скачать книгу бесплатно
Герой кивнул и пошел за пареньком.
Долго идти, спросил герой.
Не дольше, чем ты плыл сюда, ответил паренек.
Его узкая спина лихорадочно трепетала.
Начался дождь. Дождь на этом континенте похож на смерть. Болезнь, а потом смерть. Заранее нельзя понять, какая именно секунда станет смертельной. Это же не пуля, которая попадает в сердце или в селезенку или в печень, кому как нравится. Каждая капля – это предвкушение гибели.
Боишься, спросил паренек, не поворачиваясь. Голос его прозвучал глухо, нелепо.
Чего именно мне нужно бояться, спросил я.
Не знаю, сказал паренек, люди разного боятся. Некоторых, вот, не вытянешь на улицу, пока идет дождь. Другие сами лезут под дождь.
А ты чего боишься, сказал герой.
Я боюсь, что не успею вернуться к рождественскому столу.
Сейчас март.
Я знаю, сказал паренек. Еще я боюсь высоты. Очень боюсь. Но это не так важно. Для меня главное сейчас это понять, чего ты стоишь, молодой человек.
Молодой человек. Ну ты даешь. Какой я тебе молодой человек. Для тебя я очень старый человек. Очень и очень старый человек. Возьмем ситуацию, в которой мы идем к великой матери, и я тебя спрашиваю: что такое страх.
Страх, господин незнакомец, это самый странный феномен, который я встречал в своей пока что короткой жизни. Люди боятся чего угодно. Моя лучшая подруга боится гусей. Ну, знаешь, я и сам их недолюбливаю, но чтобы испытывать ужас при их виде, это. Странно. Но я тебе об этом и говорю. Очень странно. Сломанные сандалии мокрая подошва бултыхалась по лужам. Очень странно. Или например вот какое дело. Некоторые люди боятся открытого космоса. Смотрят в небо, и на них начинают давить эти тяжелые тяжелые небеса. Знаешь, как это неприятно.
Не знаю и не хочу знать, сказал герой. Веди меня к великой матери, больше мне ничего от тебя не нужно.
До чего же это все странно. Еще недавно я сидел в своей лаборатории и отгадывал шарады нового ДНК петрушки. Вот до чего дело дошло. Петрушка растет в перевернутом варианте. То есть, как сказали бы наши политики – отрицательно растет. ДНК закручено в другую сторону. Это приводит меня к мысли о том, что сами по себе реакции как бы развернуты по сравнению с нормальными. И что мы имеем в итоге. Да ничего мы не имеем в итоге. Вся жизнь вокруг – борьба за вы-жи-вание. Либо есть второй вариант. Некоторые млекопитающие. Язык не поворачивается назвать их людьми. Некоторые млекопитающие просто хотят расслабиться и умереть, попивая напоследок шато-мерло, или как его там. Гнусность.
Стена холодная и липкая. Я даже не знаю, сколько мне еще спускаться вниз. Я посмотрел себе под ноги и крикнул. А.
Звук моего голоса, отскакивая от кирпичной кладки, спускался ко дну, но так его и не достигал. Не достигал. Не достиг. Не достичь. И я, все еще не понимая, где нахожусь, продолжил спуск.
Однажды, давным-давно, я спускался к великому адронному коллайдеру. Тогда еще не было разделения. Ох уж этот прекрасный мир до разделения. А я тогда жутко негодовал по поводу того, что президент соседний страны вторгся в африканские прерии и бомбил местных жителей грязными бомбами. Но сейчас я понимаю, что все это мелочи. До разделения мы жили прекрасно. Лично я пил вино, игрался с невозвратными катонами и в перерывах гулял по набережной. Теплое и пронзительное время.
И брат был все еще жив. Ну а сейчас. Но что поделаешь. Жизнь есть медленный переход из бытия в небытие. Каждая секунда является точкой необратимости. И сейчас эта точка поставлена посередине черной пропасти. Или не по середине. Честно сказать, я не знаю. Может быть, я только в самом начале этой лестницы. Или уже приблизился к финалу. Не знаю. Я просто собрался с духом, размял руки, ладони, каждую по отдельности, и двинулся в путь. Все ниже и ниже.
Я не сразу заметил, что мои глаза закрыты. Почему они закрыты? Хотя, почему они должны быть открыты, если я лечу в темноте? Лечу, лечу в темноте. И все, что у меня есть – это вектор, вниз, вниз, в пустоту, навстречу неизвестности, но отсутствие боли вселяет уверенность в том, что все будет хорошо. Дыра примет меня и станет лучшей моей частью. Или я не смогу ее принять?
Хотя, к чему все эти вопросы. Они все равно ни к чему не приведут. Ничего не решат.
Я никогда никого не мог полюбить. Вокруг моей орбиты летали счастливые люди, которые говорили мне, что смысл жизни состоит в любви. Я спрашивал у них, какой любви. Что такое любовь? Что это за чистое, легкое чувство, о котором вы говорите? Мне всегда говорили, что я слишком много думаю. В любви думать не надо, надо действовать. Взять в силки, силком, силой, но не грубой, а силой чувств, ничего не понятно, как это сделать, а потом, потом нужно войти в новый мир, а я этого никогда не понимал. Для меня новый мир – это катоны, суперпозиция, элементарная сомкнутость, но никак не запах женских ног. А другие только смеялись, никогда не слушали меня, и продолжали рассказывать о женских ногах, о девичьих ножках в капроновых колготках, сладких ножках, которые идут по высокому ворсу, блестяще взаимодействует с мужским половым органом, членом, если по-простому, ну, в общем, вы поняли.
Но когда доходит до дела, когда жуткий холод сковывает его мускулы, и когда путник чувствует на своем лице дыхание смерти, тут уже не до смеха. Он уже не хочет никакого богатства, хочет вернуться в свое неторопливое гнилостное существование, лишь бы не смотреть правде в глаза. Мир никак не желает оставаться в крохотной вакуоли чьей-то жизни. Вот правда. На нее невозможно смотреть. В мире бесчисленное количество чудовищ, которых лучше обходить стороной даже во снах.
Но Марк Туллий был недостаточно умен, чтобы не спать. Он спал, даже когда разговаривал со своей любимой мамочкой и даже когда положил голову на колени старой прорицательницы. Ее костлявые пальцы вцепились в его горло. А он все спит.
Путник пытается протолкнуть вниз по пищеводу вставший ком в горле. Страх его силен, и с каждой секундой все увеличивается. Лич ждёт его.
Когда-то данным-давно много тысячелетий назад родился мальчик. Родители назвали его Савва. Он был очень гонористым ребенком. На все у него было свое мнение. И когда он пошел в школу, то в первый же день вывел из себя учителя. Учитель рассадил всех учеников по партам, сделал строгое лицо и спросил: сколько будет два плюс два. В классе установилась гробовая тишина. Даже птицы за окном смолкли, упорхнув с веток, выбравшись из-под купола вселенских сооружений. Савва, не поднимая руку, ответил. Четыре. Сказал он.
Неправильно, сказал учитель.
Но как же так, сказал Савва.
Останешься после уроков, я тебе все объясню.
И после уроков учитель достал из стола огромную линейку и отлупасил Савву по пальцам. Вот после этого случая Савва стал грустным. Он понял, что мир не такой открытый и не такой добрый, каким он себе его представлял. И стал Савва замкнутым, стал покинутым. Ни родители, ни будущая жена не заметили в нем изменений. Так и жил он с чувством стыда за свой неправильный ответ. Долгие годы мучил его червь сомнений. Кто он? Кто такой Савва? Что за человек, пресыщенный чувством стыда, боли, унижения? Как быстро он превратился в лича? Что он чувствовал, когда холод пронзал его до основания, уничтожал его суть?
Мысли помешанного больного, я даже сам не знаю, что пишу, и это считают искусством. Да срать я хотел на все это. Мне не интересен никто. Ни читатель, ни редактор со своими вечными правками, все ему не так, черт бы его побрал! Захочу, раздам эту сраную книжку бесплатно, чтобы каждый желающий мог скачать и прочитать. В конце концов, что такое искусство? Это, ведь самый большой обман в жизни. Нам всем нужна ложь. И писателю, и читателю, и нам особо не дела ни до чего большего. Нас не слишком-то интересуют все эти сраные морализаторства на тему: так делать не нужно, потому что это неправильно, а делать нужно только так, потому что так сказал господь бог, или чертов Райан, или партия, или царь-император. Нам нужен только обман, который окружит нас со всех сторон, заставит на мгновение выпасть из реальности и превратиться в птицу. Ты читаешь только ради этого. Наверное, тебе и не слишком нравится этот текст, но ты не останавливаешься, заглатываешь все это дерьмо и требуешь добавки, потому что твою жизнь больше нечем заполнить, кроме этой неумелой лжи, выстроенной в линию бессмысленных строк.
Я пишу только ради того, чтобы не сойти с ума. Не надо искать, а тем более вкладывать в мои тексты хоть какой-то смысл. Его просто нет. Можешь перелистнуть книгу на середину, или в самый конец, чтобы понять, что все написанное – просто беготня по кругу. Так и сделай, и закрой эту сраную книжку, наконец! Не трать свое время! Сходи лучше в бар, если у тебя, все-таки, нашлось свободное время. Сними телку, пускай она покажет тебе, что умеет. Только, пожалуйста, предохраняйся. Я не хочу, чтобы ты, как я, долго и муторно лечился от венерических заболеваний.
Короче, я жил в коммуне примерно до десятилетнего возраста, пока на нашу деревеньку не сбросили два десятка нейрогазовых бомб, и обезумевшие жители не загрызли друг друга в наркотическом экстазе. Мы с семьей только и смогли спастись потому, что папашка в кои-то веки решил отвезти нас на рыбалку в соседнее поселение. Взяли удочки, палатки, всякое другое барахло, чтобы было чем себя занять, и двинулись на старой развалюхе через выжженный лес, через ядовитую реку, полную нейрогазового смрада, чтобы добраться до относительно чистой воды одинокого пруда. Его сделал местный энтузиаст, чтобы такие как мы, любители старых забав, смогли почувствовать себя немного живыми.
Зачем ты так говоришь.
Ты слишком много разговариваешь для такого маленького и беззащитного мальчика, сказал герой. Не боишься, что тебе отрежут когда-нибудь твой длинный язык.
Нет.
А надо бы.
Мы почти пришли.
Паренек резко остановился и развернулся.
Ты точно хочешь туда пойти, спросил он.
Веди меня и не спрашивай такую ерунду. Не для этого я целый месяц жрал мышей, чтобы сейчас отступить. Идем. Идем же!
Паренек снова зашагал, теперь кле быстрее, как будто хотел быстрее отделаться от путника.
Спустя десять минут перед ними вырос одинокий клык храма.
Здесь хранится статуя, возбужденно спросил путник. Он сильно заволновался и теперь потирал вспотевшие ладони. Что же это, конец путешествия?
Я ждал этого момента всю жизнь. И теперь. Все.
Он с какой-то доселе незнакомой ему нежностью посмотрел на парнишку-путеводителя.
Ты привел меня к истине, сказал герой.
Парнишка засмеялся. Я просто привел тебя к очередной золотой безделушке. Которую ты вскоре забудешь. Или не так. Которая не будет слишком долгое время будоражить твои мысли.
Но путник не стал обращать внимание на такую странную речь паренька, быстро с ним попрощался и чуть ли не побежал к заветной голубоватой двери. В этот момент дверь призывно приотворилась, и в глаза одинокому герою полился яркий белоснежный свет.
Он почувствовал, что его сердце замирает. Оно словно ожило после долгого сна и начало биться быстрее и сильнее. Путник шел к этой двери так долго, что чуть не забыл, что ищет. Но теперь он понимал – это было то, что он искал всю свою жизнь.
Приблизившись к двери, он остановился на мгновение и взглянул на паренька. Тот улыбался ему и кивал головой, словно говоря: «Ты на верном пути». Путник улыбнулся в ответ и вошел в дверь, которая захлопнулась за ним.
Он оказался в ярко освещенном зале, наполненном золотом и драгоценностями. В центре стояла прекрасная женщина в длинном белом платье, которая улыбалась ему. Путник не мог отвести от нее глаз, словно он застрял в ее обаянии.
Добро пожаловать, – произнесла женщина, – Я здесь, чтобы исполнить любое твое желание.
Путник понимал, что это была богиня, и он мог просить у нее любое желание. Но вместо этого, он сказал:
Я уже получил все, что хотел. Я нашел свой путь.
И тогда он ощутил, что его душа наполнена благодарностью и счастьем. Он открыл глаза и обнаружил, что лежит в своей постели. Это был всего лишь сон, но он понимал, что его жизнь изменилась. Теперь он знал, что должен делать и куда идти.
Он встал с постели, почувствовав настоящую энергию и мотивацию, которых ему так не хватало раньше. Он больше не чувствовался потерянным и ненужным в этом мире. Его душа была наполнена новыми целями и стремлениями.
Снова оглядев свою комнату, он заметил, что все выглядело по-другому – более ярким и красочным. Он улыбнулся самому себе, представляя, какой жизнью он жил раньше, и какой жизнью мог бы жить теперь.
Изменившийся настроение заставило его начать делать первые шаги к осуществлению своих мечтаний. Он сел за стол и начал планировать свое будущее, записывая все идеи и задумки, которые приходили ему в голову.
Он знал, что у него есть много работы, чтобы превратить свои мечты в реальность, но теперь у него было что-то, что прежде отсутствовало – вера в себя и свои возможности.
Он был готов к новому дню, заполненному новыми возможностями и приключениями.
И так он стал писателем, представляете! Но, на самом деле, рассказ совсем не о том.
Каким же он мог стать писателем, этот странный больной человек, который несколько месяцев подряд ел сырых мышей, обгладывая все до костей. До костей!
Он протиснулся в приоткрытую дверь и увидел сидящий на троне скелет, обвешанный золотыми побрякушками.
Скелет был одет в роскошные одеяния, которые когда-то, возможно, принадлежали могущественному правителю. Вокруг трона находились различные артефакты и сокровища, но все они выглядели заброшенными и покрытыми пылью.
Несмотря на страшный вид, который создавал скелет на троне, герой не испугался. Он осмотрелся вокруг и заметил на стене ряд символов и иероглифов, которые, вероятно, описывали тайны этого места.
Герой решил изучить эти символы и начал переводить их на свой язык. С каждой минутой он понимал всё больше и больше, и его любопытство только увеличивалось.
Вскоре он обнаружил, что этот скелет на троне был древним правителем, который желал обладать бессмертием и вечной молодостью. Он проводил множество экспериментов и ритуалов, но никак не мог достичь своей цели и в конце концов погиб.
А что это были за цели? Кого он хотел спасти? Сколько сотен научных лабораторий хранят один и тот же секрет?
Похоже, что этот древний правитель был очень настойчив в своем желании обрести бессмертие и вечную молодость. Возможно, он верил, что эти качества позволят ему сохранить свою власть и богатство навсегда, или же он хотел обрести бессмертие ради самого факта бессмертия.
И однажды, после долгих блужданий по тёмному тенистому лесу, получеловек-полузверь, позабывший уже самую суть земной жизни, набрел на темную пещеру.
Черная дыра поманила его невидимым блеском. Он почувствовал тяжелое дыхание невесомости. Там, куда он ступал, пахло нежным ароматом цветов. И с каждым шагом аромат только усиливался. Вот он, дом, подумал Савва. Неужели, я его нашел? Дом. Мой дом. То место, где я смогу чувствовать себя комфортно. Вот он я какой. Никогда не мог понять, почему его все время тянет под землю. Что там можно найти, кроме небытия? Сыпь, стоп, сток, блок.
Погружается в небытие.
Садится на трон. Из костей. Из чего же еще. Становится королем. Обретает независимость. И ждёт. Ждёт множество тысячелетий. Но никто не приходит. Тогда лич выходит из убежища, принимает ненадолго человеческий облик и направляется в близлежащую забегаловку, чтобы пустить слух о спрятанных в глубине леса сокровищах. Рассказывает по секрету, на ухо, всем подряд, и стару, и младу, о том, что там, глубоко, далеко, золото, зарыто, закопано, сокрыто в пещере за занавесью диких виноградных лоз. Если не знаешь, где искать, не найдешь. Но я тебе подскажу. И у человека даже не возникает сомнений насчет того, почему незнакомец выдает ему такую тайну. Почему сам не пойдет и не заберет сокровища.
Лич ловит его не крючок алчности. Как и всех остальных. Потому что нужно быть Буддой, чтобы не повестись. А наш путник – отнюдь не Будда. Обычный человек, каких миллионы. Он облизывает губы, хмурится, размышляя о том, как уплывет из Хориниса на торговом корабле, проведет с грязными матросами несколько ночей, прежде чем попасть на райский остров, где его встретят красавицы. У них в руках будут по бутылке рома, и можно будет слизывать с их набухших сосков сладостный нектар.
Соски. Вот, что самое главное. Сладкие женские сосочки. Люблю их посасывать перед тем, как вставить член во влажную киску. Достаточно сказать несколько заветных слов: «у меня куча золота», и влажность тела тут же повышается практически до ста процентов.
Хоринис давно пора оставить за бортом. Да, я родился на острове, но почему я должен здесь умереть? Никак нельзя здесь умирать. В этом забытом богом месте, полном болезни, несправедливости, мучений, страданий, горечи, глупости, невежества, немотивированной злобы, насилия, убийств, смерти, холодной ненависти. Это место похоже на могилу. Но после того, как я заберу сокровище, я смогу отсюда убраться. Наконец-то!
Дело остаётся за малым.
Переключение камеры. Сцена: холодная темная лестница лесной пещеры. Герой спускается в ловушку лича. Все продумано, каждая деталь. Героем руководит желание разбогатеть, то есть – обычная мечта обычного человека. Надеюсь, вы думаете так же. Вот, допустим, знаете, что нас отличает от правителей? Мы относительно здоровы, а политики – параноики. Где-то я читал книжку, в которой сказано, что только параноик может желать власти. Обычному человеку она ни к чему. Именно параноик жаждет управлять другими людьми. Ну а если подумать, то это правда.
В общем, что-то я отвлекся. Давайте вернемся к нашей сцене.
Итак. Темная темная тишина. Как будто натянутая тетива, готовая сорваться. Стрела готова пуститься в дальнее странствие. Одиссею. Мы находимся в перманентной Одиссее, пытаясь добраться до дома. Дом далек и вряд ли достижим. Но это не останавливает нас. Вспомнив конечную точку маршрута, можно прийти к выводу о том, что главное не она, а именно вектор движения. Пусть даже это будет движение совсем без надежды на окончание пути. И что тут можно сказать. Не надо спешить.
Нужно медленно ставить ногу на очередную ступень. Ступень холодная, склизкая, она требует полного к себе внимания, потому что иначе есть риск поскользнуться и полететь вниз головой в самую страшную пучину. Но путнику не нужно так быстро погружаться в ужасное. Его дыхание становится прерывистым, на лбу выступает пот. Холодная ладонь пытается вытереть липкую влагу, но влаги становится все больше. Влага скатывается по лбу, залезает в глаза, просачиваясь сквозь опаленные ресницы, мешая видеть. Поэтому-то необходимо быть предельно осторожным.
Но путник об этом забывает.
Итак.
Закрытая экосистема с карпами. Есть их нельзя, но половить одно удовольствие. Хотя я ни черта не помню, но удовольствие смотреть на поплавок помню.
Однажды я подсмотрел за тем, как мои родители трахались. Щелочка в брезентовой палатке была небольшой, и они точно меня не заметили. У мамы лицо было совсем без эмоций. Он имел ее раком, или как это называется – коленно-локтевая поза. Грудь отвисла и ходила туда-сюда с каждой фрикцией. Тогда я впервые увидел голую женщину. Мне это не особо понравилось. Потому что в интрасетевых видео все было по-другому. Красиво и жестко. Но в тот день я понял, даже не понял, а почувствовал, что в мире нет никаких сказок, ничего красивого.
И во взрослой жизни, сношаясь со всеми подряд (у меня были не только женщины, но и несколько мужчин), я потихоньку приходил к тому, что, как бы ты ни старался придать своей жизни красоты и шарма, как бы ты ни искал хрен знает чего, этого, ведь, даже не сможешь выразить в словах, но всегда чего-то такого хочется, любви, счастья – всего этого нет, и ты просто ходишь по кругу. Раз за разом, раз за разом. Нужны ресурсы для жизни, нужно как-то зарабатывать деньги, а поэтому ты не можешь просто так 24/7 сидеть овощем в своей засранной комнате. Не можешь, потому что сдохнешь. Хотя, с другой стороны, ты же хочешь сдохнуть.
Кажется, я совсем запутался. Нет, дорогуша. Инстинкты не обманешь. Ты мешок с кожей, в котором лежат инстинкты. Они не дадут тебе помереть, если ты, конечно, совсем не свихнешься, совсем не сломаешься. Тогда можно делать с собой что угодно. Но пока в твоем мозгу осталась хоть одна капля живительного благоразумия, благоразумия, которое приносит тебе страдание, приносит боль, ты будешь жить. Цепляться за жизнь. Сам этого не хочет, но оболочка хочет. Она ведет тебя, она превращает тебя в куклу. Направляет тебя замешивать склизких червяков этим гребаным черпаком. Огромным таким черпаком. Когда автоматика отказывает. А отказывает она почти каждый день.
Мне он сразу не понравился, этот полицейский. И кепочка у него была дурацкая. Восьмиклинка, или как ее там называют… Он сложил ее и запихнул в карман черной дерматиновой куртки. Здрасте, говорит, ворочая подбородком туда-суда, сосед твой снизу, не знаешь, что за тип. Давно его видел. а что он, пропал, говорю. Кивает своей башкой. А поток, говорю я. Поток, говорит, ничего не знает. Камер у вас в вашем чертовом доме нет. А что он сделал, говорю. Убил какую-то важную шишку из правительства. Ого, говорю. Дело серьезное. Только я ничего не знаю. Ни сверху, ни снизу, ничего не знаю. Не видел я ничего. Какие-нибудь подозрительные штуки, может, замечал, в последние два-три дня. Какие это, говорю. Ну, крики, запахи. Крики, запахи, говорю. Нет, ничего такого. Слушай приятель, я тут, у меня тут дела. Понимаешь ли. Дела. Но громила в дерматиновой куртке, ужасно старомодной, между прочим, не хотел уходить.
Куртка скрипела, и этот скрип очень действовал на нервы. Я почему-то вспомнил тот момент, когда в первый раз прижали в темном углу местные гугеноты. Знаете, у них у всех такие же дурацкие дерматиновые куртки. Обязательно черные. Все полинявшие, пахли шелудивой псиной. Они и были шелудивыми псинами. Как-то их там потом почикали испанцы, когда долбаная шпана раззявила рты на нейрики. Пути снабжения. Хотели подмять под себя клиентуру.
Но я не употребляю наркотики. Ни в каком виде. Хотя было множество возможностей, знаете ли. У нас в городе больше шансов стать наркоманом, чем остаться нормальным человеком.
Переплетения старого метро полнится бывшими наркоманами. Они уже не люди. Просто тени, отрастившие когти, толстую шкуру, некоторые даже хитин, как у жука. Страшное дело. Однажды я встретился с таким один на один.
Иду я, значит, поздно вечером по переулку дьявола, забитого грязью и блевотиной, так пахнет, что и самому хочется блевать; иду с рабочей смены и думаю только о том, чтобы подняться в свою конуру, использовать свои три с чем-то минуты душа и потом завалиться спать. Кровать у меня хорошая, с ортопедическим матрасом.
Иду, значит, по переулку, и тут из-под земли вываливается это жуткое чудище. Скрежещет клыками, кидается на меня. И тут я думаю, что все, конец мне.
Спас меня тогда гарнизонный военный, проходивший в ту минуту по тому самому переулку. Повезло мне, в общем.
Плотоядный звук выстрела прогремел в окружении кирпичных стен, отскочил от закрытых окон, в которых сгустилась топорная тьма.
Природа света всегда искусственна. Она идёт вразрез реальной природе тьмы. Тьма – это единственная реальная и натуральная плоскость вселенной. Вселенных – и моей, и вашей.
Свет идёт по обратному пути энтропии, поэтому нужно тратить энергию, чтобы он был. Просто был, как бывают стул, стол, кастрюля с борщом. Борщ, например, должны сварить. Бережливая хозяйка должна взять белковую взвесь, сварить ее, добавить приправ со вкусом свеклы, и так далее. Так же и со светом. Нужен направленный поток электронов, чтобы был свет. Иначе никак.
Тьма же, наоборот. Вообще, можно целую диссертацию написать об искусственности света и единственной реальности тьмы. Вселенная вышла из одной точки. И, в конечном итоге, она обратно туда и зайдёт. Вечное возвращение.
