скачать книгу бесплатно
Итак, война в Иудее настигла отряд Шауля у берегов Кипра, на полпути от Эфирики, их родного дома.
Как овец их разделили на две группы и сбили в узкий треугольник носовой части корабля. Прочно связали, пощадив лишь Эсту, чей живот выдавал её состояние. А затем перевезли на трирему.
Вскоре появился капитан военного корабля. Он был в роскошных военных доспехах, коим явно не придавал значения.
Произошло столкновение, и, как он считал, по его вине. Поэтому, кроме ремонта пострадавшего корабля известной международной корпорации " Биркат— Эль" он хотел лично извиниться перед капитаном, но когда узнал о значительном количестве оружия и отряде неизвестных воинов, находившихся на торговом судне, решил провести первичный опрос.
— Ко мне капитана "Биркат— Эль-7"!
Когда к нему подвели Посидония, тот широко улыбнулся:
— Привет тебе, Аристо!
— Привет тебе, Посидоний! — с удивлением произнес капитан триремы… — Вот так встреча! Сколько же мы с тобой не виделись! — искренне обрадовался Аристо! — Какими ветрами тебя занесло в наши гипархии?
Посидоний вновь повторил свой рассказ. Аристо выслушал, ничего не ответил. Подошли к аккуратно сложенному и рассортированному оружию. Аристо долго смотрел. Потом многозначительно улыбнулся и, как бы между прочим, заметил: — Всё это будет интересно увидеть коменданту.
Затем он направился к пленным. Без всякого интереса взглянул на несчастных связанных людей. Хотел было уйти, но мелькнувшее женское лицо заставило его остановиться, напрячь память. Неужели?…
Он близко подошел к группе пленных. и подозвал к себе единственно не связанную женщину — Эсту. Та смело сделала несколько шагов вперед и гордо подняла голову.
"Она или не она?" — неожиданно засомневался Аристо. Но затем спросил:
— А где посланник?
— В дороге. — Сдержанно ответила Эста, с трудом подавляя подкатившие рыдания.
Стоявший рядом с ними офицер и Посидоний не могли понять, что происходит.
— Ну и дела! — искренне удивился неожиданной встрече Аристо. — За полный лунный месяц нашего с посланником плавания, я хорошо узнал этого человека. Замечательно, что такие люди имеются на грешной земле.
Потянулся за амфорой, висевшей, на поясе, как и в том давнем плавании. И, явно волнуясь, сделал крупный глоток.
— Капитан Аристо! — звенящим голосом сказала Эста, — освободи моих людей. Они ни в чем не повинны!
Аристо растерялся. Он не знал что ответить. На этот счет ему никто не давал никаких распоряжений. И он, махнув рукой, сказал офицеру:
— Развязать и всех отвести в тень, под тент. Еще раз взглянул на Эсту, добавил — Накормить!
— А ты, Посидоний, можешь возвратиться на свой корабль. Проследи, чтобы заделка бреши, — и Аристо смущенно улыбнулся, — была бы лучше, чем борт нового корабля. Затем мои матросы отбуксируют тебя в Александрию. Будешь моим личным гостем.
Они молча пожали друг другу руки. Посидоний, бросил виноватый взгляд на Шауля, отправился на свой корабль. Оттуда доносились звуки пил и стук молотков. Над морем плыл синий дымок кипящей смолы.
Трирема взяла курс на Александрию Месопотамскую.
Шифра и Эста стояли на верхней палубе триремы. По обоим бортам были подвешены большие круглые щиты. Эти щиты, подобно медному ожерелью, украшали борт корабля и одновременно защищали стоявших за ними воинов.
После освобождения пленных от цепей, исчезла напряженность, и воины с явным интересом поглядывали на женщин. На боевом корабле подобное случилось впервые.
Встречный ветер разогнал туман. Шифра, ранее не видевшая море, никак не могла привыкнуть к его бесконечным просторам. Оно раскинулось до того самого места, где небо соединялось с землей.
«Быть может, поэтому его называют Великим Морем», — думала она.
Изредка корабль проплывал мимо скалистых островов. Её пугали выступавшие из воды острые каменные утесы Они были иные чем холмы и горы её родной Иудеи. Там был знаком каждый кустик, каждая травинка, каждая тропа. Эти же были чужие, отталкивающие. В них таилась угроза.
Она, слегка дрожа, прижалась к стоявшей рядом Эсте, и та, не повышая голоса, произнесла:
— Всё уладится, держись, милая.
Солдаты и моряки, да и молодые офицеры, зачастили вокруг красивых женщин. Проходя мимо, они направляли на них солнечные зайчики, отраженные от их начищенных до блеска медных шлемов. Иные постукивали мечами по щитам, привлекая тем самым внимание к себе и выражая восторг.
Но Эста всего этого не замечала. Она напряженно размышляла о сложившейся ситуации. И, как кода-то Эльазар, лихорадочно искала выход.
Невольно вырвавшейся фразой, что Эльазар где-то в дороге, она обманула капитана Аристо и тем самым взяла грех на душу, но чувствуя, что облегчив положение отряда, она сделала богоугодное дело.
Шифра с ужасом вспоминала, как солдаты набросились на пленных, а раненых намереваясь выбросить за борт. Возможно, она спасла им жизнь. Да, это был обман упрекала она себя, но обман во имя спасения жизни, «пикуах нэфеш», искала она успокоение.
Но что будет дальше?
Она сказала Шифре, что всё уладится, но сама нисколько не была в этом уверена. Злой греческий офицер, командовавший солдатами, упомянул имя Манитея — этого циклопа, воспоминание о котором вызывало у Эсты ужас и отвращение. Это он смертельно напугал её и угрожал Эльазару в ту давнюю поездку к Гераклие Понтийской.
И вновь её мысли были целиком заняты воспоминаниями об Эльазаре, его сдержанности, верности о большом любящем сердце. И тяжелые рыдания готовы были вырваться наружу.
Она, в свою очередь, искала поддержку у Шифры, ставшей ей самым близким человеком. Так они стояли, прижавшись друг к дружке, пока Эста неожиданно не произнесла: — Он шевелится… — а потом вскрикнула — Дерется! — И улыбнулась полными слёз глазами.
Трирема медленно приближалась к появившемуся на горизонте высокому александрийскому берегу. Трехъярусный стовесельный великан, казался неуклюжим на фоне быстрых парусно-весельных галер, сновавших в порту. Однако, величина триремы и особенно выступавший из воды грозный таран, по-прежнему создавали впечатление силы и несокрушимой мощи.
Тем не менее, новый комендант Александрии Месопотамской хорошо знал, что несколько быстроходных галер, вооруженных катапультами средней величины, были способны забросать трирему большими глиняными кувшинами с горящей смолой и сжечь трирему, как сжигают в поле сухой кустарник.
Вместе с портовыми сооружениями и обширными, часто пустыми складами, оставленными прежним комендантом Полемархом, новому коменданту достались и две изношенные устаревшие триремы. Весь остальной флот, а также плоты и лодки, Лисий забрал для перевоза в Иудею новой большой армии, включавшей боевых слонов, тяжелые катапульты и колесные штурмовые лестницы.
Первое, что сделал новый комендант — велел в срочном порядке отремонтировать триремы, стоявшие несколько лет без движения, и, конечно же, укомплектовать их надежными командами. Последнее было крайне необходимым, так как пираты почувствовали, что после ухода армии Лисия в Иудею, Александрия оказалась беззащитной. Начали настоящая охота на торговые корабли, прибывавшие в порт.
Наглость морских грабителей достигла вершины, когда они осмелились среди белого дня опустошить один из оставшихся нетронутыми портовых складов с драгоценными шелками, изделиями из слоновой кости, бронзовой посудой и многими другими вещами, привозимыми караванными путями из Индийской гипархии и самой Поднебесной.
С этими грабителями и искал встречу капитан триремы Аристо.
Аристо был хорошо известен на флоте. Когда-то он командовал флотилией штурмовых галер царя Антиоха Ш… Затем, с приходом к власти нового царя Антиоха IV Эпифана, был отправлен в отставку, купил себе торговое судно, курсировавшее вдоль побережья Великого Моря. То самое судно на котором Эльазар сопровождал Эсту домой в Эфирику.
Капитал Аристо оказался не у дел, когда его судно, напоролось на риф у берегов Родоса и затонуло. Поговаривали, что в это время у руля стоял не сам Аристо, а его помощник Амфотер, однако это не меняло дела.
Получив приглашение нового коменданта Александрии, Аристо, сразу же согласился занять должность капитана триремы. Он томился без дела и не представлял свою жизнь вне морской стихии.
В свои пятьдесят лет Аристо был крепким человеком, хотя голова его была увенчана густой гривой коротких седых волос. Смуглый и мускулистый он выглядел изваянием самому себе.
Под его личным надзором трирема была отремонтирована, хорошо просмолена и вновь покрашена, так, что бывалый моряк чувствовал, что вернулись годы его боевой молодости.
Конечно, его трирема не очень годилась для современных морских битв. Была слишком медлительна и ни в какое сравнение не шла с маневренными галерами. И все же именно этот корабль в наибольшей степени соответствовал характеру нового капитана.
За неторопливостью триремы, — был уверен Аристо (он не хотел употреблять слово медлительность), — ощущалась уверенность в своей силе, скрытая угроза врагу. К тому же на борту корабля всегда находилось не менее сотни бывалых фессалийских воинов, им лично отобранных.
Трирема Аристо осуществляла охрану береговой линии Александрийской гипархии и все морское пространство вплоть до северо-восточного кипрского выступа.
Аристо искал встречи с морскими разбойниками, искренне желая всей своей справедливой душой показать этим наглецам, кто здесь, на Великом море, настоящий хозяин.
Однако, как мы уже знаем, капитана триремы постигла неудача. Находясь в густом тумане, боевой корабль пропорол своим тараном не какую-нибудь пиратскую галеру, но беззащитное торговое судно, к тому же известной и всеми уважаемой корпорации" Биркат— Эль".
К счастью, судно не затонуло. В этом жесте судьбы Аристо видел покровительство богов Эллады и в сердцах решил принести достойную жертву в пользу храма Артемиды.
Приняв это решение, Аристо с облегчением вздохнул. Он, конечно же, окажет всю необходимую помощь невольно пострадавшим.
С облегчением открыл амфору всегда висевшую у него на поясе и сделал несколько глотков обжигающего напитка.
Всё не так уж плохо, как ему показалось вначале.
Он преподнесет новому коменданту, которого успел полюбить, сотню пленных, за которых можно будет выручить хорошую сумму, если продавать поштучно.
Однако главное — это гора оружия, оказавшегося на торговом корабле. Комендант, как знал Аристо, формирует новую большую армию, и все это очень ему понравиться.
Так, что несчастье принесло ему счастье! И за этим открытием последовал еще один глоток крепкого ячменного напитка.
То ли этот четвертый глоток был лишним, то ли дальнейшие размышления о пленных привели к тому, что настроение капитана стало заметно снижаться.
"Любопытно, что делает в группе пленных женщина, которая была с царским посланником в тот славный рейс? Не свалял ли он дурака, захватив пассажиров судна " Биркат— Эль-7" в качестве пленных или рабов, на свой борт?
Быть может, как и тогда, у этих людей было какое-то задание свыше?
Слово "свыше" — всегда вызывало в душе честного, добродушного по своей натуре человека, каким был Аристо, некоторую растерянность.
Но он тут же успокоил себя: пусть в этом разбирается Манитей — этот постоянно вынюхивающий пёс. Потом улыбнулся, вспомнив, как Полемарх, прежний комендант Александрии, едва не повесил Манитея за то, что он или его люди украли у посланника талант серебром, полученный им в при дачу, к пурпурной ленте награжденного " За храбрость".
Вновь, было, потянулся к амфоре, но увидел, что рядом с ним стоит его неизменный помощник и ангел-хранитель Амфотер.
Погрозил ему кулаком. На совести помощника была добрая доля вины за столкновение кораблей.
Затем позволил Амфотеру увести себя в капитанскую каюту, так как был в достаточно расслабленном состоянии. Солдаты, стоявшие вдоль борта, добродушно улыбались. Они знали, что по прибытии в порт, их ожидает вино, хорошая еда и веселье. Неожиданные трофеи, оказавшиеся в их руках, были, как им казалось, заслуживающими вознаграждения.
Глава 3
Возваращение Силоноса
Однако, прежде чем продолжить повествование о нелегкой судьбе пленных пассажиров "Семерки", попавших в крайне тяжелое положение, пришло время рассказать о Силоносе, отправленном по злой воле Апеллеса в далекий и опасный Дура-Европос.
За два года, что Силонос там не был, положение форпоста резко ухудшилось. Значительно изменился состав гарнизона, но что особенно встревожило вновь назначенного гипарха — это полное отсутствие офицерского состава. Главкон, как он знал, погиб. И место его пустовало. В Антиохии, с горечью отмечал Силонос, по-прежнему были заняты какими-то важными делами, но чаще всего грызлись за теплые места, поближе к императору.
Филона — когда-то делового и подтянутого командира отряда лучников, он попросту не узнал. Перед ним оказался обрюзгший медлительный человек в его глазах застыла тоска и полное безразличие. Однако когда он увидел Силоноса, эта тоска мгновенно улетучилась. Её место занял неподдельный испуг, суеверный страх, как у человека неожиданно увидевшего привидение. Приподнялся, было, но потом махнул рукой и вновь погрузился в подушки.
— Садись, — кивнул он на стоящее рядом кожаное кресло, когда-то подаренное Силоносу иудеями Дура-Европоса, — если ты, конечно, не… привидение? Подушек ты, как мне помнится, никогда не жаловал, — Филон попытался изобразить на широком крестьянском лице улыбку. — Мол, это только мы стали такими изнеженными.
Силонос устало присел. Оглядел просторный офицерский шатер. На секунду задержал взгляд на подвешенном к потолку керамическом лампионе, кода-то подаренном ему Эльазаром. Лампион был засижен мухами. Густые паутинные нити плотно окутали чаши светильника. Видимо с отъездом Силоноса их никто не зажигал. Однако светильник висел всё на том же месте.
— Я теперь здесь один, — вновь раздался хриплый голос Филона. — Приличному человеку, — язвительно произнес он, — здесь давно нечего делать, а тем более обладающему, как мне нашептывали, хорошими связями там… — и он поднял палец. Потом вдруг посерьезнел и с давно затвердевшей горечью сказал:
— Главкон тебя ненавидел. Он писал на тебя доносы и меня подбивал на эту гадость. Но я то тебя знаю! Вместе были в нелегких переделках. А это была лучшая проверка. Главкон даже деньги, вырученные от продажи изделий гончарной мастерской, зачислил тебе в вину. Хотя аккуратно прятал в кошелек свою долю…
— Когда ты уехал, я ему высказал всё, что о нем думаю — продолжал Филон, не в силах остановить прорвавшуюся боль. Мы даже фехтовали амфотерами, — так он назвал короткие мечи, постоянное ношение которых было обязанностью каждого офицера. И Силонос увидел на плече Филона глубокий шрам зажившей раны. — Хорошо — вовремя остановились.
— Но ненависть, — продолжал он, — точнее зависть, не оставила Главкона, и, однажды, когда мы были на маневрах, он велел рабам разрушить до основания керамические мастерские, построенные иудеем. Лучники — фессалийцы, сильно обиделись на него. Ведь и им кое — что перепадало от продажи керамических изделий.
Силонос слушал молча. Многое вспомнилось, сопоставил факты и только теперь понял, почему у него не получилась ни одна искренняя беседа с Главконом.
— Его убили парфяне, — мрачно сказал Филон, — странно, но только его. Я расследовал эту схватку. Он шел первым, почему не послал разведчиков — не знаю, а из солдат-лучников я ничего не смог выжать. …Такие у нас дела.
Потом резко сменил тему, спросил:
— Почему ты возвратился в это проклятое место? С твоей-то родословной… Пополнение не присылают, даже наоборот, отозвали опытных солдат и отправили воевать в ту саму гипархию, из которой был рекрут Эльазар… И, вообще, что там происходит?
Ты ведь отслужил в Иудее около двух лет, — и в раздумье добавил: — Если подняли мятеж такие парни, как твой рекрут, то нелегко придется нашему императору, — и он вызывающе засмеялся.
Потом довольно легко поднялся. Поставил на стол кувшин с вином, копченое мясо, тарелку с пшеничными лепешками.
— Рад тебя видеть! — поднял кубок Филон.
— Рад встретить живую душу! — ответил Силонос.
Выпили.
— С твоим отъездом всё пошло на перекосяк, — опустив голову, продолжал Филон. — Главкона убили парфяне. Потом почему-то перестали нас тревожить.
— Они перенесли боевые действия в сторону Персии, — объяснил Силонос, — там что-то серьезное затевается.
— Сам чёрт сломит ногу в этой путанице, — пожал плечами Филон, — нас теперь можно взять голыми руками, а они пошли против персидской империи.
Говоря все это, Филон подливал и подливал в кубки неразбавленное вино и, не глядя на Силоноса, непрерывно пил.
Силонос смотрел на Филона с грустью. Он знал, что тот, будучи сыном фессалийкого винодела, с огромным трудом дослужился до высокого офицерского звания.
Ему было значительно сложнее, чем юношам из потомственных военных семей. И это вызывало у Силоноса уважение и теплые чувства к Филону, сейчас явно потерявшему точку опоры. А тот, пьянея, утратил стройность речи, и явно торопливо, запихивал в рот огромные куски мяса.
— Вот такие мы сейчас…, — не глядя на Силоноса, бормотал Филон. — Стали настоящими скотами. — И Силонос увидел, что по щекам Филона расползались слёзы.
Он вышел.
По территории крепости бесцельно бродили солдаты. Другие сидели небольшими группами в тени и играли в кости. Многие были без оружия. Завидев незнакомого офицера, они с неохотой поднимались, лениво приветствовали.
Силонос пошел в дальний конец крепости, где находились керамические мастерские. Однако обнаружил лишь груды развалин с чернеющими пятнами задымленных кирпичей. Затем подошел к солдатским шатрам. И здесь его приветствовали вяло, скорее по привычке, чем по долгу. Однако он отвечал четко, энергично, как того требовал дисциплинарный Устав, чем вызывал определенное недоумение бывалых воинов.
Затем он направился к конюшням гарнизона. С удовлетворением обнаружил, что прибывший с ним отряд конников сделал свое дело. Лошади лоснились чистотой и, опустив головы в небольшие керамические корыта, аппетитно жевали зерно.
