скачать книгу бесплатно
Истинная потребность духа не удовлетворена, и вся эта игра сознания сводится на физическое развлечение бесцельною гимнастикою мозга. Если бы это была не пустая игрушка, мы бы не видели этого позорного разлада между литературными симпатиями и строем жизни; человек составил бы себе определенное понятие о жизни человечества и стал бы к ней в определенное отношение, он не мог бы, как это мы теперь видим постоянно, в определенные часы дня жить сознанием, а в остальное время, спрятав его куда-то, как ненужную вещь, убежденно отдаваться рутине жизни по обычаю мира сего.
Конечно, и это не общее правило, обязательное для всего человечества; таких общих законов, обязательных для всех воплощенных душ живых не существует, как нет и того сказочного общественного организма, который будто бы живет одною общею жизнью, подчиняясь деспотизму этих самозародившихся роковых законов, как тому горячо желает верить грешное человечество, чтобы взвалить всю ответственность с себя на этот фиктивный организм и его деспотические законы.
Человек, имеющий определенное мировоззрение и идеал, особенно же тот, кто разумно черпает воду живую для утоления жажды сознания в едином источнике познания абсолютной истины, может поиграть литературным калейдоскопом не только без вреда, но даже с пользою для себя. Пестрота впечатлений от этой игрушки совсем не такое роковое обстоятельство, под влиянием которого непременно водворится пестрота в сознании и человек погрузится в состояние невменяемости; напротив, имея определенные верования, человек не сотворит себе кумира из литературного калейдоскопа, не будет благоговейно изучать законы сочетания пестрых пятен в этой игрушке, а только удостоверится, что эта игрушка пестра, что от нее голова заболеть может и что никаких стройных законов в хаосе этой пестроты не только изучать нельзя, но даже искать наивно; удостоверится в том, что, если верно отражена жизнь в литературе, если действительно пестрый хаос калейдоскопа соответствует пестрому хаосу жизни, разумно жить среди этого хаоса невозможно и жизнь надо упорядочить.
Когда никакого определенного мировоззрения нет, не с чем сравнивать хаос и можно принять его, при большой дозе наивности, за общественный организм, а пустое развлечение умственным калейдоскопом за важное дело изучения роковых законов машинообразной жизни, этого пресловутого общественного организма.
В литературных собраниях имеют дело с чтением или декламацией небольших отрывков той же литературы; само собою, образчики хаоса не более поучительны, чем целое произведение, от которого они оторваны, и детская игра в этот литературный винегрет еще более бесцельна, чем опьянение ума литературою.
Конечно, и литературные чтения, и влияние этих чтений на публику так же разнообразны, как бесконечно разнообразны сложные оттенки настроений духа устроителей, чтецов и публики. Бывает, что устроители литературного собрания задаются целями более высокими, нежели пустое развлечение сознания; бывает, что талантливый чтец заставляет публику обратить внимание на светлую мысль, заставляет ее пережить высокое чувство; бывает и то, что публика выходит потрясенною и остается под обаянием усвоенной мысли, пережитого чувства несколько минут, пока хаос жизни не заглушит эти звуки души своим оглушающим шумом.
По большей части и устроители, и чтецы, и публика смотрят на литературные чтения исключительно как на интеллигентное развлечение умственным калейдоскопом, нимало не задаваясь целями пользы для сознания. Оно и быть не может иначе для людей, которые не только не имеют ни малейшего основания предполагать, что обладают познанием абсолютной истины, но даже не могут и разумно искать ее, отказываясь верить в единый источник познания ее – Божественное Откровение.
При таких обстоятельствах нет знаний, а есть только гипотезы, нет твердых убеждений, а есть только временные увлечения более или менее блестящими парадоксами, нельзя поучать, а можно только развлекать. Большинство находится именно в этом печальном положении. Отказываясь верить не только в Божественное Откровение, без которого нет возможности разумно искать познания абсолютной истины бытия и смысла земной жизни человека; отказываясь верить даже в самое существование Бога разумного, без которого невозможно признавать разумно не только разумную стройность мироздания, но и разумность человека, этого ничтожного атома мирового хаоса, большинство современного интеллигентного человечества обрекает себя мыслить одними гипотезами, говорить парадоксами и всю работу сознания низвести на уровень забавного спорта, бесцельного развлечения игрушечного дела умственным калейдоскопом.
Есть люди, которые сознают это, не обманывают себя и свои гипотезы называют гипотезами, парадоксы – парадоксами и не только не мечтают наивно научить человечество познанию абсолютной истины, но даже совершенно логично, не признавая источника познания абсолютной истины, не признают и для самих себя возможности познать ее. Большинство не доросло до этой степени самосознания и, отказываясь верить в Божественное Откровение, этот единственный источник на земле познания абсолютной истины бытия, наивно называют каждую последнюю гипотезу – великою научною истиной, свои парадоксы – неопровержимыми доказательствами и умственные развлечения – научными изысканиями.
Очень интересный пример в этом отношении представляет книга Макса Нордау «Парадоксы». Эта умная заблудшая овца, известная своею блестящею критикою жизни по обычаю мира сего, изложенной в очень замечательном произведении, озаглавленном «Условная ложь культурного человечества», вполне сознает, что, не веруя ни во что, кроме собственного разума, он не может познать абсолютную истину и разумно искать ее. На этом писателе особенно ясно видно, до какой степени самый блестящий ум и несомненная талантливость не способны, без света веры, упорядочить хаос мысли и чувства и тем более дать возможность создать сколько-нибудь разумную программу упорядочения хаоса жизни. У него хватило ума на отрицательное отношение к строю жизни, очевидно нелепому и лживому, но, когда он захотел поделиться с современниками собственными мыслями и чувствами, он создал только блестящий хаос блестящих парадоксов и очень умно поступил, назвав это сочинение «Парадоксами».
Не так посмотрел на дело наивный русский переводчик; сочинение, в котором прямо отрицается возможность познания истины и все человечество разделяется на пессимистов и оптимистов, способных только заблуждаться, окрашивая все лживым светом своего субъективного настроения, он с трогательною наивностью назвал «В погоне за истиной».
Людей, достигших степени самосознания М. Нордау, очень немного; подавляющее большинство равняется по наивности его переводчику, неизменно обзывая гипотезы – истинами, парадоксы – доказательствами и воображая, что могут поучать, когда в действительности могут только развлекать блестящими парадоксами. Эти наивные люди часто принимают самые бессмысленные литературные утехи за полезные занятия, воображая, что разумно удовлетворили свои умственные потребности, когда на самом деле развлекались пестрым литературным калейдоскопом, где было всего понемножку: и изящество формы, и блестящие парадоксы, и опоэтизированные пороки, и осмеянная добродетель, и польщенный шовинизм, и ехидный политический намек, только одного не было: попытки утолить жажду сознания хоть каплею воды живой из источника абсолютной истины. Они и это готовы обозвать погонею за истиной; согласиться с ними можно только понимая их в смысле охоты за истиной, причем очень часто удается убить сознание своего абсолютного невежества, забавляясь литературными утками в болоте жизни по обычаю мира сего.
И театральные представления, эти зрелища по преимуществу, имеют тоже очень большие притязания и очень мало действительно полезного значения для жизни и настроения духа человеческого. По большей части это пустые развлечения, при помощи которых грешное человечество убивает время и сознание томительной тоски бесцельного земного бытия.
Об опере и оперетке я уже говорил по поводу музыки в главе об искусстве. Мы видели, что современная опера гораздо чаще поэтизирует порок, чем относится сочувственно к добродетели, и сцена служит важною помехою, а не полезным пособием для того, чтобы дух на крыльях музыки мог вознестись в таинственную область высоких, светлых чувств; мы видели и то, что оперетка есть гнусное сочетание юмора и порнографии, положительно вредное для современных добродушных весельчаков, страдающих половою психопатией и без того очень склонных сочувствовать Хаму и признавать разврат за милую шалость. Добавлю только, что зловредность этой юмористической проститутки нимало не искупается ни идейностью содержания некоторых из опереток Оффенбаха, ни обворожительною прелестью мелодий. Напротив, и то и другое только увеличивает завлекательность искушения и дает повод защищать полезную роль сетей лукавого в общей гармонии культурной жизни по обычаю мира сего.
Другой род представлений, о которых тоже неуместно говорить в разряде умственных утех, – балеты и пантомимы; последнее время они снова начинают входить в моду; нечего доказывать, что это физические калейдоскопы, имеющие целью забавлять зрение, балеты с оттенком позорной порнографии, пантомимы с оттенком самого грубого и часто изысканно пошлого юмора, все это под обманчивою позолотою искусного исполнения и изящной обстановки.
Из двух представительниц драматического искусства трагедия получает все более и более реалистический характер, а комедия проявляет решительную наклонность обратиться в юмористическую идиллию. Первая, стремясь воспроизвести хаос жизни во всей наготе ее реального безобразия, отказывается служить человечеству, выставляя перед ним положительные типы, что она делала хотя и очень топорно в эпоху ходульных героев, очаровательных героинь и нравоучительных эпилогов. Теперь полезность трагедии ограничивается сосредоточиванием внимания на деталях пестрого хаоса жизни, выделяя в театральную рамку то, что, с точки зрения автора, заслуживает особого внимания. Точки зрения авторов очень разнообразны, сходясь только в одном – полной отрешенности от христианского миросозерцания. Конечно, и тут произведения новоявленных искателей Христа составляют отрадные исключения из общего правила, но до сих пор возбуждают более удивления, чем сочувствия.
Комедия давно отказалась от бичующего, грубого юмора, который, изображая смешные стороны характеров и жизни, нещадно бил, громко приговаривая, что так не должно быть. Для этого нужны твердые убеждения и совершенно определенные нравственные понятия. В наш век гипотез и беспринципности комедия обратилась в юмористическую идиллию, где есть над чем призадуматься, есть на чем и помириться, если долго задумываться не желаешь и в конце концов выносишь назидание, что, может быть, оно так и быть должно. Очень любимы публикою водевили и шутки, притом тем более любимы, чем более нелепо содержание и пошлы подробности; авторы давно подметили это и, как подобает трезвым практикам, хорошо знакомым с роковыми законами рынка, стараясь угодить и превзойти, дошли до полного воздержания от всякого смысла и такой фантастической пошлости, что настало время среди всевозможных выставок и конкурсов устроить конкурс пошлых нелепостей, который наверно нашел бы своих тонких ценителей среди современных культурных спортсменов.
Место, занимаемое курением среди физических утех, мы должны отвести по праву, говоря об умственных утехах, картам. Это тоже перл и одно из самых замечательных проявлений увеселительной психопатии.
По целым часам люди, которые не только себя считают, но и другими признаются здравомыслящими, убивают время следующим образом. Они сидят за зеленым столом с кусками картона в руках, каждый кусочек картона имеет условное значение, означенное с одной стороны, тогда как с другой стороны все эти кусочки картона обманчиво схожи. Правдивую сторону картона любовно оборачивают к себе, ревниво охраняя ее от взоров товарищей по игре, а обманчивую сторону обращают к другим. Весь интерес игры заключается в том, чтобы, забыв абсолютную бесполезность этого занятия, сосредоточить все свое внимание на том, как бы воспользоваться данною комбинациею карт в ущерб другим и на пользу себе.
Эра игр, вполне достойная рыцарей капитализма. Как в жизненной борьбе за существование, они не только считают дозволенным, но даже похвальным прибегать ко всяким хитростям, интригам и подвохам, лишь бы не был нарушен буквальный смысл закона, так и в этой игрушечной борьбе умение обманывать и притворяться считается особенно ценными качествами, лишь бы были соблюдены условные правила игры.
Человеку, не одержимому картоманией, горько и обидно видеть играющих, если он имеет к ним хотя немного чувства любви и уважения. Их глубокомысленная сосредоточенность во время развлечения ума этим игрушечным калейдоскопом представляет из себя самое жалкое зрелище; в эти минуты – это положительно маньяки, глубоко убежденные в мировом значении той нелепости, которая стала предметом их мании. Это жалкое зрелище превращается иногда в отвратительное, когда вы видите этих взрослых людей, теряющих в пылу игры всякую меру, доходящих до состояния невменяемости; в эти минуты они не только считают себя вправе грубо обращаться с теми, кому вне игры они не имеют причины отказывать в уважении, но даже не стыдятся доходить до бешенства, возвышая голос до угрожающих криков и словами и взглядами выражая всю силу своей неприязни. Это называется быть серьезным игроком и не считается особенно предосудительным; как мало, однако, надо не только любить и уважать человека, но даже только желать иметь право любить и уважать его, чтобы не считать это позором для него.
Какая степень холодного равнодушия нужна к Богу и ближнему, чтобы мириться с этим позорным унижением образа и подобия Божия, обзывая это позорное настроение духа и не менее позорное поведение – извинительною слабостью! Какая высокая степень злобного презрения к человеческой личности нужна для того, чтобы, не признавая это даже и за слабость, нуждающуюся в извинении, говорить, что это безразличное, нормальное явление культурной жизни!
Не все, конечно, так серьезно относятся к этой вредной и безнравственной игрушке; многие сознают, что это игрушка, а не серьезное дело; это, конечно, умнее и не так позорно для общего настроения разумного духа; во всяком случае, это не умно и не полезно, как бессмысленное убивание времени, обманчивая гимнастика сознания и искусственное отвлечение воли духа от более светлых и высоких мыслей и чувств.
В конце концов, эта игра, строго выдержанная в духе капиталистического строя, имеет и свою игрушечную биржу в эпилоге. Происходит денежная расплата. Победители, сумевшие воспользоваться благоприятными обстоятельствами на пользу себе, взимают дань с побежденных, менее счастливых или менее ловких. Принять эту денежную подачку, эту премию за хитрость и изворотливость, т. е. порочность или за ничем не заслуженное счастье, т. е. несправедливый случай, не только не считают постыдным под тем изумительным предлогом, что каждый из участников игры может быть в том же положении, но даже очень рады, когда удастся разыграть эту роль героя наживы.
Когда настроение духа позорно, вся жизнь человека позорна, не могут не быть позорны его утехи и нет границ позора для свободной воли грешного духа. Так и тут. Игра в карты – позорная утеха для разумного духа, опьянение ума пестротою самого бессмысленного из всех умственных калейдоскопов, но по степени позорности есть целая лестница карточных игр, постепенно спускающаяся от позора беспечного убивания времени до позора свирепой мании серьезной игры, до еще большего позора зверской алчности разорительной азартной игры, этого публичного грабежа по взаимному соглашению, доходя, наконец, до позорной профессии, основанной на эксплуатации глупости и порочности ближнего.
И карточная игра наравне с курением табака – одно из самых поучительных и разительных проявлений увеселительной психопатии, этой болезненной жажды грешного духа развлекаться во что бы то ни стало, заглушая в себе всякими способами страшное сознание своей греховности и разумного смысла земного бытия. Эти два наиболее уродливых явления культурной жизни, по обычаю мира сего, до того вошли в привычки, что никто не возмущается ими и не считает позорными.
В наш век развязных адвокатов находит себе защитников и карточная игра. Насколько полезно просидеть неподвижно за карточным столом весь вечер и часть ночи тому, кто целый день сидел в канцелярии, конторе или кабинете, настолько извинительно предпочитать развлечение ума этим умственным калейдоскопом задушевному разговору или чтению в кругу семьи или друзей, насколько симпатично предпочитать настроение духа, соответствующее этой утехе радостному общению духа живого с Богом и ближними, предоставляю судить читателю, предвидя заранее, что многие одичавшие в дебрях цивилизации современные культурные люди встретят слова мои о радостном общении с Богом позорным недоумением и ответят на них не менее позорною насмешкою.
Нравственные калейдоскопы основаны на свойствах духа любить. Свойству этому соответствуют нравственные потребности; разумное удовлетворение этих потребностей делают жизнь человека добродетельною и его самого высоконравственным; неразумная игра в добродетели, при отсутствии действительных нравственных потребностей, делает жизнь человека порочною и его самого кощунствующим фарисеем. Вот почему Спаситель мира, сказав своим ученикам: Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного[12 - Мф. 5, 16.], предупреждал их в той же нагорной проповеди: Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая[13 - Мф. 6, 1–3.].
Мы до того разучились мыслить и чувствовать по-христиански, т. е. понимать святую гармонию духа и быть гармонически настроенными, что многие из нас соблазняются, сопоставляя эти два слова, исшедшие из уст Божиих, не разумея огрубелым сердцем разницы между добрыми делами, порожденными светом духовным, и милостынею, которую делают перед людьми, чтобы они видели и хвалили, тем более не понимая разницы между добрыми делами и милостынею вообще.
Человек не может задушить в себе основную способность духа – любить. Когда он не любит Бога и творение Его, когда он не любит образ и подобие Божие ближнего своего, он извращает свою духовную природу, направляя всю силу любви своей на себя (эгоизм), на работу сознания (научное пьянство), на один из видов ощущения (прочие виды пьянства жизни), на животных, на растения, даже на бездушные предметы, – все это не более, как игра в любовь.
Как не имеет границ жажда познания, так не имеет границ и жажда любви. Как может удовлетворить жажду сознания одна абсолютная истина, так может удовлетворить жажду любви одна безграничная любовь к Богу и всему Его творению, любовь вселенская. Как разумное удовлетворение умственных потребностей духа не может состоять ни в чем ином, как в стремлении познать абсолютную истину и на ней основать разумную оценку относительной достоверности научных гипотез, так и разумное удовлетворение нравственных потребностей духа не может состоять ни в чем ином, как в любви к Богу всем сердцем, и творение Его, по мере того, насколько не искажен в нем образ и подобие Божие, насколько ярко и понятно для нас сияет на нем Бога вечная печать. Как, не веруя в единый источник абсолютной истины – Божественное Откровение, можно только развлекаться умственными калейдоскопами, так и не любя всем сердцем своим Бога – это абсолютное совершенство, единое абсолютно достойное абсолютной любви, можно только развлекаться нравственными калейдоскопами, тем более гнусными, чем более святы те чувства, которыми грешное человечество смеет легкомысленно играть.
Во главе всех нравственных калейдоскопов надо поставить те, которые основаны на любви к Богу. И молитва, и богослужение для многих грешных душ, вполне преданных жизни по обычаю мира сего, не что иное, как нравственный калейдоскоп, которым они дерзко играют, одни из-за гнусного расчета, чтобы обмануть других, другие из подлой дряблости, чтобы обмануть самих себя, симулируя любовь к Богу, которой у них нет, с тайною надеждою обмануть и Бога этою наивною фальшивою монетой.
Эти христиане на час воображают себя друзьями Бога, поиграв несколько минут нравственным калейдоскопом, оставаясь всю жизнь друзьями миру и на каждом шагу изменяя Богу и Христу Его в угоду миру, чтобы жить по излюбленному ими антихристианскому обычаю мира сего.
О, если бы они хоть на минуту поняли, как позорно их настроение и как гнусно их поведение; они бы не читали в молитвах страшные приговоры себе, воображая, что покупают тем право на милость Божию, и не позорили храма своим присутствием, воображая, что совершают тем богоугодный подвиг.
Нет меры их лицемерию и бесстыдству. Они называют Бога Отцом, оставаясь и желая оставаться сынами дьявола; они говорят, что веруют в Него, творя себе ежедневно новые кумиры, елика на земле низу; они просят, да святится имя Его, и ежеминутно позорят имя Христа Его, которое бесстыдно носят; они говорят, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, и знать не хотят ни волю Его, ни Царство Его, сами живя и детей приучая жить по противному воле Божией обычаю мира сего; они просят хлеба насущного для всех и готовы все у всех отнять на пользу себе; они наивно просят, чтобы Бог не прощал им грехи, как они считают за глупую сентиментальность прощать другим; они говорят, не введи нас во искушение, и тщательно ищут, не найдут ли какое новое искушение для разнообразия; они просят избавить их от лукавого, а в глубине души верят, что именно его и есть царство, и сила, и слава ныне, и присно, и во веки веков. Они приходят в храм Божий, где все напоминает им вечную истину правды Его и, беспечно простояв на святом месте, ничего не видя глазами, не слыша ушами и не уразумев сердцем, выходят довольные собою и с головою погружаются в обычную рутину жизни. Бесконечно милосердие Божие, и они считают себя правыми потому, что Он не истребляет их; они играют в нравственные калейдоскопики и смело заявляют, что так и быть должно, что Бог довольствуется малым и что их ребяческая игра достаточна для гармонии духа и созидания Царствия Божия, а она достаточна только для того, чтобы сделать неразумие огрубелого сердца их неизвинительным.
Играя в любовь к Богу, люди играют и в любовь к ближнему. Не любя Бога, не за что любить ближнего, а любя Бога, нельзя и не любить ближнего, зная, что он способен быть образом и подобием Его.
Как не может иметь пределов любовь к Богу, так не может иметь пределов и любовь к ближнему. Если я не люблю Бога всем сердцем, я еще совсем не люблю Его потому, что еще не уверовал и не познал Его; если в ближнем и самом себе я не желаю страстно любить образ и подобие Божие, я не люблю Бога; если ближнему моему я не желаю той же степени подобия Богу, какую желаю и самому себе, я не люблю ближнего, если я не употребляю все мои силы физические, материальные, умственные и нравственные на то, чтобы доставить ближним моим возможность стать образом и подобием Бога, а отделываюсь от них и от сознания нравственной потребности любить их чем-либо другим, кроме искренней заботы помочь им стать образом и подобием Божиим, я играю в любовь к ближнему.
Этот разряд нравственных калейдоскопов называют благотворительностью; эта игрушечного дела филантропия так же вредна, как и игрушечного дела религиозность, убаюкивая совесть, заглушая сознание полного равнодушия, которое есть не что иное, как вражда к Богу и ближнему.
И эти нравственные калейдоскопики позорны, указывая на то, что людям известны гнойные язвы жизни по обычаю мира сего и они не хотят исцелить их, стараясь только кое-как прикрыть их для порядка и приличия.
Как люди играют в любовь общечеловеческую, так они играют и в любовь личную, считая ее за скверную, по их понятиям, физическую потребность, что и заставило меня говорить о разврате в другом месте, хотя следовало говорить о нем именно здесь. Развратники, признавая разврат за естественную физическую потребность, тем самым узаконивают дисгармонию духа, подчиняя высшую нравственную потребность любить низшему свойству духа ощущать, делая пособниками своего разврата тех, кого не любит и не уважает, что и приводит его в конце концов к геенне огненной половой психопатии, нимало не удовлетворяя высшую нравственную потребность его духа любить и быть любимым.
Грешное человечество в погоне за развлечениями, желая заглушить таинственную мировую скорбь воплощенного духа и не желая в то же время сознать свою греховность и покаяться, изобрело себе бесконечное число разнообразных утех, все эти утехи походят на пестрые калейдоскопы; ни перечислять их, ни их систематизировать я не берусь; я желал только указать на то, что все они основаны на стремлении воплощенного духа развлекаться, когда злая воля не позволяет ему желать разумно удовлетворять свои физические, умственные и нравственные потребности; указать и на то, что, когда дух не желает подчинять ощущение сознанию, любви, он делает из ощущения игрушку; когда он не подчиняет сознание любви и, не любя Бога, отказывается понять любовь Творца и принять Божественное Откровение, он, отказываясь допустить возможность познать абсолютную истину, обрекает себя на бесцельную игру в умственный калейдоскоп; когда он не любит Бога всем сердцем и не любит ближнего, как самого себя, он может только кощунствовать, играя в добродетель, оставаясь в то же время грешником нераскаянным.
Вот подкладка всех утех большинства грешного человечества, живущего весело по обычаю мира сего. В уме хаос противоречивых гипотез, в сердце хаос необузданных страстей, в жизни хаос пестрых калейдоскопов развлечений на мрачном фоне хаоса враждующих интересов. Таким образом, человеку удается прожить всю жизнь среди хаоса жизни, имея хаос в сердце и уме, не сознавая весь ужас своего положения, благодаря пестрым калейдоскопам, которые, забавляя его, дают ему возможность не видеть глазами, не слышать ушами и сердцем не разуметь.
Змии, порождения ехиднины! как убежите вы от осуждения в геенну?[14 - Мф. 23, 33.].
Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели![15 - Мф. 23, 37.].
Поруганные святыни
Изгнанники рая, земные соузники!
Вы, для кого добро не пустое слово и любовь – дорогая святыня; вы, для кого понятны слова Спасителя мира о жаждущих правды и о плачущих, для кого без понимания правды Божией нет ни воздуха, ни света, без правды Божией в жизни нет утешения; вы, для кого во тьме земного бытия, как солнце духа, сияет Свет от Света Небесного и вы, для кого все мрак без просвета и мировая скорбь беспредельная; вы, души живые, вы все, кто хочет жить любовью, подчиняя ей и разум и ощущения, а не прозябать, развлекаясь пестрыми утехами; вы все, скорбящие о хаосе жизни по обычаю мира сего, для кого злоба и пошлость – невыносимое бремя, а любовь – святая радость вдохновенного духа, – откройте глаза сомкнутые, уразумейте сердцем весь ужас адского хаоса и не отвергайте долее любви Того, кто возлюбил вас до причастия плоти и крови, кто принял муку воплощения, чтобы вас научить и упокоить.
Мы все изведали мрачные бездны хаоса, где все поругано, осмеяно, извращено – и ощущения, и разум, и любовь; где злые демоны борьбою веселятся и злобные победы торжествуют, где подлые рабы страстей кумира создали себе из ощущений и одновременно кумира своего боготворят и сами презирают; где разум, делаясь слугой покорным ощущений, во тьме блуждает, лишенный света веры и любви, а самая любовь, осмеянная разумом, униженная до уровня случайного придатка властных ощущений, научно признана физической потребностью тела, низведена до гнусного позора холодного и грязного разврата. Мы знаем все холодный мрак земного бытия, мы знаем все щемящую тоску униженного духа, мы знаем все томительную скорбь поруганной святыни.
Знать все это и мириться равнодушно или бесплодно ныть могут только те, в ком окончательно потух святой огонь, угасло вдохновение любви, нет более ни веры в Бога, ни сострадания к горю и унижению грешного человечества.
Вы, в ком тлеет хоть искра веры и любви, вы, для кого существует на земле хоть один воплощенный дух, которого счастье для вас не безразлично, вы найдете в себе силу воспрянуть духом, вы поймете, что надо разумно жить, что нельзя разумно жить, не понимая смысла жизни и подло прозябать среди зверской борьбы и глупых утех позорной, адской жизни по обычаю мира сего.
Отцы и матери, вы, на ком лежит тяжелый крест – ответственность за честь и счастье грядущих поколений, кому Господь вручил талант бесценный, живую душу, способную испытывать и адскую муку и райскую радость, подумайте о том, что ожидает вашего ребенка. Вот он стоит перед вами доверчивый и ласково смотрит на вас. Он ничего не знает о жизни мира, вы должны научить его, воспитать, дать мудрый совет, защитить от зла, направить на добро. Вы ввели его в жизнь, вы должны научить его жить, должны указать ему, где свет во мраке земного бытия, где тихая пристань бурного моря хаоса житейского.
Неужели огрубелое сердце ваше не разумеет этих святых обязанностей, неужели вы способны на жестокое легкомыслие делать из живого ребенка милую игрушку и затем с тупоумным равнодушием взирать на то, как на ваших глазах эта живая душа будет тонуть в пучине хаоса?! Пожалейте это бедное, беспомощное создание, пожалейте эту детскую головку, которая так доверчиво прижимается к вашей груди, не обрекайте ее на страшную муку хаоса мысли; пожалейте это сердце, которое так доверчиво любит вас, не обрекайте его на невыносимый холод корыстных отношений в зверской борьбе за существование, пожалейте это бедное тело, земное проявление духа вечного, не обрекайте его на грубый позор холодного разврата по учению и обычаю мира сего.
Не обманывайте себя, не притворяйтесь бессильными и тупоумными; я напомню вам, что ожидает вашего ребенка, напомню вам и то, что вы можете сделать для него.
С того дня, как у вас родился ребенок, вы обязаны отдать себе отчет в своих убеждениях и симпатиях, вы не можете беспечно продолжать свое непробудное пьянство жизни: вы не смеете прибавлять к позору собственного неразумного прозябания позорное преступление, обрекая разумный дух вашего ребенка на позорное прозябание по вашему примеру; не смеете, если хотите иметь право считать себя разумными и честными, если хотите иметь право ожидать от вашего ребенка любовь и уважение.
Тот, кто угар непробудного пьянства жизни ставит выше любви, уважения и счастья своего ребенка; кто хочет жить для себя, не считая счастье своего ребенка непременным условием собственного счастья, тот из-за какой-либо излюбленной похлебки отказался от своего первородства в мире животных, он не достоин более носить имя человека разумного, он признал себя скотоподобным двуногим и рассуждать с ним было бы напрасно.
Если, напротив, вы понимаете, что значит любить и уважать; если вы искренно желаете иметь право любить и уважать вашего ребенка и ему внушать любовь и уважение, вы не можете не подумать о том, что в вас самих может помешать ему любить и уважать вас, о том, как оградить его от зла и воспитать в нем человека, достойного любви и уважения.
Каков бы ни был ваш образ мыслей, вы не можете разумно желать, чтобы ребенок ваш был грубым бессмысленным животным, другими словами, не можете желать, чтобы выше всего он ставил свои физические потребности-прихоти ощущений, не можете разумно желать и того, чтобы он был зловредным эгоистом, злым врагом всего человечества, выше всего ставя сознание, живя умственными потребностями в ущерб нравственности; вы не можете, напротив, не желать, чтобы рассудок его подчинялся нравственным стимулам, властвуя над ощущениями.
Под влиянием страсти грехолюбивое человечество постоянно нарушает святую гармонию духа, но в теории обязано признать, что гармония эта не может изменяться, не переходя тотчас в дисгармонию, при которой грешный дух теряет всякое право на любовь и уважение.
Итак, вы не можете не желать для вашего ребенка, чтобы он был высокой нравственности и имел светлый ум, не можете не желать и того, чтобы, оставаясь нравственным и умным, он мог не страдать в течение земной жизни от неприятных ощущений и удовлетворять все свои физические потребности, не подвергая себя пытке невольного аскетизма; чтобы, оставаясь нравственным и умным, он не испытывал и другой невыносимой пытки, задыхаясь в тяжелой атмосфере порочности и тупоумия.
На первых же шагах жизни, если мать не может всю себя отдать безраздельно одному ребенку, он переходит на попечение более или менее невежественной нянюшки, в голове у которой непременно заразительный для ребенка хаос отрывочных ходячих мнений, не согласованных ни с каким стройным мировоззрением.
На ребенка влияет не столько то, что ему говорят, как то, как ему говорят, не столько мысли, сколько склад ума. Под влиянием антихристианского строя окружающей жизни склад ума даже у самых набожных нянюшек радикально антихристианский; и вот воплощенный дух, начинающий знакомиться с экономией земного мира, привыкает употреблять слова, эти условные клички отвлеченных понятий, не в христианском значении; чистое золото, на самом пороге жизни, подменено фальшивою монетой, и, так как эта монета ходячая, ее можно употреблять всю жизнь, ни разу не задумавшись над тем, что это подлог и существует золото чистое; вот этот склад ума, по большей части грубо материалистический, низводящий самые высокие христианские истины до уровня самой пошлой практичности, как ее понимают рабы жизни по обычаю мира сего, и делает для человечества непонятными самые простые истины, – дозволяет обманывать себя фальшивою монетою.
Таким образом, жизнь встречает новую пришелицу, душу живую, первым подлогом, который и начинает собою непрерывную серию обманов, благодаря которым вся умственная деятельность человека превращается в сплошную забаву, бесцельную перетасовку гипотез сомнительной достоверности, при упорном игнорировании единой абсолютной истины вечной правды Божией.
Человечество, утопая в хаосе противоречивых гипотез, не имея мерила абсолютной истины, в практике жизни руководствуется соображениями об относительной полезности и, под влиянием наивного смешения понятий о духе и материи тела, усвоив ложное представление о том, будто свойства духа постепенно развиваются, как развивается на их глазах агломерат материи тела, считает полезным и разумным питать сознание ребенка, как оно питает его тело, такою пищею, которою само питаться не желает. Так, считая своею обязанностью заботиться о пище ребенка, о чистоте, здоровии и удобствах его тела, оно сочло бы за постыдное равнодушие накормить его протухлыми яйцами или гнилою говядиной, оставлять его неумытым и непричесанным, одевать в грязное белье и разодранное платье; в то же время оно считает совершенно нормальным отдавать ребенка на руки людям, с которыми само не согласилось бы поддерживать постоянное общение, мысли и чувства которых оно не разделяет; оно не считает предосудительным навязывать таким образом ребенку склад ума, который само признает нелепым, не имеет к своему ребенку настолько любви, уважения и стыдливой ревности, чтобы оградить его от привязанности к людям, которые этого чувства не заслуживают, и тем обрекает ребенка на шаткость ума и проституцию сердца.
Даже и в том случае, когда мать сама заботится о ребенке, не считая нужным привести в порядок хаотический сумбур мыслей в собственной голове, положение ее ребенка не многим лучше. Надо отдать справедливость большинству матерей: благодаря любовной жалости к слабому, беспомощному, наивному по незнакомству с экономией земного мира своему ребенку, огрубелое сердце самой грешной матери разумеет по отношение к нему то, что не разумеет при других обстоятельствах; большинство матерей стыдится высказать ребенку беспорядочный хаос ума и сердца; к сожалению, их любовь редко доходит до разумения необходимости для ребенка истины абсолютной и ревнивого ограждения его сознания от отравы лживых гипотез.
Обыкновенно любви хватает только на благонамеренный обман ребенка, стыдливое прикрытие от него безобразного хаоса временным условным покровом. Таким покровом обыкновенно избирается христианство, на которое все, как те, которые воображают себя верующими, так и те, которые сознают себя неверующими, одинаково смотрят: именно как на покров условный и временный. Лучшее доказательство тому то, что почти никто не стремится сообразовать с верою ни мысли, ни чувства, ни тем более строй жизни, а, напротив, все явно отрицаются Христа, громко исповедуя свое неверие, признавая христианское братство за невозможную, не практичную утопию.
Поверив, что христианство есть абсолютная истина, нельзя не жить по вере и не сделать все возможное, чтобы и ребенок мог согласовать свою жизнь с верою живою. Все уловки извинить разлад между верою и жизнью немощами человеческими, роковою необходимостью установившегося склада жизни и тем более гнусным расчетом на снисходительность Бога Святого и Праведного – наивные увертки, которые сами по себе красноречиво свидетельствуют о невозможном для христианина непонимании самых основных христианских истин и позорной для него самодовольной наглости злой воли.
Вера степеней не имеет, нельзя верить отчасти, можно верить только живою верою или совсем не верить, обманывая себя умственными и нравственными калейдоскопами, которые с верою ничего общего не имеют, хотя в них и развлекаются пестрыми сочетаниями обрывков христианских идей и нравственных сентенций. При наличии живой веры всякий грамотный легко поймет, читая Евангелие, простые истины святых слов Того, кто пришел научить всех, а не одних мудрых книжников, как понимают их простые люди Божии из народа, эти честные искатели Христа, часто неграмотные.
Верующему не может придти в голову странная мысль отговариваться слабоумием и слабохарактерностью, как делают это постоянно люди, гордые своим умом и самостоятельностью, когда огрубелое сердце заставляет их говорить глупости. Верующий, смиренно признавая ничтожность своего ума перед мудростью высшего разума мира и не желая глупой самостоятельности разнообразного плача и скрежета зубов, вне райского блаженства единой гармонии Царства Божия, никогда не унизит себя до притворного непонимания воли Отца Небесного и смиренно, не мудрствуя лукаво, употребит всю наличную силу ума на то, чтобы понять истину, и всю наличную силу воли, чтобы честно жить по вере.
Матери, не согласуя ни мысли, ни чувства, ни жизнь свою с духом христианства, а иногда и сознавая свое неверие, считают необходимою педагогическою мерою говорить ребенку о Боге и Христе Спасителе и приучать его выполнять некоторые общепринятые обряды богопочитания. Одни наивно воображают, что в этих отрывочных мыслях и обрядах исчерпано все христианство, даже и не замечая, что весь склад их ума и жизни в полном разладе с волею Бога, которого чтут устами своими. Другие, не веруя и не желая, чтобы ребенок искренно верил, говорят, что христианство – временная педагогическая мера, пригодная для уяснения нравственных понятий в условной форме, доступной пониманию ребенка в зачаточный период его сознания. Все одновременно подрывают к себе доверие ребенка и закладывают в уме его хаос мысли, поучая его одному и на его же глазах ежеминутно делая другое; осуждая свое поведение на словах и всем складом жизни постоянно доказывая, что не придают этим словам никакого практического значения.
И чем более растет ребенок, чем более он входит в общую жизнь семьи, а затем и общества, которому принадлежит, тем более развязны делаются при нем взрослые, тем менее стесняются выказывать разлад своих мыслей, чувств и жизни с религией, которой его поучали в детстве. Он все более убеждается, что христианство для одних симпатическое средство, нисколько не препятствующее жить по антихристианскому обычаю мира сего, для других политическая или педагогическая мера; все более привыкает думать, что и мировоззрение, и идеалы, и понимание смысла жизни, и самую программу жизни надо искать где-то вне христианства: в науке, искусстве, литературе, даже в самой практике пестрого хаоса жизни.
Так как ни наука, ни литература, ни искусство, ни практика жизни никакого определенного мировоззрения, а потому и никакого идеала и никакой этики не дают и дать не могут, а жизнь идет своим чередом, то подросток, по примеру больных, все более высвобождаясь из-под влияния религии, все более привыкает думать, что знание абсолютной истины невозможно и не необходимо, что понимание смысла жизни тоже ни к чему не пригодно и что бездельное прозябание изо дня в день есть самая разумная жизнь для человека, лишь бы жить по возможности удобно и приятно.
Вот обстоятельства, при которых начинает знакомиться с экономией земного мира новая пришелица, живая душа человека, когда все еще ново для нее на земле и так необходимо руководство определенного мировоззрения, чтобы не растеряться среди массы притекающих впечатлений от пестрого хаоса жизнедействительности.
Вот обстоятельства, при которых человек с первых шагов жизни привыкает жить ощущениями, отрицая самую возможность удовлетворить высшую потребность разума, познать абсолютную истину и высшую потребность сердца любить Бога и творить волю Его.
Даже в этом раннем возрасте чем более гармонично настроение духа, тем тяжелее жить. Если живет в душе память о Боге и потребность любить Его и ближнего, сколько духовного томления и бессознательной неудовлетворенности среди людей, совсем забывших Бога, исказивших в себе образ и подобие Его до такой степени, что ребенок, конечно, не сознавая причин, не признает в них ближних своих и будет горько чувствовать свое одиночество. Любя Бога, нельзя не любить жадно всякий намек и тем более прямое указание на Него, нельзя не понимать, что в Его словах единая абсолютная истина, и не страдать бессознательно от явного разлада между словом и делом всех окружающих, которые от имени Бога говорят одно, а сами на каждом шагу делают совсем другое. Я не преувеличиваю: ребенок, конечно, не в состоянии не только формулировать на словах, но и сознать определенно причины своей неудовлетворенности, оттиски с натуры в его мозгу слишком многочисленны и пестры, он не успел еще разобраться в них и привести их в порядок, что большинству человечества не удается и во всю жизнь, но он чувствует тем не менее тоску земного бытия; и таких тоскующих детей гораздо больше, чем думают.
Чем более нарушена гармония духа, тем лучше живется ребенку; потребность любить и сознавать в нем гораздо слабее, и он легко удовлетворяется сообразными его возрасту нравственными и умственными игрушками, а физические потребности, которые он ставит выше всего, заботливо удовлетворяются его родителями.
С поступлением в учебное заведение пестрота притекающих впечатлений для ребенка значительно увеличивается, увеличивается с тем вместе и хаотическое состояние его сознания, так как объединяющих начал, приводящих в порядок груды пестрого материала, накопляющегося от непрерывно притекающих впечатлений, нет никаких. Напротив, все до крайности пестро и разнохарактерно.
В христианской школе признается официально абсолютная истина христианского мировоззрения. Из среднего учебного заведения подросток выносит убеждение, что христианство – схоластическая мудрость и политическая необходимость, не имеющая с действительною жизнью ровно ничего общего. За исключением уроков Закона Божия, он никогда на других уроках не слышал ни одного намека на признание христианского мировоззрения и не мог не заметить, что и в учебниках склад мысли совсем не христианский и учителя по понятиям и симпатиям слишком часто совсем не христиане. Таким образом, при содействии общения с товарищами, которые тоже не вынесли из семьи ни понимания христианства, ни любви к нему и вполне свободны умом и сердцем от подчинения воле Божией, происходит окончательная пожизненная страховка от возможности понять истинное значение христианства, от возможности заподозрить, что именно в Библии, и нигде более, заключен источник познания абсолютной правды, насколько поведало ее человечеству Божественное Откровение, что именно Библия, и одна Библия способна дать человечеству понимание смысла земной жизни и возможность разумно жить, а не прозябать бесцельно, что она воистину книга книг, святая книга жизни, которая одна способна все животворить, без которой науки – пустые забавы ума, этика – мертвая схоластика, стеклянная игрушка, которая разлетится вдребезги от первого искушения, изранив своими осколками своего наивного почитателя.
В этом отношении Франция, стремясь признать образование нехристианским, поступает более искренно и логично, чем другие страны. Молодые люди, выходя из французской школы, будут сознавать, что о христианстве ничего не знают и что христианство нисколько не ответственно ни за общее направление школьной науки, ни за общий строй жизни в этом государстве, признавшим себя нехристианским. Гораздо хуже положение молодых людей, которые воображают, что они грамотные христиане, не умея ни думать, ни чувствовать по-христиански, не знающие, следовательно, ни одной буквы азбуки христианства.
Чтобы понять весь трагизм положения этих несчастных молодых людей, брошенных на произвол судьбы без руководства стройного мировоззрения, без света определенного идеала, без узды разумной нравственности, припомним, что именно в таком состоянии их предоставляют многоразличным соблазнам жизни по обычаю мира сего, утешая себя странными избитыми фразами о том, что молоды бывают один раз в жизни, что надо перебеситься и тому подобными ходячими формулами отречения от Бога и Христа Его.
Нужно ли говорить, что в среднем учебном заведении, при быстром возрастании хаоса мысли и чувства, будет возрастать и тягостное чувство неудовлетворенности, если не в конец нарушена святая гармония духа. При любви к Богу и инстинктивной нравственности, которая состоит в доброй воле духа подчинять ощущения сознанию под верховным главенством любви, молодой человек все более и более будет убеждаться в дисгармонии настроения подавляющего большинства человечества и порождаемом тем хаосе жизни; он будет с каждым днем все более страдать от инстинктивной недоброжелательности, которую всегда чувствует порок к святости. Эта невыносимая тоска нравственного одиночества, этот леденящий холод всеобщей недоброжелательности для человека, который выше всего ставит свойство духа любить и не находит ни в себе, ни кругом себя никакой нравственной поддержки именно в тот роковой период жизни, когда ум загроможден наибольшим количеством неупорядоченных оттисков с натуры, самостоятельного жизненного опыта еще нет и тело только что доразвилось до возможности жить полною жизнью возможных на земле ощущений, – все это создает для воплощенного духа такой хаос искушений, что редко он выходит из него победителем.
Припомним, что и любовь к Богу, и нравственность живут в нем только на степени инстинктивного чувства: ни семья, ни школа, ни даже теория в форме и размере официальной программы по Закону Божию не довели его до самосознания, не уяснили ему разумный смысл его нравственных симпатий! Напротив, все направлено к тому, чтобы ввести его во искушение усомниться в себе, в вечной правде гармонии духа и нравственных стремлений, поверить в силу зла и разумность жизни по обычаю мира сего, устыдиться наивной глупости непонятых и всеми осмеянных нравственных симпатий, особенно когда они не ограничиваются словами, а налагают печать святости на все подробности жизни. Заразительный пример установившегося склада жизни, наглая самоуверенность и самодовольная порочность нравственных тупиц, любовно обзывающих себя трезвыми практиками жизни, считая, что глуп до святости и всякий, кто вдохновение любви не считает за наивную сентиментальность, грубые глумления товарищей, сдержанная ирония педагогов, поклоняющихся какому-либо научному или литературному кумиру, не имеющему с христианством ничего общего, полное равнодушие родителей, убежденных, что это зло – явление нормальное и что их сыну обязательно перебеситься надо, – все это дружно наталкивает молодого человека на ужасную решимость совершить над собою нравственное насилие и, наперекор инстинктивным симпатиям гармонического духа, попробовать, по примеру всех окружающих, отдаться пошлой рутине хаоса жизни.
Сколько этих несчастных нравственно гибнет именно при таких обстоятельствах и, совершив это преступное насилие над собою, погружаются в непробудное пьянство жизни, привыкают к бессознательному прозябанию в чаду угара какого-либо вида бешенства, признанного за нормальную принадлежность молодости, и готовы вместе с другими святотатственно глумиться над утерянной святостью, клеймя святую память изнасилованной гармонии духа названием наивных бредней счастливой юности!
И вы, преступные родители, ничего не понимали огрубелым сердцем, когда на ваших глазах совершалось это нравственное самоубийство. Нет, вы не любите вашего сына, хотя и принимаете за нежную любовь вашу грубо эгоистическую привязанность к вашему детенышу. Как вы не имеете любви к Богу на степени живой веры и понимания воли Его, так вы не имеете и любви к ближнему, даже к ближайшему из всех ближних, сыну вашему, на степени понимания насущных потребностей его духа и искреннего желания ему абсолютного добра и счастья! То, что вы принимаете за нежную родительскую любовь, по большей части только грустная сумма разнообразных слабостей дисгармонического духа: вам дела нет до вечного счастья вечного духа; огрубелое сердце ваше даже и не разумеет того, что едино на потребу для вашего сына; вам надо, чтобы здесь, на земле временного странствия, он был для вас утешением и опорою, понимая утешение в смысле родительской или родовой гордости.
Не умея любить ни Бога, ни ближнего и сознавая, что дух ваш, несмотря на то, не утерял окончательно свойства любить, вы утешаете себя, играя в любовь к детям вашим; это тоже нравственный калейдоскоп, который вы легко откладываете в сторону, как ненужную вещь, как только вы можете забавляться иначе, играя в любовь к Богу калейдоскопом глупого ханжества или в любовь к ближнему калейдоскопом холодного разврата. Степень вашей любви к детям легко обнаруживается, как только они не ласкают ваших родительских слабостей, как только они перестают быть вашею гордостью по понятиям излюбленной вами жизни по обычаю мира сего. Недаром прозвучали грозные для вас слова Спасителя мира: Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее[16 - Мф. 10, 35.]. И: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня[17 - Мф. 10, 37.].
Зачем же, называясь христианами и воображая, что любите детей ваших, вы всего более боитесь, чтобы они не променяли на Христа жизнь по обычаю мира сего, чтобы они не последовали словам Спасителя мира, приняв на себя крест и выше всего ставя Царствие Божие и правду Его; зачем, таким образом, вы ставите детей ваших в необходимость выбирать между вами и Христом?!
Чего у вас нет: веры во Христа или любви к детям? Очевидно, ни того, ни другого. Если бы вы верили, вы бы не могли, будучи грамотными, а может быть и высокообразованными, не изучить основательно святую Библию, оставаться грубыми невеждами в деле веры, не умея ни думать, ни чувствовать по-христиански, не могли бы не жить по вере, отговариваясь нелепым для верующего предлогом, что это невозможно; вы бы поняли, что жить по вере не значит делать невозможное или неразумное, а, напротив, разумно выполнять волю Божию, всегда и во всем подчиняя сознание и ощущение вдохновению любви животворящей согласно вечной правде святой гармонии духа, причем многое, что кажется невозможным, станет возможно; вы бы поняли, что для счастья вашего сына необходимо, чтобы он жил по вере; вы бы поняли цену святого достоинства гармонии духа и всего более боялись бы для него позорного унижения нравственного самоубийства. Если бы вы любили сына вашего, вы бы понимали стыдливую ревность по отношению к нему и не только не мирились для него с фантастическою потребностью перебеситься, но уразумели бы любящим сердцем, что невозможно оградить сына от искушений и избавить его от лукавого, не порешив твердо выяснить ему весь позор жизни беснующихся по обычаю мира сего.
Но огрубело сердце людей этих, они не разумеют более любви к Богу и к ближнему, в том числе и к детям своим; не только не разумеют стыдливой ревности по отношению к сыну, но готовы стыдиться святой гармонии духа его и сочувствовать гнусному насилию нравственного самоубийства в угоду тем, кто создает жизнь по обычаю мира сего, кому бы и теперь Спаситель мира сказал, как говорил отцам их XIX столетий тому назад: Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего[18 - Ин. 8, 44.].
Чтобы при таких обстоятельствах остаться твердым и сохранить достоинство святой гармонии духа, необходима такая степень святости, при которой редко происходит воплощение, которая соответствует только тем избранным сынам человеческим, о которых Библия повествует, что еще до рождения они были избраны вершителями воли Божией на земле. Большинство решается на нравственное самоубийство и вполне погружается в хаос жизни на всю жизнь, если дух, обманутый земными забавами умственными и нравственными калейдоскопами, не найдет в себе силу воспрянуть, стряхнуть с себя запутанную сеть условной лжи современной культуры.
Это нравственное пробуждение случается часто, но редко дух, пройдя через пытку нравственного унижения, найдет в себе силу воспрянуть выше унылой разочарованности и мрачного недовольства собою. И это геенна огненная, где плач и скрежет зубов еще здесь, в земной жизни, а вы, преступные, жестокие родители, не только не ограждаете от нее ваших детей, но заботливо ведете их к ней примером собственной жизни, практическими советами и холодными близорукими расчетами.
Напротив, чем более нарушена гармония духа, тем легче живется и в этом возрасте. Когда дух огрубел до полного равнодушия к Богу, в нем угасла потребность веры и он, легко стряхнув с себя тонкую позолоту религии, наложенную на него в виде временной педагогической меры столь же равнодушными к Богу родителями или педагогами, чувствует себя своим человеком среди равных ему по равнодушию к Богу товарищей, занимаясь науками, тщательно замалчивающими свое место в общей гармонии экономии мира, о которой нельзя говорить, игнорируя Бога, отрицая любовь Творца, которая одна и дает разумный смысл бытию мира, – которая одна превращает науку из бесцельной умственной игрушки в разумное орудие познания абсолютной истины, давая возможность проверять научные гипотезы абсолютной истиною Божественного Откровения.
Бесцельность науки, не озаренной светом религии, не смутит его; даже в том сравнительно редком случае, когда сознание он ставит выше ощущения, он успокоится на ходячем мнении, что вне религии есть стройные философские мировоззрения, которых он, по молодости, понять не может или еще не успел усвоить, но которые когда-то в будущем уяснят ему и абсолютную истину бытия, и смысл земной жизни человека, и разумный смысл научных занятий; когда, что бывает гораздо чаще среди грешных детей земли, гармония духа извращена до положительного преобладания ощущений над высшими свойствами духа, он найдет вполне разумным, совершенно игнорируя потребности духа любить Бога и ближнего и познавать абсолютную правду, избрать целью всех своих стремлений обеспечить себе возможность приятных ощущений и, сделав сознание рабом ощущений, найдет вполне разумным заставить науку служить его личным выгодам, забывая при этом, что ни наука, ни переживание ощущений не сообщили никакого разумного смысла его жизни и не делают из бесцельного прозябания ничего, кроме бесцельного прозябания, украшенного забавою приятных ощущений при содействии науки.
Наконец, окончив свое образование, молодой человек официально погружается в хаос жизни. Родители, когда они понимали свою ответственность исключительно с точки зрения условного обычая и неизбежного приличия, в восторге, самодовольно заявляют, что исполнили свои родительские обязанности и торжественно умывают себе руки, с наслаждением слагая с себя всякие дальнейшие заботы. Оно и понятно. Когда искренно любишь, забота о счастье и благе любимого существа, для христианина забота о христианском настроении духа и честной жизни по вере не может быть временною обязанностью: это насущная потребность любящего сердца, и сложить ее с себя можно, только потушив огонь любви в сердце. Отец, который бесстыдно заявляет, что пришел конец его заботам о сыне и что он слагает с себя нравственное руководство его жизнью, мать, которая радуется тому, что сбыла с рук взрослую дочь и тоже слагает с себя заботы и ответственность, выдавая ее замуж, никогда не любили своих детей и просто решали педагогическую задачу или, еще вернее, раскладывали скучный для них педагогический пасьянс, в котором есть условные правила, есть в конце удача или неудача, только нет одного глубокого жизненного смысла.
Верующий христианин, мировоззрение которого сужено от безбрежного хаоса лживых гипотез до познания единой абсолютной истины, симпатии которого сужены от широкого безразличия к добру и злу до исключительной любви к добру, не может принять за широкий взгляд на вещи равнодушие к мыслям и чувствам сына; по самой сути христианства он не может насиловать свободу воли его, но не может, любя его, не трепетать, пока сердце бьется в груди, за участь любимого сына, не может равнодушно взирать на то, как ум его, сойдя с узкого, прямого пути абсолютной истины, блуждает в дебрях лживых гипотез, как сердце его, изменив добру и правде, благодушно уживается и со злобою, и с пошлостью, и с ложью.
Когда родители сами не имеют ни веры, ни твердых убеждений, когда любовь не озарила их сознания до понимания абсолютной необходимости для блага сына упорядочить хаос собственных мыслей, чувств и жизни, чтобы иметь возможность и ему облегчить удовлетворение насущных потребностей его ума и сердца, конечно, весьма естественно сознавать, что руководить нельзя и что притворяться руководителем – тягостная условная ложь, от которой приятно и разумно отделаться при первой возможности. Имея хаос мыслей в голове и хаос необузданных похотей в сердце, нет разумного основания предпочитать собственный хаос мыслей и похотей хаосу мыслей и похотей сына. Лучшее, что может сделать отец при таких обстоятельствах, не навязывая сыну ни своих мыслей, ни своих симпатий, – предоставить ему свободу блуждать в дебрях хаоса жизни, упорно отказывая ему в руководстве даже в случае его доброй воли принять это руководство, рассчитывая, что, авось, блуждая самостоятельно, он случайно набредет на истину и правду и поймет их лучше своих родителей, которые эту истину и правду или не признали, или проглядели на своем пути.
Вот это сознание неразумности навязывать другому хаос своего ума люди называют широким взглядом на вещи, просвещенною терпимостью, уменьем уважать всякие чужие убеждения и считают за высокую добродетель. В применении к отношениям родителей к детям дошли до предоставления этим последним возможности свободно развивать свои порочные наклонности с самой колыбели, причем, конечно, нельзя не почувствовать облегчение, когда после бессмысленного пассивного наблюдения над свободным развитием естественных наклонностей ребенка можно, наконец, покончить с этой жестокой ролью равнодушного наблюдателя, которая и при наличии и при отсутствии любви одинаково нелепа и лжива.
Подавляющее большинство родителей, одни сознательно, другие бессознательно, именно так думают, чувствуют и поступают. На свои родительские обязанности они смотрят как на тягостную повинность и при первой возможности умывают руки, предоставляя сыну самостоятельно блуждать во тьме хаоса жизни по обычаю мира сего.
Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?[19 - Мф. 6, 23.]. Когда в уме свет абсолютной истины вечной правды Божией, не страшен бурный хаос окружающей жизни. Когда сознание покоится во тьме противоречивых гипотез, обманывая себя пустыми забавами умственных калейдосскопов, какова же тьма жизни, основанной на решающем значении властных ощущений, среди непроглядной тьмы хаоса зверской борьбы за существование по заповедям человеческим и обычаю мира сего.
Начиная самостоятельную жизнь, немногие имеют в себе свет, большинство наивно принимает за свет в себе тьму, которая не стала светом, оттого что родители умыли руки.
Посмотрим, что дает эта новая, самостоятельная жизнь этому полноправному гражданину человечества, сообразно с тем, насколько свет его тьма, насколько нарушена святая гармония духа.
Когда гармония духа извращена до преобладающего значения ощущений, человеку дышится свободно в родственной ему атмосфере жизни по обычаю мира сего. Все тут направлено именно на удовлетворение физических потребностей и на ограждение материальных средств, нужных для того.
