скачать книгу бесплатно
– Время нынче тревожное, – пояснил он свою настороженность. – Приятно, когда вот так, через общих знакомых. Чем могу служить?
– Хотелось бы толкнуть одну вещь, а то я поиздержался.
Из внутреннего кармана пиджака Карагач вынул кольцо и положил его на стол, прикрывая от остального зала пивной кружкой. Папаша снял пенсне, достал из кармана лупу, чтобы рассмотреть предмет ближе.
К крупному продолговатому изумруду тела крепились камни поменьше, собранные в форме крыльев. Два сапфира были глазами, которыми эта переливающаяся бабочка смотрела на мир.
По правилам покупатель должен был изобразить скептицизм и сомнения в подлинности вещи, а оскорбленный продавец с жаром его разубеждать. После продолжительных торгов они должны были сойтись на приемлемой для обоих сумме, после чего разойтись, довольные сделкой. Но Папаша понимал, что сидящий перед ним человек не нуждался в дешевых представлениях, поэтому сразу перешел к делу.
– Вещь редкая, цены немалой, – признал он.
– Маменькина память, – пояснил Семен. – Никогда бы не продал, но деньги нужны.
– У меня таких денег нет.
– Но вы человек опытный и знаете, у кого такие деньги есть.
Папаша сделал неопределенный жест бровями.
– Сведите меня с этим человеком. Ваши труды не пропадут даром.
– Я поспрашиваю, может, кто и заинтересуется, – кивнул Папаша. – Заходите вечером.
Карагач кивнул и вернул перстень в карман.
Пока они с Папашей ностальгировали о прежних временах, а расторопный половой сгребал мокрые опилки и заменял их свежими, трое агентов угрозыска шли по Камергерскому переулку. Апрельский ветер, приятно освежавший первые пять минут, стал залезать под пальто, пиджаки и даже рубахи, пронизывая до костей.
– Надо было машину взять, Федор Петрович, – недовольно сказал Коля Евсеев. – Так мы задубеем.
– На машине карданный вал полетел. Мне водитель наш с утра плакался, – отозвался Шугарин. – Вообще доктора советуют гулять. Полезно, говорят, для здоровья.
– Не по такой же погоде, – поежился Костанжогло.
– Я слышал в управление новые «Фиаты 502» привезли. Черные такие, длинные, гладкие. Шины как у них поют – музыка! Вот бы нам бы такой, Федор Петрович, – частил Евсеев. – Очень было бы полезно для здоровья. А то как на задержание едешь, молишься всю дорогу, чтоб на этом корыте мотор не заглох.
– Молиться сотруднику угрозыска по должности не положено. Так что ты это прекращай, Коля. Вот возьмем Белецкого, тогда будет с чем к начальству идти. Пока нам новую машину давать не за что, – отрезал Шугарин. – Ты мне вот что лучше скажи, зачем, по-твоему, Семен взял кольцо?
– Он знает, чье оно.
– Это и так ясно, что сбежавшей дамочки, – сказал Костанжогло. – Она, поди, и на квартиру наводила.
– Это что же выходит, Карагач ее знает? – Шугарин остановился у тумбы, где висели афиши Художественного театра. Коля вопросительно посмотрел на начальника, тот махнул рукой, и Коля достал папиросы. Григорий позаимствовал одну, и они закурили, прикрываясь афишной тумбой от ветра.
– Я одного не понимаю, – продолжил Шугарин, – зачем ему от нас прятаться?
– Может он только играет раскаявшегося, а в душе как был бандитом, так и остался, – прохрипел Костанжогло.
– Документ у него настоящий. По описанию подходит. Я звонил начальнику Ростовского угрозыска, он все подтвердил, что Семен рассказал. Он ведь медвежатником был, а это аристократия воровская. – Шугарин посмотрел на Костанжогло. – Скажем, ты сейф вскрыть можешь?
– Я честный человек, мне это без надобности.
– Предположим в сейфе важные документы, а ключ честный человек, вроде тебя, потерял, – продолжал допытываться Шугарин. Григорий затянулся папиросой и неопределенно пожал плечами. – Тут грубой силой не обойтись. Знания инженерного дела нужны, да и по металлу работать надо уметь. А еще, бывает, шифры ломают. Это я себе даже представить не могу как.
– Вы так говорите, как будто он уникум, – усмехнулся Коля. – Обыкновенный уголовник. Только странный.
Шугарин оглядел его с ног до головы.
– Я, Коля, смотрю на твои ботинки и тоже думаю, что ты странный. Как может агент советского угрозыска носить такие штиблеты? Ноги-то поди мерзнут?
– Ничего вы в моде не понимаете, Федор Петрович. – Коля залюбовался своими ботинками. – Это же «шимми», самый шик.
– Где ты, простой опер, берешь такие дефицитные вещи? – поинтересовался Костанжогло.
– Тебе какая разница? Ты же все равно не наденешь.
– Почему это?
Коля с сожалением оглядел кожаную куртку, галифе и стоптанные ботинки Костанжогло.
– Видишь ли, Гриша, в искусстве есть такое понятие как «образ», – начал Евсеев тоном заправского лектора. – Так вот, только благодаря мандату и нагану люди воспринимают тебя серьезно. Если тебе дать модные ботинки, пальто и шляпу, тебя же никто бояться не будет.
– Мне не надо, чтобы меня боялись. Мне уважение нужно, – насупился Костанжогло.
– Так с нашим контингентом этот одно и то же. Если боятся, значит, уважают. Ведь так, Федор Петрович?
Коля ожидал поддержки, но мысли Шугарина были далеко.
– Как хоть оно выглядело, это кольцо? – спросил он.
Костанжогло достал листок бумаги и протянул Шугарину. Тот развернул и увидел крупный карандашный набросок перстня в форме бабочки.
– Когда это ты успел? – удивился Коля.
– Пока ты ботинки свои модные шнуровал.
– Красивое какое, – оценил Шугарин. – Надо показать это ювелирам, может, опознает кто. Он еще раз внимательно посмотрел на рисунок, где прорисованные тени и блики придавали камням объем. – Как только всех бандитов переловим, ты, Григорий, пойдешь учиться на художника.
– Да какой там художник, – махнул рукой Костанжогло. – Я в Питере чертежником работал у одного архитектора. У него и нахватался.
Всего в сегодняшнем списке значились восемь ювелирных магазинов, которые им предстояло обойти. Костанжогло предложил разделиться и взял на себя три самых дальних. Шугарин одобрил предложение, и они разошлись.
В первом магазине, куда зашли Шугарин с Евсеевым, приказчик сначала нахмурился, видя неказистых покупателей, но при виде удостоверений рассыпался в любезностях. К сожалению, подобного кольца он не видел. Двое его коллег в других заведениях также ничем не смогли помочь.
И лишь в четвертом магазине седовласый продавец опознал рисунок.
– Это перстень княгини Юсуповой из гарнитура под названием «Махаон». К нему еще серьги полагаются, – рассказал он. – Делал его покойный ювелир Карл Густавович Энгер.
– И где теперь та княгиня? – поинтересовался Шугарин.
– Говорили, что она уехала за границу.
– Тогда как перстень мог попасть к преступникам? – спросил Евсеев.
– Я могу только предполагать, – развел руками продавец. – Обычно люди не продают фамильные драгоценности. Разве что им нужны деньги.
– Кому они нынче не нужны? – вздохнул Шугарин. – Вещь, как я понимаю, дорогая. Если бы грабитель захотел продать ее, к кому бы он обратился?
– Совершенно точно не в приличный магазин, – решительно ответил продавец. – Мы всегда отслеживаем историю вещи, иногда даже знакомим продавца и покупателя, чтобы подтвердить законность сделки.
– И в других магазинах также делают?
– За всеми не уследишь, – признался продавец. – Но вообще-то мир у нас маленький. Все всех знают. – Приказчик вернул рисунок Шугарину. – Нужного вам человека ищите среди барыг, скупщиков краденого. Эти люди вопросов не задают.
Немолодой человек в длинном темном пальто неторопливо шел по Мясницкой улице. Строго говоря, новые власти именовали ее Первомайской, да только называли ее так лишь вагоновожатые трамвая, который по ней ходил и то исключительно по служебной необходимости.
В руках немолодого человека была трость, придававшая ему солидность и респектабельность. Уверенный взгляд с оттенком превосходства вызывал в памяти образы деловых людей, издавна облюбовавших этот район Москвы для своих контор. Похоже, что новая власть нуждалась в них не меньше старой. Иначе зачем бы она объявила новую экономическую политику, дав возможность заработать человеку с умом, связями и капиталом.
Человек с тростью свернул в Большой Златоустинский переулок и несколько замедлил ход. Проверив, не следит ли кто за ним, он свернул направо в переулок, который новые москвичи называли Лучниковым, а старые Георгиевским. Пройдя несколько зданий, оглядевшись и убедившись, что никого подозрительного рядом нет, он нырнул в арку.
Москва известна тем, что если вы ходите только по широким улицам, то можете никогда не узнать о той бурной жизни, что кипит в лабиринтах проходных дворов. Это были те самые дворы, через которые революционеры бегали от жандармов и агентов охранного отделения. Теперь они стали местом встречи людей, не жаловавших власть революционеров. Названия режимов меняются, проблемы с законом остаются.
Человек с тростью замедлил ход и, увидев худую фигуру в сером у стены, направился к ней.
– С ювелиром нехорошо получилось, – сказал человек с тростью вместо приветствия.
– Вы, Папаша, меня позвали, чтобы лекцию прочитать? – огрызнулась фигура. – Не тратьте время. Я свое отучился. Сам лекции читать могу.
– Не горячитесь, господин Белецкий, я не хотел вас обидеть. Я всего лишь объясняю вам, как человеку приезжему и не знакомому с тонкостями местного бизнеса, что у нас принято отнимать деньги, а не жизнь. Это гораздо более выгодное предприятие, поскольку деньги можно отнимать много раз, а жизнь только один.
Тонкие губы Белецкого исказила презрительная усмешка, но он промолчал.
– Ко мне сегодня человек приходил, – продолжил Папаша. – Кольцо показал на продажу. Общих знакомых назвал, так что человек не случайный.
– И почему он мне должен быть интересен?
– Колечко это из гарнитура «Махаон» княгини Юсуповой, что было среди других драгоценностей в польском саквояже.
Глаза его собеседника лихорадочно забегали, он жадно сглотнул, но тут же взял себя в руки и, чтобы изобразить равнодушие, зевнул, прикрыв рот тонкими пальцами.
– С чего вы взяли, что оно то самое? – нарочито равнодушно спросил Белецкий.
– Вы, молодой человек, напрасно искусством не интересуетесь. При случае зайдите в галерею Третьякова. Там на первом этаже выставка дореволюционных русских художников. Третьим справа висит портрет княгини Юсуповой. Так вот перстень этот у нее на пальце. Ошибиться невозможно. Еще и серьги в ушах с такими же камнями.
– Как выглядел тот брюнет? – спросил Белецкий.
– Среднего роста, плечистый, глаза ясные. Похоже, что недавно с юга: слишком загорелый для наших краев. Говорит медвежатником был, с Ваней Красавчиком работал.
– Шрам на шее у него, – Белецкий показал на свой воротник. – Угадал?
– Шрама не видел. Шею он шарфом замотал.
– Это Сеня Карагач. Я ему тот шрам оставил. – Белецкий стал шарить по карманам. – Где же она?
– Что вы ищете?
– Фотография у меня была. Вместе снимались в Ялте в шестнадцатом году. Он тогда резвый был, молодой, нахальный. Сейфы открывал на спор. А потом влюбился, завязал. Такой талант профукал. – Белецкий прошелся по всем карманам. – Куда же я ее положил?
– Погодите, вы что же, эту фотографию с собой носите? Чтобы вас по ней опознали? – Папаша всплеснул руками.
Белецкий его не слышал. Лицо его раскраснелось, глаза лихорадочно блестели, голос вибрировал.
– Я чем больше о том саквояже думаю, тем больше вижу, что это Карагача работа. Увидел большой куш, не выдержал соблазна. Вся его завязка тут же прошла. Узнаю темпераментного Сеню. Встречу назначайте на сегодня.
– Сколько у вас человек? – спросил Папаша.
– Трое. На одного хватит.
– А если он не один придет?
– Карагач не любит компании. Он всегда в одиночку работал.
– И, тем не менее, надо бы соломки подстелить. Я вам еще трех молодцев пришлю. Умом небогаты, но стреляют отменно.
– Договорились. Скажете ему, пусть приходит к девяти на Винякинские склады.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В комнате на Петровке было тихо. Толстые двери отсекали кухонные склоки и бурную жизнь коридора. Мебели было немного, в основном, шкафы с книгами. У стены стояла железная кровать, заправленная по-солдатски одеялом под матрас.
В центре за круглым столом сидели Ольга и Семен. Свисающая с потолка лампа с абажуром разливала неяркий свет, смягчая жесткость лиц и неловкость молчания.
– Давно тут живешь? – спросил Карагач.
– Два года, – ответила Ольга. – Комнату мне от больницы дали. Даже телефон есть.
– Работа тяжелая?
– После военного госпиталя гражданский? – Она улыбнулась. – Почти курорт.
Карагач оглядел комнату и не нашел в ней следов пребывания другого человека.
– По-прежнему одна? Ты извини, что я так прямо спрашиваю.
– Работы много. – Она отвела глаза.
Семен окинул стройную фигуру с тонкой талией, стянутой солдатским ремнем.
– Ты красивая женщина.
