скачать книгу бесплатно
Я залилась краской и быстро стянула белье. Меня всю трясло.
– Посмотрите-ка, голые еврейки! Только посмотрите на них!
– Никогда не думал, что мне так повезет! Голые еврейки!
– Посмотрите-ка на них!
Голоса становились все громче. Щеки мои пылали. Воздух холодил кожу. Я смотрела только в землю.
Один жандарм подошел ко мне и принялся ощупывать. Он поднял мне руки, пробежал пальцами по телу и за ушами. Была заметна ухмылка на его лице. К глазам подступили слезы. Подступили, но не пролились.
– На рыжей ничего, – крикнул жандарм. – Ничего опасного!
Он перешел к следующей девушке. Я слышала, как хохочут соседи. Мое тело было выставлено напоказ. Оно больше не мое.
Когда обыск закончился, нам разрешили одеться. Я натянула свое красивое, отглаженное платье – оно было помятым и грязным.
– Марш вперед! Стройся в шеренгу! – приказал толстый жандарм.
– Пошли вон! – со смехом крикнул какой-то человек из толпы, когда мы пошли прочь.
Мы встали за Розенбергами и Брахами и пошли вслед за жандармами. Что-то подсказывало мне, что не нужно идти, не нужно следовать за ними, нужно остаться на месте. Но ноги мои не слушались доводов разума. Я понимала, что выбора у меня нет. Выбора меня лишили вместе с платьем. Теперь все в руках жандармов, которые нас обыскивали.
Нас привели на городскую площадь. Там нас поджидали зеленые повозки из растрескавшегося дерева, запряженные старыми клячами. На площади уже собрали всех евреев – еще больше было зевак. Жандармы загнали наших друзей и соседей в повозки, чемоданы кидали им прямо на головы. Груды тел и чемоданов росли все выше. Зеваки смотрели на нас, словно в цирке. Крики, смех, свист – на площади царил хаос. А потом я заметила, что некоторые плачут. Я видела Эмму Кокиш – щеки у нее пылали, из глаз струились слезы. Муж держал ее под руку.
– Посмотри-ка на этих евреев! Больше они не задаются! – крикнул кто-то в толпе.
Жандармы толкнули нас к повозке.
– Эй, смотрите-ка на того мужика, что сидит на своем чемодане! Барахольщик! Я заставлю его все мне отдать! – раздался чей-то голос.
– Наконец-то евреи научатся делиться! – крикнул кто-то еще.
Раздался взрыв смеха.
Я смотрела, как люди лезут в повозки, стараясь уложить чемоданы под себя и сесть на них.
– Посмотрите только, что они сделали с евреями! – сказала какая-то женщина. Она явно была потрясена, но в голосе ее звучало странное удовлетворение.
Прежде чем сесть в повозку, я оглянулась. Здесь я вместе со всеми жителями нашего города когда-то приветствовала короля. Я видела школу, где училась, танцевала и играла. И никому не было дела до того, что я еврейка. На этой площади прошло все мое детство – здесь я встречалась с друзьями, покупала все, что мне велела мама. Этот город всегда был моим домом, но вдруг в мгновение ока он стал чем-то другим. И я его уже не узнавала.
– Живее! Живее!
Жандарм грубо толкнул меня к ближайшей повозке. Сделав шаг, я вспомнила нечто важное и повернулась к маме:
– Я забыла запереть дверь!
Жандарм рассмеялся мне в лицо. Я почувствовала его дыхание – от него пахло мясом и сигаретами.
– Не волнуйся, детка, – прошипел он. – Тебе больше не придется запирать двери!
Он толкнул маму в повозку, она споткнулась, рухнула. Ехезкель кинул ей чемодан, и она сумела втиснуть его между двумя людьми, которые уже сидели в повозке. Мама упала на чемодан, словно в обмороке, затем на повозку поднялась я, за мной последовал Ехезкель, за ним – Лия.
Лия с отчаянием всматривалась в мамино лицо, чтобы хоть что-то понять.
– Война добралась до нас, – покачала головой мама. – Нас, наверное, отправят на работы. Мы будем работать, а когда война кончится, мы вернемся домой.
Я слушала ее и не понимала ни слова.
Ехезкель кивал. Над головой он держал чей-то чемодан. Повозка тронулась, и мы медленно двинулись из города.
– И где теперь ваш Бог? – крикнул кто-то из толпы. – Где ваш Бог, которым вы так гордились? А?
Женщины засмеялись. Кто-то захлопал.
Последним, что я увидела, когда старые клячи потащили меня из любимого города, была черная камера, направленная мне в лицо, а потом вспышка. Какой-то мужчина забрался на нашу повозку, наклонился и сфотографировал нас – один раз, два, три. А потом он спрыгнул и остановился, рассматривая свой фотоаппарат, словно ничего необычного не произошло. Колеса повозки закрутились, лошади двинулись вперед, с напрягом таща свой груз. Я вцепилась в маму. Началось ожидание. Повозка везла нас вперед к тому, что нас ожидало.
Глава 2
«Да хвалят имя Его с ликами,
на тимпане и гуслях да поют Ему».
Псалтирь 149:3
Я рыжая, и многие считают, что это не заслуживает внимания. Кожа у меня бледная, и зрители не ожидают увидеть, как я танцую. Для меня было неожиданным, когда учительница предупредила о выступлении на школьном концерте. И оказалось, что танец – это абсолютно мое. Если быть честной, именно на сцене мне хотелось танцевать больше всего. Хотя сцена – мир притворства, воображаемые цветы, которые падали к моим ногам после поклонов, были так же реальны, как отличные оценки в дневнике моей младшей сестры. Мама моя работала в иешиве, кормила учеников. Эта работа отнимала у нее много времени, а отказаться от нее она не могла, ведь ей нужно было кормить нас. Поэтому она никогда не приходила на концерты, но мне все равно было безумно приятно слышать громкие аплодисменты, когда я заканчивала свое выступление.
Мысленно я постоянно ощущаю ритм, которому подчиняются все танцы на земле. Ветер – прекрасный хореограф, воздух создает музыку и движение. Ветер направляет течение реки, и на поверхности появляется рябь или волны, раздается свист или плеск. Ветер трогает струны скрипки, только что вынутой из футляра, раньше, чем их касается смычок. Ветер входит и выходит в горло людей и животных. Музыканты на городской площади набирают воздух в легкие, а потом направляют его в свои трубы, делают новый вдох, а звуки достигают ушей слушателей. Представляю, как дирижер поднимает руки и направляет ветер в ту или другую сторону, пока весь мир не превращается в кружащийся вихрь танцев и песен. Уже с самого первого урока танца мне легко естественно двигаться и танцевать при первых же звуках музыки.
Я чувствовала пульсацию движения и ритма во всем вокруг. Мама превращает молоко в сыр (бум, бум бум). Лия нарезает теплый дрожжевой хлеб (скрип, скрип, скрип). Ехезкель надевает ботинки, а я держу их (шорк, топ, шорк, топ). Мы накрываем стол к завтраку – и это тоже танец: тарелка на стол, нож на стол, вилка на стол, сесть! Взять хлеб, намазать сыр, откусить! Мы быстро едим теплый хлеб, и в животе распространяется ощущение тепла и сытости. Ритм в том, как мы набираем на вилку ломтики огурцов и отправляем в рот, а мама задает темп восклицанием: «Ну почему вы всегда так торопитесь?!»
Ритм есть в том, как в тот самый момент, когда мы заканчиваем трапезу, распахивается дверь, и входят мальчики из иешивы, которые платят за мамин домашний завтрак. Они рассаживаются за стол и принимаются за еду. Ритм есть в том, как мы по очереди целуем маму на прощание и уходим в школу: свернуть за угол, перейти мост, скинуть платок – и бежать!
Я всегда знала, что ритмы и музыка – это светлая часть жизни. Праздник с танцами был лучшим днем в учебном году – мы с нетерпением его ждали! Сегодня мы, наконец, узнаем, в какую группу подготовки к Большому концерту попали! Концерт – главное событие учебного года. Да, мы каждый день много трудились и напряженно учились, но главное событие, вокруг которого вращалось все остальное (как земля вращается вокруг солнца), это праздник, в котором мы все принимаем участие. Мы – единственная школа в Красне (кроме иешивы), поэтому каждый житель города знает кого-то из учеников, и на праздник соберется весь город. Репетиции начинаются за несколько недель до праздника, а потом учителя (они точно знают, как выявить талант в каждой девочке) разбивают нас на группы.
Когда я подошла к школе, вокруг доски объявлений уже толпились ученики. Я пробралась к самой доске, прочла объявления и нашла свое имя. Сердце у меня колотилось, как огромный барабан. Я нашла себя именно там, где и хотела, под большими буквами «ТАНЦЫ».
Нам пришлось вытерпеть час занятий арифметикой, а потом мы пошли в класс, где собиралась группа танцев. Комната быстро заполнялась мальчиками и девочками. Учительница английского, мисс Элиас, вышла вперед и хлопнула в ладоши:
– Дорогие мои, добро пожаловать на самый первый урок танцев в этом году!
Старшие девочки от восторга захлопали. Я была так счастлива находиться рядом с ними – ведь они были почти взрослыми!
– Все вы продемонстрировали способности в искусстве танцев, – продолжала мисс Элиас. – Осталось помочь каждой из вас найти и развить свой талант. Мы будем репетировать каждый день. Я считаю танец – самым прекрасным выражением души человека. Я могу научить вас технике танца, но истинная красота должна исходить от вас. Поэтому сегодня я не стану учить вас конкретным шагам – мы выучим их позже, для праздника. Сегодня вы будете показывать, что значит для вас танец.
Мисс Элиас дала сигнал барабанщику и трубачу, и они поднялись на сцену. Барабанщик начал руками бить в барабан – бум, бум, бум. Стук, стук, стук. Мисс Элиас прижала руки к груди, а потом развела их в стороны.
– Танцуйте! – скомандовала она. – Единственное правило – не стесняться. Я хочу видеть, как вы все танцуете!
Старшие девочки начали раскачиваться в такт музыке. Кое-кто закружился. Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как на меня кто-то смотрит, и поднялась на цыпочки. Прижав руки к бокам, я закружилась. Ритм стал быстрее, звук барабана гулко отдавался в моих ушах. Он заполнил всю мою грудь и все тело. Я качалась и кружилась – и в этот момент что-то родилось. Внутри меня рождался ритм танца, ритм самой жизни.
Однажды зэйде[3 - Зэйде: Дед.] сказал мне, что существует некий мир, где находятся все души, прежде чем прийти в наш мир.
– Знаешь, на каком языке говорят души в том мире? – спросил он.
– На идиш? – предположила я.
– У душ нет ртов, они не могут говорить.
– Тогда какой же у них язык? – удивилась я.
– Души говорят на языке музыки, – объяснил зэйде. – Они говорят ритмом и струнами, барабанами и арфами.
– Правда? – я попыталась представить себе этот чудесный язык.
– Конечно! Вот почему младенцы, услышав музыку, которую они помнят по тому миру, сразу успокаиваются. Вот почему музыка говорит с нами так, как не может говорить больше никто и ничто.
Когда мисс Элиас велела мне танцевать, я, наконец, поняла, что имел в виду зэйде. Если музыка – это язык души, то с помощью танца мое тело говорит со всеми душами, пришедшими на землю из того мира.
– Двигайтесь в такт!
Я раскрыла руки – в точности так же, как минуту назад, начав танцевать, сделала мисс Элиас. Я кружилась и двигалась в такт ударам барабана.
Музыка смолкла, и мисс Элиас хлопнула в ладоши.
– Очень хорошо! Это был прекрасный танец!
Когда мы возвращались домой из школы, я никак не могла забыть об уроке танцев.
– Пойдем поиграем у речки, – предложила я.
– Наперегонки! – воскликнула Лия.
Мы бежали мимо домов, мимо рынка, где торговали мукой, курами и яйцами, мимо витрин магазинов, мимо церкви. С холма мы сбежали так быстро, что чуть не задохнулись. Все мое тело заполнил сладкий аромат трав и солнечного света. На ярко-синем небе медленно плыли белые облака. Мы остановились на своем месте – там вода из крохотного озерца переливалась через камни. На берегах росли кусты, покрытые мелкими пучками белых цветочков. Ветви кустов склонялись над водой. Над цветами летали десятки бабочек. Деревья шептались, легонько шевеля листами. Птицы прыгали с веток на камни, а потом снова взлетали на ветки, распевая свои песенки. Над ручьем стоял прохладный туман, и волосы мои закудрявились.
У речки уже играли наши подружки, Гитта и Райзель. Лия сбросила туфли и прыгнула в воду.
– Я победила! – объявила она.
Она была младшей, но всегда побеждала меня во всем – не только в беге наперегонки. Я прыгнула следом за ней, и мы резвились у речки, пока небо не стало розовым, а лучи солнца начали напоминать клубничное варенье на белом йогурте.
На ужин дома была курица. Курицы было очень мало, но мама знала, как растянуть ее надолго, чтобы никто не остался голодным. К курице она подала картошку, мягкую, пахнущую абрикосом, политую куриным жиром. А еще мама приготовила овощной салат, а на гарнир – лапшу фарфель. Я проглотила ужин в мгновение ока.
После ужина к нам пришел зэйде – мамин отец. Он и для меня был отцом, потому что собственного отца у нас давно не было. Зэйде жил недалеко от нас и каждый вечер приходил нас навестить. Я любила его больше всех в этом мире.
– Где мои девочки? – прогудел он, наклоняясь, чтобы войти в дом.
Первой к нему подбежала Лия. Он подхватил ее на руки и подбросил вверх – своими большими, сильными руками он мог поднять что угодно.
– А вы, юная дама, – сурово повернулся ко мне зэйде, – вы, наверное, слишком взрослая, чтобы подбрасывать вас к потолку?
Прежде чем я успела ответить, Лия осталась где-то внизу, а я действительно чуть не коснулась потолка!
– О, мой принц! – зэйде обратился к Ехезкелю и принялся его щекотать, а потом поднял его высоко-высоко. Ехезкель громко смеялся.
Все вместе мы сели пить чай. Мама принесла кипящий чайник и чашки. Зэйде сел во главе стола (только сначала заглянул во все шкафы, чтобы убедиться, что у нас достаточно муки, масла и яиц). С длинной седой бородой и синими глазами он напоминал сказочного короля. Короля-волшебника, который пьет жидкое золото из кубка.
– Как прошел день, Хайя Неха? – спросил он у мамы.
– Хорошо, как обычно.
– Сегодня я отвечал перед всем классом, – похвастался Ехезкель.
– Мой талмид хахам[4 - Талмид хахам: Раввинистический ученый.], – похвалил его зэйде.
– А мы начали разучивать танец для праздника, – сказала я.
– И как?
– Очень хорошо!
– Я всегда знал, что ты будешь отлично танцевать.
Я просияла.
– Лия получила отличные оценки на экзамене по арифметике, – сказала мама. – Она лучшая в своем классе.
Лия покраснела и улыбнулась.
– Моя маленькая, умненькая внучка, – улыбнулся в ответ зэйде. – Я так тобой горжусь. – Он посмотрел на часы. – О, уже поздно. Пойду-ка я домой, к буббе[5 - Буббэ: Бабушка.].
Я побежала подать ему шляпу.
– Спасибо, солнышко.
Зэйде поцеловал нас всех на прощание, открыл дверь. Мы из окна смотрели, как он идет по улице. Потом мама взялась за свою книгу. Ехезкель уселся читать, как велел ему ребе[6 - Ребе: Учитель.]. Мы с Лией принялись мыть посуду.
– Сегодня моя очередь вытирать, – сказала я.
– У тебя вечно твоя очередь, – нахмурилась Лия, но послушно сложила тарелки в длинное деревянное корыто и принялась их оттирать.
– Неправда, – возмутилась я. – Вчера я мыла посуду, разве ты не помнишь?
– Нет, это было два дня назад, но это неважно.
Я пожала плечами, взяла чистое полотенце и принялась насухо вытирать тарелки и ставить их на полку – точно так, как это всегда делала мама.
И в этом тоже был ритм, ритм дня, переходящего в ночь. День, который начался с ритма барабанов, завершался мягким плеском воды в корыте и легким позвякиванием тарелок, складываемых в стопку. Позади меня шуршали страницы, легонько бурчало в сытых животах, звякали столовые приборы, которые следовало вытереть и сложить в ящик. Все звуки, которые звонко и ярко возникали утром, а потом звучали целый день, теперь стихали, предвещая сладкий сон. Вот чего мне не хватает больше всего: когда музыка меняется, и ничто не остается прежним.