Поэмы

скачать книгу бесплатно

Равнина в алмазах блестит…
У Дарьи слезами наполнились очи —
Должно быть, их солнце слепит…

Только эпический поэт мог так дерзко соотнести снежную равнину в алмазах с очами Дарьи в слезах.

Образный строй «Мороза…» держится на этих смелых метафорах, выводящих бытовые факты к всенародному бытию. К горю крестьянской семьи по-народному прислушлива в поэме природа: как живое существо, она отзывается на происходящие события, вторит крестьянским плачам суровым воем метелицы, сопутствует народным мечтам колдовскими чарами Мороза, как бы олицетворяющего собою красоту и мощь природных и народных богатырских сил. Смерть крестьянина потрясает весь космос крестьянской жизни, приводит в движение скрытые в нем энергии, мобилизует на борьбу с несчастьем все духовные силы. Конкретно-бытовые образы, не теряя своей заземленности, изнутри озвучиваются песенными, былинными мотивами. «Поработав земле», Прокл оставляет ее сиротою – и вот она под могильной лопатой отца «ложится крестами», священная мать сыра земля. Она тоже скорбит вместе с Дарьей, вместе с чадами и домочадцами враз осиротевшей, подрубленной под корень крестьянской семьи. И Савраска осиротел без своего хозяина, как богатырский конь без Микулы Селяниновича.

За трагедией одной крестьянской семьи – судьба всего народа русского. Мы видим, как ведет он себя в тягчайших исторических испытаниях. Смертельный нанесен удар: существование семьи кажется безысходным и обреченным. Как же одолевает народный мир неутешное горе? Какие силы помогают ему выстоять в трагических обстоятельствах?

В тяжелом несчастье, обрушившемся на семью, люди менее всего думают о себе. Никакого ропота и стенаний, никакого озлобления или претензий. Горе поглощается всепобеждающим чувством сострадательной любви к ушедшему из жизни человеку вплоть до желания воскресить его ласковым словом. Уповая на божественную силу Слова, домочадцы вкладывают в него всю энергию самозабвенной воскрешающей любви:

Сплесни, ненаглядный, руками,
Сокольим глазком посмотри,
Тряхни шелковыми кудрями,
Сахарны уста раствори!

Так же встречает беду и овдовевшая Дарья. Не о себе она печется, но, «полная мыслью о муже, Зовет его, с ним говорит». Даже в положении вдовы она не мыслит себя одинокой. Думая о будущей свадьбе сына, она предвкушает не свое счастье только, но и счастье любимого Прокла, обращается к ушедшему мужу, радуется его радостью:

Вот – дождались, слава Богу!
Чу! бубенцы говорят!
Поезд вернулся назад,
Выди навстречу проворно —
Пава-невеста, соколик-жених! —
Сыпь на них хлебные зерна,
Хмелем осыпь молодых!..

Некрасовская героиня в своем духовном складе несет то же свойство сострадательного отклика на горе и беду ближнего, каким сполна обладает национальный поэт, тот же дар высокой самоотверженной любви:

Я ли о нем не старалась?
Я ли жалела чего?
Я ему молвить боялась,
Как я любила его!

Едет он, зябнет… а я-то, печальная,
Из волокнистого льну,
Словно дорога его чужедальная,
Долгую нитку тяну…

Ей-то казалось, что нить жизни Прокла она держит в своих добрых и бережных руках. Да вот не уберегла, не спасла. И думается ей теперь, что нужно бы любить еще сильнее, еще самоотверженнее, так, как любил человека Христос, так, как любила Сына Матерь Божия. К Ней, как к последнему утешению, обращается Дарья, отправляясь в отдаленный монастырь за Ее чудотворной иконой. А в монастыре свое горе: умерла молодая схимница, сестры заняты ее погребением. И, казалось бы, Дарье, придавленной собственным горем, какое дело до чужих печалей и бед? Но нет! Такая же теплая, родственная любовь пробуждается у нее и к чужому, «дальнему» человеку:

В личико долго глядела я:
Всех ты моложе, нарядней, милей,
Ты меж сестер словно горлинка белая
Промежду сизых, простых голубей.

Когда в «Илиаде» Гомера плачет Андромаха, потерявшая мужа Гектора, она перечисляет те беды, которые теперь ждут ее: «Гектор! О, горе мне, бедной! О, для чего я родилась!» Но когда в «Слове о полку Игореве» плачет русская Ярославна, то она не о себе думает, не себя жалеет: она рвется к мужу исцелить «кровавые раны на жестоцем его теле». И когда теряет князя Дмитрия Донского супруга его Евдокия, она так же плачет об усопшем: «Како зайде, свет очю моею? Почто не промолвиши ко мне? Цвете мой прекрасный, что рано увядаеши?… Солнце мое, рано заходиши; месяц мой прекрасный, рано погибавши; звездо восточная, почто к западу грядеши?» И некрасовскую Дарью в безысходной, казалось бы, ситуации укрепляет духовно та же самая русская отзывчивость на чужое несчастье и чужую боль.

Дарья подвергается в поэме сразу двум испытаниям: два удара принимает она на себя с роковой неотвратимостью. За смертью мужа и ее настигает погибель. Но все преодолевает Дарья силой духовной любви, обнимающей весь Божий мир: природу, землю-кормилицу, хлебное поле. И умирая, она больше себя любит Прокла, детей, вечный труд на Божьей ниве:

Воробушков стая слетела
С снопов, над телегой взвилась.
И Дарьюшка долго смотрела,
От солнца рукой заслонясь,
Как дети с отцом приближались
К дымящейся риге своей,
И ей из снопов улыбались
Румяные лица детей…

Это исключительное свойство русского национального характера народ наш пронес сквозь мглу суровых лихолетий от «Слова о полку Игореве» до «Прощания с Матёрой», до плача ярославских, вятских, сибирских крестьянок, героинь В. Белова, В. Распутина, В. Крупина, В. Астафьева… В поэме «Мороз, Красный нос» Некрасов поднял глубинные пласты нашей веры – неиссякаемый источник выносливости и силы народного духа, столько раз спасавшего и возрождавшего Россию из пепла в лихие годины национальных катастроф и потрясений.

5

Начало 1870-х годов – эпоха очередного общественного подъема, связанного с деятельностью революционных народников. Некрасов сразу же уловил первые симптомы этого пробуждения и не мог не откликнуться по-своему на их болезненный характер. В 1869 году С. Г. Нечаев организовал в Москве тайное революционно-заговорщическое общество «Народная расправа». Программа его была изложена Нечаевым в «Катехизисе революционера»: «Наше дело – страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение». Провозглашался лозунг: «Цель оправдывает средства». Чтобы вызвать в обществе революционную смуту, допускались любые, самые низменные поступки: обман, шантаж, клевета, яд, кинжал и петля. Столкнувшись с недоверием и противодействием члена организации И. И. Иванова, Нечаев обвинил собрата в предательстве и 21 ноября 1869 года с четырьмя своими сообщниками убил его. Так полиция напала на след организации, и уголовное дело превратилось в шумный политический процесс. Достоевский откликнулся на него романом «Бесы», а Некрасов – поэмами «Дедушка» и «Русские женщины».

Русский национальный поэт и в мыслях не допускал гражданского возмущения, не контролируемого высшими нравственными принципами, не принимал политики, не освященной христианским идеалом. Убеждение, что политика – грязное дело, внушалось, по мнению Некрасова, лукавыми людьми для оправдания своих сомнительных деяний. У человека, душою болеющего за отечество, не может быть к ним никакого доверия. Народные заступники в этих поэмах Некрасова не только извне окружены подвижническим ореолом, они и внутренне, духовно все время держат перед собой высший идеал богочеловеческого совершенства, а политику воспринимают как религиозное делание, освященное высшими заветами евангельской правды.

«Христианское просвещение, развивающее и воспитывающее личность, а не случайное усвоение обрывков знания, употребляемых как средство агитации, – вот в чем нуждается народ наш, – утверждал С. Н. Булгаков. – Историческое будущее России, возрождение и восстановление мощи нашей Родины или окончательное ее разложение, быть может, политическая смерть, находятся в зависимости от того, решим ли мы эту культурно-историческую задачу: просветить народ, не разлагая его нравственной личности. И судьбы эти история вверяет в руки интеллигенции». В числе истинных просветителей России, которые работают на ее возрождение, Булгаков в первую очередь называл «родного нашего Некрасова».

24 ноября 1855 года в письме к В. П. Боткину Некрасов говорил о Тургеневе с великой надеждой: этот человек способен «дать нам идеалы, насколько они возможны в русской жизни». В своей надежде Некрасову суждено было разочароваться. И вот в поэмах историко-героического цикла он попытался сам дать русским политикам достойный подражания идеал. Все народные заступники в поэзии Некрасова – идеальные герои хотя бы потому, что, в отличие от атеистического, нигилистического уклона, свойственного реалиям русского освободительного движения, они напоминают и внешним своим обликом, и внутренним, духовным, содержанием русских святых.

Создавая историко-героические поэмы, Некрасов действовал «от противного»: они были своеобразным упреком той революционно-материалистической бездуховности, которая глубоко потрясла и встревожила поэта. Впрочем, и ранее, в лирических стихотворениях на гражданские темы, Некрасов придерживался той же эстетической и этической установки. По его собственным словам, в «Памяти Добролюбова», например, он создавал не реальный образ Добролюбова, а тот идеал, которому реальный Добролюбов, по-видимому, хотел соответствовать.

В своих поэмах Некрасов воскрешал высокий идеал не монашеской святости, а святости мирянина именно в той мере, в какой эта святость утверждалась учением святых отцов и органично вошла в народное сознание. Так, для некрасоведов-атеистов камнем преткновения долгое время оказывались слова вернувшегося из ссылки героя поэмы «Дедушка»: «Днесь я со всем примирился, что потерпел на веку». Они не понимали, что христианское смирение отнюдь не означает примирения со злом, а, напротив, утверждает открытую и честную борьбу с ним, что и подтверждается далее всем поведением героя. Но христианское сопротивление мирскому злу действительно исключает личную вражду, кровную месть. «Чем меньше личной вражды в душе сопротивляющегося и чем более он внутренне простил своих врагов – всех вообще и особенно тех, с которыми он ведет борьбу, – тем эта борьба его будет, при всей ее необходимой суровости, духовно вернее, достойнее и жизненно целесообразнее, – замечает русский мыслитель И. А. Ильин в работе „О сопротивлении злу силою“. – Сопротивляющийся злу должен прощать личные обиды; и чем искреннее и полнее это прощение, тем более простивший способен вести намеченную, предметную борьбу со злом, тем более он призван быть органом живого добра, не мстящим, а понуждающим и пресекающим».

Христианское содержание поэмы «Дедушка» проявляется буквально во всем, даже в деталях чисто внешнего плана. Возвращающийся из ссылки герой «пыль отряхнул у порога», как древний библейский пророк или новозаветный апостол, «отрясающий прах со своих ног». Действие это символизирует христианское прощение всех личных обид и всех прошлых скорбей и лишений. «Сын пред отцом преклонился, ноги омыл старику». С точки зрения реалий нового времени, действие сына может показаться странным. Однако Некрасов ведь создает идеальный образ и прибегает в данном случае к известной евангельской ситуации, когда Иисус Христос перед Тайной Вечерей омыл ноги своим ученикам, будущим апостолам. Этот древний обряд знаменовал особое уважение к человеку.

Апостольские, христианские моменты подчеркнуты и во внешнем облике Дедушки:

Строен, высокого роста,
Но как младенец глядит,
Как-то апостольски просто,
Ровно всегда говорит.

«Детскость» и мудрая простота героя тоже восходят к евангельским заповедям Христа. Однажды, призвав дитя, Он поставил его перед учениками и сказал: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете, как дети, не войдете в Царствие Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» (Мф., 18, 3–4).

«Песни» Дедушки – это почти молитвенные покаяния за грехи соотечественников, ибо, по пророчеству Исаии, Господь «помилует тебя по голосу вопля твоего»: «Содрогнитесь, беззаботные! Ужаснитесь, беспечные!..» (Исаия, 32,11). «Горе тебе, опустошитель, который не был опустошаем, и грабитель, которого не грабили! Когда кончишь опустошение, будешь опустошен и ты; когда прекратишь грабительство, разорят и тебя» (Исаия, 33,1).

Тревога за судьбу отечества и боль за беззакония соотечественников – причина страданий, принятых некрасовским героем на каторге, и источник его исповедально-обличительных песен и молитв:

Всем доставалось исправно,
Стачка, порука кругом:
Смелые грабили явно,
Трусы тащили тайком.
Непроницаемой ночи
Мрак над страною висел…
Видел имеющий очи
И за отчизну болел.
Стоны рабов заглушая
Лестью и свистом бичей,
Хищников алчная стая
Гибель готовила ей…

Грозные библейские мотивы буквально пронизывают эту поэму. Герой оглашает свою «келью» «вавилонской тоской». Эта тоска – напоминание о трагических событиях библейской истории, о разрушении одного из самых богатых и преуспевающих царств. Библейское предание устами пророка Иеремии повествует о страшной гибели Вавилона, навлекшего Господень гнев за разврат и беззаконие его жителей.

Поэма «Дедушка» обращена к молодому поколению. Некрасову очень хотелось, чтобы юные читатели унаследовали лучшие нравственные ценности, служению которым можно отдать жизнь. Характер Дедушки раскрывается перед внуком постепенно, по мере сближения героев и по мере того, как взрослеет Саша. Поэма озадачивает, интригует, заставляет внимательно вслушиваться в речи Дедушки, зорко всматриваться в его внешний и внутренний облик, в его действия и поступки. Шаг за шагом читатель приближается к пониманию народолюбивых идеалов Дедушки, к ощущению духовной красоты и благородства этого человека. Цель нравственного, христианского воспитания молодого поколения оказывается ведущей в поэме: ей подчинены и сюжет и композиция произведения.

Центральную роль в поэме играет рассказ героя о поселенцах-крестьянах в сибирском посаде Тарбагатай, о предприимчивости крестьянского мира, о творческом характере народного, общинного самоуправления. Как только власти оставили народ в покое, дали мужикам «землю и волю», артель вольных хлебопашцев превратилась в общество свободного и дружного труда, достигла материального достатка и духовного процветания.

Замысел декабристской темы у Некрасова рос и развивался. В поэмах «Княгиня Трубецкая» и «Княгиня Волконская» поэт продолжил свои раздумья о характере русской женщины, начатые в поэмах «Коробейники» и «Мороз, Красный нос». Но если там воспевалась крестьянка, то здесь создавались идеальные образы женщин из светского круга. Подчеркивая демократические, христианские основы идеалов своих героинь и героев, Некрасов развивал и творчески углублял то, что в идеологии декабристов лишь зарождалось.

В основе сюжета двух этих поэм – любимая Некрасовым тема дороги. Характеры героинь мужают и крепнут в ходе встреч и знакомств, сближений и столкновений с разными людьми во время их долгой дороги. Напряженного драматизма полон мужественный поединок княгини Трубецкой с иркутским губернатором. В дороге растет самосознание другой героини, княгини Волконской. В начале пути ее зовет на подвиг супружеский долг. Но встречи с народом, знакомство с жизнью российской провинции, разговоры с простыми людьми о муже и его друзьях, молитва с народом в сельском храме ведут героиню к духовному прозрению.

Подвиг декабристов и их жен в «Русских женщинах» представлен Некрасовым не только в исторической его реальности, но и в идеальных параметрах святости. В отечественных житиях классическим образцом женской святой считается образ Юлиании Лазаревской. Юлиания видела свое призвание в верности супружескому долгу. Княгиня Трубецкая, прощаясь с отцом, говорит, что ее зовет на подвиг высокий и трудный долг, который в беседе с иркутским губернатором она уже называет «святым». А ее отъезд вызывает ассоциации с уходом праведника от «прелестей» мира, лежащего в грехе:

Там люди заживо гниют —
Ходячие гробы,
Мужчины – сборище Иуд,
А женщины – рабы.

В сознании героини ее муж и друзья, гонимые и преследуемые властями, предстают в ореоле страстотерпцев. В поэме есть скрытая параллель с одной из заповедей блаженства из Нагорной проповеди Иисуса Христа: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царствие Небесное» (Мф., 5, 10).

Этот христианский подтекст нарастает в «Русских женщинах», усиливаясь во второй части – «Княгиня Волконская». Финальная сцена поэмы, рисующая встречу Волконской с мужем в каторжном руднике, построена так, что напоминает содержание любимого народом апокрифа «Хождение Богородицы по мукам», повествующего о том, как Пресвятая Дева Мария пожелала видеть мучения грешников в аду и умолила Христа дать им облегчение.

Чудо сошествия Богородицы во ад подсвечивает сюжетное действие этого финального эпизода. По мере того как Мария Волконская уходит все далее и глубже в подземную бездну рудника, отовсюду бегут ей навстречу «мрачные дети тюрьмы», «дивясь небывалому чуду». Души грешников, обитающих в этом адском месте, ощущают на мгновение святую тишину, благодатное облегчение:

И тихого ангела Бог ниспослал
В подземные копи – в мгновенье
И говор, и грохот работ замолчал
И замерло словно движенье…

И вот среди грешников находится тот, кто достоин прощения и искупления:

Но кроток был он, как избравший его
Орудьем Своим Искупитель.

Великая страдалица явлением своим в «пропасти земли», состраданием своим как бы открывает грешникам путь к спасению.

Таким образом, в творчестве Некрасова 1850-х – начала 1870-х годов возникло два типа поэмы: первый – эпические произведения из жизни крестьянства, второй – историко-героические поэмы о судьбах народолюбивой интеллигенции. Синтез двух жанровых разновидностей Некрасов попытался осуществить в поэме-эпопее «Кому на Руси жить хорошо».

Ю. Лебедев

Поэмы[1 - Тексты некрасовских поэм печатаются по Полному собранию сочинений и писем Н. А. Некрасова в пятнадцати томах (Л.: Наука, 1981; издание продолжается).]

Саша[2 - Впервые: Современник. 1856. № 1 с посвящением И. С. Тургеневу.Поэма создавалась в период тесных дружеских взаимосвязей Некрасова с Тургеневым. «Я дошел в отношениях к тебе до такой высоты любви и веры, – признавался поэт Тургеневу, – что говаривал тебе самую задушевную мою правду о себе. Заплати и мне тем же». Осенью 1854 года Некрасов гостил у Тургенева в Спасском-Лутовинове. Большую часть времени друзья проводили на охоте, обменивались друг с другом творческими замыслами, вели долгие беседы о судьбе России в преддверии начинавшегося тогда общественного подъема.30 июня – 1 июля 1855 года Некрасов писал Тургеневу: «Помнишь, на охоте как-то прошептал я тебе начало рассказа в стихах – оно тебе понравилось; весной нынче в Ярославле я этот рассказ написал, и так как это сделано единственно по твоему желанию, то и посвятить его желаю тебе…»Одновременно с Некрасовым Тургенев работает над романом «Рудин». Их волнует судьба культурного дворянина, та роль, которую он призван сыграть в новых исторических обстоятельствах. И роман «Рудин», и поэма «Саша» рождаются в тесном и заинтересованном общении писателей друг с другом. Не случайно сюжеты их во многом перекликаются, а Некрасов сопровождает первую публикацию «Саши» посвящением И. С. Тургеневу и печатает роман «Рудин» вместе с «Сашей» в том же номере «Современника».Однако дружба писателей имела четкие пределы. Даже в пору самой сердечной близости с Тургеневым Некрасов работал над романом «Тонкий человек, его приключения и наблюдения». Это роман о дворянине 1840-х годов, получившем умозрительное, далекое от жизненной практики воспитание. В отличие от Тургенева образ такого дворянина окрашивался у Некрасова в иронические тона. Ирония проступала уже в заглавии романа («Тонкий человек…») и подхватывалась в тексте пародийными обыгрываниями «тонкости» героя. Некрасов не принимал тургеневского оправдания слабостей «лишнего человека», пародировал и снижал открытый Тургеневым тип. В поэме «Саша» эта пародийность была смягчена, но тем не менее дворянин Агарин не произвел на Тургенева положительного впечатления: «Он (Некрасов. – Ю. Л.) написал „Сашу“ и, по своему обыкновению, обмелил тип».В поэме действительно дается одна из первых критических оценок «лишнего человека» с типичным для него противоречием между словом и делом, а в лице главной героини, Саши, определяются характерные признаки героя нового времени, цельного и решительного, близкого к народу. В. Н. Фигнер вспоминала: «Над этой поэмой я думала, как еще никогда в свою 15-летнюю жизнь мне не приходилось думать. Поэма учила, как жить, к чему стремиться. Согласовать слово с делом – вот чему учила поэма, требовать этого согласования от себя и от других учила она. И это стало девизом моей жизни». (Фигнер В. Н. Запечатленный труд. Воспоминания: В 2 т. М., 1964. Т. 1. С. 92.)Революционно-демократическая критика (Чернышевский и Добролюбов) ценила поэму главным образом за критический подход к Агарину, в котором угадывались черты современных либералов, героев громкого слова и робкого дела. Критика либеральной и славянофильской ориентации обращала преимущественное внимание на образ Саши и связанные с ним картины русской природы, на жизнеутверждающий пафос произведения.А. В. Дружинин в рецензии на второй том сборника «Для легкого чтения», в котором был опубликован отрывок из «Саши» под заглавием «Срубленный лес», писал: «… Отрывок этот, по нашему мнению, составляет лучшее украшение всей поэмы… Полнотой, свежестью и поэтической зоркостью отличаются эти строки… Поэт сохранил в душе своей и физиономию нахмуренной ели, и старой сосны, и стон верхушек осин – и трупы поверженных деревьев вдруг живо стали перед ним, и даже тонкие тени, заходившие по пням беловатым, не ускользнули, не забежали в сторону от впечатлительного его глаза… Зорко и тонко, со всеми мелочами охватил он прелестнейшую картину, достойную первостатейного мастера». (Библиотека для чтения. 1859. № 9. «Литературная летопись». С. 20, 22.)7 февраля 1856 года С. Т. Аксаков писал И. С. Тургеневу: «В последних стихах его (т. е. в „Саше“. – Ю. Л.) так много истины и поэзии, глубокого чувства и простоты, что я поражен ими, ибо прежде не замечал ничего подобного в его стихах». (Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 14. Спб., 1900. С. 353.) К. С. Аксаков в «Обозрении современной литературы» противопоставил «Сашу» обличительному направлению некрасовской поэзии: «Некоторые из прежних его произведений пропитаны едким цинизмом картин и чувств… В стихотворении его „Саша“ и других является также сила выражения и сила чувства, но очищенная и движимая иными, лучшими стремлениями». (Русская беседа. 1857. № 1. Отд. «Обозрения». С. 8–9.)Аполлон Григорьев, высоко оценивший «Сашу», писал: «Тут все пахнет черноземом и скошенным сеном; тут рожь слышно шумит, стонет и звенит лес; тут все – живет от березы до муравья или зайца, и самый склад речи веет народным духом». (Григорьев А. Литературная критика. М., 1967. С. 488.)]

1

Словно как мать над сыновней могилой,
Стонет кулик над равниной унылой,

Пахарь ли песню вдали запоет —
Долгая песня за сердце берет;

Лес ли начнется – сосна да осина…
Невесела ты, родная картина!

Что же молчит мой озлобленный ум[3 - Что же молчит мой озлобленный ум?… – Отзвук пушкинской характеристики Евгения Онегина «с его озлобленным умом, кипящим в действии пустом». Речь здесь идет о бесплодном сомнении и рефлексии, которым отдал дань лирический герой поэмы и которые были свойственны «лишним людям». Именно это качество культурного дворянства будет обличать поэт далее в образе Агарина.]?…
Сладок мне леса знакомого шум,

Любо мне видеть знакомую ниву —
Дам же я волю благому порыву

И на родимую землю мою
Все накипевшие слезы пролью!

Злобою сердце питаться устало —
Много в ней правды, да радости мало;

Спящих в могилах виновных теней[4 - …Спящих в могилах виновных теней… – намек на Николая I, приведшего страну к катастрофе в Крымской войне и скончавшегося 18 февраля 1855 года.]
Не разбужу я враждою моей.

Родина-мать! я душою смирился,
Любящим сыном к тебе воротился,

Сколько б на нивах бесплодных твоих
Даром ни сгинуло сил молодых,

Сколько бы ранней тоски и печали
Вечные бури твои ни нагнали

На боязливую душу мою —
Я побежден пред тобою стою!

Силу сломили могучие страсти,
Гордую волю погнули напасти,

И про убитую Музу мою
Я похоронные песни пою.

Перед тобою мне плакать не стыдно,
Ласку твою мне принять не обидно —

Дай мне отраду объятий родных,
Дай мне забвенье страданий моих!

Жизнью измят я… и скоро я сгину…
Мать не враждебна и к блудному сыну[5 - Мать не враждебна и блудному сыну… – Путь лирического героя на родину осмысливается здесь как приобщение «вечного странника», «лишнего человека» к России народной и обретение веры в нее. Лирический герой в этой поэме близок к автору, но не сливается с ним. В его облике есть черты, свойственные целому поколению людей 1840-х годов, культурных русских дворян.]:

Только что ей я объятья раскрыл —