скачать книгу бесплатно
Отец Лили еще до войны занимался овцеводством, как и его отец и дед. Отары прекрасных овец, численностью до полусотни голов, были гордостью семейства Загорских. В 1934-м году, когда партия молодняка весьма удачно пошла на Софийской ярмарке, младший Загорский женился на молоденькой болгарке из Софии. Стройная черноволосая красавица из довольно богатой семьи, знающая несколько языков, обладающая тонким слухом и дивным голосом, никогда, казалось, не впишется в деревенскую среду. Но девушка на удивление быстро вжилась в роль хранительницы очага, и новая семья фермеров зажила припеваючи.
Загорский вернулся с войны с наградами и двумя осколками в груди. Он заметно осунулся, и в свои тридцать два почти весь поседел. Несмотря на выпавшие ей страдания, жена его цвела и хорошела с каждым днем. Вместе они восстанавливали хозяйство, помогали обжиться русским друзьям. А в сентябре 47-го у них родился сын Иван, ставший вскоре верным отцовским помощником. Он едва окончил начальную школу, как тоже занялся овцами. Выросшая в благородной семье, мать все мечтала дать сыну образование, но попытки ее здесь успехом не увенчались.
Лили появилась на свет теплым июльским днем 50-го года и так закричала, что все сразу решили: «Будет певицей». Матери рождение желанной дочери стоило здоровья – больше родить она не могла. Поэтому, наверное, всю душу и вложила в ее воспитание, а учиться отправила в лучшую софийскую школу. С детства Лили привыкла к скитаниям по семьям многочисленных городских родственников по материнской линии, которых люто ненавидела, и страшно скучала по брату – простоватому деревенскому пареньку – и отцу, вечно пахнущему овцами.
Петь девочка начала еще со школьной скамьи, став украшением школьного хора. Ее отдали в музыкальную школу, которую юное дарование окончило блестяще, и без экзаменов была принята в музыкальное училище. Ей вот-вот исполнилось восемнадцать, как умер отец (старые раны сделали свое дело)…
Вдова Загорская, которой никто не давал ее лет, горевала совсем недолго. На Рождество познакомилась она с отставным капитаном из солнечной Одессы, оказавшимся каким-то родственником одной русской семьи. Капитан тот буквально прописался с тех пор в деревне, а в доме Загорских стал бывать каждый день. Ивану это не понравилось, но сказать матери в лицо все, что думает, он не мог. Он продолжал заниматься овцами, отдалившись от матери, от ее нового спутника жизни, с которым та официально вступила в брак осенью 69-го. А спустя год, когда Лили окончила училище, семья переехала из Болгарии под Одессу. Так хотел капитан, да и бывшая вдова была не прочь сменить обстановку. Она мигом распродала все, совершенно не боясь ничего, полностью положившись на своего ненаглядного.
Дети уезжать не хотели. Иван, с чьим мнением мать вообще не считалась, и которого, в случае его отказа от переезда, оставляла без средств к существованию, рвал на себе волосы.
«Не был бы таким тюфяком, давно б женился на городской девушке и распрекрасно поживал бы себе в Софии! – в сердцах говорила мать перед отъездом. – Отец твой всю жизнь спину гнул, и ты собираешься, дурень! Нет, Лилечку я любыми силами вытащу отсюда, а то ведь тоже удумала – поселиться в деревне. Это ты ее надоумил? Идиот, ты ей всю жизнь загубишь! В Союзе у Семена Сергеевича (так она называла при детях нового мужа) куча связей. Мы Лили в Москву учиться отправим! Она должна петь! А ты мог бы вечернюю школу закончить и поступить в Одессе, к примеру, в сельскохозяйственный техникум. Тебе уже двадцать третий год!»
В июле они уехали. Их встретил роскошный загородный дом, утопающий в зелени. До города было минут тридцать-сорок езды на машине, а по прибытии капитан обзавелся новой «волгой», до моря – две минуты ходьбы. Но все это Ивана совершенно не радовало. Отношения с Семеном Сергеевичем не сложились, и сразу после отъезда сестры в Москву, он уехал в Одессу, где, и правда, кое-как проучился в вечерней школе, но на большее его не хватило. Он устроился грузчиком на знаменитый одесский базар, где однажды познакомился с одесситкой, которая и стала его женой. Жили они в коммуналке. От квартиры, подаренной капитаном на свадьбу, отказались. Она пустовала до тех пор, пока у молодых не появился ребенок. Пришлось въехать – на свою пока не заработали. Позже (уже не без помощи сестры, ставшей вдруг знаменитой) взяли Ивана на корабль (все тем же грузчиком), и стал он ходить в море, бывать за границей (о нем Лили невольно подумала, когда ее спутница в поезде хвалилась своим мужем-моряком), и, кажется, они зажили.
Одесса ассоциировалась у Лили с одним большим неугомонным базаром. Она не любила этот город и за шесть лет, которые ее семья жила в Союзе, была здесь лишь раза три, явно ощущая отчуждение и холодность во время визитов.
Поезд подходил к перрону, а в голове у девушки перемешалось вдруг столько мыслей, воскресших воспоминаний, что она уже и не знала, а стоило ли ей сюда возвращаться. Но ведь тут ее мать – самый близкий и родной на земле человек, ее любимый брат. Куда же ей еще ехать?…
Первое время Лили никак не могла привыкнуть к новому образу жизни, к общежитию при консерватории, в котором ей выделили комнату, и которую она делила с двумя бойкими девицами, к самой Москве, о которой столько слышала в детстве. По ночам ей снилось родное село, а отца в своих снах она видела постоянно. Прошло немало времени, прежде чем сновидения эти отступили на второй план.
Училась Лили отменно. Ее быстро заметили. Ее необыкновенный насыщенный голос рождал легенды на факультете, а среди студентов – зависть. И именно ее – тоненькую как тростиночку болгарку Лили Загорскую – весной 72-го пригласили в новообразованный при консерватории ансамбль «Мечта». Ансамбль, сыгравший в жизни молодой певицы знаковую роль.
Вспоминая первые выступления и первые гастрольные поездки, Лили с трудом верила, что это было с ней, с ребятами, которые казались тогда одной семьей. С какой молниеносной скоростью взлетел их коллектив на вершину популярности, с каким восторгом принимали их зрители!… Это было недавно и так давно. Спустя три года ситуация резко изменилась. Нет, любовь зрителей не ослабла, и популярность ВИА не стала меньше, наоборот, «Мечту» приглашали на гастроли за рубеж, крупнейшая фирма грамзаписи «Мелодия» предложила выпустить пластинку, но отношения между ребятами изменились. Теперь они уже не являлись семьей. И виной тому был их руководитель Леонид Альбертович.
Сыскавший вполне заслуженное уважение и среди коллег, и среди студентов, Леонид Альбертович требовал от своих питомцев исключительной дисциплины и безоговорочного выполнения всех его распоряжений и наставлений. Новоиспеченный коллектив охотно принял на первых порах эти условия, но лишь на первых. По мере роста популярности у ребят формировалось собственное мнение по тому или иному поводу. Мнение, с которым бессменный руководитель никак не хотел считаться, превратившись в настоящего тирана. Он (и только!) решал все везде и всегда. И переубедить его в чем-либо было практически невозможно. Правда Лили иногда удавалось расшатать воцарившуюся авторитарную систему, выдвигая свои требования, отражающие, впрочем, мысли и чувства всего коллектива. Странно, но иной раз руководитель к ним прислушивался и даже что-то менял в своих привычках и правилах. Но это случалось редко. Стычки и ссоры, наоборот, стали постоянными среди ребят. Среди ребят и у ребят с Леонидом Альбертовичем. Частенько в таких разборках доставалось больше других именно Лили, которая вдруг оказывалась крайней, и если не могла вовремя дать отпор, то все шишки летели в нее. Ребят Лили всегда прощала, а с Альбертовичем было иначе. Случай, произошедший недавно, переполнил чашу терпения молодой певицы.
«Мечта» вернулась с гастролей по Уралу. Поездка выдалась не из легких. В начале весны там еще сплошь лежал снег, а морозы ночью доходили до минус двадцати. Выступали музыканты в едва прогретых залах, выныривая на сцену из полушубков и пальто. Альбертович же, горя желанием заработать, соглашался на дополнительные концерты, грозясь разогнать всех к чертовой матери, если ребята упирались. В итоге Лили схватила воспаление легких и к концу тура петь уже не могла. С температурой она приехала в Челябинск. Выходить на сцену было безумием, но Леонид Альбертович настаивал.
– Ты понимаешь, как подведешь всех нас? Набился полный зал. Ты – ведущая солистка, и я не могу тебя заменить или не выпустить вообще. Да ты ж сама все знаешь. Ну что я людям скажу? Марк нас убьет, – говорил он.
– Неужели вы не видите, что я не могу петь? У меня нет сил. Вызовите врача, – молила певица. – Я задыхаюсь.
– А у меня нет терпения возиться с вами. Сопляки! Вообразили себя черт знает кем! Без меня сидели бы в Москве, выступая за пределами кольцевой дороги. Я же вечно мотаюсь, договариваюсь, устраиваю!… Я один совмещаю в себе несколько должностей. А где, где благодарность? Каждый непременно покажет свой гонор, сделает нервы, прежде чем сказать «а». Обо мне кто-нибудь подумал? Кто-нибудь пожалел меня?…
Значит так, милая моя, или ты работаешь концерт, или можешь считать себя уволенной. Незаменимых людей не бывает! Но запомни: если сейчас уйдешь, то и ребята тебе «спасибо» не скажут. Поверь мне! Я-то их знаю.
И Лили поверила. Ей самой в последнее время стало казаться, что ребята относятся к ней иначе. Они считали, что она хочет выделиться, хотя девушка всеми силами доказывала обратное. Но эти последние гастроли показали, что популярность Лили среди всех членов коллектива гораздо выше, и рядовой зритель, пришедший на концерт «Мечты», увидеть и услышать надеется именно Лили Загорскую. И только Лили Загорскую! Ее это совсем не радовало…
Тогда на сцену она вышла и пела почти два часа на одном дыхании. А после концерта ее, едва живую, увезла «скорая». Альбертович отправился следом и всю ночь молил врачей о чуде, ибо впереди «Мечту» ждал еще один город. Они лишь покрутили пальцем у виска, когда утром он под расписку забрал девушку из-под капельницы…
И вот «Мечта» вернулась в Москву. Вернулась и Лили. В ужаснейшем состоянии залегла в больницу на два месяца, а коллектив стал на репетиционный период (новая программа была составлена у ребят еще до гастролей по Уралу, оставалось отточить ее до совершенства). Тянулись серые будни. На 1-е мая «Мечту» абсолютно неожиданно пригласили участвовать в праздничном концерте в Кремле, и непременно желали видеть Лили Загорскую. Леонид Альбертович примчался в больницу к девушке и просто встал на колени у ее кровати.
– Девочка, – заламывая руки, кричал он, – ты должна нас спасти! Без тебя нас и на порог не пустят. Ты ж понимаешь! А тут ребята ропщут: третий месяц сидим, и никаких предложений не поступает. Репетиционный период затягивается из-за твоей болезни, неизвестно что будет дальше. И вот выпадает такой шанс! Сама понимаешь, что участие в правительственном концерте нам необходимо как воздух.
Лили чуть привстала. Такого от руководителя она не ожидала. Даже слов не смогла найти в ответ.
А Альбертович продолжал:
– Лилечка, ты ведь не бросишь нас? Ну? Всего одно выступление!
– Вы, наверное, шутите? – еле проговорила девушка. – Я же лежу в больнице! До сих пор отойти не могу от последних концертов. На днях только разговаривать начала. А вы хотите, чтобы я пела!
– Я не хочу, а требую. Только одно выступление! Ради ребят… – осторожно добавил руководитель, глядя в глаза Лили. – Ради ребят!
– Это невозможно. Какой врач согласится выпустить меня сейчас?
Альбертович оживился:
– Врачей я беру на себя, будь спокойна. Ты лишь спой, хоть вполголоса спой! Лили, деточка, ну я же не звезды с неба достать прошу, ведь так. Ну что с тобой может случиться? Выглядишь ты замечательно. Тебя все равно через неделю выпишут. Лили!…
– Не уверена, – выдохнула Лили, – смогу ли я петь. Да и что петь-то? Новый материал я еще не разучила, вы же там многое переделали. Что петь?
– Это уже другой разговор, – засиял обрадованный руководитель ансамбля. – И он мне нравится гораздо больше. Я знал, что сумею тебя убедить. Прекрасно! Значит, иду договариваться с докторами, а завтра везу тебя на репетицию. Послезавтра выступаем.
И на сей раз Лили поддалась на уговоры Леонида Альбертовича. Он забрал ее из больницы, почти силой притащил на главную репетицию в Кремль, где собрались самые именитые артисты и коллективы, и был страшно горд тем, что «среди всех избранных» нашлось место и его ансамблю. А как же он озверел, когда Лили сделалось дурно, и выяснилось, что она все-таки не сможет работать. Затолкав девушку в гримерную, он накинулся на несчастную с кулаками.
– Какие еще сюрпризы ты нам приготовила? Это ж надо! Приехать сюда, отхватить шикарную гримерку, получить выход в конце второго отделения, и все просрать! Издеваешься? Пойми: я бы и не вспомнил о тебе, если б не организаторы мероприятия, которым, похоже, «Мечта» нужна лишь для ширмы, а видеть они желают тебя. Ты стала центром внимания, и если думаешь, что нам – мне и ребятам – приятно находиться в тени твоей славы, то ошибаешься. Раньше мы были «Мечтой», а теперь превратились в группу сопровождения. И сейчас, значит, мы должны покорно отойти в стороночку и сидеть тихо, ожидая подачки. Так? А что нам может предложить филармония? Что? Или ты думаешь, что огромный спрос на нас будет всегда? Тогда позволь напомнить, что подобных ВИА сегодня существует столько, сколько тебе и не снилось, и далеко не каждому предлагают хоть что-то более-менее стоящее. Далеко не каждому вот так сразу утверждают программы и зовут на правительственные концерты. И пока ты еще числишься солисткой «Мечты», сделай так, чтобы «Мечта» не уподобилась тем самым ВИА, сделай так, чтобы ребята вновь почувствовали себя людьми. Неужели всякий раз я должен на пальцах объяснять тебе эти прописные истины!
– Не нужно мне ничего объяснять, – вдруг заговорила Лили. – Я выступлю ради ребят. Не хочу, чтобы они думали, что я предаю их. Именно это вы и пытаетесь внушить им. Сегодня и завтра я сделаю все, но потом можете обо мне забыть, Леонид Альбертович.
– Прекрасно, – зааплодировал Альбертович. – Браво! Я с великим удовольствием забуду о тебе.
Тогда руководитель не воспринял всерьез слова Лили Загорской, а когда она, выписавшись из больницы, пришла к нему и повторила, что уходит из ансамбля, опешил. Прошло достаточно времени, все, кажется, улеглось, ребята исправно навещали девушку в больнице, и сам Альбертович частенько захаживал, рассказывая обо всех новостях и планах. И вдруг…
А Лили решилась. Она бросила все, и вот теперь стояла на перроне в солнечной Одессе, к которой, как уже упоминалось, особо теплых чувств не питала. Вокруг нее суетились люди, но она их не замечала – она думала о том, что ждет ее в этом городе, в этой новой жизни. И, погруженная в свои мысли, медленно побрела к остановке пригородных автобусов.
-2-
Когда Лили покидала столицу, шел противный дождь, а порывы леденящего ветра пронизывали до нитки всех несчастных, оказавшихся в такую непогоду на улице. Впрочем, вся весна в Москве и области была весьма скупа на тепло и солнце и щедра на дождь и слякоть. Одессу же, судя по всему, она ничем не обидела: солнце здесь светило во всю свою мощь, а воздух оставался раскаленным даже в вечерние часы.
Дом, в котором жила мать Лили, стоял почти у самого моря, скрытый от любопытных глаз кустами сирени и причудливыми южными деревьями, названия которых Лили никак не могла запомнить, но хорошо знала, что они цветут почти все лето какими-то красноватыми, похожими на колючки, цветами.
Этим вечером бывшая вдова Загорская и отставной капитан развлекали себя игрой в карты на открытой веранде. Гостей они не ждали и были удивлены, услышав настойчивый собачий лай у ворот.
– Кажется, кто-то пришел, – зевнул капитан и нехотя поднялся. – Надо посмотреть, а то бедный Шархан с цепи сорвется. Я мигом.
И он проворно сбежал по ступенькам, направившись по асфальтовой дорожке к калитке. Через несколько минут он бежал по этой же дорожке, выпучив глаза, и почти кричал:
– Дорогая, ты не представляешь, кто там стоит! Приехала твоя дочь! Лили вернулась!
– Что!? Кто вернулся? Лили?…
Вид бывшей вдовы не выражал особой радости. На лице ее читалось крайнее недоумение.
– Как вернулась? Приехала и не предупредила?…
– Дорогая, успокойся! Она пока еще стоит за воротами с чемоданами. Мы же не можем держать ее там вечно. Я думал, ты пойдешь ее встречать.
– Конечно, иду. Разумеется! Это же моя дочь!
Все то время, пока они собирались, Лили оставалась на улице, словно ждала милостыню. Шархан, готовый сорваться с цепи, не прекращал лая ни на минуту. Из-за забора соседнего дома высунулась голова в бигудях, а через долю секунды рядом с ней появилась еще одна. На сей раз – мужская. С плохо скрываемым любопытством эти две головы наблюдали за происходящим. А через мгновение у дома напротив и вовсе распахнулась калитка, и на улицу вышла бочкообразная особа, бесцеремонно уставившись на Лили. Все они будто ждали какого-то шоу, но шоу не состоялось: прибежали наконец из глубины двора отставной капитан и бывшая вдова, подхватили чемоданы, затолкали девушку во двор и затворили ворота, не оставив страждущим ни малейшего шанса. Как коренные одесситы, те уже не могли спокойно вернуться к своим делам и принялись судить-рядить, почему же девушка объявилась вдруг, да еще и с чемоданами, если за все время она пару раз сюда заезжала, да и то – погостить несколько дней.
То же самое интересовало и мать Лили. Едва они оказались в доме, как бывшая вдова спросила, почти накинувшись на девушку:
– Что все это значит?
– Что именно?
Лили старалась держаться спокойно, хотя внутри ее все кипело от такого приема.
– Твой внезапный приезд, чемоданы. Что стряслось? Ты не соизволила даже позвонить нам!
– Я надеялась, что вы будете дома. Хотела сделать сюрприз.
– Тебе удалось. А теперь выкладывай правду!
– Я вернулась, – ответила девушка. – Меня ведь посылали учиться в Москву? Учиться! И учебу я закончила еще в прошлом году. Мне кажется, что я даже слишком надолго там задержалась.
– Но девочка, – вмешался капитан в беседу, – у тебя же была работа в столице. Ваш ансамбль имеет успех. Ты ведь не хочешь сказать нам, что …
Лили не дала ему закончить:
– Я ушла из ансамбля.
Бывшая вдова в этот момент стала похожа на рыбину, внезапно выброшенную волной на берег. Она судорожно хватала ртом воздух и на какое-то время буквально лишилась дара речи. Когда же способность мыслить и говорить к ней вернулась, она, сверля взглядом дочь, завопила:
– Как ты посмела?! Ты сошла с ума? Только безумие может оправдать твой поступок. Господи, неужели ж ты и ее забыл наделить мозгами? Мои дети тупы, как овцы моего покойного мужа.
Она кричала, заламывала руки, изрыгала проклятья, а Лили стояла, опустив голову, и молчала. Ее вид вызвал жалость у отставного капитана, и он, решив таким образом разрядить обстановку, поинтересовался:
– А где ты собираешься жить? Чем думаешь заниматься?
Это переполнило чашу терпения Лили Загорской.
– Буду жить на вокзале, и торговать бычками на привозе! – сказала она, поднимая многострадальные чемоданы и направляясь к выходу.
Вот уж потеха была соседям, не успевшим еще как следует обсудить внезапный приезд молодой артистки, когда они увидели, как эта самая артистка пулей вылетела со двора со всеми своими чемоданами.
Почти стемнело. Лили все еще стояла на остановке и надеялась на чудо, ибо только чудо могло помочь девушке добраться до города в такой час (тот автобус, каким она сюда приехала, был последним, приходящим из Одессы, но Лили об этом не знала). Мимо за все время ни одна машина не проехала, ни один воробей не пролетел. И девушке вдруг стало жутко. Она внезапно ощутила холод, безумный холод. Она чувствовала себя такой одинокой!
Синяя, видавшая виды, старая «волга» появилась на горизонте неожиданно, словно из-под земли выросла. И направлялась она в сторону города. У Лили сердце замерло. Лет тридцати, молодой человек, резко затормозив, с полуулыбкой спросил:
– Не меня ли ждешь, красавица?
Лили немного растерялась от такого подхода и лишь неопределенно пожала плечами.
– Могу до города подбросить. Тебе ж в город надо? А то ведь автобуса долго ждать придется – до утра!
– Спасибо, – проговорила Лили. – Но… у меня здесь чемоданы.
– Вижу, – рассмеялся парень и вышел из машины.
Он был высок, плечист, с вьющимися до плеч волосами. Его загорелое лицо напоминало лицо какого-то западного киноактера, но какого – Лили вспомнить не смогла.
– Как ты оказалась в этих краях? Заехала, что ли, не туда?
– Можно сказать и так, – ответила Лили, садясь в машину.
– Интересно, – парень окинул ее взглядом, – очень интересно… И откуда ж ты взялась такая, а, красавица? Чего тебя сюда понесло, на ночь глядя?
Лили лишь улыбнулась, дав понять, что отвечать на эти вопросы, равно как и продолжать беседу в подобном тоне, не желает. И парень, на удивление, понял. Часть дороги они ехали молча, а когда подъезжали к Одессе, предложил:
– Уже поздно. Назовите адрес, и я доставлю вас туда в наилучшем виде. Или вам на вокзал надо, судя по вашим чемоданам?
– Почему вдруг стали ко мне на вы обращаться, – посмотрела на него Лили.
– Простите, если обидел или напугал, – сказал парень, – и в голосе его уже не слышалось той ироничной насмешечки, которая сквозила раньше. – У вас, видимо, какие-то проблемы, я не хочу пополнять их ряды. Просто скажите, куда вас отвезти?
Лили стало неловко.
– Ну что вы! – очень мягко произнесла она. – Я вам так благодарна за то, что не проехали мимо!
– А разве это возможно? – заулыбался парень. – Так куда едем?
– Сейчас, – Лили достала из сумочки листок с адресом и протянула ему. – Знаете, где это находится?
Тот внимательно изучил его содержание, а потом оживился:
– Да у меня ж в том районе друг живет! Я, правда, был там лет двести назад, но помню, что это где-то рядом с портом.
– Верно. А далеко ехать?
– Честно говоря, далековато. На другой конец города. Но не переживайте, ведь мой железный конь сегодня находится в прекрасной форме и домчит нас до места за полчаса. Поскачет как мустанг.
Эти слова рассмешили девушку.
– А чем вы кормите своего мустанга? – сквозь смех спросила она. – Не надо ли ему подкрепиться?
– О, эта зверюга всеядная. Абсолютно неприхотлива, как и ее хозяин. Но поведаю вам по секрету: больше всего ей нравятся красивые девушки.
– Как!? – воскликнула Лили. – Она их тоже ест?
– Что вы! Она их катает. Ей нравится подвозить их в разные нужные места.
Когда приехали по указанному адресу, стемнело окончательно. Девятиэтажный дом отличался от соседних строений своей шириной (аж пять подъездов!) и количеством окон, в которых горел свет (окна других домов зияли пугающей чернотой). Парень помог Лили с чемоданами, а потом, стоя у подъезда, с сожалением вздохнул:
– Кажется, пора прощаться. Забавно, ведь мы с вами так и не познакомились. Я, наверное, теперь никогда не услышу вашего имени.
