скачать книгу бесплатно
– Як вам, Палагея Ивановна, с маленькой просьбой…
– Очень приятно, – перебила Полинька, успокоенная развязным видом горбуна. – Что вам угодно?
– Если вы только не заняты, я вас попрошу сшить мне халат… из тармаламы; я, знаете, люблю хорошие вещи.
Полинька покраснела и замялась.
– Извините меня… я никогда не шила халатов: слишком велика работа… у меня места мало.
– Мой халат немного места займет, – заметил горбун с тихим, добродушным смехом.
Он смеялся на собственный счет.
– Все равно… да я никогда не шила!
– Что делать, что делать! Не шили, так и толковать нечего… Вот еще я хотел было просить вас обрубить мне платочки и меточку кстати положить, – говорил горбун, вынимая из кармана сверток. – Я, знаете, человек холостой, одинокий, судьба невзлюбила меня и обрекла…
Он не договорил и тяжело вздохнул. Лицо его омрачилось. Полинька была расположена к участию и теперь, больше чем когда-нибудь, сочувствовала всякому горю, особенно одиночеству. Ей живо представилось положение человека, лишенного возможности нравиться женщине, обреченного вечному одиночеству.
– Извольте, – ласково сказала она, принимая платки. – Платки я могу обрубить. Завтра же будут готовы.
– Вы сами изволите занести работу? – равнодушно спросил горбун.
– Я? нет-с! Я никогда своей работы не отношу.
– Как же? неужели все к вам ходят за нею? – с язвительной усмешкой спросил горбун. А,
– Нет, я мужчинам не отношу сама, – быстро отвечала смущенная Полинька.
– А, а, а! так вы боитесь ко мне… хе, хе, хе!
И горбун с наслаждением любовался вспыхнувшим лицом Полиньки.
– Как можно! – возразила она обиженным тоном.
– Как же вы всем сами относите работу, а мне не хотите…
– Я никогда не шила мужчинам… впрочем, я вам пришлю.
– Нет, не надо, – с испугом сказал горбун. – Не беспокойтесь, – продолжал он спокойнее. – Я лучше сам зайду, если только вы позволите.
Он встал со стула, поклонился и снова сел.
– Очень хорошо-с; они завтра будут готовы.
– Не спешите: я подожду, вот мне халат нужнее был: дело немолодое, согреться иногда хочется… хе, хе, хе!.. Полинька готовилась оправдаться, но горбун легким наклонением головы дал ей знать, что совершенно покоряется невозможности, и круто спросил:
– Вы одни изволите жить?
– Одна-с, – отвечала Полинька, обрадовавшись перемене разговора.
– Что изволите платить?
– Двадцать рублей.
– С дровами?
– С дровами.
– Дорого-с, – положительно сказал горбун, осматривая комнату. – А хозяйка хорошая? знаете, иногда потому платишь дороже.
– Да… – отвечала Полинька, не спеша похвалить свою хозяйку.
– Впрочем, знаете, оно, с одной стороны, и недорого, – заметил горбун, продолжая рассматривать комнату. – Жильцов, кроме вас, нет?
– Нет, я одна. Ах, да! еще внизу башмачник живет.
– Непьющий?
– О, как можно! – с живостью возразила Полинька и покраснела, спохватившись, что горбун совсем не знал Карла Иваныча.
Горбун нахмурил брови и пристально посмотрел на нее.
– Вы, может быть, знакомы с ним? – спросил он.
– Да, я его очень давно знаю! – свободно отвечала Полинька.
– Хорошо, что так, а то, знаете, мастеровой народ такой грубый… ругается, дерется.
– Нет…
– Я понимаю, – перебил горбун, – что если он человек хороший, так не станет буйствовать. А то, к слову, я знавал, уж правда давненько, одну старушку, которая жила на квартире, вот как и вы. Раз ночью слышит она, копошится что-то близехонько; повернула голову, глядь – у кровати стоит мужик с огромным ножом и смотрит на нее. Старушка вскрикнула; он зажал ей рот и поднес нож к самому горлу, да и говорит: «Ну, старуха, скорей говори, где у тебя спрятаны деньги?» Она молчит; он опять: «Говори, а не то молись…» и занес нож.
– Ах! – вскрикнула Полинька.
– Он занес нож, а старуха хоть бы пикнула, и даже не шевельнулась…
– Верно, умерла? – торопливо спросила Полинька.
– Позвольте… Как хотите, но когда нож у горла, какой человек не закричит! Даже и мужику показалось чудно, что старуха молчит; нагнулся к ней: она не дышит.
– А как он забрался к ней? верно, она жила внизу?
– Нет, во втором, как и вы.
– Впрочем, я тоже невысоко живу, – сказала Полинька и невольно измерила расстояние.
Горбун продолжал:
– Утром хозяйка постучалась к старушке: не подает голосу. Ей стало страшно, думает человек старый, долго ли до беды? сегодня на ногах, а завтра на столе! Вот она кинулась за доктором, за полицией… Сломали дверь: старуха лежит без языка, глаза налились кровью, – и все на дверь смотрит. Так она пролежала двои сутки. Все стонет, на дверь указывает; слезы так и катятся по желтому лицу. Жаль ее стало доктору! – Надо, – говорит, – посмотреть, чего ей хочется, – и пошел к двери. Старушка чуть не соскочила с кровати, замычала, как зверь, и начала биться. Доктор спросил: – Кто живет за дверью? – «Сапожник, батюшка!» – отвечала хозяйка. – Смирный ли человек? – «Очень, батюшка; около масляницы год будет, как живет, – никаких кляузов нет за ним». Доктор подумал, подумал, да и велел привести сапожника. Долго ждали его, наконец пришел. Доктор сел у кровати больной и позвал сапожника; тот не подходит; доктор прикрикнул: нечего делать, подошел, только все стыдится, точно ребенок. Доктор перевернул старушку, чтобы она могла видеть сапожника. Увидела – да как затрясется, замычит, забьется, – просто со страху все вздрогнули! Сапожник побледнел, покачнулся. Доктор ударил его по плечу, да и сказал: «Душегубец!..» Сапожник так и присел и завыл: «Виноват! окаянный попутал меня, грешного. Всего беленькую ассигнацию нашел!» – Да что тебе за охота пришла красть? – спросил доктор. «А, – говорит, – и сам не знаю; услышал как-то от хозяйки, что старуха деньги копит, меня и начало мучить: украдь да украдь! Так вот, покою ни днем ни ночью нет, работа не спорится. Я, – говорит, – ночи напролет простаивал у дверей: все слушал, спит она или нет. А в одну ночь так, – говорит, – пришло тяжело, словно кто душит; я, – говорит, – и решился, нож взял только постращать…» Все рассказал сапожник у кровати старушки, а старушка тут же богу душу отдала.
– Как страшно! – сказала Полинька. Лицо ее было угрюмо, брови нахмурены.
– Да-с, не всегда хорошо иметь жильца, – заметил горбун, довольный впечатлением, которое произвел на нее, – и долго он смотрел на задумчивое личико Полиньки; наконец его огненные, проницательные взгляды начали конфузить ее.
– Извините: засиделся! – сказал он и встал.
Полинька с радостью встала тоже.
– Я завтра пришлю вам платки.
– Зачем же, зачем? я сам приду, если позволите. А вы извините, что засиделся; я, знаете, человек одинокий: рад, с кем случится поболтать. Прощайте, извините!
И горбун учтиво подошел к руке Полиньки.
Полинька не очень охотно подала ее и поспешно выдернула, почувствовав прикосновение его губ. Запирая за собою дверь, он бросил на нее такой проницательный, долгий и странный взгляд, что она испугалась, но скоро сама улыбнулась своему пустому страху и занялась платками горбуна.
Тихо, как кошка, вошел горбун в кухню к хозяйке, Не замечая его прихода, девица Кривоногова продолжала мыть чашки и ворчать: «Чего доброго, и он посватается; да нет, не бывать этому!..» И она стукнула чашкой по столу, отчего Катя и Федя, торопливо допивавшие холодный чай свой, оба разом вздрогнули.
– Позвольте узнать, нет ли у вас комнаты внаймы? – громко и резко спросил горбун.
Незнакомый, неожиданный голос так испугал хозяйку, что она пошатнулась, а потом начала креститься.
Она, кажется, совсем забыла о горбуне и смотрела на него с изумлением.
– Нет ли комнаты внаймы? – повторил он.
– Все заняты! вы разве видели билет на воротах? – с сердцем отвечала хозяйка.
– Так-с… я мимоходом спросил… славные комнаты, и дешево.
– А вы почем знаете? – спросила хозяйка несколько мягче.
– Я сейчас был у вашей жилицы: так она сказывала…
– А вы изволите ее знать? она вам знакома?
– Не ваши ли деточки? какие хорошенькие! – заметил горбун, не отвечая на вопрос.
– Нет-с, на хлебах держу, за такую малость, что, право, не стоит и возиться; да, знаете, сердце у меня такое доброе.
И хозяйка просияла; она готовила своему сердцу страшные похвалы в виде упреков; но горбун помешал ей вопросом:
– Не вашего ли супруга я имел удовольствие видеть за чаем?
Лишенное возможности бледнеть, лицо девицы Кривоноговой покрылось фиолетовыми пятнами.
– Нет-с, – отвечала она с презрением, – это поручик, мой сосед… я девица.
Горбун пристально посмотрел на девицу и, не сводя с нее глаз, спросил:
– От маменьки домик достался?
Девица Кривоногова немного смешалась, но скоро оправилась и смело отвечала:
– Нет-с; я, знаете, трудилась в молодости, и, можно сказать, трудовой копейкой приобрела дом.
– Гм! – произнес протяжно горбун и, придав своему лицу равнодушное выражение, как будто мимоходом спросил: – А жильцы у вас давно живут?
– Какие-с?
– Башмачник?
– Как бы сказать, не солгать, дай бог память… да, точно: другой год пошел.
– Хороший жилец?
– Ничего, платит аккуратно… да ведь немец, – прибавила хозяйка, давая заметить, что аккуратность платежа не есть в нем достоинство.
– А, а! так он немец?
– Да.
– А жилица хорошо платит?
Хозяйка слегка вздрогнула. Ревнивая злость снова проснулась в ней, – она не знала, что отвечать.
– Разумеется! – я ведь потачки не дам, гулять не позволю, дом свой не осрамлю, – сейчас вон, чуть что увижу!
И хозяйка грозно качала головой.
– А давно живет?
– Тоже год с небольшим, – я это помню хорошо. Она прежде переехала, башмачник потом. Он, знаете, прибавил мне на квартиру; а прежде в ней жил какой-то дворянин, не служащий, бедный такой, больной и азартный; я давно зла на него была и говорю ему, что мне нужна самой квартира. Он ну кричать, браниться: я, говорит, больной, в полицию пожалуюсь, доктор мне велит дома сидеть. А мне-то что за дело? сами посудите.
– Разумеется, – отвечал горбун.
– Ну, я ни дров, ни воды; стала прижимать его. Известно, как хозяин жильца сживает.
И хозяйка одушевилась; ее лицо при этом приятном воспоминании все просияло.
– Вот я его-таки сжила. Он, знаете, сердился, искал себе квартиру и все… а только переехал, на другой день и умер.
Горбун тихо засмеялся.
– Да, умер! ей-богу, на другой же день умер! Уж как я рада была, что его выжила: ну, как бы у меня на квартире протянулся, – поди возись, человек одинокий., да и жильцы обегают квартиру после покойника.
– Известно, невесело… Ну-с, за сим прощайте! И горбун повернулся.