скачать книгу бесплатно
Москва моего детства
Наталия Изяславовна Ячеистова
Шаболовка, Петровка, Таганка – этим историческим районам Москвы посвящена книга «Москва моего детства» Наталии Ячеистовой, чьи детские годы проходили здесь в шестидесятые годы прошлого века. Словно в старой кинохронике, перед нами предстают люди и события тех лет, хорошо знакомые улицы и кварталы. Но это – не документальный рассказ об определенном этапе советской жизни со всеми ее атрибутами, а яркая картина того времени, бережно воссозданная автором с запечатленных в душе воспоминаний.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Наталия Ячеистова
Москва моего детства. Историко-биографическая повесть
Моим дорогим родителям Изяславу и Надежде, дедушке Ивану и бабушке Валентине посвящается
© Ячеистова Н.И., 2021
© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2021
Москва моего детства
Минувших дней очарованье,
Зачем опять воскресло ты?
Кто разбудил воспоминанье
И замолчавшие мечты?
Шепнул душе привет бывалый;
Душе блеснул знакомый взор;
И зримо ей в минуту стало
Незримое с давнишних пор.
В. А. Жуковский
Всё моё детство связано с тремя районами Москвы, именитыми, не похожими друг на друга, имеющими свою собственную богатую историю, – это Шаболовка, Петровка и Таганка. О них и пойдёт речь, но не отстранённо, а через призму детского восприятия – так, как сохранила их память. Среда, в которой растёт человек, её архитектурный облик, культурно-исторические пласты оказывают заметное влияние на становление его характера, эмоционального восприятия, образа мышления. Впитанные с детства впечатления и понятия формируют основу личности, которая, развиваясь и взрослея, всё глубже уходит корнями в детство, получая из него либо питательные соки, либо горький осадок. Мне повезло: я росла в дружной семье, в самом центре Москвы. Неповторимый облик кварталов, окружавших меня с детства, общение с близкими, весь уклад столичной жизни – всё это постепенно стало органичной частью моего «Я», сделав меня москвичкой в энном поколении и во многом определив мои дальнейшие пристрастия, вкусы и интересы.
Это повествование правильнее было бы назвать «Москва моего детства… и несколько ранее», так как речь в нём пойдёт о событиях, не имеющих чётко очерченных временных рамок.
Личные впечатления оказались неразрывно связаны с царившей в те годы общественно-политической обстановкой – да и можно ли провести границу между собственными воспоминаниями и общей историей?
Я родилась на Шаболовке, в доме № 21 по Хавско-Шаболовскому переулку морозным январским утром 1956 года. У мамы схватки начались раньше, чем предполагалось; телефона в доме не было, посему моей маме и сопровождавшей её маме – моей бабушке – пришлось по сугробам добираться до ближайшего роддома, благо он находился неподалёку[1 - Роддом № 23 по адресу ул. Шаболовка, 57 позже был переделан в Центр планирования семьи и репродукции; с 2016 г. входит в состав ГКБ им. Н. И. Пирогова.]. Роды прошли благополучно, и вскоре на свет появилась маленькая крикливая девочка с большими карими глазами. Поначалу мы всей семьёй ютились на Шаболовке у дедушки с бабушкой, но уже вскоре перебрались на Петровку. И всё же именно Шаболовку я всегда считала своим родовым гнездом и стремилась туда отовсюду.
Однако, дабы не нарушать последовательности изложения, начну свой рассказ с Петровки.
Петровка
На Петровке, в Дмитровском переулке, папе досталась от родственницы крохотная комнатка в старом двухэтажном доме дореволюционной постройки. Туда вскоре после моего рождения мы и перебрались с моей мамой Надеждой и папой Изяславом. Комнатка наша была настолько мала, что в ней негде даже было поставить детскую кроватку – меня клали спать в коробку из-под подаренной родственниками куклы, которая оказалась больше меня. Эту куклу Катю с закрывающимися глазами, в голубом платье из жатой ткани, с такой же сумочкой на руке, я поначалу принимала за свою старшую сестру.
Дмитровский переулок, вместе с идущим по соседству Столешниковым (что за чудное название – Столешников! сначала я думала – «столешники – это те, кто столы делает», но оказалось, так назывались скатерти, которые выделывали здесь ткачи) как бы сбегали ручьями с Пушкинской улицы[2 - Ныне улица носит своё историческое название – Большая Дмитровка.] вниз к Петровке, образуя трапецию, застроенную некогда импозантными особняками. Наш Дмитровский переулок притекал прямо к роскошному Петровскому пассажу. Оттуда рукой подать до Большого театра, рядом – помпезное здание ЦУМа. Папа знал этот район как свои пять пальцев – всё его детство вместе с друзьями-мальчишками прошло в петровских дворах, на голубятнях. Война застала папу в Москве, в 1941 году он заканчивал 6-й класс «Г» 168-й школы. Окончание школы совпало с окончанием войны. Видимо, папина семья жила на Петровке с давних пор. Так, на сохранившейся фотографии молодого моего прадеда Павла Ячеистова, датированной 27 апреля 1907 года, видна типографская надпись: «Фотография Эйхенвалъда, Москва, Петровка, 15[3 - В огромном по тем временам доме № 15 по Петровке располагалось Страховое общество «Якорь», построенное в 1902 г., а также гостиница «Марсель» и редакции нескольких газет. А в 1904 г. здесь был открыт один из первых кинотеатров Москвы «Таумотограф».]».
Ул. Петровка
Петровка с прилегающими улицами-переулками, где прошли первые годы моей жизни, представляет собой один из самых старых и оживлённых районов Москвы. Петровка получила своё название от Высоко-Петровского монастыря[4 - Первое упоминание о Высоко-Петровском монастыре относится к 1377 году Монастырь был закрыт большевистской властью в 1922 году В 1990 г. богослужения в монастыре возобновились. На территории монастыря сохранился храм святителя Петра Митрополита, основанный в 1514 году, и ряд других храмов.], основанного аж в XIV веке. Название – Петровка – известно с XVII века и с тех пор ни разу не менялось, что считается редкостью для исторических улиц центра Москвы. Дома и усадьбы московской знати появились здесь в XVIII веке, а в конце XIX – начале XX веков Петровка превратилась в одну из главных торговых улиц Москвы, где продавались модная одежда и предметы роскоши. Большинство магазинов и лавок принадлежало иностранцам. Писатель Пётр Боборыкин, говоря о Петровке на стыке веков, писал: «Вся часть Петровки до Петровских линий с Кузнецким и Столешниковым переулком переполнена модной торговлей иностранцев: это как бы московский Париж с прибавлением Вены, Берлина, Варшавы».
Дмитровский переулок
В 1948 году по решению (собственного, советского!) руководства была разрушена вся историческая часть застройки по левой стороне Петровки между Кузнецким мостом и Столешниковым переулком – ради предполагавшегося строительства новых домов, которое так и не было начато. Вновь подтвердилась старая поговорка: «Ломать – не строить!» К счастью, по всей длине Петровки всё же сохранилось немало исторических зданий.
Идущая параллельно Петровке улица Большая Дмитровка в XIV веке представляла собой оживлённую дорогу, ведущую в город Дмитров. По обе стороны дороги располагалась слобода торговцев и ремесленников, почти все они были выходцами из Дмитрова, что и дало название сначала слободе, а потом, с XVIII века – улице. В XIX веке Большая Дмитровка являлась одной из центральных улиц Москвы. По обе стороны появились красивые особняки доходных домов в стиле модерна и неоклассицизма. Большая Дмитровка издавна притягивала к себе людей искусства. Здесь бывал Александр Пушкин; Лев Толстой в 1866 году, во время работы над романом «Война и мир», снимал ряд комнат в особняке под номером 5/7. Тут жили известные артисты и писатели. Гиляровский в своей книге «Москва и москвичи» писал, что Большая Дмитровка являлась самой шумной улицей старой Москвы. Здесь располагались театр, клубы, до утра у парадных подъездов дежурили извозчики… С приходом революционеров к власти Большая Дмитровка была переименована сначала в улицу Эжена Потье (участника Парижской коммуны и автора «Интернационала»), а потом, в 1937 году, получила другое название – Пушкинская (к 100-летию со дня смерти поэта). В 1993 году улице было возвращено её изначальное название.
Родители часто гуляли со мной по Петровке, Пушкинской, Столешниковому переулку и прилегающим кварталам, заходили в магазины, останавливались в скверах. К сожалению, я долгое время понятия не имела (и не уверена, знали ли родители) ни о Петровском монастыре (к тому времени давно закрытом), ни о снесённой в 1927 году церкви Рождества Богородицы в Столешниках[5 - На этом месте – на углу Столешникова переулка и Петровки – стоит сейчас небольшая часовня.]…
Дмитровский переулок, не очень длинный, но просторный, как бы вытекает из Большой Дмитровки примерно посредине. К нашему дому со стороны переулка вёл проход через низкую арку – в небольшой дворик, облепленный со всех сторон такими же старыми домами. В жилых помещениях дома, некогда просторных, теперь ютилось несколько семей. Комнаты располагались радиусом вокруг общей площадки, где под потолком висела на проволоке тусклая голая лампочка. Здесь всегда царил полумрак. Жильцы были весьма бедными людьми, поэтому у них часто возникали споры по поводу оплаты общего электричества. Папа, посмотрев какое-то время на это житьё, объявил соседям, что берёт на себя все общественные расходы на электричество, после этого его авторитет поднялся среди жильцов на недосягаемую высоту.
«Я люблю тебя, жизнь…»
Папа к тому времени отслужил в армии в Олаве (Польша) в составе дислоцированных там советских инженерных войск. (Как молод и красив он на фотографиях, которые он присылал оттуда в Москву своей невесте, моей маме!) Закончив затем Харьковскую военную лётную академию, он счастливым образом получил в 1958 году назначение в Москву. И хотя сам он был коренной москвич, получить распределение в столицу было в то время практически невозможно. Здесь сыграло свою роль то, что папа выбрал для своей дипломной работы новую тогда тему космических летательных аппаратов: на неё обратили внимание – и папа был принят на работу в Генштаб, в ракетные войска. Это было невероятной удачей. В харьковской академии даже прошёл слух, что у него есть родственник в генштабе: а как же ещё можно попасть в Москву? Но папа рос без отца; его мама, выйдя повторно замуж, была занята младшими детьми, и никаких высокопоставленных родственников у них не было. Так что развитие трудового пути отца предопределили исключительно его личные качества – настойчивость, вдумчивость, трудолюбие, ответственность. А может, сыграло свою роль и его имя? Изяслав – это старославянское имя означает «добывший славу».
Жизнь того времени была полна парадоксов: целыми днями папа был занят на Фрунзенской набережной расчётами траекторий полётов космических аппаратов, а по вечерам возвращался домой, протискивался узким коридором в свою комнатёнку, где молодая жена кормила его скромным ужином, а беспокойный ребёнок в моём лице требовал постоянного внимания. Но родители чувствовали себя счастливыми: у них была семья, любовь, дитя, крыша над головой в центре Москвы, интересная работа… «Я люблю тебя, жизнь! ? И надеюсь, что это взаимно», – эту песню я часто слышала от них.
Вскоре мама, закончившая Губкинский университет[6 - Ныне – Государственная академия нефти и газа имени И. М. Губкина.], устроилась на работу, и по утрам меня стали отводить в детский сад[7 - Детский сад № 290, Москва.]. В то время детские сады были общедоступны, а в центре города они отличались хорошими условиями и образцовым порядком, так что мама имела все основания пребывать в бодром расположении духа. Отведя меня утром в сад, она со спокойной душой направлялась на работу – стройная, светловолосая, с газовым шарфиком на плечах; шла, напевая, и каблучки её весело стучали по асфальту: тук-тук-тук. Пройтись свежим утром по знакомым московским улицам было одно удовольствие!
Да здравствует Международный фестиваль молодежи и студентов! Август 1957 г.
В детском саду мне нравилось: там было светло и просторно, мой общительный характер притягивал ребят, что давало мне возможность проявлять свои лидерские качества. Для меня это был первый опыт социализации, проходил он вполне успешно. Даже когда однажды папа забыл забрать меня из детского сада (мама была в командировке), этот случай не оказал на меня травмирующего воздействия (в отличие от мамы). В детском саду много времени мы проводили на улице. Я уже знала, что Земля круглая, поэтому во дворе детсада настойчиво, изо дня в день, рыла совком ямку, желая увидеть, как живут люди на другом конце земли. В детсаду периодически устраивались праздники, где мы, дети, читали стихи и пели песни, в том числе военно-патриотические: «Люди мира, на минуту встаньте!..»; «Куба – любовь моя! ? Остров зари багровой…» и другие. Организовывались экскурсии – даже в Кремль! На Новый год в большом светлом зале устанавливалась высокая ёлка, и дети участвовали в костюмированных представлениях. Помню, как я, наряженная Бусинкой, старательно декламировала стихи. Проявлялась забота о нашем здоровье – каждый день нам давали выпивать по ложке рыбьего жира (бр-р!), да и еда, которой нас кормили, была вполне сносной. Так что не так уж и плохо было в советском прошлом. Совершенно непостижимым образом я помню не только имена, но и фамилии некоторых моих друзей-детсадовцев. Вот они, на общей фотографии в Кремле у Царь-пушки: Андрюша Сакидонов, Андрюша Бесчастнов, Оля Мальцева… Боже, неужели и меня до сих пор кто-то помнит?
Как и все дети, я периодически болела. И вот чего я действительно не любила и боялась, так это поликлиник и врачей. Но вскоре мама нашла выход из ситуации – купила мне детский докторский набор и сшила белый халатик с красным крестом на рукаве. Лечение куклы Кати, соседей и всех желающих надолго стало моим любимым занятием. И врачей я перестала бояться: чего же их бояться, если теперь я одна из них?
Наш дом, как я уже сказала, был очень старым. Он помнил свой переулок ещё в ту пору, когда тот назывался Салтыковским[8 - Салтыковский переулок был переименован в Дмитровский в 1922 г.], - по имени графа Салтыкова, владевшего тут рядом доходных домов. Салтыковский переулок был известен своей художественной галереей Лемерсье[9 - Первая частная художественная галерея Москвы – «Галерея Лемерсье» в доме № 8 в Салтыковском переулке на Петровке – открылась осенью 1909 года. Галерея размещалась при художественном магазине «Аванцо». Этим известным на всю Москву магазином художественных принадлежностей изначально владел Николай Аванцо. После его смерти заведение перешло к Карлу Лемерсье (1878–1912), бывшему служащему магазина, который решил дополнить магазин художественной галереей. «Галерея Лемерсье», регулярно выставлявшая и распродававшая произведения российских живописцев, графиков, скульпторов и их западных коллег, завоевала высокий статус среди знатоков искусства. В 1911 г. в этой галерее была организована персональная выставка И. Похитонова, на которой экспонировалось 60 работ художника, включая его известную картину «Место, где зарыта зелёная палочка» («Лев Толстой в лесу»). Художник лично принимал участие в организации выставки. Очередная выставка 1917 года, совпавшая с Октябрьским переворотом, была последней. Сегодня по этому адресу находится модный брендовый магазин Fabiana Filippi.]. Рядом стояли особняки богатых купцов – Живаго, Голофтеева и других; когда-то в них кипела яркая жизнь, полная достатка. Теперь же это были невзрачные дома, давно не знавшие ремонта, напичканные коммуналками, уплотнённые до последней степени, зажатые в сумрачных, тесных дворах, где унылые хозяйственные постройки соседствовали с помойками. По вечерам окна в этих домах смотрели подслеповато, будто слезясь от пыли и старости. Во дворах бегали худые облезлые кошки. Вдоль стен скользили немые тени жильцов.
Детский сад в Кремле, 1961 г.
И всё же это был самый центр Москвы! Молодые мои родители любили гулять по знакомым улицам, ходили в театр и кино – иногда по очереди, чтобы было кому посидеть с ребёнком. Однажды, когда мне было лет пять, мне открылось чудо театрального действа. Это был поход во МХАТ, располагавшийся рядом, в Художественном проезде[10 - В период с 1923 по 1992 гг. Камергерский переулок носил название Проезд Художественного театра. В 1992 г. ему было возвращено историческое название (закрепившееся за ним с конца XIX века – по званию населявших это место чиновников высокого придворного чина – камергеров).]. Дают «Синюю птицу». Я совершенно ошеломлена происходящим на сцене, сказочное представление завораживает меня. Но вот падает занавес, загорается свет, зрители встают со своих мест. Мама берёт меня за руку. Неужели пора уходить?!
– Хочу ещё театр! – раздаётся громкое детское рыдание на весь зал.
Артисты выглядывают в щёлку между кулис и с умилением смотрят на благодарного зрителя…
Мне нравилось гулять с родителями по Петровке, соседним улицам и переулкам. Вдоль улиц тянулись невысокие жилые дома и магазины. В Художественном проезде находилась в ту пору хорошая мужская парикмахерская, куда ходил стричься отец, а позже приводил сюда и моего брата. В начале Пушкинской улицы выделялся своей архитектурной классикой Дом Союзов (бывший Дом Благородного собрания), по вечерам перед ним оживлённо гудела небольшая толпа в ожидании начала концерта. Мне очень хотелось попасть туда, но тогда я была ещё слишком мала (а когда выросла, то желание это пропало). Я понимала, что это и есть самое сердце Москвы. Нарядная публика прохаживалась по вечерним улицам неспешно, выглядела важно и одновременно слегка беспечно. Какая-то атмосфера праздника, усвоенная, возможно, с давних времён, присутствовала в этом старом квартале Москвы. Да и сейчас, согласитесь, Большая Дмитровка остаётся одной из самых чудесных улиц Москвы (несмотря на тяжеловесные здания под номерами 15А и 15Б – таковыми их делает не столько архитектурный стиль, сколько «внутренняя начинка»; это здания Генеральной прокуратуры[11 - Здание, занимаемое ныне Генпрокуратурой (Большая Дмитровка, 15А), было построено как жилой дом в 1824 г. на основании здания середины XVIII века. В начале XX века там проходили заседания литературно-художественного кружка, возглавляемого поэтом В. Брюсовым. Здесь же находилась картинная галерея, в залах устраивались выставки, концерты, спектакли. Частыми посетителями тут были Бунин, Вересаев, Собинов, Немирович-Данченко, Ермолова. Кружок был закрыт в 1920 г. Какая же метаморфоза деятельности произошла в стенах этого дома! Теперь здесь разыгрываются драмы совсем иного толка. Хочется, однако, надеяться, что когда-нибудь исторически закономерная художественная жизнь вернётся в это здание!] и бывшего партийного архива Института марксизма-ленинизма[12 - Здание было построено в 1938 г. в стиле конструктивизма по проекту архитектора Щусева. Со стороны Б. Дмитровки стену фасада до сих пор «украшают» три мрачных барельефа основоположников научного коммунизма. С 1999 г. – Российский государственный архив социально-политической истории.]). Никаких внешних украшательств, за исключением скромной иллюминации в праздники, не было, но старые улицы в них и не нуждались, будучи самодостаточными в своём классическом архитектурном облике. В Столешниковом переулке, на спуске к Петровке, находилась замечательная кондитерская – просторная, светлая, пропитанная ароматами кофе и шоколада. Туда мы с папой наведывались перед праздниками. В кондитерской за высокими стеклянными прилавками стояли продавщицы в белых халатах, а перед ними – такие богатства! Торты, пирожные (эклеры, картошки, наполеоны, песочные полоски и фруктовые корзиночки), раскрытые коробки с фигурными шоколадными конфетами в виде трапеций, бочонков, тонких резных листиков и бутылочек в цветной фольге, а также «лимонные и апельсиновые корочки» в картонных тубах. После тщательного выбора мы покупали что-нибудь вкусное и шли домой.
Отец и мама. 1957 г.
Зимой по вечерам воздух становился морозным и синим. В низких домах зажигались жёлтые окошки. Под Новый год весь квартал обретал сказочную таинственность. По улицам шли румяные оживлённые пешеходы, несли в руках обвязанные верёвками ёлки; в воздухе пахло хвоей и свежим снегом. Засыпая, я видела летящие за окном снежинки, мерцающие огоньки. Звучали колыбельные песни – в папином исполнении: «Спят медведи и слоны, /Дяди спят и тёти. ? Ночью все спать должны, ? Но не на работе» (воспитательная песня); мама поёт задушевно: «Улетел орёл домой, ? Солнце скрылось за горой,/Ветер после трёх ночей/Мчался к матери своей». И всё представляешь себе так ясно: и медведей, и ветер, и его мать…
Иногда мы с родителями ездили в гости к тёте Лизе, жившей в Большом Казённом переулке (носившем в то время имя Аркадия Гайдара). Она приходилась тётей папиной маме, Александре Павловне. Характерно, что саму Александру Павловну – бабу Шуру – я узнала как будто позже. Походы к тёте Лизе всегда были в радость. Старый дом – ровесник нашему – выглядел более добротным. С улицы, однако, он был не виден – к нему вела тёмная глубокая подворотня, через которую ты оказывался в маленьком дворике с парой старых клёнов. Не помню никаких соседей – словно из подъезда мы сразу попадали в квартиру на первом этаже. Небольшая уютная комната, матерчатый абажур над круглым столом с чистой скатертью. У стены – большая тумба, на которой громоздился радиоприёмник, стояли вазы с искусственными цветами, коробки с цветными нитками. Тётя Лиза была искусной рукодельницей – делала на заказ из цветных лоскутков очаровательные букетики, это приносило ей небольшой заработок. Помню чаепитие из тонких чашек с цветным узором. Серебряные чайные ложечки с выгравированными вензелями «ЕЕ» – Елизавета Елисеева: тётя Лиза приходилась родственницей купцу Елисееву, открывшему незадолго до революции свой известный магазин на Тверской. (Выбирая место для своего магазина, Елисеев рассматривал также варианты на Петровке и Большой Дмитровке, но остановил свой выбор на Тверской.) На полочке над диваном – череда фарфоровых слоников (заклеймённых советской пропагандой как символ мещанства), фаянсовые фигурки, среди которых мне особенно нравится лежащая в вальяжной позе дымчатая собака.
Тётя Лиза – старая (ей уже за восемьдесят), полная, с белым мучнистым лицом, в светлых кудряшках на голове. Ходит, согнувшись, одной рукой опираясь на палку, другую заложив за спину, при этом передвигается весьма проворно. Она добра и ласкова со мной. С ней тут живёт ещё одна старушка помоложе – тётя Таня. Кем они приходятся друг другу, я не знаю. Тётя Таня редко выходит из своей комнаты, а когда выходит, то ничего не говорит, только сверкнёт взглядом и пройдёт мимо. Голова у неё гордо приподнята, лицо узкое, волосы тёмные, волнистые – видимо, в молодости она была очень красива. Позже я узнала по секрету от мамы, что рядом есть ещё чулан, в котором живёт какой-то дядя. Он там раньше прятался от кого-то много лет, вернее, это тётя Лиза и тётя Таня его прятали. В чулане ему провели свет и сделали фальшивое окно с занавеской, которая, понятно дело, была всегда задёрнута. Но казалось: только протяни руку – и взгляду откроется зелёный двор, деревья… Этот человек никогда не покидал своего укрытия, видимо, продолжая опасаться посторонних… А ещё существовала какая-то легенда про отношения этой семьи с Николаем Чеховым, художником, братом Антона Павловича. Каким-то образом это было связано с картиной Левитана «Осенний день в Сокольниках», где Николай, как известно, вписал с согласия своего друга фигурку молодой женщины. Но кто она была – теперь уже не узнать.
Дмитровские дворы
Много тайн хранил в себе дом тёти Лизы. Спустя много лет узнала я и про несчастного Евстафия, которого никто из нашей семьи в живых не застал. Он был мужем Татьяны, и они жили вместе с тётей Лизой – до того дня, когда его арестовали в 1933 году (в возрасте тридцати трёх лет) и отправили на Соловки. На этот адрес приходили его письма из лагеря. В одном из них он писал своему брату Михаилу: «У меня к тебе будет просьба, т. к. ты имеешь фотоаппарат, то сними, пожалуйста, Татьяну в её комнате. Я тебя прошу сделать это. Заранее приношу благодарность». В другом письме он пишет: «А главное, что меня пугает, – это сам факт моего существования…» Евстафий был расстрелян в 1937 году на Соловках, в 1958-м – реабилитирован. В октябре 2020 года на стене этого дома по адресу Большой Казённый переулок, дом 10 была установлена мемориальная табличка в память о Евстафии в рамках гражданской инициативы «Последний адрес[13 - Гражданская инициатива «Последний адрес» проводится обществом «Мемориал» с целью увековечить память рядовых советских граждан, попавших под маховик репрессий. Акция была начата в Москве 10 декабря 2014 г. – в Международный день прав человека.]».
Дом № 3 по Дмитровскому переулку
Район Петровки остался в моей памяти как старинная часть Москвы, полная тайн и загадок. Много лет спустя я как-то собралась взглянуть на место своей первой колыбели в Дмитровском переулке. «Почему много лет спустя?» – спросите вы, ведь я как жила, так и живу в Москве. О, это необъяснимое чувство боязни встречи со своим прошлым! Почему-то, часто бывая в районе Петровки, я лишь издали бросала взгляд в сторону родного места. Что-то удерживало меня от того, чтобы войти во двор, подойти к своему дому. И вот теперь, при ближайшем рассмотрении, Дмитровский переулок было не узнать. Исчезла арка, которая вела во двор, да и самого дома, в котором была эта арка, уже не стало. Теперь двор, отгороженный от проезжей части лишь металлической изгородью, оголился, расширился. Во дворе сохранились два старых двухэтажных дома – наш[14 - Дом № 3 по Дмитровскому переулку, строения 1–4 ныне отнесены к памятникам архитектуры «Городская усадьба XIX века».] и соседский. Оба дома, судя по всему, были недавно капитально отреставрированы; чистенькие, с белыми фигурными наличниками на окнах, они выглядели вполне симпатично. Судя по вывескам, здесь теперь располагались отель и кафе. Рядом вырос жилой дом в стиле неоконструктивизма. Переулок стал совсем иным, но, к счастью, не подвергся радикальной перестройке, сохранил, как и соседний Столешников, свою малоэтажность и сдержанную выразительность.
Я стояла и смотрела на свой дом, окна, безлюдный двор, и трудно было представить, что именно здесь когда-то жили мои родители, протекало моё детство. Подойдя к дому вплотную, я всматривалась в него: камни, щели, перекрытия, металлические конструкции – сохранило ли хоть что-то память о том времени? Трудно сказать. Но мне показалось, что за новым модным фасадом дома бьётся всё то же старое доброе сердце, помнящее всех своих жильцов. И чем дальше я уходила от Дмитровского переулка, тем острее становилось это чувство.
Шаболовка
Как я уже говорила, родители часто отвозили меня на Шаболовку, где я проводила много времени у своих любимых дедушки и бабушки – Ивана Ивановича и Валентины Петровны Катяевых. Всё доставляло мне здесь радость, таило в себе много интересного и занимательного. Бабушка и дедушка жили весьма просто, но они казались мне красивой необычной парой. Как сейчас помню: коренастая фигура деда, его живое улыбчивое лицо; бабушка – строгая, с правильными чертами лица – тонким носом и выразительными серыми глазами. Бабушка носила прямые штапельные платья, не имела дорогих украшений, не пользовалась косметикой; мне запомнились только её духи «Красная Москва» – маленький флакончик в красной коробочке. Мой дед никогда не казался мне «дедом»: был он до самой своей кончины (ушёл, не дожив полугода до семидесяти лет) энергичным, весёлым и «заводным», как говорила бабушка. Он носил костюмы (летом – непременно светлые, песочная гамма преобладала), рубашки с запонками, галстуки, шёлковые кашне, шляпы; выглядел весьма импозантно. Бабушка и дед всегда пребывали в хорошем настроении. «Живём как у Христа за пазухой», – говорила бабушка, и я представляла себе Христа, как мы сидим у Него за пазухой и выглядываем оттуда – довольные и счастливые.
Татьяна Маврина. «На Якиманке.
Ц. Иоанна Воина. XVII век».
Бабушка и дед жили на Шаболовке уже много лет. Бабушка переехала сюда после замужества из своего родного дома, располагавшегося, впрочем, неподалёку – в Мароновском переулке. Её мама – моя прабабка Екатерина Ивановна Гусева – ходила оттуда пешком в церковь Иоанна Воина[15 - Храм Иоанна Воина был возведён в начале XVIII века, в царствование Петра Великого – по преданию, по чертежу самого царя. С 1906 г. настоятелем храма был протоиерей Христофор Надеждин. В мае 1922 г. он был расстрелян по приговору Московского революционного трибунала. Прославлен в лике святых Собора новомучеников и исповедников российских в 2000 г.] на Якиманке, где стояла за свечным ящиком.
Семья была большая – у бабушки было четыре брата и две сестры, с которыми они, будучи детьми, в пору Октябрьского переворота бегали на Якиманку «революцию смотреть». Прадед мой, Пётр Иванович Гусев, работал в типографии; умер он рано, не дожив и до сорока лет.
Переехав в дом на Шаболовке, моя бабушка прожила там со своим мужем Иваном долгую счастливую жизнь. Отсюда мой дед, кадровый военный, ушёл в сорок первом на войну, на этот адрес приходили его письма с фронта, сюда же он и вернулся после Победы – Божьей милостью, целый и невредимый[16 - Мой дед воевал в составе регулярных войск, что же касается ополчения Москворецкого района, насчитывавшего 7 тысяч человек, то судьба его сложилась в целом трагически. 19 сентября 1941 г. Москворецкая дивизия была преобразована в 17-ю стрелковую дивизию. В начале октября дивизия участвовала в ожесточённых боях с немцами, 5 октября оказалась в полном окружении. Большая часть ополченцев погибла. Вместе с прерванными войной жизнями произошла во многом утрата живой памяти об истоках и традициях одного из старейших районов Москвы.]. Тут на Шаболовке родились моя мама Надежда и (двумя годами раньше) её сестра Валентина. Потом они ходили в школу, располагавшуюся рядом, на Донской улице. Это была «женская» школа: девочки и мальчики учились в ту пору раздельно. В школе мама дружила с несколькими девочками, жившими по соседству, – Наташей (лучшая мамина подруга, в честь которой меня и назвали), Лидой, Эммой. Эта крепкая искренняя дружба сохранилась у них на всю жизнь. В дом на Шаболовке приходил, будучи ещё совсем молодым человеком, мой будущий папа Слава – он навещал мою бабушку, с которой был знаком через своих родственников. Застенчивый деликатный Славик очень нравился бабушке, а Славику нравилась юная Надя – это и решило их дальнейшую судьбу. Поначалу, правда, когда приходил Славик, Надя хватала шахматную доску и уходила с гордым видом в клуб[17 - Клуб этот под названием «Шпулька» находился, увы, в здании бывшей церкви Пресвятой Живоначальной Троицы (ул. Шаболовка, д. 21), закрытой и разграбленной большевиками в 1930 г. Название своё клуб получил по имени стоящей напротив шелкоткацкой фабрики, основанной французским подданным Гужоном в 1835 г. После революции фабрика была национализирована и приобрела название – Шпульно-катушечная фабрика им. Дзержинского, в коем виде и просуществовала до 1990-х годов, претерпев некоторую модернизацию в 50-е годы XX века. В народе фабрику называли попросту «Шпулька» (с трудом, видимо, усматривая связь между шёлковым производством и Железным Феликсом). Дом культуры «Шпулька» позже был переделан в кинотеатр. В 1992 г. здание было возвращено православной церкви.], чем основательно расстраивала гостя. Но потом и Надя прониклась симпатией к обаятельному молодому человеку. Прошло, однако, немало времени, прежде чем они поженились. Папе к тому времени исполнилось двадцать семь лет, маме – двадцать пять. А через год появилась на свет я.
Иногда я думаю: какое поворотное это было время! Совсем недавно, в марте 1953-го, умер Сталин. Мама рассказывала, каким потрясением для всех стала его смерть. Люди убивались от горя, рыдали, не могли представить себе, как будет жить страна дальше без «великого вождя». На похороны выдвинулась, казалось, вся Москва. Мама тоже порывалась пойти, но бабушка её не пустила (слово матери было для неё законом). Бесконечная очередь тянулась к Колонному залу Дома Союзов, где было выставлено для прощания тело вождя. Траурные митинги по всей стране, на Красной площади на трибуне Мавзолея – Маленков, Хрущёв, Берия. Море венков, тысячи и тысячи людей. Многие погибли в те дни в сутолоке и давке… И вот прошло совсем немного времени – наступила иная эпоха! С приходом к власти Никиты Хрущёва прекратились страшные масштабные репрессии, народ вздохнул свободно. Тем не менее доклад Хрущёва в феврале 1956 г. на XX съезде партии «О культе личности и его последствиях» и постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствиях» прозвучали для общества как гром среди ясного неба. Казалось бы: совсем недавно – всеобщее поклонение Сталину – «великому и любимому отцу народов», здравицы, клятвы, восхваления, торжества. И вдруг – разоблачение культа! Но никто не умер от потрясения, не развернул борьбы за восстановление «доброго имени» попранного кумира[18 - Единственным заметным актом противодействия стало просталинское выступление грузинской молодёжи в Тбилиси в 1956 году подавленное властью.]. Этот факт, честно говоря, всегда оставался для меня загадкой, равно как и то, что Хрущёв – с виду такой простак! – сумел обойти Маленкова (ставшего после смерти Сталина Председателем Совета министров, первым человеком в государстве), арестовать и уничтожить могущественного Берию[19 - Берия, олицетворявший собой пыточные застенки и расправы сталинского времени, был арестован в июне 1953 г. по обвинению в шпионаже и заговоре с целью захвата власти. Расстрелян в декабре 1953 г. Вся операция была задумана и организована Хрущёвым. Большинство современных историков придерживается мнения, что предъявленные Берии обвинения были не состоятельны. Берия был ликвидирован «превентивно» – во избежание узурпации власти со стороны органов госбезопасности во главе с ним. На момент ареста Берия был вторым человеком в государстве, являясь первым заместителем Маленкова и одновременно министром внутренних дел.]
