Багрянец Вечности: Эхо Трансильвании

Наталья Пархоменко

Багрянец Вечности: Эхо Трансильвании

Пролог

Века прошли, как сны, как тени,

Она бродит в ночи, в вечном забвении.

В Румынии таящей, в старых лесах,

Слыша шепот любви, но под сердцем – крах.

В родной деревне, где пламя мечты

Унесло к нему её юные мечты —

Пока в сараях горели мечтания,

Она бежала, забыв безысходность жаждания.

Тень Карпат

Лето 1525 года в предгорьях Карпат дышало сладостной безмятежностью для семьи фон Альтенбург. В их родовом гнезде, сложенном из камня цвета слоновой кости и опоясанным дубовыми балками, обитали барон Ганс фон Альтенбург, его супруга Катарина и их юная жемчужина – семнадцатилетняя Элиза. Они принадлежали к древнему роду, чьи владения, подобно изумрудному ковру, раскинулись по живописным холмам, и вкушали все плоды своего высокого положения.

Их жизнь текла неторопливо, насыщенная ароматом цветущих лугов и кристальной свежестью горного воздуха, как песня без слов. Утро начиналось с благоговейной молитвы в семейной часовне, где витражные стекла отбрасывали на пол калейдоскоп красок, а затем Катарина, будто дирижер оркестра, руководила служанками в приготовлении завтрака, достойного королей. Барон Ганс, подобно мудрому пастырю, объезжал свои владения, взирая на золотые волны пшеницы и изумрудные виноградники, следя за усердной работой крестьян.

Элиза, как редкий цветок, получала лучшее образование. В ее руках расцветали иностранные языки, страницы книг раскрывали свои тайны, а история оживала в ее воображении. Пальцы ее порхали по клавишам клавесина, извлекая мелодии, подобные пению ангелов, а игла, как кисть художника, создавала на ткани дивные узоры. Днем она, как горная нимфа, гуляла по окрестностям в сопровождении гувернантки, утопая в великолепии природы и собирая букеты полевых цветов, словно ловя ускользающую красоту мира. Иногда они посещали близлежащий город, где Элиза, как зачарованная, разглядывала ткани, украшения и книги, мечтая о грядущих балах и блеске светской жизни, как о звездах, что мерцают в ночи.

Вечерами семья собиралась за ужином в просторной столовой, где мерцание свечей создавало атмосферу таинственности и тепла. Обсуждались новости из дальних стран, стихи звучали, как музыка сфер, а барон, как сказитель, рассказывал Элизе старинные легенды о храбрых рыцарях и таинственных существах, обитающих в карпатских лесах, будоража ее воображение. Их дом, будто волшебный замок, был полон слуг, обеспечивающих их комфорт и безопасность. Конюхи холили и лелеяли лошадей, повара творили кулинарные шедевры, а горничные, словно феи, поддерживали чистоту и порядок. Однако, несмотря на окружающую их роскошь, в семье царила атмосфера любви и заботы, точно солнце, согревающее землю. Барон и баронесса души не чаяли в своей дочери, стараясь оградить ее от всех невзгод и осыпать дарами, подобно драгоценными камнями.

В их жизни, казалось, не было места для тревог и забот. Летние дни текли плавно, как медовый поток, отражая безоблачное небо в своих водах. Они наслаждались каждым мгновением. Багряное зарево лета 1525 года пылало над горизонтом, когда экипаж фон Альтенбургов, подобно гордому лебедю, величаво плыл по извилистой дороге к румынскому городку. Семья, облаченная в богатство, как драгоценный камень в золотой оправе, предвкушала триумф на предстоящем празднике, не ведая, что судьба, подобно коварному шуту, уже занесла над ними свою злую руку.

И вдруг, будто небеса разверзлись, раздался оглушительный треск ломающегося дерева, и карета, как хрупкая игрушка, сорвалась в бездну. Родители, сраженные горем, мгновенно умолкли навеки, их голоса стихли, как эхо в пустой пещере. Лишь юная Элиза, как нежная роза, чудом избежала неминуемой гибели, но тело её было изранено, как поле битвы, усеянное обломками надежд. Казалось, сама смерть уже протянула к ней свои ледяные пальцы, готовясь унести в царство теней, но в этот трагический миг, словно луч надежды, пронзивший тьму отчаяния, возник Он – незнакомец, будто сошедший со страниц древней сказки. Он, подобно доброму самаритянину, бережно поднял Элизу на руки и унес в свой скромный дом, где бедность царила, как будто вечный зимний мороз.

Элиза проснулась в бедном старом доме. В самом сердце мрачной Трансильвании, там, где карпатские пики вонзаются в небо, как костяные кинжалы, приютилась лачуга, как старый волк, забравшийся в нору. Её стены, искорёженные временем, напоминали спину согбенной старухи, а соломенная крыша, изъеденная ветрами, зияла прорехами, сквозь которые робко пробивались лучи солнца, превращаясь в призрачные искры забытой надежды.

Внутри, в царстве полумрака и затхлости, витал удушающий запах безысходности – дыхание самой смерти, коснувшееся всего живого. Скудный скарб – глиняная плошка, деревянная ложка, да грубый холст – кричал о вопиющей нищете. Хозяин, согбенный под бременем лет и горя, как старый дуб под натиском шторма, сидел у очага. Его лицо, покрытое морщинами, как карта утраченных иллюзий, отражало тусклый свет тлеющих углей.

Глаза, потухшие, как заброшенные колодцы, хранили в себе бездонную пропасть воспоминаний о голодных временах, о безжалостных феодалах, о потерях, что выжгли душу дотла. Он был живым воплощением румынской печали, как "мэнэстиреа" – монастырь одиночества, возвышающийся над бушующим океаном мира. "Жизнь – это река слез," – шептал он, как эхо, доносящееся из глубин веков, "и каждый глоток её – горше полыни". Голова гудела, как набат колокола в башне, разбуженный бурей. Вся её дорогая одежда, некогда символ изящества, теперь зияла алыми пятнами, как маки, выросшие на поле брани. Грязь, липкая и въедливая, облепила шелк и кружева, превращая их в саван ушедшей роскоши.

Воспоминания наплывали обрывками, подобно осколкам разбитого зеркала, отражая лишь искаженные фрагменты ночи. Она помнила крики, вспышки света, ощущение ледяного прикосновения стали. Комната пахла затхлостью и страхом – запах, въевшийся в стены, как отчаяние в души тех, кто когда-то искал здесь убежище. Элиза поднялась, как марионетка, чьи нити оборвались, и посмотрела на свои руки – тонкие, аристократичные, но теперь покрытые синяками и ссадинами. Они помнили прикосновение шелка, ласку драгоценностей, но сегодня ощущали лишь холод и грязь.

Отголоски Жизни

Элиза восстала, будто Феникс, сотканный из пепла и боли. Тело, к её несказанному изумлению, было девственно чисто, без единого рубца, словно крыло ангела-хранителя коснулось её, отведя смертоносный клинок. Голова гудела набатом, глаза пылали раскаленными углями, а десны саднили, будто их терзали языки адского пламени. Но превыше боли, как ненасытный грифон, терзала её жажда.

Это была не просто физиологическая потребность, а исступленное желание жить, вырваться из цепких объятий смерти, сковавших её, как ледяная могила. Каждая клетка тела вопила о влаге, как иссохшая земля взывает к небесам, словно "душа моя жаждет Бога крепкого, живого!" Жажда стала клинком, которым она собиралась сражаться за возвращение. Вспомнив, что рядом есть старик, решила узнать, что происходит.

–Извините, сер. Здравствуйте. Не подскажите мне, где я?

–Helló, fiatal virág

–Извините, я не понимаю вас

Вдруг в покосившимся дверном проёме возник силуэт. Мужчина тридцати лет от роду, являл собой живое воплощение аристократической утонченности и властности. Его высокий рост, прямая осанка и уверенный взгляд свидетельствовали о благородном происхождении и привычке к власти. Лицо его, обрамленное аккуратно подстриженной бородкой и усами темно-каштанового цвета, отличалось тонкими, аристократическими чертами. Высокий лоб, прямой нос и волевой подбородок говорили о твердом характере и решительности.

Глаза его, цвета грозового неба, смотрели проницательно и внимательно, выдавая острый ум и наблюдательность. Кожа лица, холеная и светлая.

Одежда герцога соответствовала его высокому статусу и эпохе. Он был облачен в роскошный камзол из бархата глубокого винного оттенка, украшенный золотой вышивкой в виде геральдических лилий. Широкие рукава камзола были отделаны соболиным мехом, а на груди красовалась массивная золотая цепь с фамильным гербом. Под камзолом виднелась тонкая льняная рубашка с кружевным воротником. Штаны, обтягивающие и из плотной ткани, были заправлены в высокие кожаные сапоги с отворотами.

–С венгерского это означает «Здравствуй, прекрасный цветок». И если быть честным то это правда. Я давно не видел настоль прекрасных барышень

–А вы кто?

–Ох, да, извините мне мои манеры, разрешите представиться, Герцог Антуан де Валуа, а вас как зовут юная леди?

– Элиза фон Альтенбург *сделав реверанс*

–А вот тут ты ошибаешься, теперь ты Элиза де Валуа, и принадлежишь дому моему роду и дома

–Что? Нет, это возможно только после замужества

–Если ты переживаешь, что я выбрал тебя в жёны, то нет, ты слишком мала для меня, а вот как дочь ты вполне сойдёшь. Так что отныне всегда представляйся под гербом этого дома. Все кто знает наш секрет, всегда откроют тебе свои двери

–Наш секрет? Я ничего не понимаю, как я сюда попала, кто вы? Последнее что я помню это мы с родителями ехали в Алба-Юлия, мои родители, где они?

–С глубокой скорбью сообщаю тебе, твои родители погибли, их травмы были смертельные, а вот тебя удалось спасти, с некоторыми последствиями

–Как погибли? Нет…нет…нет не может быть такого

Мир раскололся, как старое зеркало, разлетевшись на тысячи осколков, в каждом из которых отражалась её исковерканное лицо. В ушах звенела тишина, оглушительнее любого крика. Перед глазами – калейдоскоп обломков, стали, и крови, будто безумный художник нарисовал кошмарный пейзаж. Родители… их больше нет.

Боль пронзила её, подобно раскалённому клинку, выжигая всё живое внутри. Она – свидетель, невольный участник трагедии, вырванная из объятий смерти, словно цветок из бушующего пламени. Её душа кричала, но голос застрял в горле, превратившись в беззвучный вопль.

Жизнь, ещё вчера такая яркая и полная надежд, теперь казалась лишь пеплом, развеянным ветром. Она – сломленная птица с подрезанными крыльями, обречённая вечно блуждать по руинам прошлого, не в силах взлететь. Глаза – два бездонных колодца, в которых утонула вся радость, вся любовь, всё, что когда-то наполняло её существование. "О, горе, горе! За что ты так жестоко со мной?" – беззвучно вопрошала она, обращаясь к небесам, но в ответ получала лишь равнодушное молчание.

– Ó, drága gyermekem, olyan fiatal, és már árva (Ох, милый ребёнок, такая молодая, а уже сирота)

– Кэлин, вы очень правы, однако у нас очень мало времени, надо чтобы она закончила процесс, позволишь мне или сам?

Герцог протянул кинжал старику, тот как будто делал это огромное количество раз. Аккуратно порезал ладонь, жав её со всех сил. Алая нить, сотканная из самой жизни, медленно сочилась из раны, словно робкий ручеек, пробивающийся сквозь скальную породу. Каждая капля – маленькая пульсирующая вселенная, вмещающая в себя отголоски боли и предвкушение неизведанного. Она падала в миску, как звезда, обрывающая свой полет в бездне космоса, оставляя на поверхности зыбкие, расширяющиеся круги, наподобие ряби на поверхности пруда, потревоженного дыханием вечности.

Кровь, эта багряная река души, окрашивала керамику в цвет запекшейся страсти, в цвет древних тайн, шепотом передаваемых из поколения в поколение. Она густела, становясь похожей на жидкий рубин, на свернувшийся гнев богов, готовый обрушиться на землю.

Антуан аккуратно поднес миску к рыдающей девушке, объясняя, что это всего лишь вода. Девушка, будучи не в состоянии адекватно соображать приняла чашу и выпила всё содержимое

–Что это? Вкус странный

–Это кро..коренья и травы, помогут отдохнуть, ложись, поспи, с утра поговорим

Элиза послушалась совета, ведь понимала что это хорошее предложение. Устроившись поудобнее на кровати и как только её голова коснулась подушки, ну вернее её подобия сразу провалилась в страну небытие.

–Она слишком многое пережила, утром я всё ей расскажу. Кэлин, вы себя хорошо чувствуете, моя помощь не нужна?

– Nem, uram. Sokáig őriztem a házad titkát, de soha nem akartam és nem is akarom összekeverni a véredet az enyémmel (нет, господин. Я долго храню тайну вашего дома, но никогда не хотел и не хочу мешать вашу кровь с моей)

Герцог медленно и аккуратно подошёл к кровати. С умиротворением посмотрел на спящую девушку. Он присел на край кровати, наблюдая за ней. В полумраке комнаты, освещенной лишь отблесками луны, её лицо казалось особенно безмятежным. Тонкие черты, расслабленные губы, мягкие пряди волос, рассыпавшиеся по подушке – всё в ней дышало покоем.