скачать книгу бесплатно
Дочь капитана
Наталия Гавриленко
Увлекательная повесть. Автор от имени девочки-подростка рассказывает о жизни семьи, следующей за своим военным отцом по территории СССР. Действие происходит в шестидесятые годы 20 века. Все тяготы службы отца мужественно переносит героиня повести, подробно описывая все периоды скитальческой жизни. Девочка заканчивает школу, едет поступать в московский вуз. Повествование рассказывает о студенческих годах. Она хочет жить самостоятельно… Что из этого вышло, читатель узнает со страниц повести.
Дочь капитана
Наталия Гавриленко
«Береги платье снову, а честь смолоду»
«Капитанская дочка» А. С. Пушкин
© Наталия Гавриленко, 2024
ISBN 978-5-0062-4066-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Желание описать свою жизнь и жизнь моих близких возникла у меня откуда-то «изнутри», «из далека». То ли общения мне не доставало в новом, в общем-то, чужом городе, то ли захотелось еще раз вспомнить и переосмыслить прожитую жизнь, жизнь многих людей, окружавших меня все годы.
Многие из нашей родни стали «уходить» и пока еще есть время что-то спросить, узнать, уточнить у тех, кто «остался». Я стараюсь использовать это время. Наверное, лет через двадцать, тридцать эти записи могут стать бесценными, так как в них было запечатлено время, в котором жили мои дедушка и бабушка, практически, ровесники века, мои мама и папа, и все мы, дети двадцатого и двадцать первого века. Может быть, мои дети и внуки заинтересуются этими воспоминаниями и им наша жизнь и, жизнь наших близких, станет понятнее и ближе.
Итак, я начинаю.
Глава 1. Рождение
1.1 Рождение
Родилась я в семье военного, на Западной Украине в июне 1958 года, в селе Козова Тернопольской области. Это было обычное украинское село, где стояла в то время часть отца.
У моих родителей к тому времени уже имелся сын, мой брат Сергей, четырех лет отроду. Ему то и поручили смотреть за вновь «приобретенной» сестрой. И первое, что он попытался сделать, по рассказам моей мамы, это проверить, а действительно ли живая эта «кукла», которую счастливые папа и мама откуда-то принесли в дом? Недолго думая, он указательным пальцем ткнул мне в глаз, после чего я оглушила съемную квартиру моих родителей сильнейшим воплем.
Тут же подбежали родители, сделали брату внушение, что так делать нельзя, что это вовсе не «кукла», а живая девочка, только маленькая и все у нее такое-же настоящее, как и у брата.
Брат воспринял мое появление, как некую «обузу», что особенно видно на выцветших фотографиях тех далеких лет. Позже, когда я подросла, то везде ходила за ним, как «хвост», на что он очень злился, потому что не мог в полную силу бегать с мальчишками, играть в «казаков – разбойников», очень модной в то время игре среди детей, гонять в футбол. Всюду и везде – я, со свойственной мне настырностью, упорно следовала за ним. Он гнал меня домой, играть с девчонками, жаловался на меня маме, что я везде с «пацанами» – я была неотступна.
Мама на его жалобы только разводила руками: мол, а куда я ее дену? Яслей и садика нет, а так хоть родной брат за мной присмотрит. В то далекое «хрущевское» время женщины выходили на работу через две недели после родов. Таковы были законы, «поддерживающие и оберегающие» детей и матерей.
Мама благодарила брата за заботу обо мне. Какое уж там спокойствие у матери, когда стайки недетсадовских мальчишек носились по сельским улицам, огородам, лесополосам. Присмотра за нами не было никакого. Так мы и росли друг подле друга. И я всегда чувствовала на себе неусыпный взгляд брата. Хотя и был в моей младенческой одиссее период, когда у меня была нянька. Да, да, настоящая нянька. А история ее появления в нашем доме такая.
Когда маме пришло время выходить на работу после родов, как раз после тех мизерных двух недель, иначе грозила уголовная ответственность за тунеядство, то сам собой встал вопрос: а куда же девать меня? Девать меня было некуда, так как мой четырехлетний брат вряд ли в полной мере мог взять на себя обязанности той самой няньки. Он хоть и был смышленым и ответственным ребенком, но все же не нянькой для грудного ребенка.
1.2 Няня
Вот так, ломая голову, куда меня деть, мои родители, сидели, обнявшись тихим июльским вечером на крылечке своей съемной квартиры. Мимо шла бедно одетая старушка и плакала, не тая своих слез. Отец остановил ее и спросил:
– Женщина, почему вы плачете?
Возраста она была примерно семидесяти лет, одета в длинную темную ситцевую юбку, такую же блузку и неопределенного цвета платок. Ноги были абсолютно босые и утопали в рассыпчатой, как мука, дорожной пыли. Старушка остановилась, вытерла скомканным носовым платком слезы и прошептала почти беззубым шепелявым ртом:
– Пан, выгнали меня из дома хозяева, -и заплакала с большей силой.
Отец приобнял несчастную женщину и подвел к крыльцу дома, на котором они сидели и думали, куда бы пристроить меня, их дочь, родившуюся две недели назад.
– Ну, идемте, расскажете нам все по порядку, – и усадил старушку рядом с собой на теплое деревянное крыльцо. Она оказалась посередине родителей.
Старушка поведала им свою историю. Звали ее Ганьтя. Родом она была из соседнего села. Родственников после войны у нее не осталось. Люди, у которых она работала помощницей по хозяйству последние годы, прогнали ее, потому что она стала старой: часто болела, ноги распухли и плохо двигались.
Отец спросил ее: а не осталась бы она у них няней для меня? А если родители стали бы уезжать к новому месту службы, то порекомендовали бы ее таким же хорошим людям, какими они сами были. На такое предложение баба Ганьтя согласилась незамедлительно. Идти ей все равно было некуда. Так у меня появилась няня.
Разглядывая фото той далекой поры, можно увидеть, что своим здоровьем она не интересовалась – у нее практически не было зубов. Отекшие, плохо ходящие ноги, она переставляла с трудом.
Надо сказать, что, несмотря на это, баба Ганьтя была большой труженицей. Она не только нянчила меня, но так же готовила еду для всей семьи, стирала белье. Очень любила чистить папины военные сапоги. Папа смущался от такой заботы о себе и не разрешал ей этого делать. На что баба Ганьтя говорила:
– Пан, вы мене як сынку. Дозволяйте мене их чистити. Я дюже люблю запах той ваксы. Вона мне сынку моего напоминает.
После этих слов отец разрешил ей чистить сапоги и дальше. Родители предлагали ей деньги, но она их не брала и только отмахивалась:
– Зачем мне те гроши? На кой ляд? Усе у мене есть, живу як царица. А если помру, то вы меня и похороните.
И по неписаному закону, сложившемуся с первого дня ее пребывания в нашей семье, баба Ганьтя восседала за столом на самом почетном месте – рядом с папой.
Единственным ее недостатком было то, что баба Ганьтя не носила трусов. Никаких. Откуда у нее появилась такая привычка, никто не знал. Но зато она всегда носила длинную ситцевую юбку, которая ей их с лихвой заменяла.
Еще одним из достоинств этой юбки было то, что пространство между ног бабы Ганьти на полу занимала я. Это был своеобразный манеж: она запускала меня туда и так, вместе с ней, вернее, между ее ног, я передвигалась по кухне. А в это время баба Ганьтя могла варить борщ, лепить вареники, стоять у плиты.
Так что первые мои познания об «устройстве» человека я получила, находясь под юбкой бабы Ганьти. Несмотря на это, от бабы Ганьти веяло нескончаемым добром, лаской, желанием сделать нашу жизнь сытой, счастливой. Помню только ее ласковые шершавые руки то гладящие меня по голове, то укачивающие на своей груди. Ее, поющую бесконечные колыбельные песни своим беззубым ртом. Меня окутывало море добра и какого-то света моей дорогой бабы Ганьти.
До полутора моих лет родители прожили душа в душу с бабой Гантей. Но, вскоре отца послали на переподготовку в г. Владимир, и мы вынуждены были переехать. Это было время «хрущевских» преобразований в армии и на флоте, когда на металлолом резали самолеты и корабли. Баба Ганьтя неутешно плакала, расставаясь со всеми нами. Как и обещал ей отец, она перешла в семью таких же военных и тоже няней. Царствие тебе небесное, милая моя, сердечная бабушка Ганьтя.
1.3 Отец. Мой дед будёновец. Коллективизация
Теперь пришло время рассказать о моих родителях.
Мой отец, Молчан Николай Николаевич, родом из Белоруссии, выходец из крестьянской семьи. Родился 11 мая 1929 года. Как раз в разгар колхозного движения и коллективизации.
В свою очередь, его отец, Молчан Николай Семенович, является «ровесником века». Он родился в 1900 году. У дедушки были четверо братьев и сестра. Все пятеро, воевали в гражданскую войну на стороне «красных».
Я помню фото, где стоят четверо буденовцев. Такая фотография была долгие годы в избе дедушки, но со временем затерялась. После гражданской войны братья поселились на хуторах в Белоруссии, занимались земледелием, пчеловодством, были лесничими. Все женились, сестра вышла замуж. Обзавелись хозяйством, жизнь стала налаживаться. Все работали, не покладая рук ради своих семей, достатка в доме.
В тридцатом году власти объявили хуторянам, что всем необходимо объединиться в колхоз. А для этого нужно было переехать на центральную усадьбу в деревню Кобзевичи. Мол, туда проведут электричество, жизнь будет лучше и радостнее.
Сестра дедушки, очень зажиточные крестьяне, сразу смекнули, что добра там не ждать, быстро распродали свое имущество и хозяйство и на эти деньги перебрались в северные Соединенные Штаты Америки. Позже, в году тридцать седьмом, из Америки от сестры было письмо, что они устроились, стали фермерами и звали братьев к себе. Но времена уже были не те, да и из братьев остался только мой дедушка. Письмо прочитали и сожгли «от греха подальше». С тех пор следы дедушкиной сестры затерялись, и никто не знает, где наша далекая родня обретается в той далекой Америке, где их могилы. Слава богу, что хоть эта ветвь нашего рода уцелела и сохранилась.
Братья легкомысленно махнули на предложение власти рукой. Мол, не надобен нам ваш колхоз, нам и здесь хорошо живется. А электричество мы и сами к себе на хутора проведем, купим столбы и провода. Такой наглости и несговорчивости от бывших буденовцев представители власти не ожидали.
Надо сказать, что все братья жили зажиточно. Пчелы давали много меда. На осеннюю ярмарку каждый из них возил по несколько подвод с огромными бочками меда, который всегда был в цене. На жизнь им вполне хватало, благо работали они «от зари до зари», не разгибая спины. Так же трудились и их домашние.
Один мой дед оказался дальновидным и перевез свою избу с хутора на центральную усадьбу, предварительно разобрав ее по бревнышку. Там же он, скрепя сердце, вступил в колхоз, сдав туда свое добро, нажитое за годы жизни на хуторе. А братьев дедушки через некоторое время арестовали, объявили кулаками и сослали в Сибирь, где они безвестно сгинули. Так мой дед остался один из своего большого рода-племени и начал в тридцать лет жизнь заново на новом месте, но в старой избе со своей семьей. Работали в колхозе тоже много, но особого достатка не имели, по вполне понятным причинам. Оплата была натуральной.
1.4 Война. Немцы в деревне
Вскоре грянула война. Белоруссию германские войска захватили очень быстро, так что никто из селян не успел призваться в армию. Остались по своим домам. Вели хозяйство, ждали, что будет дальше.
А дальше деревню «навещали» то немецкие каратели войск СС в поисках партизан, то партизаны в поисках «предателей» советской власти и все одинаково почему-то хотели свежего хлеба, сала, яиц, одежды и прочего провианта. Продукты всегда пользовались большим спросом на любой войне.
Немцы говорили кратко: «Матка, яйко, шпек, шнапс». И в знак особой доходчивости направляли в сторону бабушки автомат и делали голосом имитацию его выстрелов. После чего громко ржали, радуясь чему-то, как будто побывали на представлении в цирке. У бабушки ничего, как правило, не было, сами голодали. И, чтобы избавить свою семью от этой немецкой напасти, она падала на колени и умоляла немцев поверить, что в доме ничего уже нет.
Спасала семью моя бабушка, в то время еще нестарая женщина, ей всего-то было немного за сорок. Она искусственно себя мазала сажей, чтобы никто «не позарился», и умело изображала старуху. Немцы брезгливо отбрасывали ее сапогом, говорили пресловутое «шайзе» и уходили прочь со двора, никого не тронув. После этого бабушка долго молилась у иконы Божьей матери, за все благодаря только ее.
1.5 Партизаны. Рассказы отца о войне
Партизаны тоже были «просты» в обращении, но вдобавок требовали у дедушки много хлеба, которого, по их партизанскому разумению, у него было невероятное количество. И если дед ничего им не давал, то ставили его «к стенке», как немецкого пособника и один раз чуть не расстреляли.
Вмешивалась, как всегда, бабушка. Так же валялась в ногах уже у партизан, умоляла поверить, что ничего в хате нет и, одновременно, совала «защитникам» завернутый в тряпицу последний кусок сала, умоляла отпустить дедушку. После этой мизерной мзды дедушку отпускали. После их ухода вся семья горько плакала, крепко обнявшись. Горше всех плакал сам дед – слезы текли по его белому неподвижному лицу, а плечи медленно сотрясались от бессилия и пережитого унижения. Бабушка продолжала молиться Богу, Божьей матери.
Когда я просила рассказать отца о войне, он неохотно, но делал это. Несколько эпизодов, крепко засевших в его подростковом, в общем-то, детском сознании, он мне поведал. Вот эти его воспоминания.
Немцы в июне сорок первого года продвигались очень быстро. Жители деревни слышали отчетливую канонаду, гром разрывающихся где-то неподалеку снарядов. Многие жители деревни, схватив самое необходимое, побросали свои дома и побежали в лес, спасаться от надвигающегося фронта и вражеских войск.
Отец в это самое время пас колхозных коней в поле. Разрывы слышал, но от коней никуда ведь не убежишь, тем более, что они были колхозными. И вдруг из леса стали выбегать наши красноармейцы с оружием, но какие-то перепуганные в конец. Ни слова не говоря отцу, они запрыгивали на колхозных коней, пришпоривали их и скакали в неизвестном направлении. На все запреты отца не давать коней, они говорили, что немцы совсем рядом, за лесом и через час будут здесь. Советовали при этом ему самому «уносить ноги».
Произнося эти слова, каждый из вновь появлявшихся красноармейцев норовил вскочить на самого красивого и статного коня. Но этот шаг для всех заканчивался одинаково плачевно: жеребец вставал на дыбы, и они скатывались с него, как горох. Когда же все кони были разобраны, из леса выбежал последний боец. Отец ему сразу сказал, что скакать на Буйном, так звали коня, бесполезно. Однако тот нисколько не смутившись, лихо запрыгнул прямо с земли на довольно рослого коня, и, дав ему шпорами под бока так, что Буйный взревел от боли, ускакал со скоростью ветра в неизвестном для отца направлении.
1.6 Один в лесу. Выход
Оставшись один, отец, почувствовал себя свободным от обязанностей пастуха, вернулся в деревню. Дома никого не оказалась. Увидев пробегающих по деревне жителей, отец подумал, что его родные тоже убежали в лес, и, недолго думая, побежал вместе со всеми.
Каково же было его удивление, когда в темном вечернем лесу он никого из родных не нашел. Ходил между групп кучковавшихся у костров людей и с горечью понимал, что он остался один… Кто-то из соседей сказал отцу, что видел его родителей и сестру в другом лесу, неподалеку. Отец пошел один на их поиски. Когда он их увидел, все горько плакали от пережитого страха и неизвестности. Оказалось, что они разминулись с отцом буквально на пять минут и очень расстроились, не найдя его дома.
Просидев в лесу три дня, люди решили вернуться к себе в деревню. К тому времени канонада стихла, спать было негде, еда закончилась. Делать было нечего, надо было выходить.
Решили выходить семьями, впереди послав старух с иконами Божьей матери, чтобы немцы не приняли их за вооруженных людей.
К этому времени в деревне отца расположились регулярные немецкие части. Везде стояла техника, расхаживали солдаты в серо-зеленой форме: сновали по дворам, распоряжались на чужом языке, как хозяева. Видимо такое поведение у них выработалось за годы войны в Европе.
Когда дедушка и бабушка вошли в свой двор, их остановил часовой словами:
– Хальт! Цурюк!
Но бабушка, как всегда, спасла ситуацию: плакала и говорила, что они жители, испугались, ушли, а теперь вернулись. Тут вышел на крыльцо офицер, все понял, разрешил взять из избы некоторые вещи и пальцем показал, где им теперь необходимо было жить – это был сарай, соединенный с хлевом.
Папе моему тоже довелось зайти в свой, некогда родной дом. Картина, что представилась его взору, была шокирующая: за столом в горнице сидело и раскачивалось в пении какой-то немецкой песни человек пятнадцать немцев.
На столе стояли бутылки со спиртным, много всякой еды. По стенкам, на вбитых гвоздях, висели немецкие автоматы. В избе было жарко натоплено. Русская печь раскалилась до красна. Дедушка попытался было сказать, чтобы так сильно не топили, что, мол, и до пожара не далеко… Но его никто не слушал, все были заняты своим пением, выпивкой и едой. Бабушке и всей семье ничего не предложили. Так они стали жить в сарае.
На следующий день немцы собрали всех мужчин деревни и куда-то повели. Женщины всполошились, заплакали, думали, что их ведут на расстрел. Но оказалось, что нет, Бог миловал. Их повели копать могилы для русских красноармейцев, погибших в боях недалеко от Кобзевичей.
Своих погибших, немцы хоронили сами, с немецкой педантичностью отмечая все места захоронений на специальной карте. Это в отличие от наших войск. Бабушку и других женщин сразу заставили стирать немецкое белье. Выдали мыло и следили, чтобы оно все время было на виду. Чтобы не украли. Позже, где-то недели через две, части снялись и ушли.
1.7 Как немец забирал сковороду
Еще один эпизод связан с немецкими регулярными войсками. Как-то весь день через деревню шли немцы. Все жители затаились, никто никуда не выходил.
И вот в избу дедушки зашел огромный немец со всей амуницией и показав пальцем на сковороду, жестами показал, что он ее забирает. Бабушка сразу поняла всю катастрофичность ситуации, что без сковороды они будут обречены на голод. Как всегда, упала перед немцем на колени и стала просить не забирать сковороду. Тогда немец, показал пальцем на отца и жестами дал понять, чтобы он шел за ним. Бабушка растерялась, но делать нечего, надо было подчиняться. Отец собрался и пошел за немцем. Пришли в соседний лес, где недавно он встретился со своими близкими.
Теперь весь лес кишел от немецких солдат, везде стояла техника, сновали солдаты, в пирамиды составлено оружие. На кострах немцы готовили еду. На бабушкиной сковороде они что-то жарили, парили, потом ели. Все это время папа стоял неподалеку около дерева, терпеливо ждал окончания трапезы.
Когда она была закончена, к отцу подошел все тот же здоровенный немец и отдал ему чисто вытертую сковороду и в придачу кусок сала средних размеров и буханку хлеба. Проводив к выходу из леса, отпустил отца. Отец шел быстро, не оглядываясь. Только теперь, им овладело желание схватить из пирамиды автомат и стрелять по этим немцам пока патроны не кончатся. Он еще не знал, бедный мой папа, что такое их карательные операции…
1.8 Каратели
И все-таки ничто и не спасло дедову деревню. В очередную карательную операцию против партизан, немцы подожгли соседнюю и их деревни. Всех, кто не успел убежать в лес, сожгли в деревенском хлеву, согнав туда и стар, и млад.
Жгли каратели деревни тоже со знанием дела: узнавали направление ветра и поджигали дома. Огонь с легкостью переносился от одной избы на другую. Из всей деревни, тридцати домов, уцелели только четыре дома, в том числе и изба дедушки. Опять их Господь спас.
В эти четыре избы и набились все уцелевшие люди. Спали вповалку: на полу, в сараях, на сеновале. Потом люди стали рыть себе землянки и уже там дожидаться конца войны. Когда война кончилась, сами отстроили свои Кобзевичи, благо лес был рядом.
У дедушки и бабушки кроме моего отца, их сына, была еще дочь, моя тетя Саша. Она была старше отца на четыре года. Ей эта изба в деревне Кобзевичи отошла по наследству, так как тетя Саша «досматривала» в старости своих родителей. Мне кажется, это справедливое решение. В настоящее время изба продана чужим людям, трем братьям из Минска, которые вдохнули в нее новую жизнь. Да здравствуют Кобзевичи!
1.9 Моя бабушка Ева. Ее Божий дар
Несколько строк хочу посвятить моей милой бабушке. Хотя это не верно, о моей бабушке Еве можно написать целую книгу. Из двоих моих родных дедушки и бабушки, я ее любила больше.
Несмотря на то, что она была по происхождению простой крестьянкой, впоследствии труженицей в колхозе, в ней всегда была какая-то природная интеллигентность, мягкость, ум и мудрость. Она была добрая и ласковая. Никакой тяжелый крестьянский труд не мог озлобить ее открытое людям, сердце. К тому же она была знахаркой – лечила людей молитвами и травами от различных психических расстройств, от сглаза, испуга, снимала порчу. А самое главное – всегда верила в Бога, молилась ему каждое утро и каждый вечер.
И когда я, однажды проснувшись рано утром «в туалет», спросила ее «Есть ли Бог?», бабушка, закончив молиться, сказала, что есть. Мне в ту пору было восемь лет, но, став взрослой и дожив до тридцати, я вдруг сама пошла в церковь и покрестилась, без просьб и напоминаний. Окрестила и своих дочерей. Все это произошло в 1988 году в городе Грозный в единственном православном храме.
Вспоминая мою добрую любимую бабушку, я всегда молюсь за нее и за всех наших усопших. Поскольку больные люди шли к бабушке со всех концов Белоруссии, то времени на домашнюю крестьянскую работу, которую нужно было делать каждый день, у нее не было.
Дедушке приходилось брать ее обязанности на себя. Этим своим служением людям она вызывала явное неодобрение у деда. Бабушка после своих сеансов помощи была попросту опустошена духовно и физически. Ей требовалось время, чтобы восстановить свои силы. К тому же она была сердечница и не могла выполнять тяжелую работу. Но такие вещи в деревне не прощаются.
Дед стал погуливать, чем доставлял бабушке немало страданий, переживаний и горя. Несмотря на это поведение деда и свои переживания, бабушка не бросала целительство и до конца своей жизни служила людям. Денег за лечение она не брала, но натуральные продукты принимала, так как питаться нужно было, да и дед меньше ворчал. Все бралось в меру, только на прокорм. Обогащаться за счет болезных считалось и считается грехом.
Вместе дедушка и бабушка прожили пятьдесят лет. Умерла она в июне 1975 года. Хотела передать свое умение лечить людей, свой дар. Но, видимо, это и есть Божий дар, и дарится он только самым лучшим, светлым и чистым людям. Царствие тебе небесное, моя дорогая бабушка Ева.
Дедушка пережил бабушку на тринадцать лет, успев еще раз жениться на вдове. Как оказалось, она была «черной вдовой», так как все ее три мужа умерли. Четвертым стал мой дед. Умер он в 1988 году в возрасте 88 лет. Царствие и тебе небесное, дедушка.
Судьба папиной сестры Саши тоже оставляет желать лучшего. Женская ее доля оказалась тяжелой. Рано потеряла мужа, осталась с четырьмя детьми на руках. Самый красивый из всех детей, Николай, утонул сразу после свадьбы, оставив беременную жену. Судьбы других детей Анатолия, Валентины и Марии, были тесно связаны с жизнью деревни и матери, живущей в ней. Тетя Саша умерла в ноябре 2005 года, на три года пережив своего брата. Царствие Вам небесное, тетя Саша.
1.10 Детство, отрочество отца
Вот и подошло время рассказать о моем отце более подробно. Папа рос в деревне, был трудолюбив, покладист, умел делать всю крестьянскую работу: пас коров, косил сено, скирдовал его, пахал землю, сеял хлеб. Во всем помогал родителям.
Внешне он больше был похож на маму, мою бабушку Еву: стройный, высокий, с врожденной интеллигентностью. Мама, вспоминая нашего папу, всегда подчеркивала, что он выгодно отличался от своих сверстников вдумчивостью, никогда не ругался матом, хотя вырос в деревне, где это было нормой. Был умен, хорошо учился в школе. Первый из сверстников собрал детекторный приемник. Хорошо играл на гармони, был центром притяжения сельской молодежи. В него влюблены были все девушки их деревни, старше и младше его по возрасту. Во время войны бабушка спасала своих детей от угона в Германию, пряча их в лесу. Поэтому мои папа и тетя уцелели.
Но вот война, наконец, кончилась. Понятно, что в годы оккупации, не о какой школе речи быть не могло. Отец пропустил четыре года. Должен был идти в 7 класс. Но когда он вошел и увидел детей намного младше себя, то почувствовал себя второгодником. Сам, дома освоил программу 7 и 8 класса, сдал за них экзамены и пошел сразу в 9 класс. Это было не близко, а за семнадцать километров в районном центре под названием Червень. Всю эту дорогу отец преодолевал пешком, позже – на велосипеде. Когда начались осенние дожди, дедушка снял папе квартиру у дальних родственников. Он жил и учился там один. Никто из его сверстников такого поступка не сделал. Многие просто побросали школу, оставшись недоучками.
