Фасад улыбки

Натали Стар

Фасад улыбки

Глава 1

Глава 1. “Майское озарение”

Май в этом году встречал Москву затяжными дождями. В нашей квартире на первом этаже было так же сыро и холодно, как на улице. Отопление давно отключили, и промозглая влага въелась в стены, в одежду, в самое нутро. Ледяной холод и сырость поднимались от голых полов, казалось, они проникают прямо в душу, покрывая ее тонкой, но прочной коркой плесени в перемешку с безысходностью. И в то же время, глубоко внутри, теплилась крошечная, упрямая надежда, что когда-нибудь это обязательно должно измениться. За окном хлестал дождь, превращая мир в серое, размытое пятно. Я сидела в тишине, прислушиваясь к ровному дыханию спящего трехлетнего сына. В этой тишине было не умиротворение, а гулкая пустота безысходности.

Желудок сводило от голода. Я механически открыла холодильник, хотя знала наизусть как выглядят его пустые, сияющие полки. «Совсем нечего есть». Эта мысль ударила не в мозг, а под дых, физически. Денег не было. Работы – тоже: с больным ребенком на руках о карьере можно было забыть. Я была в ловушке, и крышку вот-вот должны были захлопнуть.

В этот момент скрипнула дверь. Зашел бывший муж.

–Есть что-нибудь пожрать? – бросил он, не глядя на меня.

Я обернулась. Моя хрупкость всегда была обманчива – за внешностью миниатюрной девушки с зелеными глазами скрывалась упрямая сила, которую жизнь оттачивала, как алмаз. И сейчас в этих глазах, наверное, было всё: и усталость, и голод, и та самая наглость его вопроса, которая переполнила чашу терпения.

–Ты понимаешь, что у нас нет денег? – голос сорвался на шепот, но в нем звенела сталь. – Нам не на что жить! Те копейки, что ты даешь, – это смешно! Хотя, нет, – поправилась я, – чтобы посмеяться, нужны силы. А их у меня не осталось.

Он пожал плечами, и в этом жесте была вся его суть.

–У меня нет денег. Делай что хочешь.

Он развернулся, чтобы уйти, но вдруг его взгляд забегал по комнате. «Где моя ручка? Именная! Ты куда ее дела? Опять украла?» – его голос сорвался на крик. Начался привычный ритуал безумия: он забегал по квартире в грязной обуви, сметая все на своем пути, рыча и обвиняя меня во всех смертных грехах. Эти истерики из-за каждой пропавшей мелочи стали последней каплей, после которой мы развелись. И сейчас, глядя на его дикие глаза, я поняла – ничего не изменилось.

– Да ты совсем с ума сошел! – выдохнула я.

Этот крик стал спичкой, поднесенной к пороху. Он резко дернулся, его рука впилась в мои волосы.Боль была острой и унизительной. Но адреналин, копившийся месяцами, вырвался наружу. Бороться с ним было все равно что швырнуть хрустальную вазу в бетонную стену – результат непредсказуем, но катарсис гарантирован. Я отбивалась с силой, которой сама в себе не знала – силой загнанного в угол зверя. Ему удалось вырваться, хлопнув дверью.

Я осталась на полу, с трясущимися руками и комом в горле. Нервы были на абсолютном пределе. Тупик. Я не знала, что делать завтра. Не знала, как накормить ребенка. Мир сжался до размеров этой сырой, холодной клетки. «Идеальные условия для выращивания отчаяния», – с горькой иронией подумала я.

Я уснула, как провалилась в черную яму.

Утром я проснулась. Луч света пробился сквозь щель в шторах, озарив пылинки, танцующие в воздухе. И вместе с ним – мысль. Четкая, ясная, как приказ. Она пришла не из разума, а откуда-то из глубины, как озарение: «Я уезжаю. В Краснодарский край».

Не было сомнений, страха, раздумий. Была только абсолютная уверенность. Это был единственный шанс на спасение. Видимо, судьба, доведя меня до крайней точки, решила, что пора бы и кисточку сменить – с серой и промозглой на яркую и солнечную.

В тот же день я вызвала его – уже не как мужа, а как соучастника прошлой жизни. Мы сели в кафе, и я сказала это спокойно, глядя ему прямо в глаза:

–Мы уезжаем.

Он сидел с огромными, недоумевающими глазами, не в силах переварить мое заявление. Его мир рушился, а мой – только начинался. Он смотрел на меня, маленькую и, как ему всегда казалось, слабую, и не понимал, откуда во мне эта стальная решимость.

Две недели превратились в сумасшедшую гонку. Я сдала квартиру, выручив за нее гроши. Этих денег хватило на три билета в один конец: для меня, сына и нашего кота. Это был последний поезд, последний билет. Отступать было некуда – квартира уже была чужая. Своеобразный пункт обмена: московская клетка на билет в неизвестность.

На вокзале нас провожали лишь моя верная подруга и все тот же бывший муж, с тем же недоуменным взглядом. Мы вошли в вагон. Я прижала к себе сына, посмотрела в окно на уплывающие огни еще родного но уже почти чужого города и не почувствовала страха. Только безумную, щемящую надежду на новую жизнь.

Поезд тронулся.

На этом закончилась наша старая жизнь. И началась новая.

Глава 2

Глава 2. “Ледяной сад”

Если бы моя жизнь была книгой, она началась бы не с первого крика, а с хрустального звона ледяных луж. С зимы. С того утра, когда я впервые поняла, что если очень захотеть, можно научиться чему угодно – даже летать по льду – совершенно одна.

Мне было шесть лет. Наш дом с большим садом-огородом погрузился в зимнюю спячку. Воздух был таким колючим и прозрачным, что им можно было резать стекло. Я помню каждую деталь: узоры на стеклах, как в сказке, дымок из труб и идеально гладкие, замерзшие лужи во дворе, похожие на разбросанные зеркала.

На чердаке, в пыльном углу, валялись коньки. Не красивые фигурные, а простые, «снегурочки», на которые я смотрела с благоговейным трепетом. Я просила родителей научить меня кататься бесконечно. Но они постоянно работали, были очень заняты, их мир состоял из смен, отчетов и вечной усталости. Их улыбки были теплыми, но редкими, как зимнее солнце. «Потом, дочка, обязательно потом».

И вот в одно субботнее утро я проснулась с идеей-озарением, столь же ясной, как та, что настигнет меня годы спустя в московской квартире. Тихо, чтобы никого не разбудить, я пробралась на чердак. Коньки были тяжелыми и холодными. Я натянула их на валенки, затянула ремни как могла туже, и, пошатываясь, вышла во двор.

Первый шаг на лед – и я чуть не растянулась. Второй. Третий. Руки в стороны, как у маленькой птицы, пытающейся взлететь. Не было ни страха, ни мыслей о падении. Была только одна цель: парить. И я парила. Сначала неуверенно, цепляясь взглядом за каждую кочку, а потом все смелее и смелее. Холодный ветер бил в лицо, а у меня из груди вырывалось счастливое, победоносное: «У-у-у-х!».

Я не знала, что за мной наблюдают. Подняв голову, я увидела их в большом окне: папу и маму. Они не суетились, не бежали меня спасать. Они просто стояли, обнявшись, и смотрели на меня. И смеялись. Но это был не смех насмешки. Это был смех-удивление, смех-восторг, смех-открытие. Они смотрели на свою шестилетнюю дочь, которая, не дождавшись их помощи, встала в шесть утра и сама подарила себе крылья.

Их улыбки в тот момент были для меня дороже всех золотых медалей. Это была не просто награда за катание. Это было молчаливое признание: «У нее получилось, смогла сама!».

Но то детское счастье, хрупкое, как лед под коньками, вскоре дало трещину. Сначала тихо, почти неслышно. Потом оно разбилось на тысячи острых осколков, которые впивались в сердце всю оставшуюся жизнь.

Пришла чужая женщина. Она была моложе отца на восемнадцать лет, с косыми глазами и невзрачной внешностью, которую даже в сравнение нельзя было ставить с красотой мамы. Но появилась она – и мир перевернулся. Начался год тихой войны, криков за закрытыми дверьми, маминых слез, папиного растерянного вида, и летающих в стены борща с пирожками. Я не понимала, как можно променять наш уютный шумный дом, запах выпечки и мамину улыбку на эту чужую, неприветливую тень.

Он ушел. Для меня это была самая огромная боль в жизни. Я ждала его каждый день. Сидела на подоконнике в прихожей и смотрела в окно, уверенная, что он вот-вот появится, поймет и вернется. И однажды ночью он действительно приехал. Я помню, как сердце заколотилось в бешеном ритме, как я летела открывать дверь, на ходу натягивая халат. Он стоял на пороге – уставший, растерянный, как привороженный, который на мгновение очнулся. Я была так счастлива! Я была безмерно, до слез счастлива! Я верила, что кошмар закончился, что он останется. Мы пили чай, он гладил меня по голове, а я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть это хрупкое чудо. Но к утру он снова уехал к ней. Отъезжающая машина увозила с собой последние обломки моего детства.