скачать книгу бесплатно
Пять абсолютных незнакомцев
Натали Д. Ричардс
Young Adult. Тебе не спрятаться. Триллеры
Поездка домой превратится в настоящий кошмар, с которым не сравнится даже самая опасная снежная буря.
Семнадцатилетняя Мира летит домой на Рождество. Она должна поддержать мать, которая тяжело переживает развод. Но из-за сильных снегопадов самолет совершает экстренную посадку в другом городе, все авиарейсы отменены.
В аэропорту Мира знакомится со студенткой Харпер, и та предлагает взять в аренду машину, чтобы добраться до Питтсбурга. Но вместе с ними собираются поехать трое незнакомцев: парень со сломанной ногой, неразговорчивая девушка и студент-медик. На первый взгляд, обычные пассажиры, но каждому из них есть что скрывать.
Кто-то из попутчиков Миры отчаянно не хочет, чтобы она вернулась домой.
Для фанатов Карен Макманус, Меган Миранды и Наташи Престон.
Напряженный, наполненный саспенсом роман, где под подозрением будет каждый! Слишком медленный разгон в начале и резкий динамичный финал, до которого в живых доберутся не все. Пугающая поездка вам обеспечена!» – Гарри @Ultraviolence_g
Натали Д. Ричардс – американская писательница, уроженка штата Огайо. Ее триллеры лишат вас сна до самого утра. Натали ратует за всеобщую грамотность, поддерживает начинающих авторов и часто выступает в школах, библиотеках и писательских кружках. Когда она не пишет книги, то работает в городской библиотеке.
Натали Д. Ричардс
Пять абсолютных незнакомцев
Моим собратьям-путешественникам, исследователям вод и пустынь и всего, что лежит между ними
Natalie D. Richards
Five Total Strangers
* * *
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Copyright © 2020 by Natalie D. Richards
© Денисова П., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2023
Один
Огни в салоне мигают, и я просыпаюсь, моргая. Шея затекла, во рту пересохло. Над головой что-то гремит – на багажной полке. Турбулентность. Я зеваю, и наушник выпадает у меня из уха как раз в тот момент, как наш самолет резко проваливается в воздушную яму. По салону разносится тихое аханье и обрывки взволнованных разговоров.
Трещит динамик:
– Дамы и господа, до Ньюарка остается около двадцати миль. Как вы могли заметить, погодные условия у нас не самые благоприятные. Посадка предстоит жесткая.
Харпер, моя соседка по креслу, ерзает на сиденье.
– Ну, сейчас начнется истерика.
Я смеюсь. Она абсолютно права: непривычные к полетам пассажиры всегда нервничают, когда пилот упоминает погоду, турбулентность и жесткие посадки. По ту сторону прохода темноглазая женщина с тонкими губами затягивает ремень безопасности так, что больно смотреть. Я представляю, как нарисовала бы ее: сосредоточилась бы на лице и оставила бы остальное размытым. В ее глазах читаются страх и решительность.
Женщина ловит мой взгляд и выразительно смотрит на расстегнутый ремень у меня на бедрах. В ответ я лишь наклоняюсь к иллюминатору, чтобы было лучше видно. Не в пример Невротической Нэнси, меня совсем не пугают скачки самолета. Пока он не рухнет вниз с горящими двигателями, беспокоиться не о чем. Какая разница! Да пусть мы хоть всю дорогу до посадочной полосы проскачем по воздушным кочкам. Главное, добраться домой, к маме. Я невольно вспоминаю руку тети в своей ладони. Тонкая, восковая, в синяках от капельниц. Я бы предпочла стереть эту картину из памяти. У нас с тетей Фиби было много прекрасных воспоминаний. Как мы пекли шоколадные печеньки. Как примеряли шарфы. Как вместе рисовали красками и подбирали сочетания цветов. Теперь эти прекрасные воспоминания размылись; осталось только то, что случилось в прошлом году. Последние дни, что мы провели вместе, вставали у меня перед глазами точно наяву.
Запах лекарств и хлорки. Скрип моих подошв по больничному линолеуму. Тихие, икающие мамины всхлипы. Стоит мне расслабиться – и я словно возвращаюсь туда снова.
Но маме еще хуже. Мне Фиби была тетей, а маме – сестрой-близняшкой. Однажды мама сказала мне, что это все равно что потерять одно легкое: «Не думаю, что когда-нибудь смогу дышать полной грудью».
Звон металла возвращает меня к реальности. В передней части салона стюардессы медленно провозят тележки, собирая мусор и поднимая откидные столики. Кто-то из пассажиров вступил с ними в спор. Мне не слышно, что он спрашивает, но стюардесса отвечает ему сурово: «Нет, сейчас нельзя доставать багаж с полки. Сэр, простите, это нарушает правила безопасности». Я застегиваю собственную сумку. Стюардессы проходят мимо нашего ряда, улыбчивые и вежливые, несмотря на то что самолет трясет и подкидывает. Харпер аккуратно красит губы. При такой турбулентности я понятия не имею, как она еще не раскрасила себе нос. Чудеса какие-то.
Мне неловко за свои дешевые джинсы: рядом с Харпер, облаченной в белоснежную блузку и шерстяную юбку-карандаш, я кажусь себе последней неряхой. Харпер рассказывала мне про свой университет; значит, мы с ней примерно ровесницы. Однако такого шика мне никогда не достичь.
Самолет снова проваливается вниз, и у меня подводит живот. Крылья со стуком ловят воздушный поток. Я клацаю зубами; стюардесса спотыкается в проходе. Кто-то плачет. Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Видимо, насчет жесткой посадки пилот не шутил.
Снова включается громкая связь:
– Стюарды и стюардессы, займите свои места.
Харпер заправляет длинную темную прядь за ухо.
– Ну вот, придется и дальше держать стаканчик.
Самолет с грохотом пробирается сквозь облака. Спуск проходит хуже некуда. У меня клацают зубы. Сумки скачут под подлокотниками. Я достаточно часто летаю, чтобы не особенно волноваться, но на всякий случай заглядываю в иллюминатор. Давай, опускайся уже под облака.
На сиденье передо мной женщина все продолжает плакать, и теперь я ее даже отчасти понимаю. Вид у всех напряженный. У всех, кроме Харпер.
– Сколько у тебя времени между рейсами? – спрашивает она, надевая на помаду колпачок и не разливая при этом ни капли своей диетической колы.
– Сорок пять минут, – отвечаю я.
Самолет снова падает и снова поднимается.
– Совсем впритык.
– В такую погоду переживать не о чем. Все равно все рейсы задержат. – Она широко улыбается. – Так ты подумала о том, что мы обсуждали?
Обычно я всеми силами избегаю самолетной болтовни. Но не успели мы взлететь, как Харпер показала на серебряный браслет, который папа подарил мне два года назад на Рождество. Она с одного взгляда узнала ювелира, и мы разговорились про обработку металлов. Потом разговор перешел на современное искусство, потом на живопись. И тут уж меня было не остановить.
– Мне кажется, я задремала где-то над Оклахомой, – говорю я.
Она смеется.
– Надеюсь, эта метель убедит тебя перевестись в Калифорнию.
– Перевестись?
– Ну да. Может, раньше тебе бы и не хватило среднего балла, но теперь ты учишься на одни пятерки. И талант есть. Я видела твои работы.
– Ну, на телефоне.
– Мне хватило. В твоих картинах есть сила; такое нечасто бывает.
Фиби говорила мне что-то похожее. Что я умею так работать с цветом, что зритель сразу может разглядеть самое важное в моих картинах. Так она убедила меня взять у нее денег и отучиться семестр в страшно дорогом и ужасно престижном университете на другом конце страны. Меня взяли на третий курс, но я вернулась домой сразу, как узнала о болезни Фиби. Возвращаться я не собиралась, особенно теперь, когда за последний курс мне пришлось бы заплатить огромную сумму.
Фиби и слушать об этом не хотела. В один из наших последних разговоров она попыталась убедить меня, чтобы я переехала с концами. Тетя вложила мне в ладонь чек и крепко сжала запястье тонкими пальцами. Она говорила, как ей хочется, чтобы я вернулась и осталась учиться до самого выпуска.
«В твоих работах есть душа, Мира. Ты должна раскрыть свой талант. Это важно».
Не знаю, была ли она права, но спорить с умирающей тетей я не собиралась.
– Хотя ладно, – говорит Харпер, и мои мысли возвращаются к настоящему. – Стоит людям увидеть твои картины, никто и не вспомнит, что ты окончила только училище.
Училище? Я прокручиваю в голове наш разговор. Как я показывала ей фотографии с последней студенческой выставки. Я призналась тогда, что не в восторге от преподавателя живописи. Не знаю, с чего Харпер решила, что я хожу в училище… Так или иначе, перевестись в другой университет я не смогу. Я все еще учусь в школе.
Мне хочется объяснить это Харпер, но зачем… если случайная попутчица в самолете решила, что школьная пытка для меня уже закончена, то какая кому разница!
– Я подумаю, – отвечаю я.
– Да, подумай. Напиши, если захочешь, чтобы я поговорила с Джудом.
Самолет сильно кренится влево, поймав крылом нисходящий поток воздуха. Плачущая женщина взвизгивает, но Харпер лишь вздыхает и просит мой номер телефона. Говорит, отправит мне эсэмэску. Все это время она удерживает в левой руке свой стаканчик.
Сама я летать практически не боюсь, но эта девчонка… такого невозмутимого спокойствия я еще не встречала.
Самолет сильно трясет. Теперь крики раздаются со всех сторон. Харпер фыркает:
– Лучше уж авария, чем весь этот цирк.
Крепко сжимая подлокотник, я выдавливаю из себя улыбку. «Дорогой Боженька, если ты меня слышишь, пожалуйста, пусть я вырасту такой же, как Харпер».
– Ну вот. Джуд выпускается в следующем году. Кафедра истории музыки. Развлечение для богатеев, если спросишь меня, но ему и правда повезло. Ты говорила, тебе не очень нравится Эверглен… Я правильно помню? Ты же ходишь в Эверглен?
Я киваю: я и правда учусь в школе Эверглен. Мне несколько неловко, но я ее не перебиваю.
– Думаю, тебе просто нужен колледж получше. Тебе понравится в Университете искусств. Все от него в таком восторге.
– Подожди, а ты сама разве не туда ходишь?
– Нет, я учусь на международных отношениях в Помоне.
– Легкотня ведь, да? – Я ухмыляюсь.
– Была бы легкотня, если бы я не взяла дополнительный курс по востоковедению.
Самолет заваливается на правый бок, выпрямляется, потом падает влево. Люди вокруг меня плачут, и, честно говоря, я сама не припомню худшего приземления за долгую историю моих полетов. Но Харпер продолжает щебетать, уставившись в пространство.
– Не знаю, о чем я думала, – задумчиво произносит она. – Можно, конечно, брать поменьше предметов в семестре, но я люблю сложные задачи.
– Похоже на то.
Она все не замолкает. Как ни в чем не бывало Харпер продолжает вещать про университеты и стипендии, и ее, похоже, совсем не тянет заглянуть в иллюминатор. У нее куча дел и на всякие аварии совершенно нет времени.
Она оказалась права.
Самолет, скрипнув шасси, покатился по посадочной полосе под гром аплодисментов. Что-то у меня внутри расслабляется, и я наконец могу дышать полной грудью. Похоже, я переживала больше, чем мне казалось. Сквозь потрескивание динамиков раздается голос стюардессы. Пассажиры, облегченно смеясь, снимают с полок чемоданы. Когда мы выгружаемся из самолета, я проверяю сообщения. Шесть новых. От Зари, от папы и три от мамы.
Мамины я открываю первыми. Сначала последнее.
Мама: «Напиши, когда приземлитесь. Я на работе, но волнуюсь из-за погоды».
Нахмурившись, я пробегаю пальцем по экрану. Мама наверняка все это время следила за прогнозом погоды не отрываясь. Конечно, я могу преувеличивать. Это не похоже на маму. Но когда я переехала… Да ладно, кого я обманываю. Когда умерла Фиби. Когда умерла Фиби, все изменилось.
– Парень? – предполагает Харпер.
Я мотаю головой.
– Нет, мама. Ну, из-за погоды…
Она тихо смеется:
– А тут еще я со своими материнскими советами насчет универа…
Я фыркаю:
– Уж поверь мне, вы с моей мамой полные противоположности.
Наверно, поэтому мне Харпер и понравилась. Или, по крайней мере, поэтому я хочу быть на нее похожей. Харпер похожа на тетю Фиби, если бы у той был идеальный вкус и богатый опыт путешествий. А вот мама совсем из другого теста: тихая, осторожная. Работает медсестрой в послеоперационных палатах и до смерти боится инфекций и самолетов. А с прошлого года она боится и всего остального на свете.
Может, если бы я осталась с ней, маме не было бы так страшно.
Нет. Хватит себя терзать. Мама хотела, чтобы я поехала. Выписала чек от имени тети Фиби на целые полгода учебы! Папа заплатил за второе полугодие: он был в восторге, что я на какое-то время перееду поближе к нему. Мы все согласились, что так будет лучше для меня.
Но как было бы лучше для нее самой?
Я захожу в аэропорт, и у меня перехватывает дыхание. Все сиденья заняты, от стен тянутся шнуры телефонных зарядок, все углы завалены чемоданами. У стен рядами выстроились сумки и детские коляски. В просветах между ними стоят взъерошенные путешественники: кто-то сжимает в руках телефон, кто-то дремлет стоя.
Я чувствую легкий толчок справа. Повернувшись, вижу Харпер: она проталкивается мимо меня, элегантно катя за собой кожаный чемодан.
– Ты разве не собираешься поговорить? – Я киваю в сторону стойки регистрации, где, похоже, собралось все население Пенсильвании.
– Зачем? Провести канун Рождества в гостинице аэропорта? Нет уж, спасибо. Я возьму машину.
Я тихонько смеюсь: не уверена, что Харпер уже можно водить машину. Да и машин наверняка не осталось. Снаружи ветер наметает редкие снежинки. Если спросите меня, то наш полет вообще не надо отменять. Его и задерживать-то, по сути, незачем. Харпер шагает вперед, сияя уверенностью и клацая каблучками кожаных туфель.
Она останавливается и поворачивается ко мне.
– Поехали со мной. Если хочешь. Подброшу тебя до Питтсбурга.
Ага, конечно. Оптимизм – это, конечно, прекрасно, но его тут явно недостаточно. Я с улыбкой трясу головой.