Рождённая в засуху

Натали Мирос

Рождённая в засуху

Белая верблюдица прихрамывала на правую переднюю ногу. Теперь её мозолистые подошвы ступали по серому гравию, но позади оставались бесконечные, вязкие барханы. Множество камней: больших и малых, самых причудливых форм и оттенков – красные, как мясо, белые, как молоко, жёлтые, как цветы дикого латука и чёрные, как ночное небо молча наблюдали за вялыми движениями усталой верблюдицы. На её изрядно опавшем горбу сидела, крепко ухватившись за тамарисковые поручни седла, худенькая девочка шести с половиной лет от роду.

Верблюдица была много старше и опытнее ребёнка. Она хорошо помнила тот год, когда девочка появилась на свет, ведь в том же году и у неё самой родился первенец – верблюжонок – хилый детёныш, большеголовый и нескладный, которому Бог отмерил всего две недели жизни. В его гибели, как, впрочем, и во всех бедах этой жестокой серой земли, виновна была засуха.

Засуха сама по себе не так страшна, гораздо опаснее – другое зло, что всегда являлось следом, и не щадило уже ни людей, ни животных. Настоящим злом был голод. Однако, и с этим можно смириться. В конце концов всё плохое можно перетерпеть, только бы не слишком долго…

– Я устала и хочу пить, папочка! – девочка обращается к высокому мужчине, что шагает впереди, придерживая верблюдицу за повод.

– Акеч, ты же знаешь – ещё не время, – мужчина пытается придать голосу твёрдость, но, взглянув на девочку, вздыхает и останавливается.

– Ну хорошо, – соглашается он, – мы отдохнём.

Белая верблюдица опускается на землю, не дождаясь повелительного жеста хозяина. Все трое – девочка, мужчина и белая верблюдица неимоверно устали. Давно потерян счёт дням и, даже, неделям. Отныне, только утратами станут измерять они пройденный путь. Только боль от потерь везут они в своих хорджах.

Хордж – сумка, притороченная к верблюжьему седлу.

Отец, стараясь не смотреть в лицо дочери, вынимает из хорджа старый термос. Тонкая струйка воды звонко льётся в алюминиевую кружку. Ровно половина. Подумав, решается плеснуть ещё немного сверх нормы. Протягивает девочке.

Первый глоток мгновенно проскальзывает в сухое до боли горло. Но второй она усилием воли задерживает во рту. Когда воды мало, нужно пить медленно. Очень медленно! Так учила её мама.

Стоило подумать о маме – тут же поперхнулась. Закашлялась до слёз. Протянула кружку отцу.

Драгоценная вода. Отец выпивает её залпом. Горячий ветер пустыни треплет его поношенный дашики.

Дашики – верхняя одежда свободного кроя (часто с V -образным вырезом на шее) Традиционная одежда мужчин и женщин Западной Африки.

Вздрогнула и отрывисто всхрапнула белая верблюдица. Свистящий шум в небе! Огромная железная птица-самолёт стремительно прочертила серебристую полоску с юга на север, и исчезла-растворилась в голубом тумане. Камни: чёрные и красные, белые и жёлтые всевозможных форм и размеров всё также безмолвно пластались по земле. Не поднял головы и мужчина. Но девочка оживилась и замахала рукой исчезнувшему самолёту.

– Папочка, самолёт! Может это нас ищут!

– Нет, Акеч. Думаю, люди в самолёте даже не подозревают о нашем существовании.

Девочка опустила голову. Потом вдруг вскинула на отца большие, полные гнева глаза.

– Я не иду дальше!

Но отец словно бы и не слышит её. Сидит по-прежнему, сгорбив спину.

Тогда она встала и решительно зашагала в ту сторону, откуда только что привезла её на своём тощем горбу белая верблюдица.

– Стой, Акеч!

– Стой! Куда ты собралась?

Упрямая, маленькая фигурка в длинном трепещущем на ветру платьице скрылась за большим чёрным камнем. Тревожно взревела верблюдица. Рывком поднявшись, мужчина торопливо бросился за ней. Догнал, повернул к себе лицом и пристально глянул дочери в глаза.

– Что с тобой, Акеч?

В ответ и дочь смотрела на него остро и требовательно.

– Почему ты не убил меня? Зачем оставил жить? Ведь я родилась в засуху! В такое время новорожденных не оставляют…

Мужчина горько усмехнулся и пожал плечами.

– Мама очень хотела оставить тебя…

– А ты?

– А я ни разу не пожалел об этом, Акеч, – сказал он полусерьёзно-полушутя, и легонько ущипнул её за нос.

Так они и стояли, уставившись друг на друга – высокий мужчина и маленькая девочка. Отец и дочь. Два человека в великой пустыне. И в целом мире у девочки не было никого кроме отца, а у отца не оставалось больше никого кроме дочери.

***

История эта началась шесть с половиной лет тому назад, тремя сотнями километров западнее от тех великих пустынных пространств.

Их с Наоми третий ребёнок, к тому же девочка, вздумал явиться на свет в самое неподходящее для этого время. Два года ни капли дождя. Высохла и растрескалась земля, превратившись в морщинистую бесплодную старуху. Погибли посевы проса. Беспомощно топорщились голые ветви акаций. Не уродился ни арахис, ни батат. Одно лишь сорго упрямо тянуло к беспощадному небу свои хилые стебли.

Ранним утром Рэм стоял над безжизненным телом верблюжонка. Шумно вздыхая, беспокойно топталась рядом молодая белая верблюдица. Неистребимый запах горячего кварца – запах засухи, запах беды, постепенно заполнял рождающийся день. Жалобно блеяли в загоне козы.

На плечо легла сухая горячая ладонь. Тофари – друг и сосед пришёл, чтобы поддержать его в трудный час.

– Твоя жена только что родила, – сообщил Тофари.

Рэм растерянно посмотрел на друга. Ах да, Наоми готовилась родить для чего заранее переселилась в женский дом, но почему-то такие вести всегда застают человека врасплох.

– У вас уже есть два сына. – рассуждал Тофари, пристально глядя Рэму в глаза, – никто не знает, когда пойдёт дождь.

Тофари умолк. Он достаточно долго прожил на этой земле и хорошо знал характер своего соседа. Рэм любил разумные речи, но не терпел приказов. Всё-таки Рэм ещё слишком молод и горд. Поэтому Тофари осторожен в словах.

– Как нам прокормить наших детей? – с горечью воскликнул Рэм, обращаясь к небу.

– Вот и я о том же! – подхватил его мысль Тофари, – Никто не поможет нам. Что ты собираешься делать с девочкой?

Умные глаза Тофари смотрели с жалостью, но голос звучал твёрдо.

– Лишний рот в засуху – это глупо, Рэм. Конечно, ты сделаешь так, как решишь, но я бы на твоём месте избавился от неё сегодня же. Пойми, так будет легче для всех. Так поступали наши предки. Вспомни пословицу: «Не все семена прорастают».

С этими словами Тофари встал, давая понять, что разговор окончен. Он сказал всё, что хотел. Когда-то в таких делах решение принимали старейшины. Теперь всё иначе. Решают отцы и, даже, матери. Но в конце концов решает судьба…

***

Завернув младенца в пёстрый край канги, Наоми выскользнула из хижины, Воровато оглядываясь и пригибаясь, засеменила вдоль козьего загона.

– Вспомни пословицу: «Не все семена прорастают», – предутренний сумрак заговорил спокойным голосом Тофари. Наоми вздрогнув, плотнее прижала к себе тёплый свёрток.

Скорее! Укрыться в зарослях сорго! Но сначала следовало вернуть детское место Великой Матери.

Острый камень терзает твёрдую неподатливую плоть земли. Руки Наоми дрожат. Ужасно хочется пить. Высохла от жажды и Мать-Земля. Два года ни капли дождя! Два долгих года изнуряющие хамсины – ветра пустынь (арабы недаром называют их «дыхание смерти»), обжигают кожу, песчаной пылью выедают глаза.

Наконец, круглое отверстие готово. Из мокрого подола Наоми сползает густая красно-пупырчатая масса с длинным хвостом – пуповиной. Хорошая примета – пусть у малышки будет долгая, очень долгая жизнь!

Наоми поспешно засыпает ямку серой пылью. Потом она ложится на спину и долго смотрит на то, как колышутся стебли сорго, как проносится высоко в небе огромная железная птица-самолёт, процарапывая серебристый след на голубом полотне неба. Наоми закрывает глаза. Детёныш безмятежно посапывает на её животе.

«Вот бы сейчас глоток козьего молока!», – мечтает Наоми сквозь хрупкий сон.

Вечером она слышала, как долго искал и звал её Рэм. Наоми затаилась, совсем как дикая кошка, приникла щекой к сухой, шершавой земле. Младенец усердно добывал из её груди капельки жизни.

Рэм – хороший муж! Очень хороший! Красивых, здоровых сыновей она родила ему, а дочку – для себя! Наоми целует маленький лобик. И ей кажется, что младенец – это она сама. Мужчине никогда не понять… Как можно убить себя? Пройдёт несколько лет, девочка подрастёт и превратится в… Наоми.

В мире нет ничего чернее африканской ночи, но свет луны оживляет Сахель. Наоми садится, вытянув вперёд длинные худые ноги. Квадрат канги едва прикрыл колени.

Сахель – засушливый саванный регион в Африке, является своеобразным переходом между Сахарой и более плодородными землями на юге. Представляет из себя тысячи километров полузасушливых саванн и полей, где сосуществуют 10 стран и множество разных народностей.

Канга – африканский платок.

К жёлтому лику луны тянутся женские руки в широких бисерных браслетах. В ладонях-лодочках – дитя. Пусть смотрит луна на её младенца. Пусть полюбуется! Ведь она тоже мать… Старухи рассказывали, будто тысячу лет тому назад звёзд на небе было гораздо больше. То были дети Солнца и Луны. Но стало звёздам тесно на небе. Так много было их! Между тем, рождались всё новые и новые звёзды. Что тут поделать?

Договорились Солнце с Луной убрать лишние звёзды с неба. Вот Солнце, не смущаясь, и съело своих детей. Иначе поступила хитрая Луна.

Своих звёздных детей она спрятала в огромном кувшине для воды, а Солнцу сказала, что её звёзды разбежались. С тех пор Луна выпускает своих детей погулять только ночью, когда Солнце не видит их. От того Солнце – бездетно, а Луна гуляет со своими детьми каждую ночь.

К мужу Наоми вернулась утром. Рэм сидел на пороге хижины нервно ломая пальцы. Он хмуро глянул на жену. Гневно сверкнули белки глаз, задёргалась нижняя губа – верный признак раздражения. Но от сердца отлегло – да, Рэм сердит на неё. Пусть так, зато теперь он не сможет действовать хладнокровно!

Муж встал, молча шагнул к ней, забрал младенца из рук, унёс в хижину. Виновато склонив голову, Наоми пошла следом. Рэм осторожно опустил ребёнка на циновку, плотно прикрыл плетёную дверь. Всё это проделал он медленно и молча. Наоми покорно ждала. Она причинила любимому мужчине боль. Но иначе ведь нельзя.

То был её протест. Против него? О, нет! Против засухи. Но разве он виноват в отсутствии дождя?

Рэм в этот миг ненавидел жену и стыдился самого себя. Как смеет она решать такие вещи одна? Не подумала ни о нём, ни о сыновьях! Да кем она возомнила себя? Нет, если женщина дошла до того, что перестала уважать мужа, то…

Щека Наоми вспыхнула, из носа брызнула кровь.

– Как ты смела, женщина! – упрекнул Рэм, горько и беспомощно кривя губы. С отвращением посмотрел на свою ладонь, как на что-то гадкое и сунул её в таз с водой.

Сердце Наоми плакало от жалости к мужу. Она впервые ничем не могла ему помочь, да и себе тоже. Ведь выбор между «Да» и «Нет» всегда труден для человека.

Рэм протянул ей смоченное в воде полотенце. Всхлипнув, она приложила кусок влажной ткани к разбитому носу.

Пискнул младенец. Они одновременно обернулись к мяукающему свёртку.

– Как мы назовём её? – глухо спросил Рэм.

– Акеч, – торопливо подсказала Наоми, – Акеч – рождённая в засуху!

Она с благодарностью сжала ладонь мужа.

***

Девочка любила слушать рассказы про дождь. Удовольствие это выпадало ей не часто, ведь взрослым приходится много работать: возить в канистрах мутную воду из колодца, чтобы поить верблюдов и коз, и пить самим, толочь в ступе семена сорго, присматривать за стадом и плести циновки, да много чего ещё – всего и не перескажешь.

Но бывали вечера особенные. Тогда к ужину вместо обычной тонкой лепёшки – фалашиа, ту, что едят, обмакивая в лабан (сквашенное верблюжье молоко), доставали круглое блюдо с выщербленным краешком. И чудесное лакомство – горка румяного, острого на вкус риса собирала всех соседей в тесный круг.

В такие вечера отец делался весёлым и разговорчивым. Вспоминал про сказочную страну – СССР, где ему довелось учиться в молодости. Пока злобные люди, отец называет их непонятным словом «повстанцы», не устроили какой-то «переворот». Из-за этого самого «переворота» ему и пришлось срочно возвращаться в Африку. А загадочный и прекрасный СССР так и остался там за океаном, словно мираж в пустыне, словно молодость, словно сказка.

Отец горячился, размахивал руками, доказывал что-то дяде Тофари. А в чашки тем временем наливают сладкий ройбос. И все замолкают, смакуя каждый глоток, потом отец уходит взглянуть – в порядке ли стадо.

Ройбос то же что и ройбуш – африканский фиточай.

Укладываются спать старшие братья. Двенадцатилетний Равиль и восьмилетний Акбай спали вместе на одной циновке. Из-под верблюжьего одеяла смешно торчат их бритые головы, словно две спелые тыквы. Тогда и мама Наоми тихонько пристраивается рядышком с Акеч.

И вот лежат они – мать и дочь, тесно прижавшись друг к другу. Пальцы Наоми неторопливо перебирают мягкие кудряшки девочки.

– Расскажи мне, мамочка, про дождь, – просит Акеч.

– Дождь – это слёзы Неба. – таинственно шелестит в темноте голос матери,– Так утверждали люди, жившие на Земле много раньше нас. Иногда Небу становится жаль людей и животных – тогда оно плачет. Сначала слезинки капают по одной. Но ведь, сама знаешь, стоит только разок всхлипнуть, и слёзы уже не унять. Целые потоки слёз соединяют Небо и Землю! Повсюду вода и вода. Тогда Земля быстро-быстро выпивает, небесные слёзы, совсем как верблюдица. И от этого распускаются цветы, много цветов! Красные, белые, жёлтые…

– Ух ты! – удивляется Акеч,– Но Небо давно уже не плачет! Разве не жаль ему нас? Папа говорит, что колодец скоро совсем высохнет!

Ладонь Наоми скользит по худенькой спинке дочери.

– Наверное оно плачет в другом месте. Мало ли горя на Земле? Скоро вспомнит и про нас…, – успокаивает она малышку.

– А я никогда не видела дождь! – не унимается Акеч.

– Ты просто забыла, – вздыхает мать, – Большой дождь выпал вскоре после твоего рождения. Тогда Земля одела свой лучший наряд из зелёного шёлка!

– Но тогда я была совсем маленькой, и ничего не помню! Получается – все видели дождь, кроме меня! – обижается девочка.

– Тише, Акеч. Твой дождь не пройдёт мимо, – широко зевнув, обещает ей мать.

– Ещё расскажи про дождь, мам! – теребит девочка полусонную мать и, наконец, засыпает сама под её монотонное бормотанье.

Увы, дождь не приходит даже во сне.

И каждый новый их день начинается точно так же, как предыдущий. Рано утром отец, нагрузив верблюжий горб жёлтыми канистрами, отправляется вдоль русла давно высохшей реки к дальнему колодцу. Ежедневное это паломничество занимает большую часть дня. Мать управляется с домашними делами. Равиль, Акбай и Акеч присматривают за козами.

Упрямые козы только и норовят подобраться к полю, на котором растёт сорго, и приходится всегда быть начеку. Жидкие пучки травы да ветви акаций – не много молока получишь с такой кормёжки! Но козы, и верблюдица – это всё что у них есть.

Вечером Акеч, зажав в кулачке кусок лепёшки, прошмыгнёт в козий загон. В разноголосом блеянии девочка узнаёт голосок Эми. Серая мордочка доверчиво тычется ей в колени.

– На Эми! Ешь, ешь скорее! – поторапливает Акеч свою любимицу. Тёплые губы козочки втягивают липкую от пота лепёшку. Девочка прижимается лбом к мохнатому боку и слушает, как перекатывается и бурлит козья утроба.

Раскатистые звуки пронзают темноту – это голос калангу. Значит старший брат Равиль снова взял в руки говорящий барабан. Дядя Тофари говорит, что калангу должны касаться лишь руки шамана. Но отец не согласен, и считает, что прошлое должно оставаться в прошлом, а мир меняется к лучшему. Только вот, как выглядит это лучшее? Никто толком не знает. Дядя Тофари и отец всегда спорят об этом.

И в тот вечер, сидя у костра, они тоже спорили.

– Колодец почти высох. Нам срочно нужно уходить отсюда! – сказал Рэм.

– Куда уходить? – спросил Тофари, вычерчивая палкой на песке какие-то знаки, – на юге одна лишь потрескавшаяся земля. А племена на севере поклялись убивать всех, кто приблизится к их колодцам.

– Я думаю, нужно идти на восток.

– Ты потерял остатки разума Рэм? На востоке – война!

– Погоди, – Рэм перевёл дыхание, – я всё просчитал. Мы обойдём военную зону, если сможем пересечь пустыню! Пусть это займёт у нас дней десять-двенадцать. Но мы выйдем к озеру!

Тофари сокрушённо покачал головой.

– Это безумие, Рэм. Толпы беженцев и повстанцы не дадут тебе даже приблизиться к Чёрной пустыне. Они просто-напросто сожрут твоих коз. И все вы умрёте с голоду.

– А ты предлагаешь оставаться здесь и смотреть, как гибнет наш скот?

Шумно сопя, выпячивая и без того толстые губы, мужчины сверлили друг друга глазами, и впервые Рэм ненавидел друга за эту его глупую осторожность.

– Пойми, – заговорил Тофари, сдерживая гнев, – Есть неизбежность и есть ты. Конечно, ты можешь сколько угодно пытать свою судьбу. Но в итоге судьба возьмёт своё. И не важно останешься ли ты здесь или пойдёшь на восток.

– Я пойду на восток! – упрямо заявил Рэм, – по крайней мере, я попытаюсь хоть что-то изменить. У меня будет шанс!

– Что ж. Удачи!

– А ты?

– Я остаюсь!

Тихий голос Тофари прозвучал твёрдо. И вновь они замолчали. Но уже избегали смотреть друг другу в глаза. Ибо, и в несогласии оставались они друзьями. А дружба на то и дана, чтоб уважать свободный выбор друга, каким бы нелепым он не казался.

Наступившее утро перевернуло годами отлаженный быт. Суетливо собирает вещи растерянная Наоми. Всё самое необходимое! Что может пригодиться в трудном переходе через великую Чёрную пустыню? Свитки циновок, одеяла, канистры, чашки, термос, кожаные мешочки с мукой из сорго, сушёным творогом и финиками.

– Мама, Равиль хочет взять с собой свой барабан!

– Я надену своё лучшее платье!

– Ура! Мы будем путешествовать!

Всё, что нужно человеку для жизни порой легко умещается на верблюжьем горбу – свитки циновок, горка сложенных вчетверо одеял, связка канистр, корзина с мелкой утварью и запасами пищи, да ещё и оранжевый термос на ремне.

***

На рассвете воздух свеж. Серое полотно вытоптанной копытами дороги тянется на восток. Жилистые верблюжьи ноги чинно ступают в след хозяину, поднимая густое облако пыли. И упирается в спину попутный западный ветер.

От начал бытия мужская забота – поиск лучших земель, где вдоволь воды и травы для скота, где человек никому ничего не должен и может свободно кормиться трудами рук своих и без страха растить детей.

«А может это всего лишь мечты? И нет таких мест в этом мире? Есть дорога. Есть ты. И только в дороге ты – свободен!» – так размышляет Рэм, поигрывая концом верблюжьего повода.

Рядом важно семенит девчонка, подражая отцу, она помахивает обрывком верёвки в руке. Горбоносая козочка – серая с большим белым пятном на лбу, испуганно блеет и шарахается от верблюжьих ног.

– Ну же, Эми, смелее! – командует Акеч и тянет за обрывок верёвки. Эми обиженно крутит рогатой головой – не привыкла она ходить на привязи, но всё-таки подчиняется маленькой хозяйке.

Время от времени отцовские брови собираются в тугую складку, однако непроизвольная улыбка побеждает показную строгость.

– Чего выдумала, стрекоза? Лучше бы братьям помогала! – ворчит Рэм больше для порядка. А дочка, знай своё – старается не отстать от него ни на шаг. Смешно топорщатся её тонкие косички.

«Пусть себе развлекается. Что с неё взять?», – наконец соглашается Рэм и переводит взгляд на сыновей. Те ловко орудуют палками, управляясь с беспокойно блеющим козьим стадом.

Равиль и Акбай – вот его гордость! Равиль уже сейчас – в свои неполные тринадцать – силён не по годам. А руки у парня какие! Акбай трусоват немного, и слишком уж гордится тем, что научился складывать и умножать огромные числа в уме всего за несколько секунд! «Но вот пригодится ли такой дар скотоводу?» – сомневается Рэм.

На всё воля Всевышнего! Зато там на верблюжьем горбу, кроме циновок, канистр и одеял, везут они ещё и несколько увесистых книг и, даже, самую настоящую карту мира на дорогой атласной бумаге! И за эти-то вот сокровища не пожалел Рэм когда-то десяток дойных маток и сотню дирхамов в придачу!

Первые несколько дней пути их окружают знакомые пейзажи. Говорят, что родину не выбирают! Их земля сурова и прекрасна – серая с жёлтыми полосками, местами коричневые островки бермудской травы, растопыренные ветви голых баобабов с обглоданной корой, всё те же колючие кусты акаций.

Встречаются дружелюбные люди из рода Моэ – такие же простые скотоводы, как и они сами. Да, здесь ещё можно рассчитывать на бесплатную воду и безопасный ночлег. Но что ждёт их дальше?

Узнавая о предполагаемом маршруте их путешествия, иные в ужасе таращат глаза, саму затею сочтя заведомо безумной. Другие, напротив, громко выражают своё одобрение.

– Правительство теперь воюет с повстанцами, но засуха не оставляет нам выбора!

– Говорят, земля на востоке – сплошные мины!

– На всё воля Всевышнего!

И тем и другим Рэм отвечал одно:

– Никто не пройдёт за меня мой путь!

Он никого не звал собой, но, чуть не заплясал от радости, когда несколько молодых семей решились идти с ними вместе. «В одиночку браслет не звучит» – вспоминались Рэму слова старинной песни.

На третьи сутки они достигли небольшой продолговатой впадины – нелегальной границы издавна отделявшей обжитые народом Моэ земли от враждебных пространств великой Ньики.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.