скачать книгу бесплатно
Переправившись через Иртыш на пароме, въехали в Тобольск, с окраин, конечно, застроенный небольшими деревянными домиками. К счастью, погода стояла солнечная, но повозку изрядно трясло по засохшей грязи, взбитой ногами местных жителей и скота. Позже дорога выровнялась, вокруг появились долгожданные особняки с цветущими палисадниками. Почти у самого подножия Кремля ямщик остановил лошадей возле двухэтажного каменного здания с белым нарядным фасадом в стиле барокко.
– Приехали, – сказал Блинков, поправляя фуражку. Он спрыгнул на землю, и, приказав остальным оставаться на месте, вошёл в дом.
Долго ожидать не пришлось – через четверть часа из дверей показался офицер и пригласил всех пройти внутрь. Пушкин с Гончаровым шли по ковру через арочные своды, удивляясь, откуда в Сибири такая роскошь. В большой комнате путников встретил генерал-губернатор. Их представили. Бантыш-Каменский, молодой для такой должности, стройный мужчина, оказался тёзкой Гончарова.
– Александр Сергеевич, Дмитрий Николаевич, рад вас приветствовать! – неожиданно сочувственно сказал он. – Я могу задержать вас в пути всего лишь на сутки. В доме полицеймейстера вам приготовлена комната, там можно будет отдохнуть, сходить в баню, поужинать – я пришлю своего повара. Ваши сопровождающие остановятся у меня, а завтра вам назначат новых, из Приказа.
Саша церемонно поклонился в знак благодарности, хотя на самом деле ему хотелось прыгать от радости. Баня в данный момент была пределом его мечтаний. Имея привычку каждый день купаться, оказалось сложным полмесяца обходиться даже без умываний. Митя же больше наслаждался возможностью вытянуть свои длинные ноги, чем позже и воспользовался, сидя в кресле после бани и сытного, вкусного ужина.
Пушкин же спросил у добрых хозяев чернил, клятвенно заверив полицеймейстера, что никаких писем он отправлять не будет, и весь вечер, не разгибая спины, старался восстановить на бумаге всё то, что приходило ему в голову в последние две недели.
Гончаров уже спал, раскинувшись во весь рост на кровати, когда Саша закончил и тоже, наконец, лёг в мягкую и чистую постель. Усталость, физическая и умственная, взяла своё, и он забылся глубоким сном без сновидений.
На следующий день незадолго до обеда к полицеймейстеру пришёл унтер-офицер из Приказа о ссыльных. После, за столом, хозяин рассказал новости.
– Завтра с раннего утра поедете по этапу с конвоем. Вот этот офицер, Степан Булатович, и будет вас сопровождать. Я похлопотал, ящик ваш с вещами обещали взять, но вот кормят в дороге плохо, 15 копеек в день на хлеб. Катерина Ивановна соберёт вам с собой чего-нибудь, на первое время хватит. Поедете, к счастью, на телеге, не пешком тащиться.
У Гончарова глаза расширились от ужаса.
– А д-д-далеко ехать?
– Полторы тыщи вёрст. Недели за две доберётесь, коли дождя не будет.
Дмитрий не сдержал горестного вздоха, кажется, он только сейчас начал осознавать, во что вляпался. Честно говоря, Саша тоже не совсем представлял, что их ждёт в конце пути. Поселение в Сибири казалось не страшнее любой из известных ему деревень. Разве что холоднее должно быть, но пока лето. Пушкин был ссыльным уже седьмой год, к изоляции, как он себе её воображал, Александру было не привыкать. Поэтому он не боялся, но временами бешено злился и строил заранее планы на триумфальное возвращение, не веря в окончательность и бессрочность приговора.
Ещё не взошло солнце, когда Пушкин и Гончаров были на крыльце Приказа. Полицеймейстер любезно подвёз их и, дождавшись унтер-офицера Алиева, уехал, пожелав лёгкой дороги. Степан Булатович неодобрительно покосился на Сашин багаж. Как раз подъехала телега – простая, даже без сидений, вместо них между бортами были привязаны верёвки. Возница натянул поводья, останавливая пару лошадей мелкой, но явно выносливой породы – с крепкими короткими ногами и выраженной мускулатурой.
– Господа Пушкин и Гончаров, извольте размещаться в телеге, мы выезжаем, – без приветствия, с долей неприязни сказал Алиев.
Саша кивнул Дмитрию, и они начали поднимать дорожный ящик внутрь.
– Стой, – окрикнул их офицер, – что у вас там?
Поставив ящик обратно на землю, Пушкин развёл руками:
– Разве господин полицеймейстер не договаривался с вами об этом?
Алиев дёрнул подбородком:
– Я здесь принимаю решения о том, что везти по этапу. Большинство ссыльных, надо сказать, идёт пешком, в казённых халатах и абсолютно не обременёнными ношей. Вам, в виду дворянства, сделано исключение. Тем не менее, лишние вещи вам не понадобятся, оставим их здесь, – он нехорошо усмехнулся.
Саша почувствовал, как вскипает кровь в жилах. В глазах потемнело от гнева. Но не успел он отреагировать, как услышал сзади мягкий Митин голос:
– Степан Булатович! Мы поднимем багаж сами, покорно благодарим. Вот, возьмите за вашу заботу, – и Гончаров, подойдя ближе, что-то положил унтер-офицеру в руку.
Тот прищурился, глядя в свою приоткрытую ладонь, потом улыбнулся вдруг приветливо и сказал:
– Грузите, господа, быстрее, и сами устраивайтесь поудобнее, дорога дальняя!
На выезде из города телега, на облучке которой рядом с извозчиком сидел Алиев, обогнала колонну этапируемых ссыльных, тех самых, о которых говорил унтер-офицер. В серых халатах, прикованные к прутам, гремя кандалами, они растянулись на полсотни саженей. Головы были обриты наполовину, оставшиеся волосы болтались, немытые и нечёсанные. На лбу и щеках у многих краснели свежие клейма: «В», «Г» и даже – «Кат». Женщины, которых было в несколько раз меньше, чем мужчин, ехали позади на телегах, кое-кто держал на руках детей в таких же серых хламидах, как у взрослых. Это мрачное шествие возглавлялось унтер-офицером в тёмно-синем, как и у Алиева, мундире с серебряными эполетами на плечах и с алыми лампасами на штанах. Такого же яркого цвета погоны были и у солдат, сопровождавших колонну. Слева у каждого висел карабин. У Степана Булатовича он тоже был, что заставило Пушкина задуматься, против кого предназначено это оружие – сдерживать диких зверей или же не давать пленникам сбежать? Второе выглядело маловероятным, так как бежать было решительно некуда – дорогу окружал такой густой лес, что сквозь заросли мог продраться разве что медведь.
Несмотря на то, что телега ехала медленно, куда медленнее почтовой кибитки, колонна этапируемых вскоре осталась позади. За весь день пути Саша не увидел больше ни одного человека на дороге. Алиев к ним с Гончаровым не оборачивался, время от времени перебрасываясь фразами с извозчиком. Два раза проехали, не останавливаясь, этапные остроги, больше похожие на плохо построенные казармы. Деревень вдоль дороги не было. К вечеру на холме показался ещё один острог. Степан Булатович приказал свернуть к нему и заночевать. Солдат у ворот, впустив телегу во двор, задвинул тяжёлый засов. Дмитрий судорожно оглянулся и громко сглотнул.
– Проходите, господа, не стесняйтесь, – пошутил унтер-офицер, слезая с облучка. – Для вас здесь подготовлена отдельная комната.
Не заботясь далее о размещении конвоируемых, Алиев вошёл в сруб.
Пушкин спрыгнул на землю. От долгого и неудобного сидения на плетёнке из верёвок ноги у него затекли как никогда. Он достал из телеги свою ореховую трость и, слегка прихрамывая, стал прохаживаться в ожидании Гончарова. Но тот почему-то не спустился, даже когда трое солдат сопроводили возницу в отдельно стоящий домик, выпрягли и увели лошадей в конюшню. Вцепившись в борт и побледнев, Дмитрий вперил взгляд в некрашеные стены острога.
– Пойдёмте, сударь! – позвал его Саша. – Осмотрим эту гостиницу.
Митя замотал головой.
– Я лучше тут, на свежем воздухе.
Быстро темнело, и воздух действительно начал свежеть. Зябко поведя плечами, Александр снова предложил таким тоном, каким уговаривал бы лошадь или ребёнка:
– Спускайтесь. Возможно, здесь есть горячий ужин или хотя бы чай. И постель! Давайте я помогу сойти, у вас, наверное, тоже онемели конечности.
– Спасибо, – с благодарностью сказал Дмитрий, протягивая руку. – Приятно, знаете ли, чувствовать, участие. Насиделся я в одиночку, – он наконец слез на землю.
– Ничего-ничего, – похлопал его Пушкин по руке, – живы будем – не помрём, как говорит моя няня.
Гончаров неожиданно по-детски шмыгнул носом.
– О, да вы совсем продрогли! – Саша приобнял молодого человека за плечи, и они вместе вошли внутрь.
Поужинали пирогами от добрейшей жены полицеймейстера, которая в узел с едой положила ещё и шерстяное одеяло. Пушкин отдал его Мите, сжавшемуся в углу на лавке. Собственно, лавки и составляли всю меблировку предоставленной им «комнаты». Чаю, вернее, кипятка с какими-то травами, принес солдат. «Интересно, полагается ли чай лишённым чинов и дворянства?» – думал Александр, рассматривая в наступающих сумерках плохо сложенные стены, через которые сквозил ветер. Все друзья, попавшие в эту заваруху, наверняка ещё сидели в крепости. А может, тоже ехали на восток, в холод и неизвестность, без возможности уединения и в то же время – без сообщения с близкими. Внезапно Саша понял, что на этом участке пути гораздо меньше надзора. Вот, например, сейчас они были с Гончаровым одни.
– Послушайте, Дмитрий, – начал Пушкин. Тот поднял голову. – Сколько я вам должен за мои вещи?
Молодой человек мотнул головой, как телёнок, отгоняющий мух.
– Нисколько.
– Но вы же денег дали? – полуутвердительно сказал Саша.
– Сочтёмся… Когда-нибудь. Сейчас у меня ещё много.
– Вы только разбойникам этого не говорите, – усмехнулся Пушкин.
– Каким разбойникам? – испугался Митя.
– Да хотя бы вот этим, – Александр кивнул головой куда-то в сторону запертой двери в коридор, на другом конце которого были комнаты для стражей крепости.
Гончаров опустил взгляд и ещё больше съёжился в своём уголке.
– Понятно, почему вы здесь, – вдруг заявил он. – Вы не любите власть и не умеете молчать. Но я не слышал, чтоб вы были на Сенатской.
– Я и не был, а вы?
– Оказался, увы, случайно. Пошёл за толпой, из чистого любопытства.
– О как, – хмыкнул Пушкин. – Прямо как мой младший братишка. За компанию со старым моим лицейским приятелем туда попал. Отделался, впрочем, лёгким испугом. А вот приятель тот, – он помолчал, – тоже в эти края теперь ехать должен.
– Я был на Кронверкском валу, когда… – Дмитрий закашлялся, – когда была казнь. Очень много приговорённых, я даже не знаю, сколько. Удивительно, что мы никого до сих пор не встретили. Наверное, не все сразу едут. Вместит ли Сибирь столько народу? Обычных преступников, как те, что мы видели, тоже сюда ведут. Разве здесь одни только крепости?
– Расскажите про крепость, – попросил Пушкин тихо. Ему хотелось – хотя и было страшно – узнать и прочувствовать, чего избежал он, но не миновали его друзья.
Митя закрыл лицо руками.
– Самое страшное, – глухо сказал он, – это одиночество. Радуешься звону ключей и редким шагам стражников. Они, конечно, молчат, но зато живые люди. Новостей нет. Книг нет. Лежишь и смотришь в потолок. Насекомые ползают, у них свои дела. Я им, не поверите, завидовал. Имена давал. А дома, давным-давно, кажется, тысячу лет назад, меня так раздражало, что всё время кто-то ходит, что-то хочет от меня. Пусть бы ходили! И маминька, и отец, и Ваня с Серёжей, и сёстры. Неужели я их никогда больше не увижу?
Гончаров отнял руки от мокрого лица, провёз ладонями по щекам и судорожно вздохнул, приходя в себя.
– Простите, – сказал он, – что я всё это на вас вывалил.
– Pas de probl?me, – ответил потрясённый Саша, случайно перейдя на французский. – Это вы простите, что затронул эту тему. Не знаю, как выразить своё сочувствие. Пейте чай, Дмитрий, и давайте спать.
Подняли чуть свет. На завтрак выдали по фунту хлеба и по полфунта варёной говядины.
– Это вам на весь день, – предупредил Алиев. – Останавливаться не будем до вечера, да и негде пока.
Деревень вдоль дороги по-прежнему не было, но лес поредел, из лиственных зарослей превратясь в чистый бор с моховой подстилкой вместо травы. Пахло грибами и сыростью. После вечерних откровений юный Гончаров молчал, насупившись. Саша, прикрыв глаза, вдыхал запахи, напоминающие ему детство и прогулки с няней. Когда сквозь грёзы прорвался хруст сухих веток и конский храп, Пушкин не сразу понял, в чём дело. Очнувшись от своих мыслей, он увидел сперва, что Степан Булатович взводит карабин, а возница пытается успокоить и заставить идти вперёд лошадей. Только потом Александр заметил стоящего среди деревьев на задних лапах медведя. Тот прижал уши и поводил носом, принюхиваясь. Передние лапы его были опущены, совсем как руки у человека. Бурая тёмная шерсть лоснилась, зверь выглядел сыто и как будто улыбался, глядя на людей. Но волнение унтер-офицера и кучера, наверняка не понаслышке знающих, с кем имеют дело, свидетельствовало о серьёзности положения. Пушкин сполз на дно телеги и потянул за собой Митю. Тот непонимающе запротестовал было, но, увидев медведя, закрыл рукой рот и подчинился. И вовремя. Лошади, только что, как Гончаров, не желавшие слушаться возницу, вдруг понесли, мотая повозку из стороны в сторону. И тут медведь побежал. Всё произошло в долю секунды – вот он стоял среди сосен, а вот он галопирует по дороге прямо за вихляющей телегой. Саша почти лёг на дно, всё ещё держа Митю за предплечье, когда прогремел выстрел. Пушкин поднял голову. На облучке, выпрямившись во весь рост и балансируя, как в цирке, стоял Степан Алиев с дымящим карабином в руках. Мёртвый медведь остался лежать на земле, расстояние между ними стремительно увеличивалось. Александр вскочил и подал унтер-офицеру руку. Тот принял помощь и, наконец, смог сесть на своё место. Лошади, постепенно успокаиваясь, перешли на шаг.
– Х-х-хорошая была бы шуба, – попытался продемонстрировать хладнокровие Гончаров, возвращаясь на верёвочное сиденье.
– Назад не поедем, – резко бросил Алиев. – Хотя медвежье мясо не было бы лишним. Скажу солдатам из следующего острога, пускай подберут.
– Вы – лучший стрелок, которого я когда-либо видел! – не удержался от комплимента Пушкин. Его впечатлило, на какой риск пошёл унтер-офицер. – И ведь вас могло уронить отдачей!
Степан Булатович пожал плечами:
– Могло. Но попасть на обед косолапому было вернее. К тому же, я с детства стреляю с лошади, дело привычки.
Отлично владеющий как пистолетами, так и навыками верховой езды, Александр не поверил, что это было так уж легко, и проникся к Алиеву уважением.
К счастью, оставшийся путь был без приключений. Днём ехали, ночевали в острогах. Однажды пошёл дождь, совсем осенний – мелкий и нудный. Плащи часа через три дороги промокли, в крепости прохудилась крыша, на полу стояли лужи, и просохнуть во время остановки не было никакой возможности. Митя начал чихать, нос его покраснел и нещадно тёк. Степан Булатович сжалился над ним и на следующую ночь остановился в городе Таре, в гостинице. Конечно, никаких разговоров с посторонними он не допустил, зато у Александра и Дмитрия был тёплый сухой номер с постелями и горячая еда за Митин счёт.
Наутро, после сытного завтрака, выехали снова на восток. У переправы через Иртыш пришлось обождать – на паром, состоящий из двух сцепленных между собой больших плоскодонных лодок, грузили почтовую кибитку. Фельдъегерь и арестант стояли у воды. Чуть поодаль остановились три экипажа, возле которых ожидали две по-столичному одетые дамы с маленькой девочкой лет четырёх.
Алиев спрыгнул с облучка и подошёл к паромщику, видимо, договориться об очерёдности переправы. Фельдъегерь отвлёкся на вновь прибывших. Дама постарше, воспользовавшись этим, махнула арестанту платком, тот ответил воздушным поцелуем и, отвернувшись, полез в лодку.
– Послушайте, – взволнованно сказал Дмитрий. – А я его знаю! Это же Александр Муравьёв. Мы познакомились в Петропавловской крепости!
– И я его знаю, – грустно ответил Пушкин. – Не близко, но встречал среди умных людей. Теперь, думаю, уже можно об этом говорить, дальше Сибири не сошлют, – усмехнулся он.
– Но Александра Николаевича не лишили дворянства, – продолжил рассказывать Гончаров. – Наверное, поэтому едет с родными, – Митя кивнул на дам. – А за вами, – он смутился, но договорил, – никто не поедет следом?
Саша скривился. Женщины его всегда любили. И даже были дети, которые никогда не узнают о нём. Особенно теперь. Зачем им ссыльный отец? Да и ссыльный любовник мало кому нужен. Он ещё раз посмотрел в сторону жены Муравьёва, подивившись её мужеству и самоотверженности.
– Нет, – ответил Пушкин Мите. – За мной – никто.
Ещё десять дней ехали по тайге и болотам. Попадались в пути и деревеньки, но в них ни разу не останавливались. Оставили позади Каинск, затем Колывань, после которой свернули на север, и через пару дней прибыли в пункт назначения – город Томск.
Глава 4. Наведение мостов
«Лучше быть последним среди волков,
чем первым среди шакалов».
(Чингисхан)
Переправляясь через Томь, Александр думал со смесью ужаса и благоговения о мистическом совпадении судеб. Именно в Томске, в мужском монастыре, был почти сто лет назад заключён его прадед, Абрам Ганнибал, арап Петра Великого. Конечно, вряд ли прадеду удалось осмотреть достопримечательности города, так как находился он под строгим наблюдением бдительной стражи. Саша очень сильно надеялся, что ему самому достанется больше свободы, чем предку.
Оказавшись на берегу, снова погрузились в телегу и по размытой недавним дождём плохой дороге, гордо именуемой Московским трактом, поехали вдоль реки. Вскоре появились дома – деревянные избы, чаще одноэтажные, загороженные высокими заборами с плотно подогнанными досками. День был пасмурный, и этот пейзаж тем более навевал уныние.
Добрались до притока Томи, неширокой, но судоходной речушки, за которой виднелась довольно обширная базарная площадь с крытыми торговыми рядами. Дорога виляла вслед за притоком, заросшим по берегам густым кустарником, пока через него не обнаружился деревянный мост вполне приличного вида. Свернув налево за мостом, сразу остановились возле розового двухэтажного каменного здания Магистрата, с аркадой в первом этаже портика и колоннадой во втором. Чуть поодаль, у Томи, возвышалась церковь с колокольней того же розового цвета. Справа, на холме, возвышался бревенчатый острог.
