скачать книгу бесплатно
Большая стирка
Надежда Нелидова
Женская головка похожа на женскую сумочку. Время от времени в ней требуется проводить генеральную уборку. Вытряхнуть содержимое в большую кучу, просмотреть. Обрадоваться огрызку сигаретной коробки с заветным пин-кодом. Обрадоваться флакончику любимой губной помады и выбросить: прогоркла. Обнаружить выпавший год назад из колечка бирюзовый камешек. Сдуть крошки табака и пирожных, спрятать в кармашек, чтобы завтра обязательно отнести ювелиру – и забыть ещё на год. Найти и съесть завалявшийся счастливый трамвайный билетик. Прочее тщательно рассортировать, разложить по отделам. Справа – баллончик с газом, слева – с дезодорантом. Или наоборот? Ладно, по ходу разберёмся.
Надежда Нелидова
Большая стирка
Ах вернисаж, ах вернисаж!
В каждом магазине она непременно, со сдержанным достоинством уточнит:
– О, я живу далеко… За океаном. Выбираю с собой подарки сыну, невестке, внукам, друзьям… Предложите мне что-нибудь… Что-нибудь достойное. На складе посмотрите. Ну, вы понимаете… Чтобы не тащить за океан ерунду. О, там этих тряпок в тысячу раз больше, и дешевле. Но ведь нельзя без подарка.
Иногда она спохватывается и подпускает акцент, хотя уехала всего два года назад. Говорит: не «шопинг», а «шапинг». Не «колледж», а «каллэдж». Иногда будто не может подобрать русское слово и щёлкает пальцами, ища синоним: «Как это… забыла». Иногда подкрепляет речь очаровательно-растерянными грациозными жестами, как иностранка.
– За океаном – это где? – вежливо интересуются продавщицы.
– В Новой Зеландии, – роняет она и, вскинув брови, строго всматривается в собеседника: каков произведён эффект.
На выходе из магазина вполголоса мне деликатно сообщает: «У нас вон та кассирша лишилась бы работы в один момент. Лицо угрюмое, на вопросы буркает под нос».
– Здравствуйте! – спешат к нам девочки в каждом отделе ЦУМа. – Вам помочь? Что-то подсказать?
Почти все выпускницы местных вузов и училищ. Работы по специальности нет, рады хоть этой, пустой и копеечной. Каждой нужно продать в месяц товара на энную сумму – иначе уволят. А какие там продажи: город бедный, заводы закрылись, школы и садики сокращаются.
Но девочки стараются, памятуют наказ хозяйки: «Не стойте истуканами. Работайте, работайте с клиентом». Они и работают, радостно улыбаются с порога: «Здравствуйте!»
Моя новозеландка недоумённо, близоруко, великосветски щурится:
– Здрасьте-здрасьте. Что-то я вас не припомню. Мы раньше виделись?
– Мы незнакомы, но наш магазин рад каждому покупателю, – щебечет юная продавщица. Гостья разочарованно хмыкает: надо же, и в этот медвежий угол приходит цивилизованный сервис.
Впрочем, тотчас находит повод для раздражения. Брезгливо копаясь в корзине с уценённой одеждой, принижает голос ровно настолько, чтобы продавщицы слышали:
– Господи, ну и цены! А скидки?! Вот у нас это скидки: сразу в три раза. А это не скидки, а насмешка: на сто, на двести рублей. Убожество какое!
Небрежно перебросав вешалки с платьями на низеньком контейнере, осведомляется:
– Это распродажа? Сэлл оут?
– Почему распродажа? Одежда только из Польши. Обратите внимание на качество, – не выдерживает хозяйка, которую вызвали обслужить важную гостью. Гостья хлопает ресницами:
– Вы что, сразу и обиделись? Просто там, откуда я приехала, на этом месте в углу при входе обычно выставляют распродажу… Уж спросить нельзя, – впрочем, она, кажется, довольна, что хоть кого-то вывела из себя, поддела. Шепчет: – Ишь. Оби-иделась она. Попробовала бы там обидеться. Быстро бы прогорела со своим бизнесом.
За тот месяц, что здесь живёт, она построила на раз-два всех продавщиц в местном супермаркете. Если к кассе перед нами стоит три человека, приходит в неистовство:
– Безобразие! Где эти бездельницы? Ваша задача обслуживать покупателей. Покупатель для продавца, а не наоборот. Где ваш мэнэджэр? Дайте мне немедленно телефон управляющего!
Теперь, едва она входит в магазин, даже старшие по залу бросают выкладки товара, оформление ценников и накладных, и в панике несутся открывать персональную кассу для грозной ВИП- покупательницы…
Не знаю, может с ними так и надо? Но мне жаль девочек. Им самим не сладко. Кроме того, я бывала в заграничных магазинах. Поверьте, в них и народу на пробивание покупок стоит порой больше трёх, и все спокойны и терпеливы. Не возмущаются, если кассир с непонятливой старушкой возится по пять минут. И в кафе официантки далеко не всегда светятся и лучатся, бывают усталыми и раздражёнными: живые люди…
Кстати, к соседке недавно приезжала невестка-американка. Всегда рот до ушей, всему умилялась и всему страшно изумлялась. Копала картошку и каждый раз приходила в бурный восторг, вытаскивая куст, увешанный клубнями: о том оповещал визг на весь огород. Она их до того только мытыми, в сеточке в супермаркете видела.
И даже горюшко наше – ямы на дорогах – воспринимала как необходимое экзотическое чудо, с вытаращенными глазами, взвизгами и хохотом: «О, мой бог!»
Я спрашиваю новозеландку:
– А ты не можешь без комментариев?
– Не могу! – вспыхивает она. – Если бы ты видела, как там у нас! Небо и земля!
Хочется по-детски огрызнуться:
– Ну и сидела бы там!
Но она не сидит, а рвётся сюда. Потому что здесь берёзки, низенькие тучки, серенькое, как несвежая простынка, небо, милая пасмурная погодка. Здесь всюду русская речь, в которую погружаешься и расслабляешься, как в тёплой ванне.
И здесь живут давние и верные почитатели её художественного таланта. Она пишет картины: те самые берёзки, тучки, закаты. Бревенчатые избы, заборы, увенчанные стеклянными банками. Завалинки и калитки, старух на завалинках.
За океаном они никому не интересны. Ну, придут на маленький домашний вернисаж русская, украинская и еврейская старушки-иммигрантки.
Дежурно похвалят картины, соскучатся. Едва дождутся кофе и яблочного штруделя, и быстро с творческой темы съедут на невероятные, просто невероятные успехи собственных детей и внуков. И она тоже будет, тайно зевая, поддакивать и посматривать на часики. Разве это вернисаж?
Другое дело здесь, в родном городе. В душе она не реализовавшаяся артистка. Каждый свой приезд обставляет шумно, масштабно, грандиозно, из ряда вон, как Событие Года.
На уши поставлена вся творческая интеллигенция города. Оббеганы и обзвонены газеты и телевидение, все культурные учреждения. Задействованы лучшие местные актёры, чтецы, певцы и музыканты. Выбита бесплатная аренда самого большого зала в ДК. Пущены в ход обаяние и лесть, милые сувениры, намёки на фуршет с водочкой и красной рыбкой.
Естественно, она не может перевезти сюда тяжёлые картины для экспозиции. Они сфотографированы и умещаются на маленькой флэшке. Они будут сменять друг друга на большом экране на сцене, под музыкальное и речевое сопровождение. Ведущая по бумажке станет вызывать в строгой очерёдности зрителей: возносить, славословить, восторгаться, осыпать комплиментами.
Художница вылавливает по всему городу знакомых, полузнакомых и едва знакомых. Задушевно берёт маленькой мягкой, но цепкой лапкой за рукав, снизу вверх заглядывает в лицо. Тревожно напоминает:
– Общие слова мне не нужны. Конкретно по каждой картине, плиз. Вот эта берёзка, которая символизирует то-то и то-то… Эта калитка, которая выражает… Кувшин на заборе, олицетворяющий… Андэстэнд? Я тут написала, пожалуйста, выучите наизусть. Я не люблю, когда по бумажке…
Добившись обещаний детально «похвалить» картины, отворачивается и закатывает глаза. Ах, с каким неблагодарным, сырым, грубым материалом приходится работать ради высокого искусства. Сырой и грубый материал – это публика. Но ей, как солнце цветку, каждый час, каждую минуту необходимо подтверждение её таланта.
– Ах, ну право! – кокетничает она. – Так и уж гениально? Я умоляю: мне не надо лести, говорите только правду. Я художник, я привыкла к отрицанию, непониманию… К мелким подкалываниям, творческой зависти… Сорри.
Бывает, критик поддастся на провокацию и действительно посмеет робко усомниться в какой-нибудь картине, выразиться о ней не в самых высокопарных, восклицательных выражениях. Её лицо мгновенно каменеет, мертвеет, чернеет даже. С этой минуты для неё нет врага хуже, чем несчастный критик. Который мог бы держать своё мнение при себе, глубоко засунув его в одно место.
У меня есть кузина, которая проводит юбилеи следующим образом. Поднимается на подиум в зале ресторана, и тамада приглашает всех знакомых и родственников с подарками на сцену. Хлопает в ладоши: «Все, все сюда, непременно все! С подарочками! Никто не забывает подарочков! Никого за столиками не остаётся!»
Каждый – кто бойко, кто скомкано – превозносит виновницу торжества до небес, награждает разнообразными восторженными эпитетами. С выражением зачитывает из глянцевых открыток длинные поздравительные шедевры:
В юбилей тебе желаю
То, о чём сама мечтаю:
Не болеть и не хандрить,
По больницам не ходить.
А ходить по ресторанам,
По Парижам и Багамам.
Чтоб любимый баловал,
Чаще денежку давал.
Пунцовая от удовольствия юбилярша сидит на стуле. К ней тянется, топчется, переминается очередь из поздравителей. Прижимают и тискают подарки, коробки, конвертики с деньгами седые, старше именинницы, дядюшки и тётушки, дедушки и бабушки. Церемония растягивается на час и больше. Тамада зорко следит, чтобы ни один дезертир не улизнул со сцены.
Похоже на дрессированных собачек. По команде: «Ап!» – они перевёртываются через спинку, на задних лапках исполняют польку-бабочку, прыгают через кольцо. Исполнив номер, получают свой кусочек сахару, в виде поощрительной, снисходительной улыбки и поцелуя влажными, липкими морковными губами. И с облегчением маленьким стадом убегают за кулисы.
Примерно так и здесь. Какой грандиозный успех! Зрителей полный зал, пришлось ставить стулья в дверях и проходе.
Перед поездкой она читала в интернете газеты, смотрела телевизор и сильно побаивалась. А ну-ка, на волне патриотизма скажут: «Уехала – ну и на здоровье. Чего здесь позабыла?». Но оказалось, здесь по-прежнему все такие родные, милые, простые. Так трогательно, наивно и искренно расспрашивают, как там за океаном…
Я понимаю милую художницу. Ей, как воздух, необходимы эти приезды, встречи, восторги. Сильно преувеличенные, как всегда бывает на презентациях. (Великолепно! Потрясающе! Гениально!). Каждый оратор разливается соловьём, старается превзойти предыдущего в похвалах – хотя, кажется, превосходить уже некуда, и истощились, и кончились восклицательные эпитеты, и пересохли языки, и выступления напоминают шипение и скрип заезженной пластинки.
Но она не замечает фальши. Она подпитывается, подзаряжается, поворачивается тем и этим бочком, как кошечка на солнце. Жмурится и наслаждается всеобщим благожелательным вниманием. Она воображает себя упавшей звездой: вспыхнувшей, мелькнувшей, озарившей серые будни соотечественников.
Вращается, блистает, купается в лучах славы и любви. Но схлынула эйфория, затихли речи, погасли люстры, задёрнут экран. Съедены дешёвые торты и выпито сторублёвое шампанское. Зрительницы, в основном её ровесницы, ещё здесь, прощаясь, целуют и обнимают виновницу торжества. А мыслями уже в насущных заботах предстоящего дня. Все возвращаются домой, и только она уезжает на ПМЖ.
Дочь и зять молодые, легко вписались в тамошнюю жизнь. Дочка выразилась предельно ясно: «Родина там, где тепло заднице». Внуки, рождённые за океаном: светлоглазые, с копнами выгоревших волос – они уже готовые новозеландцы.
И только она, уехав, звонит и звонит, плачет и плачет в телефон. Выплакавшись, крепко высморкавшись, каждый раз берёт с меня страшную, страшную, страшную клятву (иначе меня покарает Бог), что я никому в нашем городе не расскажу о её одиночестве и тоске. Там, за океаном.
Звезда не имеет права тосковать. Тоска постыдна и унизительна – это признак того, что человек не состоялся, не сделал карьеры, что он не успешен, что слабак. В конце концов, посети личного психоаналитика, прими антидепрессант – и не разводи сырость, не порть окружающим настроения.
– Пока, – говорю я. – Давай не хандри. Твори, пиши новые картины.
– Этим и живу. Только умоляю, помнишь наш уговор? Нашим об этом никому. Всем говори, что у меня всё замечательно, всё прекрасно, всё о кей…
Праздник без тамады
– Праздник без тамады? Ну, не знаю…
Я представила, как на другом конце провода родственница поджала губы. Типа, ну что с неё взять, всё не как у людей.
– Давай, – предложила, – я поговорю с Ниной Ефановной из бухгалтерии. Компанейская баба, занимается проведением вечеров по совместительству. И берёт недорого.
Вот, вот. Жизнерадостная шумная тётенька будет весь вечер терроризировать гостей: ни поговорить, ни расслабиться. Разбитый микрофон будет издавать визжащие звуки, как кастрюлей по плите, после неделю в ушах звенит. При этом, не дай Бог, окажется, что ведущая играет на музыкальном инструменте и считает себя обладательницей чарующего голоса. Пиши пропало.
А эти выуженные из интернета пошленькие игры, фанты, конкурсы, розыгрыши, сценки… Каждому гостю раздаются листочки с аббревиатурами: ВВС, СССР, МВФ и пр. Задача: подобрать лестные эпитеты для именинницы. ВВС – великолепная, весёлая, сияющая. СССР – солнцеподобная(!), сладкая, сапфир души моей…
Не уложились в одно слово? Налить виновникам штрафную! И снова: МВФ- милая, великолепная… Как, «великолепная» было уже?! Штрафную за повтор!
Потом, когда присутствующие проштрафятся, разогреются, порозовеют и ослабят галстуки и молнии на брюках юбках), можно перейти к более рискованным пунктам.
Вывести даму на танцевальный пятачок, заколоть со всех сторон прищепками (в интимных местах приветствуется). Мужчины с завязанными глазами обирают прищепки. Хохот, писк, дама бьёт по шаловливым ручонкам кавалеров… Прелесть как весело, особенно мужу дамы. Или объявить танец: чтобы пары не уронили зажатые между телами теннисные мячики. Кто уронит – штрафную!
Или вот ещё: присутствующие делятся на группы по половому признаку, садятся на стулья паровозиком. Тамада задаёт игривые вопросы. Дамы, отвечая, давят на «кнопки» – носы кавалеров. Те соответственно издают звуки: «дзинь-дзинь», или «ку-ку», или «пук-пук»… Главное – не повторяться. Все покатываются от смеха, вечер пролетает как одна минута…
Мы пойдём другим путём. Моим тамадой будет музыка. Сын-студент, морщась от омерзения (признаёт только рок), записал по моему заказу аж три диска, под завязку. Нейтрал, танцевальный винегрет, застольные песни.
Итак. Гостей встречает приятная ненавязчивая, приглушённая музыка, не более чем фон для общения. Под неё можно есть, пить, переговариваться, произносить тосты и вручать подарки. Танцевальные мелодии я хоть и назвала винегретом, на самом деле тщательно их отсортировала. Эти будут звучать уместнее в начале, эти – в конце. Быстрые, «прыгательные» чередуются с медленными, плавными: чтобы танцующие после африканских прыжков могли придти в себя, отдышаться, обмахнуться, остыть.
Подобрала самый разный ассортимент, учитывая вкусы и возраст приглашённых. От дореволюционных вальсов до ностальгических мелодий конца прошлого века. От танго тридцатых до современных отечественных и зарубежных эстрадных хитов. Для гостей в возрасте – цыганочка, Кадышева, Верка Сердючка.
С застольными песнями тоже всё понятно. Когда гости дойдут до кондиции, расчувствуются, и душа потребует песен – кто-то застесняется петь, у кого-то медведь на ухе потоптался. А любимым исполнителям с удовольствием подпоют все – караоке не надо.
– И ты за счёт музыки думаешь выезжать семь часов? С гостями, многие из которых в первый раз видят друг друга? Ну-ну, – глубокомысленно напутствовала родственница. В смысле, не желаешь слушать умных людей, пеняй на себя.
