скачать книгу бесплатно
* * *
Так в шестнадцать лет Казанова вновь увидел родную Венецию, этот рай влюбленных и авантюристов.
Вернувшись, он принял постриг и поступил на службу в уже известную нам церковь Сан-Самуэле. Произошло это следующим образом: настоятель прихода Сан-Самуэле отец Тозелло представил его монсеньору Корреру, патриарху Венеции, и тот тонзуровал его, то есть приобщил к духовенству самой младшей степени. Радость бабушки Казановы была неописуема: ее внуку не было и шестнадцати, а он не только стал священнослужителем, но и в декабре 1740 года даже самостоятельно прочитал в церкви Сан-Самуэле проповедь.
Джакомо произнес эту проповедь, взяв за основу одну из строф Горация. Что больше понравилось прихожанам – сама проповедь или молодой проповедник – неизвестно, но церковный служка нашел в чаше для подношений аж пятьдесят цехинов[2 - Цехин (zecchino) – так называлась золотая монета, чеканившаяся в Венеции с 1284 года до упразднения Венецианской республики в 1797 году.]. Гордый собой Казанова уже собирался стать властелином кафедры (для этого он каждый день ходил к священнику), но кончилось все тем, что он… влюбился в его прекрасную племянницу Анджелу.
К сожалению (для Казановы, конечно), чересчур разумная девушка не ответила ему ни малейшей взаимностью. Пылкий же Джакомо хотел получить свое сейчас и сразу, а посему, не добившись своего, посчитал себя «жертвой коварных женщин». В качестве моральной и не только моральной компенсации он возбудил интерес подруги Анджелы, шестнадцатилетней Нанетты, а потом и ее пятнадцатилетней сестры Мартины. Они обе были сиротами, приемными дочерьми графа Саворгана, в доме которого жил Казанова.
Что же касается едва начавшейся карьеры молодого священника, то она, к сожалению, разрушилась уже во время второй проповеди. Виной тому послужил сытный обед с обильным принятием внутрь доброго красного вина. Казанова поднялся на кафедру с багровым лицом и принялся что-то горячо доказывать прихожанам, но вскоре упал в пьяный обморок и покорно дал вынести себя из храма.
* * *
Служа в церкви Сан-Самуэле, Казанова жил в доме, где скончался его отец. Его сестра и младшие братья остались жить с бабушкой, которая проживала в своем доме и намеревалась там и умереть, чтобы встретить смерть в том же месте, где ее встретил ее муж.
Хотя главным покровителем Казановы считался господин Гримани, он довольно редко видел его. Но отец Тозелло представил юношу господину Альвизо-Гаспаро Мальпиеро.
Господину Мальпиеро было шестьдесят два года. Он был сенатором, удалившимся от государственных забот, и счастливо жил в своем прекрасном палаццо. Он любил и умел хорошо поесть, часто собирал по вечерам изысканное общество, которое составляли в основном дамы, сумевшие отлично попользоваться своими лучшими годами, и мужчины, наделенные тонким умом и прекрасно осведомленные обо всем, что происходило в городе.
Знакомство с таким человеком можно было считать большой удачей.
К несчастью, этого богатого холостяка по нескольку раз в году настигали жесточайшие приступы подагры. Но голова, легкие и желудок бывшего сенатора при этом оставались вполне здоровыми. Красавец, гурман и сластена, он обладал великолепным знанием жизни и типично венецианским остроумием.
Казанова стал бывать на его вечерних собраниях, и там господин Малипьеро объяснил юноше, что в этом обществе многоопытных дам и мудрых стариков он может почерпнуть гораздо больше, чем из всех философских книг вместе взятых. Он изложил Казанове правила, необходимые для того, чтобы несмотря на его столь неподходящий возраст быть принятым в этом обществе. Правила эти заключались в следующем: молодой человек должен был только отвечать на вопросы и особенно не высказывать свое мнение, потому что в его годы собственного мнения нет и быть не может.
Следуя указаниям господина Малипьеро, Казанова неукоснительно соблюдал эти правила, и очень скоро ему удалось не только заслужить уважение бывшего сенатора, но и стать любимчиком всех дам, посещавших его вечера.
Таким образом, неудавшийся аббат переключил свое внимание на светские радости. Вскоре ему удалось так очаровать господина Малипьеро, что тот дошел до того, что сделал Казанову своим официальным фаворитом.
Во дворце господина Малипьеро часто проходили великолепные балы, а это было именно то, что было нужно молодому авантюристу.
Постоянно бывая в палаццо Малипьеро, бывший аббат Джакомо Казанова быстро стал вхож в дела дам разного возраста и положения, которые доверяли ему свои секреты, посвящали в свои женские интриги или просили сопровождать в поездках. Вскоре Казанова стал бывать в лучших аристократических домах Венеции. Но прежде всего его интересовали женщины, ведь он был еще так молод.
Сам Казанова впоследствии писал:
«Знакомство с дамами, которых принято называть comme il faut, побудило меня еще больше обращать внимание на свою внешность и заботиться об элегантности моего наряда, чем настоятель и моя бабушка были очень недовольны. Однажды, отозвав меня в сторону, настоятель со сладкой улыбкой сказал мне, что в пути, который я себе выбрал, больше заботятся о том, чтобы Богу нравилась душа, я не миру – внешность».
К сожалению, остановиться Казанова уже не мог. В результате запах духов и пудры, шелест платьев и чарующие взгляды – все это пленило юношу и определило всю его дальнейшую жизнь.
Пошли первые успехи, он ощутил сосредоточенное на нем любопытство женщин, и это сделало его еще смелее.
* * *
У господина Малипьеро были две любимицы. Первую звали Августа, она была пятнадцатилетней дочерью гондольера Гардела. Безумно красивая, она позволяла старику учить себя танцам. Вторую звали Тереза. Это была прелестная семнадцатилетняя девушка, дочь директора театра и любовника Дзанетты Казановы. Ее мать, старая актриса, ежедневно утром вела ее к мессе, а после полудня – к господину Малипьеро. Однажды при матери и Казанове бывший сенатор попросил Терезу о поцелуе. Но она отказала ему, так как утром приняла причастие и Господь, наверное, еще не покинул ее тела…
Практически каждый день Казанова был свидетелем подобных сцен.
Однако вскоре случилось то, что и должно было случиться: молодой Казанова попал в немилость к своему покровителю. Он излишне сблизился с одной из фавориток старого сенатора и был застигнут врасплох.
До этого Казанова никогда и не пытался ухаживать за Терезой, но тут в обоих неожиданно проснулся непреодолимый естественный интерес к различным частям тела обоих полов, и они витали как раз между тихим разглядыванием и ощупывающим исследованием, когда резкий удар палкой в спину Джакомо прервал эти пикантные поиски истины. Накричавшись вдоволь, господин Малипьеро закрыл для Казановы свою дверь, а для Терезы – свои поцелуи.
Напоследок молодой нахал крикнул ему:
– Вы избили меня, разгневавшись, и потому вы не можете похвастаться тем, что преподали мне урок. Поэтому я не желаю у вас ничему учиться. Я могу простить вас, если только забуду, что вы мудры, но этого я никогда не забуду…
Светскую карьеру Казановы в Венеции на этом можно было считать законченной.
* * *
После этого Казанова оказался в семинарии доминиканского монастыря Сан-Киприано, которая находилась на острове Мурано.
В семинарии Казанова оказался в марте 1743 года, и попал он туда не без содействия Микеле Гримани.
Вероятно, у господина Гримани были наилучшие намерения. Но даже в старости Казанова с яростью замечал, что он до сих пор не знает, был ли его опекун Гримани тогда «добр по глупости или глуп по доброте». В самом деле, нельзя нанести остроумному и полному амбициозных планов молодому человеку более мрачного удара, чем сделать его зависимым от дураков.
Остров Мурано – это была ссылка. Где теперь молодому и горячему Казанове было искать настоящей любви? Но, как ни странно, он нашел ее и в монастырской семинарии. Она не замедлила появиться в лице молоденького семинариста, с которым Казанова повадился вместе читать Горация и Петрарку. Видимо, днем для чтения времени не хватало, и усердные семинаристы продолжали изучать поэзию ночью, лежа в одной постели. Естественно, их вскоре «застукали».
Утром «любители поэзии» предстали перед ректором семинарии и получили по семь ударов розгами.
Казанова тогда поклялся перед распятием, что ни в чем не повинен и что будет жаловаться патриарху. Его заперли в келье, а на четвертый день священник Тозелло привез его обратно в Венецию, где и бросил, объявив, что господин Гри-мани приказал вышвырнуть развратника, если он появится.
Теперь у Казановы не было ничего, кроме аббатского облачения, чрезмерных амбиций и собственного тела.
* * *
А в апреле 1743 года Казанова оказался в заточении в форте Сант-Андреа-ди-Лидо, построенном в XVI веке на островке Виньоле с целью охраны главного входа в венецианскую лагуну.
Двое полицейских доставили Казанову в эту крепость, куда в Венеции имели обыкновение отправлять чересчур дерзких юношей.
В данном случае вина Казановы заключалась в кое-каком имуществе господина Гримани, которое молодой нахал умудрился продать без согласия на то хозяина.
На самом деле, все произошло так. 18 марта 1743 года умерла любимая бабушка Казановы. Эта удивительная женщина не смогла оставить внуку ничего, ибо все, что было в ее возможностях, она отдала внуку при жизни. Через месяц после ее смерти Казанова получил письмо от матери. Она писала, что, не имея никаких видов на возвращение в Венецию, решила отказаться от найма дома. О своем решении она известила господина Гримани, и теперь Казанова должен был сообразовывать свое поведение с его указаниями. Сам же господин Гримани теперь мог распоряжаться недвижимостью по своему усмотрению, а Джакомо, его братьев и сестру он должен был поместить в хороший пансион.
Но дом был оплачен до конца года. Зная, что к тому времени он останется без жилья, а вся обстановка будет распродана, Казанова пустился во все тяжкие: он продал постельное белье, ковры, фарфор, потом приступил к зеркалам, мебели и т. д. Прекрасно понимая, что это не вызовет одобрения окружающих, Казанова считал, что все это досталось ему в наследство от отца, а следовательно, его мать не имеет на это никакого права.
Господин Гримани, естественно, имел на все происходящее совершенно иную точку зрения.
Арест произошел следующим образом: ничего не подозревавший Казанова пошел в библиотеку при соборе Святого Марка, а на выходе из этой прекрасной во всех отношениях библиотеки он был остановлен солдатом и силой затащен в гондолу. В гондоле уже находились Антонио Рацетта, доверенное лицо господина Гримани, и офицер.
Через полчаса гондола пристала к форту Сант-Андреа-ди-Лидо. Комендант форта майор Пелодоро выделил Казанове комнату на первом этаже с видом на море и Венецию, и три с половиной лиры – недельное жалование солдата. Впервые в жизни Казанова стал заключенным.
Однако внутри крепости он был свободен. Комендант даже приглашал его к ужину. К местному обществу принадлежали также красивая невестка коменданта и ее муж, знаменитый певец и органист в соборе Святого Марка, который, ревнуя свою жену, заставил ее жить в крепости.
В форте Казанова занимался тем, что помогал местным гражданам писать различные прошения. И вот однажды к нему пришла красивая гречанка с прошением военному министру.
Казанова пообещал ей написать прошение, и так как она была очень бедной, то заплатила она ему «маленькой любезностью», а потом еще раз, когда получила готовое прошение, и еще раз вечером, когда потребовалось сделать небольшие изменения. Через три дня испуганный Казанова заметил печальные последствия.
Все когда-то случается в первый раз – и любовь, и венерическая болезнь. В то время с подобным неизбежно сталкивался каждый распутник, ведь надежных способов предохранения не существовало. В случае с Казановой, доктор не смог определить название этой болезни (термин «гонорея» появился лишь в 1879 году), но прописал ему шесть недель строгого поста и холодные ртутные примочки. Шесть недель лечения и диеты, как уверяет сам Казанова, восстановили его. Как говорится, пронесло, хотя полтора месяца лечения – это не самый эквивалентный обмен за несколько минут сомнительного удовольствия.
Поправившись, Казанова решил отомстить Антонио Рацетте, которого считал виновником не только своего заточения, но и вообще всех своих проблем.
Для этого он договорился с лодочником, привозившим в форт провиант, и тот с наступлением ночи тайно отвез его на Рива-дельи-Скьявони, то есть на большую набережную канала Сан-Марко, идущую от Дворца дожей до Арсенала. Оттуда Казанова в плаще лодочника пошел к церкви Сан-Сальваторе, что находится рядом с мостом Риальто, и попросил содержателя кофейни показать ему дом Рацетты.
На следующую ночь Казанова взял с собой палку и стал ждать в подворотне между домом Рацетты и близлежащим каналом.
В четверть двенадцатого, степенно шагая, появился Рацетта. Первый удар Джакомо нанес по голове, второй – по руке, а третьим свалил его в канал…
А ровно в полночь Казанова уже был у себя в комнате в форте Сент-Андреа. Он быстро лег в постель и принялся орать, как резаный, хватаясь за живот. Не услышать это было невозможно. Часовой побежал за доктором, тот пришел и прописал лечение. Таким вот нехитрым образом Казанова обеспечил себе алиби: он якобы был болен и никак не мог в это время находиться в Венеции.
Тем временем, пришедший в себя Рацетта, у которого был сломан нос, размозжена рука и выбито три зуба, пожаловался на Казанову военному министру. Через три дня в форт прибыл судебный комиссар, но доктор, солдат и многие другие совершенно искренне поклялись, что видели Казанову в форте до полуночи. Рацетте было отказано в иске, и он вынужден был оплатить судебные издержки, что он и сделал, поклявшись обязательно отомстить.
После этого самым разумным для Казановы было покинуть Венецию.
Свою последнюю ночь в Венеции он провел в обществе своих двух подруг: Нанетты и Мартины. Позже он жаловался, что они не научили его в жизни ничему, что они были слишком бескорыстны по отношению к нему и слишком счастливы. По всей видимости, корысть и несчастье он считал лучшими учителями.
Утром он вышел на Пьяццетту и в лодке венецианского посланника Андреа да Лецци, который по просьбе господина Гримани взял его на борт, отправился в путь до Анконы.
Глава третья. Неаполитано-Римское приключение
А 16 сентября 1743 года Казанова уже был в Неаполе. Там он остановился в доме господина Дженнаро Поло, которому Казанову представили как талантливого молодого поэта, и этот человек был просто счастлив, так как его собственный сын тоже был поэтом.
В Неаполе вроде бы наметилась удача: хозяину дома он очень понравился, тот слушал его, раскрыв рот, а его четырнадцатилетний сын Паоло был потрясен «талантами» венецианца, помогавшего ему писать сонеты. При этом Казанова не упустил случая заявить, что он является правнуком знаменитого поэта Маркантонио Казановы, умершего в 1528 году в Риме.
У Дженнаро Поло Казанова познакомился с маркизой Га-лиани, сестрой аббата Галиани, а у герцогини де Бовино – с доном Лелио Караффа, предложившим ему стать воспитателем своего племянника, десятилетнего герцога де Маддалони.
Казанова был совершенно уверен, что Неаполь создан именно для него, но судьба позвала его в Рим. Он попросил у дона Караффы рекомендательное письмо и получил его: оно было адресовано к кардиналу Трояно-Франсиско Аквавива, тамошнему послу Неаполя и Испании.
* * *
В почтовой карете, направлявшейся в Рим, Казанова нашел господина лет сорока – пятидесяти, оживленно болтавшего с двумя очень красивыми молодыми дамами, отвечавшими ему на местном диалекте.
Сначала Казанова молчал пять часов подряд. В Капуе всем четверым удалось получить лишь одну комнату с двумя постелями. Неаполитанец тут же сказал, что готов спать в одной постели с Казановой. Дамы переглянулись и залились таким громким смехом, что Казанова увидел в этом хороший знак. Но вот к чему?
Он уже знал, что этот господин адвокат и его зовут Кастелли, а едет он со своей женой и ее сестрой.
В Террачине они уже получили три постели, и жена адвоката легла спать вместе со своей сестрой, которая опять очень много смеялась по этому поводу. Ночью, когда Казанова отважился сунуться к ним в постель, жена встала и перелегла к мужу. На следующий день Казанова, изображая страшную ревность, демонстративно дулся на нее, и женщины опять много смеялись.
В Сермонетте, идя к обеду, она взяла Казанову под руку. Адвокат и ее сестра следовали в некотором отдалении.
В Велетри они получили отдельную комнату с альковом для дам, и когда адвокат мирно захрапел, Казанова направился «в гости». Но тут вдруг раздались ружейные выстрелы и крики на улице, и в дверь застучали. Адвокат испуганно заголосил:
– Безобразие! Что это такое?
В суматохе Казанова уже было начал использовать удобный случай, встретив у жены адвоката, которую звали Лукрецией, лишь слабое сопротивление, но тут вдруг от тройной тяжести постель развалилась.
Когда потом господин Кастелли попытался выяснить причину беспорядка, оказалось, что это одни солдаты напали на других, что и привело к перестрелке. Так ничего и не понявший адвокат поблагодарил Казанову за хладнокровие и помощь «перепугавшимся» женщинам.
За завтраком уже дулась сестра Лукреции, которую звали Анжелика. Она хоть и ехала в Рим, чтобы выйти там замуж за служащего одного банка, наверное, посчитала себя несправедливо обойденной.
* * *
В Риме Казанова остановился в гостинице на площади Испании. Ему было восемнадцать, он был свободен, хорошо снабжен одеждой и деньгами и не без оснований полагал, что сможет быстро построить свое счастье. Более того, он чувствовал себя способным к самым великим делам, ведь перед ним был Вечный Город, в котором каждый из ничего мог достичь всего.
1 октября 1743 года Казанова впервые в жизни побрился. Кардинал Аквавива по-доброму встретил его и отправил к аббату Гама, веселому сорокалетнему португальцу, который, в свою очередь, сказал Казанове, что он будет жить во дворце кардинала и столоваться вместе с двенадцатью аббатами, работавшими секретарями.
В первое же воскресенье Казанова повел «свою» Лукрецию с семейством на прогулку в какой-то большой сад. Адвокат сопровождал мать жениха, Анжелика – жениха, а Лукреция взяла под руку Казанову.
Гуляя, он вдруг признался:
– Ты первая женщина, которую я люблю.
– В самом деле? – засмеялась красавица Лукреция.
– О, какое же это будет несчастье, если ты меня покинешь!
Они сели на траву, и она поцелуями стала стирать его слезы. Он спросил, не подозревает ли кто об их любви? Глупый муж, конечно же, ни о чем не догадывается, а вот Анжелика знает все с тех пор, как постель развалилась под ними, но она жалеет ее.
Потом Лукреция призналась, что никогда прежде не знала настоящей любви. К мужу она чувствовала лишь признательность, к которой обязывали ее супружеские узы.
Они в сотый раз повторяли друг другу, как велика их любовь. После обеда они вновь пошли гулять парами по зеленым лабиринтам виллы Альдобрандини.
Казанова потом написал: «Бессознательное желание привело нас в уединенное место». Посреди широкой лужайки за густыми кустами трава росла так высоко, что в ней легко было спрятаться. Они укрылись в траве и безмолвно освободили друг друга от всех покровов. И они любили друг друга два часа подряд.
– Ты думаешь, твой муж не догадается, где ты? – спросил Казанова.
– Если он сразу ни о чем не догадался, то почему догадается сегодня?
– Мне кажется, что здесь нам ничто не угрожает…
Их тела были влажными и расслабленными. Они лежали рядом и говорили о вещах, важных для них обоих: о детстве, которое Лукреция провела в Неаполе, а Казанова – в Венеции, о том, каким ненужным он всегда чувствовал себя дома, как многого он хотел бы добиться в этой жизни.
Он любил ее, это происходило в Риме, в вечной зелени садов Людовизи и Альдобрандини. «О, какие нежные воспоминания соединены для меня с этими местами!», – писал потом Казанова.
– Посмотри, посмотри, – воскликнула вдруг Лукреция, – разве не говорила я тебе, что наши добрые гении оберегают нас. Ах, как она на нас глядит! Ее взгляд хочет нас успокоить. Посмотри, это самое таинственное, что есть в природе. Полюбуйся же на нее, наверное, это твой или мой добрый гений.
Сначала Казанове показалось, что она бредит.
– О чем ты говоришь, я тебя не понимаю, на что я должен посмотреть?
– Разве ты не видишь эту красивую змейку с блестящей кожей?
Казанова взглянул туда, куда она показывала, и увидел большую змею длиною в локоть, которая в упор смотрела на них, готовая, в случае чего, к смертельному броску.
Они тихо встали, оделись и, стараясь не делать резких движений, ретировались. Потом, уже отойдя от змеи на почтительное расстояние, они долго смеялись, понимая, что на этот раз их ангелы-хранители про них не забыли. В том, что они испытывали друг к другу в это момент – как физически, так и эмоционально, – было что-то очень трогательное. Несмотря на довольно необычную возможность насладиться друг другом сполна, они чувствовали себя вправе воспользоваться этой ситуацией, и все произошедшее с ними выглядело в их глазах восхитительно романтично.
Домой они вернулись, как потом написал Казанова, «немного уставшими».
* * *
