набора номера. Большое панорамное окно с сеточкой живописных микротрещин теоретически должно было открывать роскошный вид практически на всю территорию нефтебазы с ее подъездными путями, насосами, шлангами и огромными резервуарами. Но вида не было вследствие отсутствия освещения в тот конкретный исторический момент. Шел дождь, виднелись только капли на стекле. Чувствовалась неизбежность конца света. Встреча протекала в философском ключе.
– Борюсик, ты помнишь Демина? Ну Вадика, который на авторынке работает? Они там свой магазин хотят открыть, гонять машины из Финки и остальной Европы и толкать задорого.
– Да там все понятно, Жорик. Рынок бандосы держат, денег много, хотят еще больше, бэушные тачки в Европе копейки стоят, они там молятся, чтобы их кто забрал. А у нас они на вес золота. Рынок – площадка идеальная для продажи, сам Бог велел давно магазин открыть. Мы тут с какого бока можем прислониться?
– Понимаешь, они хотят не автохлам, серьезные тачки продавать. На заводы пытаются выходить, но те пока на контакт не очень идут. Не видят в них партнеров. Поэтому первое время будут скупать 1–2–х летние машины. Вадик предлагает мне поехать в Европу и организовать контору по скупке машин. В дальнейшем он хочет через эту контору налаживать контакты с производителями. Ты со мной?
– А почему он к тебе обратился?
– Ты же знаешь, мы с ним с горшков дружим, да и потом я с английским в ладах. У Демина с коллегами в отношении иностранной речи не очень. Йес оф кос бат нафига – это предел его совершенства.
– Что по деньгам?
– На первые закупки и обустройство деньги они дают. Потом сами. Предлагают 15–20 процентов комиссионных от проданных авто. Мне кажется, жить можно.
– Интересно. Но в чем подвох? Как-то все очень красиво получается.
– Подвох в том, что когда мы процесс наладим нам мощного пинка под зад выпишут, если каким-то образом незаменимыми не станем. Им бульдозер нужен, дорогу проложить, что тут не ясно?
– Резонно. Тогда зачем ты это предлагаешь?
– Видишь ли, Борюсик, не пристало хорошему мальчику из почтенной еврейской семьи томить свою задницу в этой жопе. Я предлагаю это исключительно из гуманитарных соображений, альтруистических побуждений и вселенской любви ко всем живым тварям вне зависимости от графы «национальность» в паспорте. Давай «по чесноку». Какое-то время мы все-таки провозимся там и что-то заработаем, если конечно не полные шлемазлы, как говаривал твой папаня, Царствие ему Небесное, точно не знаю, что ваша религия предлагает после прыжка ласточкой в бесконечность.
– А вдруг не выгорит?
– Борь, точно дядя Жора твой родной отец был, а? Ты чего боишься? Европу увидеть? Думаешь, все-таки гниет старушка? Даже если толком и не выгорит, ты не так сильно отупеешь, как отупел бы, сидя на этой бензобочке.
– Нефтебазе.
– Один черт, лебеди летят, а хрен ли толку…
– Да ты понимаешь….
Внезапный звонок телефона без диска прервал поток Борюсиных самооправданий лени и трусости. Он деловито схватил трубку и горделиво изрыгнул:
– Сливщик Роникович слушает!
– Сливщик, твою мать, – вслух сказал я, чтобы он услышал. – Папа Роникович мечтал, чтобы это звучало именно так? Коммерческий директор Роникович звучало бы повкуснее.
Тем временем Борька слушал потусторонний голос из трубки и молчал. Еще он мрачнел. Интуиция подсказывала мне, что кто-то или что-то в этот момент подкидывает пару козырей в мою колоду.
Дослушав вещание, Борька пробурчал что-то и положил трубку. Боль всего еврейского народа отражалась в глазах, смотрящих на меня.
– Ты представляешь, эти козлы сейчас сказали, что придут две цистерны и их нужно слить!
– Печально, но разве не это есть твоя священная обязанность Сливщика – сливать все и вся? – Знал бы я в тот момент, что моя болтовня уже запустила процесс подключения к вселенскому информационному каналу. К темной его стороне.
– Да не должны они были сегодня приходить! Ты на погоду посмотри! Долбаный дождь и два сраных градуса! Какого хрена я вообще тут делаю? Зарабатываю ровно столько, сколько на лекарства от простуды трачу!
Ну вот, дорогой друг, добро пожаловать в мой клуб, подумал я, но промолчал, преисполнив свой взгляд сочувствием и пониманием. Слова были не нужны, Борька сам катился в мои объятия.
Он еще долго что-то бухтел на общие темы, но цистерны неумолимо приближались, и пришло время уйти в дождь, чтобы совершить свой маленький трудовой подвиг.
– Слушай, Жорж, а пошли со мной? Постоишь за компанию, карнавал не обещаю, но для общего развития полезно. Я тебе одежду и сапоги дам, твой Ливайс не пострадает. Пошли, а?
Я понимал, что в этот момент решается судьба нашей командировки в Европу.
– О чем речь, брателло!? Конечно пошли! Какой Ливайс в такой момент! – Ага, дорогой и редкий, но «за бугром» еще купим.
– Класс! Вдвоем мы быстро закончим.
– Подожди, ты сказал, что я только посмотрю!
– Ну, может, поможешь, а? Понимаешь, там перепускной клапан заедает, а сейчас еще дождь, холод, и вообще нифига не видно. Один чертов прожектор на всю нефтебазу остался. Утром как раз ремонтники должны были приехать освещение ремонтировать. Я тебе фонарь дам, подсветишь, где нужно. Заодно и кран открыть поможешь, он тугой очень.
– Блин, Борян, ты эти свои национальные особенности уже засунь куда-нибудь поглубже! Нельзя просто попросить помочь? Ладно, пошли, русские своих не бросают!
И мы ушли в ночь и в ливень.
Кран действительно туго открывался. И перепускной клапан отчаянно заедал, судя по течи в некой конструкции, к которой мы привинтили сливную трубу.
Сначала я просто держал фонарь в надежде, что Борька сам справится со стихией дождя и бензина. Но слабые руки умного еврейского мальчика в одиночку не могли совладать с ржавой и старой советской техникой. Глядя на его дерганья, пришлось сжалиться и взять дело под свой контроль.
– Борюсик, все, баста! Хватит херней страдать! Давай я! Ты подсказывай, что делать! – меня уже тошнило от этой бензопомойки.
Я нашел кусок проволоки и зафиксировал ею фонарь на ближайшей металлической опоре. Горизонтальный луч света мощно пробивался сквозь вертикальный столб воды, льющейся с неба. Жаль, что не было фотокамеры, способной запечатлеть этот момент. Эпическая картинка.
