скачать книгу бесплатно
В пятницу, начиная со второго урока, половина пятого класса должна была писать олимпиаду.
– Так! – сказала Ромашка Бегемотовна. – Все взяли? Ну-ка! Садитесь! Все сосредоточились! Все дела оставляем за дверью, у нас – олимпиада. Понятно?
У Ромашки Бегемотовны, преподавателя математики, завуча школы и заслуженной гаубицы, был такой голос, что маленькие дети, которые ещё не ходили в школу и случайно оказывались в зоне его действия, думали, что Ромашка Бегемотовна кричит. Некоторые даже начинали плакать. Тёма и сам раньше думал, что она всё время кричит, – пока не повзрослел достаточно и не понял, что это просто у неё такой специальный голос. Школьный. Он рассказал об этом маме, и она спросила:
– Ты думаешь, дома у неё другой голос?
Но нет, Тёма так не думал. Возможно, когда-то раньше у Ромашки Бегемотовны и был какой-то другой голос, и менее выпученные глаза, и умение слушать собеседника, но всё это унесло неопределённое количество лет педагогического стажа, которое Ромашка Бегемотовна упоминала по несколько раз на дню – каждый раз разное.
– Лаптев! – сказала Ромашка Бегемотовна своим специальным школьным голосом, от которого листья падают с деревьев, а птицы замирают на лету.
Тёма посмотрел в окно, чтобы проверить. Там действительно падали листья, но не обязательно они делали это от голоса Ромашки Бегемотовны. В конце концов, была осень. Возможно, на улице дул ветер. Что до птиц, то их не было видно.
– Лаптев! Я с кем разговариваю! – загремело уже над самым Тёминым ухом. Он отвернулся от окна и сразу столкнулся с яростным взглядом Ромашки Бегемотовны. – Нет, вы подумайте! – продолжала она. – Опять он ворон считает! У нас олимпиада, а он ворон считает! Вот, Лаптев, из-за твоей невнимательности у тебя и результаты ниже! Ну и что, что кабык! Если кабык, так надо ещё больше стараться. И на групповой этап ты не поедешь! И ещё отвлекаешься! Поэтому у тебя и не получается!
– Тогда я и не буду ничего писать, – пробормотал Тёма. – Раз всё равно не получается. Только время терять.
– Так, – продолжала Ромашка Бегемотовна, на время оставив Тёму в покое. – У вас есть бланки. У каждого из вас есть бланки. Видите их? И чистые листы бумаги. Вы можете решать задачи на обычной бумаге, а потом ответ и рассуждение писать на бланке. Если нужно рассуждение. Сначала аккуратно напишите свои имя и фамилию. Аккуратно! Вот тут в клеточках! Лаптев! Ты почему опять не пишешь, горе моё?
Тёма промолчал. Ромашка Бегемотовна убедилась, что все пишут имена и фамилии, и подошла к нему.
– Тёма! Это что ещё за дела?
– А чего мне писать, если всё равно ничего не получится? – закричал Тёма. У него опять возникли проблемы со спокойствием. Он чувствовал, что вот-вот заплачет.
– Тёма! Ты что обещал? Ну хоть раз попробуй нормально себя вести! Ну-ка сядь и пиши свою фамилию! Так, – это она повернулась ко всем остальным. – Давайте потихоньку, внимательно, с первой задачи. Если есть какие-то вопросы – просто поднимите руку, я подойду. Очень внимательно. Николь, ты не забудь проверить. Макар, читай задания по два раза.
Потом Ромашка Бегемотовна снова повернулась к Тёме и заговорила чуть тише, насколько это было для неё возможно:
– Тёма, ну успокойся, ну. Вот, смотри сюда. Пиши тут буковки. По одной в каждую клеточку. Давай, Тёма!
Тёма нехотя написал свою фамилию. Полностью в клеточку не попала ни одна буква, но это его скорее обрадовало. Пусть они лучше ничего не поймут. Первая задача показалась ему совсем простой, и к тому же там тоже было про Тёму. В задаче Тёма был в три раза старше Ани, а Аня на восемь лет младше Тёмы. Тёма прикинул, сколько им лет, и постепенно увлёкся.
Потом шли задачи про пирожки, троллей и персонажей «Алисы в Стране чудес», у которых оказались ещё более серьёзные проблемы со временем, чем можно было бы подумать. В этой задаче часы Болванщика спешили на 15 минут в час, а часы Мартовского Зайца отставали на 10 минут в час. Однажды они поставили свои часы по Сониным, которые вообще остановились и теперь всегда показывали двенадцать, и договорились встретиться в пять. Сколько времени Болванщик будет ждать Зайца, спрашивалось в задачке.
В некоторых задачах нужно было написать на бланке только ответ, а в других – подробные объяснения. Объяснения у Тёмы не помещались в прочерченных строчках, он вылез на поля, потом продолжил дальше вниз и в итоге написал их кругом по всему листу, вокруг заданий. Пока писал, почти успокоился, но когда время кончилось, снова разозлился.
Дальнейшие события Тёме пришлось столько раз описывать – Александру Бронепоездовичу, маме, Александру Бронепоездовичу и маме, маме и папе, – что ему стало казаться, что это было не на самом деле, а в какой-то книге. И он просто когда-то её читал.
Тёма взял свои листки и понёс сдавать Ромашке Бегемотовне. Она сидела за учительским столом, и Тёма собирался небрежно уронить олимпиаду ей на стол, развернуться и уйти. И как раз в этот момент кто-то открыл дверь. Моментально возник сквозняк, и Тёмины листики полетели прямо в лицо Ромашки Бегемотовны.
Что там было потом, он действительно не запомнил. Только удивленное застывшее лицо Ромашки Бегемотовны с выпученными глазами. Наверно, потом она ругалась. Говорила, что никогда такого не видела за тридцать пять лет педагогического стажа. Что это просто ни в какие ворота не лезет. Наверно, потом ему пришлось тащиться в учительскую и писать там объяснительную, и слушать, как возмущённая Ромашка Бегемотовна пересказывает ситуацию с неточностями и огромными преувеличениями Александру Бронепоездовичу. Судя по всему, Александр Бронепоездович позвонил папе, и папа очень быстро приехал, и сидел в кабинете Александра Бронепоездовича, и вышел оттуда мрачнее октябрьских туч. Такие вещи действительно плохо запоминаются, хотя мама сказала, что ей сложно в это поверить.
И вечером лучше не стало. Папа рассказал маме, почти не глядя на Тёму, что Тёма с самого начала урока не слушал Ромашку Бегемотовну, не хотел писать олимпиаду, а потом специально написал всё крайне неразборчиво. Что он рассердился на учительницу и кинул ей в лицо свою работу. Что Александр Бронепоездович за свои сорок лет педагогического стажа тоже никогда с таким ребёнком не сталкивался и ума не приложит, что же им делать.
Мама сказала:
– Тём, да ты просто ни о ком не думаешь! Тебе просто наплевать на нас всех. Неужели сложно провести без замечаний хоть несколько дней подряд? И чтобы нас не вызывали в школу? – она замолчала и задумалась, а потом спросила: – Слушай, я многое могу понять, но почему в лицо? Как тебе вообще пришла в голову мысль кинуть олимпиаду ей в лицо?
Тёма посмотрел на маму. Она правда была очень расстроена. Возможно, так, как никогда до этого.
В прошлом году он снял в классе штаны (трусы, конечно, остались), потому что они поспорили с Диланом, что ему слабо. Учителей в классе не было, но кто-то всё равно рассказал Ириде Армагеддоновне, и ему тоже пришлось писать объяснительную. Ромашка Бегемотовна была потрясена. За тридцать восемь лет её стажа никто не снимал штанов в классе. Но родителей это происшествие скорее насмешило.
В другой раз Тёма порвал лист бумаги на мелкие кусочки и продавал эти кусочки за монетки. Он, собственно, не собирался этого делать, просто рвал бумагу, а Миша спросил, что он делает. Тёма ответил, что вот, бумажки продаю. Это показалось всем очень смешным, и все стали покупать кусочки бумаги, просто по приколу. Это возмутило не Ромашку Бегемотовну, а Александра Бронепоездовича. Он снова вызвал папу и долго объяснял ему, что товарно-денежным отношениям не место в школе. Но папа тогда не ругался, просто сказал:
– Тём, правда, в школе не надо ничего продавать, даже в шутку. Потом обвинят не пойми в чём.
Ещё как-то он выкинул из окна рюкзак Дилана. Это была игра в «трах-бах», все сталкивали вещи друг друга с парт. Тёма скинул тетрадку Дилана, а тот – Тёмин пенал. Это было гораздо хуже, потому что пенал был открыт, и всё рассыпалось. А свой пенал Дилан сразу взял в руки. Тёме больше ничего не оставалось, кроме как выбросить его рюкзак в окно.
Да много всего было. Но получалось, что именно в этот раз он сделал что-то просто ужасное. Тёма сказал:
– Я же не специально. Я не хотел в лицо, эти листки просто так полетели.
Но родителей как-то крепко проняло. Всё время не верили Ромашке Бегемотовне и Александру Бронепоездовичу, а тут вдруг поверили. Может, дело в том, что за всё это время у них действительно накопилось. Или в чём-то другом. Тёме вдруг стало это всё до смерти неинтересно. Но ему было совершенно некуда деваться. Он сидел и слушал, как родители по очереди выговаривают ему за все проступки на свете.
– В общем, теперь они думают, не исключить ли тебя из школы, – закончила мама. – Если бы это была бесплатная школа, наверно, уже бы исключили, а так всё-таки… И им важно, что у них трое детей из одной семьи…
Глава 3, в которой туман на пару минут сдвигается, и за ним можно разглядеть Машину перевода часов
Суббота, 26 октября, 12 ?, туман, видимость – 60 метров
На следующий день, в качестве хоть какого-то утешения, была суббота – любимый Тёмин день. По субботам Тёма вставал, когда все остальные ещё спали, завтракал и тихонько выходил из дома. Дело в том, что по субботам была керамика.
Она проходила в странном, неожиданном для занятий керамикой месте – музее гетто. Музей гетто, в свою очередь, находился в странном, неожиданном для музея месте – зданиях бывших конюшен. С одной стороны текла река, с другой – гремела трамвайная линия. Ворота были прикрыты, но не заперты – это означало, что Руслан уже пришёл, открыл свою крошечную комнатку и пошёл уже, наверно, за водой.
Тёма проходил мимо депортационного вагона, стены памяти и трёх дверей – они вели на выставки. Тёме нужна была четвёртая дверь, за которой помещалось одно из лучших мест на земле, по крайней мере, по субботам рано утром – детская творческая студия «Перспектива».
Студия «Перспектива» занимала три комнаты: одну большую – с длинным широким столом и картинами на стенах, другую поменьше – с анимационным столом и стеклянным ящиком и третью – совсем маленькую, проходную, забитую глиняными фигурками, стеллажами, столами и табуретками. В эту маленькую комнатку и приходил Тёма. Туда помещалось мало народу. Не больше четырёх человек, а лучше – трёх, иначе сразу начинался хаос. Поэтому Тёма старался приходить как можно раньше, в самом начале, пока больше никого не было. Можно было спокойно подумать, что делать, и поговорить с Русланом. Для этого Тёма и вставал по выходным в восемь утра и ехал на трамвае через полгорода.
Хотя все спали, дома по-прежнему чувствовалась некоторая напряжённость. Тёма не захотел завтракать и даже пить чай и вышел раньше, чем обычно. На улице стоял густой туман. Туман – это очень распространённое явление. Тем более осенью. Хотя и зимой – во время оттепелей, и весной – просто так, и летом, особенно в сумерках, в Городе постоянно сгущались туманы. Но сегодняшний выделялся даже среди них. Это был прямо-таки из ряда вон выдающийся туман, король туманов. Он скрыл не только верхушки деревьев и крыши домов, но и большую часть улицы.
Тёма сел в трамвай с запотевшими окнами и поехал как будто на фоне хромакея. Иногда только из серого облака выплывала стена дома или дорожный знак, но потом начался парк, и там уж совсем ничего не осталось. Национальная библиотека, которую называют Замком света, – хотя она больше похожа на водяного дракона, который вылез погреться на берег реки, – под действием тумана стала окончательно противоположна своему названию. Она сама превратилась в глыбу тумана, причём особенно густого и непроницаемого.
За библиотекой был мост – Каменный, второй по старшинству в Городе. Сейчас на нём было видно только первую пару фонарей, и ничего больше. И вёл он никуда, этот мост, – всё исчезло, не стало ни другого берега с соборами и шпилями, ни соседних мостов – вантового и железнодорожного. Тем не менее Тёмин трамвай смело двинулся в это никуда – по рельсам.
Все пассажиры трамвая с любопытством смотрели в окна, хотя через них совершенно ничего не было видно. Они старались рассмотреть сам туман и сравнить его с привычным приморским туманом и с рекламным плакатом внутри трамвая. Плакат изображал как раз то, что должно было вот-вот начаться: установку Машины перевода часов.
В этом году Совет безопасности вселенной решил немного изменить работу некоторых Машин. В том числе – перенести Машину перевода часов из Лондона, где она собиралась последние тридцать лет, в какой-нибудь город поменьше (но не совсем уж маленький). Кроме того, этот город должен был быть в Европе, потому что Машина перевода часов должна базироваться сравнительно недалеко от нулевого меридиана. Он должен быть столичным или университетским – это связано с необходимым качеством обслуживания, а также обладать сравнительно прохладным климатом с частыми туманами. Совет безопасности провёл конкурс, и победил Город – он и правда идеально подходил под все условия.
Трамвайный плакат сообщал в немного истеричной манере:
«Одна из Машин вселенной в Городе – это большое и важное достижение! Теперь Город получает особый статус! На содержание Машины будут выделены гранты!» Дальше шло про количество новых рабочих мест, привлечение туристов и какие-то налоговые льготы – всё это было Тёме неинтересно.
Тёма, конечно, радовался, что у них будет хотя бы какая-то Машина, хотя Машина перевода часов казалась ему наименее интересной из всех. Во-первых, она работает всего два раза в год – осенью и весной. Во-вторых, перевод времени, конечно, очень мощное действие, одно из самых сложных, но его всё равно никто не видит! Для этого и нужен туман – он скрывает Машину в течение всей сборки, запуска и работы. Три дня место работы Машины окутывает туман – это с запасом. Если всё прошло хорошо, то можно вообще ничего не заметить. Это довольно сильно отличается, например, от Машины стабилизации катастроф – её всегда видно. И слышно.
Некоторые жители Города не одобряли даже Машину перевода часов. Они говорили, что её установка, а тем более сборка два раза в год, – это опасно. Кто знает, что может случиться? Пусть лучше все эти Машины стоят где-нибудь в других местах. Машина стабилизации катастроф, должно быть, вызвала бы у них сердечный приступ. Другие жители Города считали, что вообще уже пора перестать переводить часы – это вредно психологически, а польза не доказана. Но и тех и других было сравнительно немного, сторонники установки победили с огромным преимуществом, и теперь Город готовился к первому запуску. И вот, наконец, наступила суббота – последняя суббота октября, день перевода часов.
Тёма часто задерживался на керамике, а сегодня тем более не торопился домой. Он делал паровоз. Пришла Лиза – барабан с косичкой, очень болтливая. Она собиралась делать на гончарном круге вазу. А пока разминала глину для неё, без перерыва трещала, что у них там происходит в школе. Руслан слушал с интересом, а Тёма мрачно обтачивал колёса для паровоза и всем своим видом показывал, что жутко страдает, слушая этот бред. Но не уходил.
Потом пришли близнецы Микс и Густавс – кабачок и баклажан. Тёма никак не мог запомнить ни кто из них Микс, а кто Густавс, ни кто из них кабачок, а кто баклажан. Они были очень похожи – и внешне, и по характеру. Совсем не так, как Таня и Нина. С Тёминой точки зрения, у Тани и Нины вообще не было ничего общего, и когда кто-то говорил, что они похожи, Тёма сердился.
В полпервого пришли Раиса и Василиса, и стало совсем тесно. Руслан ничего не сказал, но Тёма понял, что ему пора. Он долго отмывал руки в ведре, долго искал деньги, чтобы заплатить за занятие, долго надевал куртку. Но потом всё-таки вышел на улицу, в туман.
К трамвайной остановке Тёма обычно шёл через Центральный рынок – мимо гор разноцветных фруктов и овощей, мимо рыбы на льду, лепёшек из тандыра, прилавков со специями, ларька с янтарём и постоянного ремонта. На рынке он покупал себе что-нибудь поесть, а потом выходил на улицу и ждал трамвая.
Центральный рынок в Городе построен из старых ангаров для дирижаблей. Под них подведён фундамент, но это самые настоящие ангары для самых настоящих дирижаблей времён Первой мировой войны. Поэтому Тёма обожал Центральный рынок – за эту связь с дирижаблями.
Так вот, с одной стороны от трамвайной остановки находился Центральный рынок – пять полукруглых построек, четыре в ряд и одна сбоку. С другой – канал с висящими над ним чайками, за каналом – автовокзал и междугородние автобусы, над автовокзалом железнодорожный мост и насыпь, а там – электричка или товарный поезд. Прямо под остановкой располагались входы в подземную часть рынка – склады и другие загадочные подсобные помещения. Получалось место из многих слоёв, немного тревожное, особенно в тумане, – хотя по сравнению с утром он сильно посветлел и поредел.
Летом рядом с остановкой часто спали пьяные, но в этот раз их не было, в октябре уже не сезон. Две продавщицы громко обсуждали тайную жизнь деревьев – как они соприкасаются корнями и общаются. Хлебница рассказывала своей подруге сойке историю из жизни, как автобус из Тарту внезапно поехал через Ропажи. Как это можно себе представить – через Ропажи? Зато потом, когда поехали прямо мимо её дома, она сразу сказала водителю, чтобы выпустил её. Тут моя родная земля, так сказала она водителю. Рядом с ними красавица предлагала телефонному собеседнику шестое ноября, потому что все отказались. Пожилой чайник кормил хлебом чаек и разговаривал с ними по-немецки. Бывший дальнобойщик в капюшоне ходил туда и обратно. Позже, когда все зашли в трамвай, он снял капюшон – и стало видно огромный красно-фиолетовый синяк у него на лбу.
