скачать книгу бесплатно
– Это, надеюсь, последняя ваша выходка?
Та лишь рассмеялась, похлопав Иноземцева по плечу.
– Да, муженек, конечно, муженек, как скажешь, так и будет, муженек.
Ульяна Владимировна могла просто сама вписать свое имя от лица русского посла, Иван Несторович уж точно подмены бы не обнаружил, но был у нее иной резон с Артуром Павловичем переговоры вести. Больно Иноземцев много переживал по поводу, что жена его новоявленная в бегах, невольно Ульяну беспокойством заразил – нужно было непременно обзавестись гарантией, что трогать русские ее не будут, а во французских органах не прознают о ее бравых похождениях. Теперь, когда посла она запугала парижскими газетами, он не только ее не сдаст, да еще и другим запретит нос совать в эту неприятную историю с племянницей инженера Эйфеля. Можно преспокойно жить-поживать да добра наживать в чудесном замке посреди виноградников и ни о чем не тревожиться.
Что до Ивана Несторовича, то его бы пожалеть тоже не помешало, окружить заботой, покой душе вернуть. Он за эти несколько лет столько претерпел, столько пережил, что здоровье свое расшатал не на шутку, и сам этого, поди, не замечает. Сердце его до того чутким стало, что ни спать по-прежнему не мог, ни есть, ни работать, все ходил в напряженном ожидании, шорохов пугался, темных коридоров поместья лессепсовского. Лабораторию свою с улицы Ферроннри велел перевезти, в библиотеке обосновался, там и почивал прямо в кресле, за столом, на книжках, вместо подушек их употребляя. Никому не разрешал в нее заходить, три замка повесил на двери и на каждом из окон.
Решила барышня Бюлов примерную супругу попытаться изобразить, ну хоть мало-мальски, пока зима на дворе, холода и по крышам не шибко-то попрыгаешь, толстосумов не постращаешь.
Даже поведала мужу о том, как у посла была, чтоб успокоить. Но психика Ивана Несторовича была безнадежно испорчена, он не обрадовался, не испугался, только несчастное лицо сделал и снова склонился к своим пробиркам. Ульяне Владимировне и не по себе как-то стало, заскребли в душе кошки, почувствовала себя до того виноватой перед бедным доктором, что аж впервые в жизни чуть не разревелась. Но понимала Ульяна отдаленными участками своего подсознания, были эти слезы, что у дитяти, который игрушку свою безбожно об пол брякал, по углам швырял, потом увидел, что сломана любимая вещь, а починить уже нельзя. Измучила человека, а теперь хочет, чтобы он смотрел на нее по-прежнему, влюбленно, как тогда, в Бюловке, но в глазах Ивана Несторовича застыли лишь страх да тревога.
Все пытался забыться среди книжек своих, колбочек, клеток с морскими свинками да кроликами, которых развел штук десять. Потом на заднем дворе и собак начал держать. Уж не знала Ульяна зачем. Может, ожесточилось сердце его, может, опять задумал научные эксперименты – все какими-то веществами опаивал животных, а те болели и дохли.
Мало того, еще вдруг вздумалось вспомнить ему о луноверине проклятом, который Ульяна вместе с тем немцем из барменской компании «Фабен АГ» хотела на поток поставить.
– Будьте любезны, Ульяна Владимировна, – как-то сказал Иноземцев, – мне адрес дать этого господина из предместий Лондона, он учителем вроде работал.
Ульяна вся сжалась, голову опустила, пальчиками ротик прикрыла, лихорадочно соображая, что ответить мужу, который, не ровен час, в Англию собрался. Хотела отмахнуться, но не вышло, супруг пристал, как репейник, пришлось сказать, что первое на ум пришло:
– Мистер Райт умер в позапрошлом году, летом, – соврала она, ибо на самом деле был тот живехонек и продолжал свои научные изыскания, но только теперь увлекся китайским фейерверком.
Иван Несторович отчего-то вдруг так взъярился.
– Как? – вскричал он и принялся грозно вышагивать по ковру холла, где супруги проводили тихие зимние вечера. – Стало быть, умер все-таки, погубил его луноверин.
– Дидаурицин[18 - Луноверин, дидаурицин и другие лекарственные препараты, названия которых придуманы самим автором (прим. редактора).], – поправила Ульяна и осеклась.
До того не хотелось рассказывать, каким манером на самом деле она участвовала в экспериментах английского химика, в коих вовсе и не участвовала.
А дело было так. Узнав о свойствах луноверина, заметив его весьма странное влияние на Ивана Несторовича, который чуть с катушек не слетел, когда весь его выпил, всю бутылочку из-под хлороформа до последней капли, решила Ульяна найти человека, который бы помог ей разобраться со странным лекарством. Занесло ее в Англию, довелось с мистером Райтом познакомиться, а тот, как оказалось, давно над ацетилированием работал, причем ацетилировал много разных веществ, в том числе и даурицин. Он не придал значения изобретенному лекарству.
Уж с десяток лет минуло, а патента на него никто не додумался оформить. Жаль такую возможность упускать! Потому Ульяна и хотела взять в оборот новое чудодейственное вещество. Прежде чем бежать из Петербурга и в небо запустить аэростат господина Менделеева[19 - Читайте об этом в романе Ю. Нелидовой «Дело о бюловском звере» (Издательство «ЭКСМО»).], отдала Ульяна несколько месяцев работе в аптеке Обуховской больницы.
Там и раскрыла в себе дар алхимика. А позже загорелась идеей открыть собственную фармацевтическую фирму.
Тотчас же и компаньон отыскался ей под стать – с тягой к авантюрам. То был юный студент Мюнхенского университета, по окончании учебы он только-только поступил на службу в исследовательскую лабораторию фирмы «Фабен». Ульяна поспешила показать Феликсу Нойманну, как из даурицина луноверин получить, поведала, каким тот свойством волшебным обладает, как легко и просто из обычного человека кого угодно героем делает, ни дать ни взять Ахиллом.
Но запустить линию «ахиллинин» им помешал Делин, напал на след Ульяны и едва не натравил на нее всю барменскую полицию. Так и расстались Ульяна с Нойманном, она – едва унесла ноги, он – отделался легким испугом и попорченной репутацией связью с русской аферисткой. Однако чтобы сохранить место в фармацевтической конторе, показал луноверин управляющим, выдав за свои собственные разработки, а те, сочтя изобретение студента гениальным, оформили патент на компанию, а студенту пожаловали одну из ведущих должностей.
Элен Бюлов при этом осталась с носом.
Разумеется, сказать сразу она не решилась бедному доктору, что такое изобретение до него уже сделали, расстроился бы он тогда, хоть и было лекарство сие не совсем полезным. Поэтому пришлось другую историю сочинить, сказочную, фееричную и Элен Бюлов выставляющую победительницей. Единственно, к чему она причастна осталась, так это к названию.
Нойманн назвал вещество ахиллинином. В честь древнегреческого героя Ахилла.
С предателем и обманщиком этим Ульяна позже пыталась, конечно, вести переговоры в надежде оспорить патент, уже думала к угрозам прибегнуть, пугала, мол, всю правду расскажет, ведь не по совести поступил, взял чужой рецепт и за свой выдал. Но как теперь докажешь это, ежели сама обманом рецептом завладела? Ульяна и так и эдак вилась вокруг Нойманна, чтобы с панталыку его сбить и как-нибудь переоформить рецепт на себя, но не вышло.
Теперь права безнадежно потеряны, а фармацевтическая компания готовилась выпустить «зверя» из клетки, похоже, не подозревая, что это вовсе не белый пудель, а голодный лев или тигр.
– Дидаурицин, ахиллинин… – Иноземцев задумчиво почесал затылок. – Все равно, как его величали. Раз господина Райта нет в живых, тогда придется мне в Бармен ехать.
Поняла Ульяна, во что влипла, сболтнув однажды Иноземцеву, чтоб огорошить да нервы пощекотать, о проклятом луноверине, теперь придется отвечать за все это.
– Погоди, Ванечка, – взмолилась она, принявшись ломать руки, – может, фабенские ученые за столько лет твой луноверин доработали, может, у них и вышло лекарство от кашля.
– Не может быть луноверин безопасным лекарством хоть от кашля, хоть от поноса, хоть от золотухи, – вспылил Иван Несторович. – Кашель он лечит, не спорю, но ведь все остальные органы убивает. И печень, и почки, и мозг, а вместе с ним слух, нервную систему, зрение… Я чуть было совсем слепым не остался тогда!
Схватив за руку супругу, он потащил ее в свою лабораторию.
– Погляди, – ткнул пальцем в клетки с морскими свинками и кроликами, – видишь, как выглядят эти несчастные грызуны? Я уже месяц им твой дидаурицин колю, они все медленной смертью погибают.
– Живодер, – буркнула Ульяна. – Вот и не стыдно тебе над бедными зверюшками измываться?
На что Иван Несторович позеленел, сжав кулаки. Ну ясно, что сейчас начнет говорить, припомнит докторов бюловских, месье Рейнаха и прочих, кто сам себя в могилу загнал по причине своей же жадности, глупости и подлости. А эти бедные зверьки? Они-то чего плохого сделали, что он их луноверином травит?
Иноземцев, перетерпев бурю негодования, что Ульянка на него вылила, дабы тот, сбитый с толку, оставил мысль о Бармене, выдохнул и спокойно ответил:
– Не попадет ахиллинин на прилавки аптек, даю слово.
– И как же теперь сему воспрепятствовать?
– Я докажу, что он вреден. Докажу, что гораздо раньше его изобрел, у меня в дневниках все записи имеются. Только дневник в Охранном отделении Петербурга находится, пришит к делу о бюловском звере. Поеду, заберу его. А потом и в «Фабен». Там люди здравомыслящие работают, чай, не Бюловка какая-то, а Европа. Они все поймут.
Ульяна аж за голову схватилась. В Петербург надумал ехать? Да с паспортом, в котором она – Ульяна Владимировна Бюлов его женой прописана. С ума сошел!
Ой беда, беда.
Ежели не послушается сейчас, глупых идей не выбросит из головы, ведь арестуют за паспорт фальшивый, за роспись от посла парижского, за причастность к преступлениям жены. Посадят и не выпустят, пока не явится Ульяна Владимировна с повинной.
Надо хоть успеть паспорт на настоящий сменить. Вот тебе и женитьба понарошку. Остается только молиться, чтобы по рассеянности своей, забывчивости и мечтательности Иван Несторович не раскрыл документа и не заметил, что Элен Бюлов снова из его жизни испарилась вместе с росчерком пера российского посла, точно видение, точно и не было ее вовсе.
Глава III
Ангелы доктора Иноземцева
Уехал Иван Несторович в стольный город Петербург. А Ульяна Владимировна в Берри осталась – одна, да с нею бывший управляющий, старенький месье Ману и его супруга мадам Ману, что за замком смотрели еще при Лессепсах. За окном завывали декабрьские метели, шел снег, нагоняя тоску на сердце. И до того страшно стало девушке за жизнь супруга, до того беспокойно, что от безысходности она взяла да отправила телеграмму товарищу по прошлому приключению, внуку египетского магната Ромэну Лессепсу. Была у парочки тайная договоренность – в беде друг друга не бросать.
Юноша примчался вечерним поездом, рыдал, что со скуки умирает, что после таких сумасшедших авантюр, случившихся в Париже этой осенью, жизнь стала казаться серой и унылой, хоть вешайся. И по доктору скучал, ведь до того весело было над ним нет-нет да подшучивать, до того он рассеян и впечатлителен.
– Именно его-то и спасать надо, – сказала Ульяна. – Не ровен час, дров наломает, в беду попадет.
Поведала она юноше смышленому о том, как бывает несправедлива жизнь: два ученых делают одно открытие, да еще в разных частях земного шара, а слава достается тому, кто суетливей оказался, кто заветным патентом обзавестись поспел. Так случилось и с доктором Иноземцевым. Поведала о лекарстве, которое тот открыл, и о том рассказала, сколько бед случилось от оного лекарства, объяснила, отчего доктор этот такой всегда угрюмый и несчастный ходит.
– Вот оно что! – Лессепс внимательно выслушал Ульяну. – Теперь понятно, почему тогда месье Иноземцев на меня так сердит был за пристрастие к химии. Хм, весьма неожиданно.
– Тебя-то он отучил бомбами заниматься, а сам ума не нажил – теперь хочет оспорить патент.
– Никогда бы не подумал, что столь мрачной личности недостает славы.
– О нет, не ради славы, – отмахнулась Ульяна. – Он боится собственного изобретения как огня и хочет его уничтожить, прежде чем оно попадет к людям. Но в Петербурге его погонят сразу вон – сначала обсмеют, а затем погонят. А как узнают, что он затеял судебную тяжбу с немецкими фармацевтами, еще и арестуют. От русских полицейских чиновников чего угодно можно ожидать. Скажу больше, для них имя Иноземцева, аки красная тряпка для стада быков. Ему только шаг ступить через порог охранки достаточно, чтобы тотчас вызвать массу подозрений.
Тут неожиданно постучался месье Ману и возвестил о приезде гостя.
– Месье Эмиль Герши, – проговорил управляющий. – Что доложить?
Ульяна и Ромэн замерли в немом ужасе, вперившись друг в друга и друг у друга словно спрашивая: что же делать? Один не хотел, чтобы злополучного внука панамского акционера у молодой жены русского доктора застали, ведь неудобно бы было перед доктором, другая – чтобы в мадемуазель Боникхаузен эту самую жену русского доктора узнали. Ведь Герши все еще считал, что это две разные женщины!
Куда податься? Ведь глупый Ману уже оповестил неугомонного адвоката о том, что Иноземцев в отъезде, а супруга одна.
Хаживал месье Герши к Иноземцеву не единожды разные случаи в судебной своей практике разбирать, да и так просто, от нечего, видать, делать, а может, привязался, душой прикипел к русскому ученому. Но Ульяне Владимировне всегда удавалось на глаза ему не попадаться. Бог миловал. Хоть адвокатишка все выпытывал, отчего, мол, с супругой молодой не познакомите? Откуда она? Кто такая? Иноземцев отвечал, что прибыла из Петербурга, и на том разговор завершал.
Тут, конечно же, Ульяне на ум пришла замечательная мысль. А ведь ежели Ромэн здесь, так почему его невесте не быть с ним рядом? Тоже в гости захотелось к русскому доктору, спасителю, между прочим. Навестить оба прибыли, чего тут удивительного?
– Веди его сюда, – кинула Ульяна Ману, а сама сбегала за шляпкой, шубкой и зонтиком, быстро под изумленным взглядом Ромэна оделась, щеки натерла, будто с мороза, зонтик водой из графина сбрызнула и рядом встала. А предку знаменитого Генриха Четвертого ничего объяснять не потребовалось, все вмиг понял, под локоть «невесту» взял, и встали оба у окна, в ожидании адвоката.
Адвокат вошел, смущенно тотчас же потупившись.
– И вы здесь, мадемуазель Боникхаузен? – склонился он в неловком поклоне. – А где же супруга месье Иноземцева? Мне сказали, мадам Иноземцева меня сегодня сама примет.
Ульяна сделала несчастное лицо и бросилась адвокату на шею, в то время как Ромэн махнул рукой управляющему, дабы тот скрылся с глаз долой и чего лишнего не ляпнул.
– Случилось неожиданное несчастье, – прорыдала Ульяна. – Только что мы проводили мадам Иноземцеву наверх, она приняла успокоительных капель и, быть может, наконец уснет спокойным сном. Так измучилась, бедняжка.
– Что же… такое… могло произойти? – адвокат был до того шокирован, что едва языком ворочать стал. Смотрел то на Ромэна, то на Ульяну и хлопал глазами.
Поведала Ульяна Владимировна и месье Герши об изысканиях Ивана Несторовича: об опытах, об открытии, о том, что, увы, не он один открытие сие совершил, и что патент ему никогда не заполучить, и что в Петербурге его ждет арест за попытку выкрасть собственные дневники, у него давным-давно полицейскими чиновниками изъятые.
Адвокат слушал, бледнея и краснея, теребя свои вечно взъерошенные, как у барашка, волосы.
– Да, все верно, – пробормотал он, – у месье Иноземцева нет никаких шансов оспорить патент, коли тот выписан на другое имя да столь давно. Случай рядовой, и тяжб подобных ныне в связи с возросшим количеством патентных ведомств тоже немало.
– Быть может, мы его нагнать успеем? – взмолилась Ульяна, хватая адвоката за рукав. – Поспешим на вокзал, возьмем билеты на скорый поезд… догоним… а вы ему все объясните, вас ведь он послушает, своего друга, адвоката с успешной судебной практикой, человека умного и сведущего.
Похвала заставила того зардеться. Да и характером Герши был мягким и отзывчивым, запыхтел, заохал, котелок в руках весь искомкал.
– На скорый поезд?.. В Петербург?.. В самый Петербург?.. Конечно, мадемуазель Боникхаузен, надо помочь месье Иноземцеву. Я сейчас как раз свободен на пару дней.
– Не будем терять ни минуты, – театрально указав куда-то вперед, в неведомые дали, проговорил Ромэн и почти вытолкал адвоката за дверь, за спиной его весело подмигнув лженевесте. Все существо юного авантюриста было устремлено навстречу грядущим приключениям. А теперь ведь и в России побывает, никогда в сих загадочных краях не был прежде, вот нежданная удача, вот повезло-то, и скуки-тоски как не бывало.
Но на Восточном вокзале, откуда отбывал поезд Трансъевропейского экспресса, Ульяну Владимировну ожидал сюрприз – съехавший набекрень котелок и рыжие усы Делина. Несчастный бывший исправник потерял в погоне за неуловимой проказницей Бюлов все, чем жил и что имел, и ныне, точно беспризорный пес, не находил себе места, не решаясь ни Ульяну сдать закону, ни вернуться в Петербург. Он не знал, чем закончились приключения доктора и внука Лессепса, не знал и того, в какую дыру сиганула лжеплемянница Эйфеля. Чем он был занят все это время – один Бог ведал. Девушка полагала, что вернулся в Россию. Но Делин, как самый завзятый игрок, не мог уйти без победы, даже если просадил в карты все свои деньги и маялся в надежде, что кто-то обронит фишку, дабы снова сесть за стол и отыграться.
Нужно было попасть в вагон незамеченной. Ульяна натянула шляпку с вуалькой чуть ли не до самого подбородка. Но оставались ведь Лессепс и Герши, которых бывший исправник хорошо знает и не пропустил бы мимо, не возжелав задать пару животрепещущих вопросов. Девушка потянула Ромэна за рукав и велела поторопиться.
– Опусти голову и прекрати махать тростью, – прошипела она. – Объясню в купе.
До купе добрались, слава господи, не натолкнувшись на исправника. Бухнулись на бархатные диваны, издав эмоциональное французское «оля-ля» и расхохотавшись под недоуменным, но снисходительным взором адвоката. Ульяна прильнула к окну и, энергично протерев перчаткой стекло от испарины, выглянула наружу. Под вуалькой ее лица не разглядеть, зато сама она отлично весь перрон обозревала, не мелькнет ли снова в толпе котелок проклятый, делинский.
– Ушли, кажется. Ох до чего он приставучий, Кирилл Маркович-то. Я, право, притомилась бегать от него. Уж декабрь к концу подходит, а он все никак не уедет обратно.
Однако едва явился и ушел контролер, дверь купе снова отъехала в сторону и на пороге показался исправник. Он широко улыбнулся, дернув гусарскими усами, будто на руках была пара тузов, не меньше, и методично задвинул щеколду.
– Ну что, – проронил он хрипловатым пропитым голосом и отер красный с мороза нос. – Удрать думали, голубки?
Адвокат побелел и потянулся в карман за носовым платком – в купе тотчас же повисло тяжелое винное амбре, ибо Делин крепко злоупотреблял парижским порто. На мгновение воцарилась мрачная тишина, все смотрели друг на друга с напряженным ожиданием. Герши постукивал зубами под белоснежным батистовым платком. Тут Ромэн не выдержал и вскочил, с гневным выражением лица вскинув руку с револьвером, наставив дуло на исправника. Делин ответил тем же: выпростал свой пистолет, но с медлительным и надменным спокойствием, мол, куда вы денетесь, сударь.
– Тише, тише, господа, – воскликнула Ульяна, приподнявшись и не сдержав улыбки. – Спрячьте оружие! Ивану Несторовичу мы нужны живыми.
– Вижу, вы, египетский принц, живы-здоровы. О вас молва идет по всему городу Парижу, – прошипел исправник. А потом как гаркнет во все горло: – Да только я ничегошеньки не понимаю в вашем сюси-муси языке! Ни в посольстве узнать, ни у филеров русских. Ни перед кем показаться не могу! После того как побывал в доме у покойного барона Рейнаха[20 - Читайте об этом в романе Ю. Нелидовой «Тайна “Железной дамы”» (Издательство «ЭКСМО»).], чтоб его все духи ада забрали.
– Очень даже напрасно, – проворковала Ульяна. – Напрасно, говорю, боитесь. О вашем посещении в доме барона не знает ни одна живая душа, как и о посещении Ивана Несторовича.
– Ой врешь, подлая ты бюловская…
– Не сметь говорыть дур-рно о моя невеста, судар, – воскликнул Ромэн, уже довольно хорошо освоивший русский.
Пытливый юноша, едва узнав, что девушка из России, тотчас же попросил ее стать для него учительницей русского языка, поведать о русских традициях и истории. До того ему полюбилась Элен Бюлов с ее эксцентричной философией и манерой себя подать, что мнилось Ромэну, в России этой самой все люди такие. В сущности, он не ошибался.
Самым большим козырем Ульяны был знаменитый русский «авось». И именно этот волшебный «авось» помогал ей попадать, а потом с блеском выпутываться из самых щекотливых ситуаций.
Лицо Делина дернулось в удивленной гримасе.
– Так вы по-русски разумеете, ваше высочество?
– Да, и недурно, – с достоинством ответил Лессепс и добавил словоерик: – «-с».
– Ну тогда я отсюда не уйду, пока вы мне все доподлинно не расскажете, что с бароном произошло.
– Он умерэть. От апоплексия. Р-разве месье Иноземцев не сказать вам этого?
– Кирилл Маркович, – Ульяна улыбнулась, вынула из муфты затянутую в атлас руку и положила ее поверх руки исправника, принуждая опустить пистолет. – Я вам ведь обо всем доподлинно рассказывала уже, ну сколько можно? А вы мне все не верите. Барон был нехорошим человеком, это истинная правда. Он понес заслуженную кару. А вот Иван Несторович оказался куда благородней и отважней вас. Он остался и спас Ромэна.
– За что ему дарыть мой дэдушка замок в Бэрри, – закончил юноша, и по физиономии его было видно, что он приложил немало усилий, чтобы, как дитя, не показать Делину язык.
– Да ну? – Кирилл Маркович от изумления опустил пистолет. – Замок? Иноземцеву? И он сейчас в нем преспокойно поживает и добра наживает. Так, что ли?
– Именно так он и пр-роисходить, – ответил Ромэн.
– Произошло, – поправила Ульяна. – Без он. Именно так все и произошло.
– О, вер-рно, – просиял Лессепс, приводя Делина в бешенство своей лучезарной великосветской улыбкой.
– Вот дьявол! – воскликнул исправник, отчаянным взором обведя купе. – А я все это время перебивался, как мог, крохи на билет до Петербурга копил. – А ему, значит, французское поместье жаловали?
– Не завидуйте ему, Кирилл Маркович, – Ульяна взяла исправника под руку и усадила рядом. Тот обессиленно повиновался. – Несчастный человек Иван Несторович. Никакие замки ему не нужны. Он, между прочим, уже дважды пытался его месье Лессепсу вернуть.
– Да, да, так оно и есть, – поддакнул Ромэн, глядя на Ульяну.
