В начале было слово. Записки путешественника

скачать книгу бесплатно


– Я тоже так подумал. Позже пришел муж… И этот муж видит в постели с женой другого мужика и еще двоих в соседней комнате уже раздетых, – Саша тяжело вздохнул, – В сенях он нашел топор и …

– Что “и”?

– И полночи гонял жену, мужика и меня по хате…

– По хате?

– Ну, вначале по хате, а потом я смог увлечь всех этих психов во двор от тебя подальше и разбирались мы уже на окраине деревни.

Я представил себе эту картину, и меня бросило в холодный пот. Так ведь можно было, и закончить свой земной путь таким идиотским образом. И ведь втихаря бы закопали в этом гадком лесу, а потом бы списали бы все на тамплиеров, которые увели двух советских офицеров за собой в параллельные миры.

– И что, Саня, так голышом и бегали по деревне? – более глупого вопроса я задать в тот момент не мог.

– Я-то в трусах был. Тетка с мужиком голышом, а этот, с топором, при полном параде – в холщевой рубахе, в каких-то шароварах и сапогах в гармошку.

– Да, сапоги в гармошку – это яркая деталь… А что соседи?

– А что соседи? Вера Николаевна потом уже рассказала, что дочь у неё “с приветом” и эти ночные разборки уже давно явление рядовое, соседи привыкли.

Завтракать как-то сразу расхотелось. Вообще все расхотелось, а захотелось домой. Очень захотелось.

– Сань, поехали домой. И поскорей.

– А на рыбалку? Мы же хотели еще на рыбалку сходить.

– Саша, какая рыбалка? Бежать отсюда надо, бежать.

– Не боись, никого здесь не будет до позднего вечера. Я с Верой Николаевной договорился – она дает нам свою лодку. Кстати, она потом нас перевезет на ту сторону реки, так что собирайся, пойдем на Тверцу.

* * *

Сборы были недолгими – подпоясались, рюкзачки взяли и бегом из дома. Вера Николаевна ждала нас на берегу около привязанной небольшой лодочки, в которой уже лежали удочки и какая-то приманка. Вера Николаевна, пряча глаза, отвязала лодочку и сказала, что подойдет к берегу через час. Мы по очереди залезли в слегка покачивающуюся на воде лодочку, которая едва была рассчитана на двух человек. Я сел на корме, а Саша сел на весла. Вера Николаевна оттолкнула лодчёнку и печально стояла пока мы осуществляли маневр нашим плавсредством, выходя на курс. В отличие от Александра я имел возможность, сидя на корме, провести визуальный анализ состояния жидкости в которой мы имели неосторожность передвигаться. Первичный анализ не предвещал ничего хорошего. Прозрачность жидкости была почти нулевая, а, проще говоря, вода была грязно-черная. Водоросли, которые, как правило, росли у берегов таких тихих спокойных речушек, отсутствовали напрочь. Лягушечки-ящерки, которые, по идее, никак не могли в столь ранее время года улететь на юг, ничем не нарушали гладь водоема, да и всплески играющих на поверхности воды рыб не наблюдались на всю глубину моего визуального анализа. Я понял, что это не Тверца, а мертвая река Стикс из древнегреческих мифов, через которую перевозили души умерших в царство Аида. А, поскольку после рассказа Саши о ночных событиях, душа моя уж точно находилась где-то вне моего тела, то Александр как раз подходил на роль Харона. Мне в голову пришла сумасшедшая мысль о том, что на самом деле я этой ночью умер и Саша везет меня на тот берег… Вернее сказать, не меня, а мою душу в Тартар. С того берега реки, из глубины зацепившегося за плакучую иву облака тумана, раздался собачий лай.

“Ну вот и трехглавый пес Кербер, охраняющий вход в Аид”,– с тоской подумал я. Мысли мои вне моих желаний потекли в печальном направлении о тщетности жизни, о тонкой грани между реальностью и тем миром, который так пугает и волнует человечество уже столько веков и, как-то само собой, с удивительной четкостью я понял, что для человека единственным таинством всегда является смерть. Не рождение, не возрождение, не реинкарнация, поскольку человек, рождаясь, не понимает еще ничего, а по прошествии лет в сознательном уже возрасте воспринимает свое рождение как нормальное естественное явление. Но смерть явление страшное, непонятное, порождающее массу вопросов – куда, а что там, почему сейчас? Не удивительно, что люди придумали столько религиозных историй о загробной жизни. Все это от страха перед той тайной, которую не разрешить никогда и никому, поскольку “оттуда” еще никто не пришел и не рассказал какие там кисельные берега и молочные реки.

– Ты что, заснул? – вернул меня к реальной жизни Сашин голос, – Давай удочки.

– Саша, какие удочки, ты посмотри, что может быть в такой реке?

– Сейчас проверим, – оптимизм Александра не знал границ. Саша размотал леску, поправил поплавок, насадил на крючок что-то из полиэтиленового пакета, поплевал на крючек со знанием дела и, слегка качнув лодочку, бросил снасти в воду.

Течение было довольно сильное и нас стало сносить в сторону Торжка. Пришлось сесть на весла, и пока Александр следил за поплавком, потихоньку отплывавшим от борта, я старался держать наше утлое суденышко как раз напротив нашей деревеньки. Поскольку голова моя была направлена по течению, то есть я лицом сидел к той стороне, где далеко стоял на берегу вот этой, с позволения сказать, реки древний город Торжок, то, подняв голову и в очередной раз повернув её назад, чтобы не потерять правильность направления нашего движения, я заметил за изгибом реки, закрытый до этого момента высоким холмом, мост. Вернее, правый конец моста, упирающийся в видимый край противоположного берега. Я стал грести сильнее и, через несколько минут, передо мной во всей красе открылся мост. Уж не знаю, пешеходный или автомобильный, но мост. А это значило, что та девушка в Торжке, которая сказала, что нам надо ехать на автобусе до церкви, была абсолютно права. Мы бы спокойно перешли с того берега на этот … Но тогда я бы не увидел этих голубых полей льна, этих красивых извивающихся дорог, этого детину-“тамплиера”. Короче, не стал я Сашке ничего говорить, а, опустив весла, стал ждать, когда течение отнесет нас опять ближе к деревне.

Так прошло около часа. Сашка периодически менял глубину установки поплавка, направлял удочку то с одного борта, то с другого, но результат был все тот же, а, вернее, его вообще не было. Он что-то бубнил себе под нос, кого-то поминал, цокал языком, посвистывал. Короче, использовал весь арсенал заядлого рыболова для заманивания рыбки большой и маленькой, но все безрезультатно.

– Поздно вышли, надо было по утренней заре идти, – в сердцах произнес Александр.

– Мог бы уж сразу в ночное пойти, чего уж мелочиться, – вяло огрызнулся я.

– Ладно, греби к берегу, Вера Николаевна уже подошла.

Мы забрали нашу хозяйку, и я стал грести к тому берегу, где стояла церковь. Причалив у больших валунов, которые, видимо, использовались как пристань, мы вышли из лодки, попрощались с Верой Николаевной, которая нам в дорогу передала бутерброды с колбасой и сыром и стали подниматься по крутому берегу, периодически оглядываясь на все дальше уплывающую лодочку. Незаметно для себя мы зашли на старое кладбище, которое выглядело очень запущенным. Могильные камни глубоко вросли в землю и почти все были покрыты ярким зеленым мхом. Недалеко от цоколя старинной, с осыпавшейся краской и растресканными капителиями, церкви мы увидели вросший в землю могильный камень. На нем проступала едва различимая надпись, которая заставила меня присесть на корточки и на ощупь прочитать известную еще с юности фамилию. Я убедился, что Сашин рассказ о похороненной в этом богом забытом месте А.П. Керн был не его выдумкой, а реальностью, данной мне в тактильных ощущениях. Александр был доволен, произведенным на меня впечатлением. Он стоял, гордо скрестив руки на груди.

– Ну? – спросил Александр, видимо вкладывая в этот вопрос всю силу доказательства своей бредовой идеи о присутствии тамплиеров и масонов на древней тверской земле.

– Что “ну”? – переспросил я, выражая всю полноту недоверия к его рассказам.

– Помянуть бы надо.

– Ты в этом смысле? Тогда конечно…, – здесь крыть мне было нечем.

* * *

Мы на соседнем бугорке разложили, приготовленные Верой Николаевной бутерброды, достали из котомки бутылку водки, разумно спрятанную вчера Сашей, разлили её в пластмассовые кружки и, не чокаясь, выпили без слов.

Солнце уже было высоко, туман уже рассеялся, и с высоты холма картина была умиротворяющая. Даже речка, текущая внизу, с этой высоты казалась не иссини- черной, какой она была на самом деле, а отражая своей гладью небо, выглядела темно-голубой и контрастно подчеркивала границы того, чужого теперь для меня мира. Мира, где теперь для меня навсегда жили полутени моих непережитых во всю силу страхов и недопонятой мной тайны. Как в детстве после первого прочтения “Волшебника изумрудного города” мир разделился для меня на повседневную вселенную и маленькую страну за высокими горами, где разговаривают животные и железные дровосеки, живут маленькие человечки и злые волшебницы. Так и здесь я ощущал почти физически то, что там, за рекой страна, где есть вещи труднообъяснимые и пугающие меня. “Может быть, – подумал я, – Анна Павловна Керн похоронена здесь, поскольку она, несомненно, была светлой личностью”. Короче, я захмелел. Меня опять потянуло на разговор, и я признался Саше, что воспринял реку Тверцу как мёртвую реку царства Аида и поделился мыслями о том, что сама мысль о смерти очень пугает и вместе с тем притягивает своей неминуемостью.

– Ты знаешь, все- таки в смерти человека есть самое большое таинство, – меня потянуло на размышления, – не в рождении, а именно в смерти. Сам факт рождения для человека есть процесс естественный, поскольку, рождаясь, он не осознает и не осмысливает этот факт, а принимает его как данность. А вот факт смерти, своей смерти, для человека кажется неестественным, непонятным и неприемлемым всеми своими чувствами и разумом. Отсюда, очевидно, и желание заглянуть туда, куда улетает душа после смерти своего физического тела. Отсюда и поиски хоть каких-то знаков, сигналов, весточек “оттуда”, откуда ещё никто не вернулся. Скорее всего, здесь надо искать происхождение всевозможных мистиков, образовавших в этих поисках всевозможные ордена и масонские ложи. Скорее всего, они всегда были противны официальной Церкви и тамплиеры тоже были уничтожены, прежде всего, с подачи Папы. Правда, твоя идея о бегстве их в наше родное отечество не более, чем игра твоего воображения.

– Не моего, это мне бабушка сказала. А я ей привык верить… А на счет твоей идеи о мистиках и их взаимоотношений с официальной Церковью ты абсолютно прав. Мистика – это своеобразный вызов официальной религии, причем, независимо от её конфессиональной принадлежности. И в христианстве, и в исламе, да и в других религиях сектанство, основанное на поисках мистического общения непосредственного с Творцом, минуя посредников в лице официальной Церкви, всегда преследовалось. И в этом есть своя логика. Но логика эта построена на светском понимании власти. Какому же отцу Церкви понравятся люди, распространяющие в пастве идеи, исходящие не от него, любимого пастыря. Это же нарушает строгую систему подчиненности. А отсюда и все остальное – и падение уважения к проповеднику, и уменьшение пожертвований. За это, кстати, был распят Иисус Христос.

– Да, знаю я эту историю, можешь не рассказывать. Кстати, среди ортодоксальных иудеев существует мнение, что изначально Иисус и двенадцать его Апостолов были всего лишь кружком рыболовов- любителей.

– Не богохульствуй…,– начал было Саша

– …cын мой, – закончил я. Мне стало весело. Долгие серьезные разговоры порождали во мне тоску. Надо было переводить разговор в другое русло, но Саша, видимо, после второго стакана завелся. Он начал пространную лекцию о роли мистики в развитии религиозно-философской и мировоззренческой мысли на протяжении последних двух тысячелетий. Надо было как-то плавно выводить его из этого религиозного экстаза.

– Да, – решил я его прервать, – но сейчас, когда плоды естественных наук доступны многим, если не всем, мистика приобретает не религиозный, научно-прикладной характер. Магия, гипноз, телекинез, ясновидение являются темами научно-прикладных исследований. Получается, что религиозная основа, которой пытаются объяснить эти явления на сегодняшний день является атавизмом.

– Не так все просто, как кажется, – Сашку просто так с темы не собьёшь, – Ты забываешь, что человек изначально жил в плотном контакте с природой и как у многих живых существ у него существовало мироощущение единения с этой дикой природой. Отсюда и возможность ясновидения, то есть предвидения климатических изменений и связанных с ними природных катаклизмов.

– Каких “клизмов”? Ты хоть понимаешь, что занимаешься сейчас тавтологией? Климатические изменения и природные катаклизмы – это столь близкие понятия, что древнему человеку разницу в них было не определить.

– Не перебивай. Так вот, наводнения, землетрясения, масштабные пожары древний человек мог предвидеть на основе внутреннего, неподконтрольного разуму, анализа всех внешних природных признаков. Потом, много-много лет спустя человек потерял эту способность анализа природных признаков, но ощущал при приближении масштабных происшествий чувство тревоги, неуверенности и страха и стал называть это предчувствием, предвидением, “гласом Божьм”, “знаком свыше” и тому подобное. И, поскольку, не мог это объяснить, то перевел эти предчувствия в разряд мистики. Далее, с развитием цивилизации, появились возможности, как сейчас модно говорить, мониторинга происходящих явлений и необходимость держать свою нервную систему в дежурном режиме ожидания “большого бемса” пропала совсем. А вот желание предвидеть возможные изменения осталась. И вот тогда отдельные, как их называет Лев Гумилев, пассионарные личности стали искать интуитивно утраченные способности чувствовать больше, чем нам дано органами чувств. И одних это привело к ремиссии мистического чувствования, а других – к поискам научного объяснения различных иррациональных явлений, – последнюю фразу Саша буквально выдохнул.

– Молодец, зачет ты получил, – сделал я робкую попытку прервать лекцию, – разливай.

– Отсюда пошли различные мистические “ордена”, школы, масхабы и течения, – не обращая на мои замечания, продолжал Александр, одновременно разливая остатки водки, – которые объединялись в философские направления по интересам и структурно стали той или иной организацией в рамках той или иной религии. Орден тамплиеров, орден госпитальеров, орден розенкрейцеров в Западном христианстве, суннитский орден в исламе. Есть такие организации в Зороастризме и в Буддизме…

– И в иудаизме, – решил я вставить свою лепту.

– В иудаизме все пошло несколько иначе. Там мистическая составляющая идет через институт так называемых “пророков”. Хотя такое направление как Каббализм вполне можно рассматривать как своеобразный организационно не оформленный мистический орден, поскольку деятельность каббалистов направлена на поиск рационального в нумерологии, а также поиска ранее присутствовавшего у человека “третьего глаза“, видевшего дальше пределов объективной реальности.