Нехороший сон

Натиг Расулзаде

Нехороший сон

Во сне он видел брата, но как-то странно, размыто и тревожно, видел, как будто бы тот умер, но сидит в кресле в темной незнакомой комнате и пристально смотрит на него; а проснувшись с мыслью, что надо бы позвонить, встретиться, повидаться с ним, никак не мог вспомнить: как именно видел.

Брат Мехти был на два года младше него, то есть сейчас ему было примерно семьдесят семь, они никогда не справляли своих дней рождений, и он плохо запоминал точные сроки и возраст, да и к чему запоминать? Лучший ответ на вопрос сколько тебе лет: не знаю… Сколько надо, столько и прожил, а что впереди, это как бог даст…

Брат недавно потерял старшего сына, он умер так неожиданно, так нелепо!.. Не болел, был вполне здоров, по крайней мере, никогда не жаловался на здоровье, четыре дня пролежал в коме в больнице и скончался от того, что искупавшись, вышел с мокрой головой по каким-то своим срочным делам, было начало ноября и шел такой нехарактерный для этого города обильный снег, а к вечеру поднялась температура, сильно тошнило, вызвали скорую, врач которой моментально поставил неправильный диагноз – пищевое отравление, прописал бесполезное лечение и умчался дальше, прописывать бесполезное лечение другим пациентам; состояние стремительно ухудшалось, вызвали другую неотложку, которая и увезла Азада в больницу, где по состоянию его сразу же поместили в реанимацию, но спасти не удалось, умер, не приходя в сознание через три дня.

Отец его, Мехти остался один, жена его скончалась лет десять назад, долго болела, и он с сыном на протяжении всей её болезни поддерживали, лечили её, ухаживали, присматривали за ней, а младший сын уже давно жил в Москве, женился там, в отличие от старшего, неженатого, и у Мехти был внук девяти лет, и он летал в Москву, когда мальчику исполнился год.

А теперь, после смерти, такой нелепой, такой обжигавшей, испепелявшей душу смерти старшего сына, он остался совсем один, разрываясь от тоски в этом городе, в этой своей квартире, где каждый угол, каждый стул, окно, голая вешалка, на которой обычно висели куртки и джинсы сына… Задыхался от спазм в горле, накатывало, как цепкая хватка холодных пальцев смерти, наспех надев пальто, нахлобучив шапку, бросался к дверям, выходил на улицу, торопливо шел, почти бежал, не соображая куда, зачем…

Братья не часто виделись, у Мехти был замкнутый, нелюдимый характер, он любил бывать один, любил одиночество, в котором привык чувствовать себя вполне комфортно, терпеть не мог шумных компаний, застолий даже с давними приятелями, а после смерти старшего сына и вовсе замкнулся, не отвечал на звонки, редко выходил из дома, игнорируя приглашения. При жизни старшего сына, Мехти не очень был с ним близок; несмотря на то, что жили в одной квартире, общались не часто, по необходимости, а теперь, когда его не стало, неожиданно почувствовал такое страшное опустошение внутри себя, почти физическое, будто осталась одна только телесная оболочка, так вдруг пронзительно понял, что, несмотря на свой эгоистичный, замкнутый характер, все же очень любил сына, хоть и не позволял себе признаваться в этом; очень редко за всю жизнь между ними были такие откровенные разговоры, когда нетерпеливый по молодости Азад и необщительный Мехти могли выслушать до конца, понять друг друга. Только в детстве оба мальчика были сильно привязаны к отцу, любили его, пожалуй, больше, чем мать и характеры у обоих были как у отца – замкнутые, не очень разговорчивые, тяжело сходившиеся с незнакомыми людьми, но по мере взросления узы, связывавшие их с отцом все больше ослабевали, все дальше расходились их судьбы, все меньше оставалось необходимости в общении. Младший уехал работать по специальности в Москву, хорошо устроился почти сразу после окончания института, часто звонил, редко приезжал, потом и звонки стали все реже, ссылался на занятость на работе, а лет через десять оповестил родных, что женится, прислал приглашение на свадьбу, матери к тому времени уже не было, а отец и брат не поехали, звонили, поздравляли, на этом и закончилось… Только раз съездил Мехти к сыну, когда родился внук, точнее, когда внуку исполнился год.

Старший его брат Ризван, проснувшись, как обычно, рано утром, растревоженный непонятным ночным сном, решил сегодня же навестить брата, поддержать его, если удастся вытащить из его берлоги, пообщаться, поговорить…

Выждав нормальное время, он позвонил, не надеясь, что брат ответит. Но тот ответил.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Ризван, стараясь избавиться в голосе от жалких соболезнующих ноток. – Все нормально?

– Да, – ответил брат. – Все нормально. А что?..

Между ними не было принято так откровенно заботиться друг о друге, и старший брат на этот раз перешел черту. Отношения нельзя было назвать холодными, просто ни тот, ни другой не привыкли слишком уж откровенно показывать заботу друг о друге.

– Видел тебя во сне, – сказал он, будто оправдываясь за беспричинный звонок с утра, – Вот решил… Какой-то тревожный, нехороший сон… Вот решил узнать, все в порядке?..

– Я не верю снам, ты знаешь, – сухо ответил Мехти. – Да и тебе не советую… Чушь это…

– Да, конечно, может быть, но все же… как то неспокойно стало на сердце…

– Да все нормально, – заверил его брат, чуть потеплевшим голосом, – Не беспокойся.

– А может, вечерком увидимся, прогуляемся, а? У тебя какие планы?

Мехти некоторое время молчал, видимо, обдумывал, может ли увидеться с братом, будет ли у него соответствующее настроение, захочет ли он видеть его, и потом ответил:

– Да, можно, только попозже, часов в девять… Тебя устроит?

– Конечно! – обрадованно ответил Ризван, стараясь по привычке погасить свою явную радость (Почему? В такой среде выросли, когда считалось не по-мужски выставлять напоказ свои чувства, такое не принято было между братьями, привыкшими к сдержанности в отношениях), – конечно устроит.

Он в душе волновался, что брат не сможет с ним встретиться, или не захочет, а ему после беспокойной ночи, теперь очень хотелось увидеться с братом. С той минуты, как он проснулся и стал вспоминать свой сон, перед глазами его возникла и долго не исчезала живая картинка-воспоминание из их общего детства, очень пронзительная, щемящая картинка, и он хотел поделиться этим давним воспоминанием с ним, пожалуй, самым близким своим человеком.