Бубен шамана. Книга 2

Натали Бурма

Бубен шамана. Книга 2

Глава 1: Ослепительная пустота

Первую ночь – если это слово вообще применимо к миру, где небесный купол лишь менял интенсивность свечения, – они провели в основании кристаллической рощи. Не спали. Не могли. Тело отказывалось принимать правила этого места. Дышать было можно, но каждый вдох наполнял лёгкие не привычной смесью азота и кислорода, а чем-то более лёгким, заряженным, словно воздух после грозы, но без её свежести. Он обжигал изнутри лёгкой щелочной горечью и оставлял на языке привкус статики и сладковатого металла.

– Воздух насыщен ионизированными частицами эфира, – констатировал Коробейников, сидя, прислонившись к гладкой грани кристалла. Он пытался собрать из обломков ремня и карманного инструментария некое подобие электрометра. – Это не воздух в нашем понимании. Это среда. Проводник. Отсюда и свечение, и эти вечные разряды. – Он махнул рукой в сторону, где между вершинами башен пробегали, не касаясь их, молнии-змейки холодного сиреневого света.

Варя вернулась с разведки, её лицо было напряжённым.

– Вода есть, – сказала она. – Но я бы не пила. – Она показала на каплю влаги, собранную в углублении кристалла. Жидкость была абсолютно прозрачной, но в её глубине пульсировал слабый, голубоватый свет. – Ручей в сотне шагов. Течёт, будто расплавленное стекло. И светится. Как и всё тут.

Игнат молча сидел, держа бубен на коленях. В этом мире он казался ещё более чужим, чем в Сибири. Тёмным, матовым, поглощающим, а не излучающим свет. Узоры на нём не светились. Они будто спали. Или выжидали. Он осторожно провёл пальцем по натянутой коже. Ни вибрации, ни отклика. Только шёпот собственного страха в ушах.

На «утро» – они условились считать моментом, когда большой серебристый спутник занимал высшую точку в небесном своде – они двинулись в путь. Цель была абстрактной: уйти подальше от места падения, найти признаки жизни, кроме растительности из света и камня. И, по возможности, не попасться на глаза чёрному дирижаблю, который изредка маячил на горизонте, медленный и разведывательный, как стервятник.

Ландшафт менялся. Кристаллические леса сменялись равнинами, покрытыми чем-то вроде низкого, упругого мха, который светился мягким зелёно-золотым светом при каждом шаге. Потом они вышли к краю обширного плато. И замерли.

Внизу, в чаше меж сияющих гор, лежал Город.

Это не был город из камня или дерева. Он был выросшим, как и всё вокруг, но с невероятной, осмысленной сложностью. Центр его составляла гигантская, пирамидальная структура из чистейшего, прозрачного горного хрусталя, внутри которой переливались и пульсировали сгустки плазменного света, двигаясь по сложным траекториям. Вокруг, по радиальным улицам, стояли здания-кристаллы поменьше – строгие призмы, арки, сложные фрактальные формы. Они не просто стояли – они пели. Лёгкий, едва уловимый гул, складывающийся из миллионов тонов, витал над городом. Это была не мелодия, а скорее фоновый аккорд, фундаментальная нота этого места.

По «улицам» двигались фигуры. С большого расстояния они казались людьми, но их походка была слишком плавной, а силуэты – слишком хрупкими и вытянутыми. Иногда от одной из фигур отделялась вспышка света, и она, словно невесомая, перемещалась на значительное расстояние, чтобы снова обрести форму.

– Жизнь, – выдохнул Коробейников. – Разумная. И её технологии… основаны на прямом управлении эфирными полями. Смотрите – никаких видимых механизмов, никакого дыма, пара. Чистая энергия и резонанс.

– А вон там, – Варя указала на окраину города, туда, где стройность кристаллических рядов нарушалась. Там виднелись неестественные, угловатые очертания. И над ними висела знакомая, тёмная тень. – Их дирижабль. Они уже здесь. И, похоже, им рады.

Они устроили наблюдение. Вскоре их догадка подтвердилась. К пришвартованному дирижаблю подошла процессия эфирийцев. Существа при ближайшем рассмотрении через призму подзорной трубы Коробейникова были поразительны. Высокие, почти двухметровые, с кожей, напоминавшей перламутр или опал, мягко мерцавшей собственным светом. Черты лиц – тонкие, утончённые, глаза большие, без видимых зрачков, заполненные тем же внутренним сиянием. Они были одеты в струящиеся одеяния из тканого света, меняющие узор.

С дирижабля сошло несколько человек в чёрной униформе. Разговор был далёк, но язык жестов был красноречив: поклоны, широкие, приветственные жесты со стороны эфирийцев, сдержанные, но уверенные кивки со стороны «Прогрессоров». Затем гостям показали что-то, похожее на повреждённый участок кристаллической стены – трещины, потускнение. Люди в чёрном что-то достали из ящиков – инструменты, паяльные лампы? – и принялись за работу. Через некоторое время повреждённый участок залился ровным светом, трещины исчезли.

– Они чинят, – удивлённо прошептала Варя. – Эти захватчики… чинят их город.

– Они демонстрируют пользу, – мрачно поправил Коробейников. – Показывают, что их «грубая» технология может делать то, что их хрупкая, энергетическая – не может или делает медленно. Они предлагают силу. И стабильность. И, судя по всему, находятся на приёме.

Вечером (малый фиолетовый многогранник занял положение «заката») они, наконец, столкнулись с обитателем этого мира лицом к лицу. Им оказался не гордый житель кристального города, а бродяга, или изгой. Существо сидело у подножия одинокого, потрескавшегося кристалла, излучавшего неровный, болезненный свет. Его одеяния были тусклыми, опаловый блеск кожи – потускневшим, покрытым тёмными, похожими на коррозию, пятнами. В руках оно держало странный инструмент – изогнутую трубку из того же кристаллического материала.

Увидев их, существо не убежало и не напало. Его сияющие глаза широко раскрылись. Оно подняло трубку ко рту и издало звук. Не слово. Чистую, печальную ноту, которая заставила вибрировать воздух вокруг. Игнат почувствовал, как бубен у него за спиной дрогнул, отозвавшись едва уловимым, глухим эхом.

И тогда изгой заговорил. Не голосом, а прямо в их сознании, образами и эмоциями, вложенными в поток того же резонирующего звука.

*Чужие. Из мира… тяжёлого. Плотного. Вы несёте… диссонанс. И… надежду?*

Оно смотрело прямо на мешок за спиной Игната, где лежал бубен.

*Тёмный Камертон… Он здесь. Его песня… может сломать нашу хрупкую симфонию. Или… настроить её на новый, прочный лад. Вы пришли с теми, кто говорит железными голосами?*

– Нет, – вслух сказал Игнат, понимая, что существо считывает не слова, а намерение. – Мы пришли остановить их. Мы ищем… понимания.

Изгой – Диссонант, как они позже узнали – долго смотрел на них. Потом издал ещё одну ноту, на сей раз короткую и резкую.

*Тогда идите за мной. Вам нельзя светиться в сиянии Города. Вам нужно спуститься в Тишину. Там говорят те, кого не слышат в хоре совершенства. Там поймёте, что ваше железо – и проклятие, и ключ.*

И, не оглядываясь, оно двинулось прочь от сияющих шпилей, в сторону тёмного, молчаливого разлома в земле, куда не проникал свет ни одного из двух спутников. Они, переглянувшись, последовали за своим первым призрачным союзником в глубины ослепительного, но уже не пустого, мира.

Глава 2: Хор изгнанников

Тропа, по которой вёл Диссонант, не была тропой в привычном смысле. Она шла не по земле, а словно обходила участки реальности, которые «не звучали» в унисон с сияющим миром наверху. То они шли по краю глубокой трещины, из которой доносился низкий, утробный гул – «басовая нота планеты», как образно передал их проводник. То скользили под нависающими сваями гигантских, мёртвых кристаллов, чьё внутреннее сияние давно потухло, оставив лишь тёмные, сотовые пустоты.

Их проводника звали Эхо. Это было не имя, а состояние – так называли себя те, чей внутренний резонанс не вписывался в чистый, строгий хор Города Света. Его «коррозия» была не болезнью, а инаковостью. Он слышал не только совершенные гармонии, но и шумы, биения, диссонансы, из которых, как он утверждал, и рождается всё новое. За это его изгнали.

*Город живёт в страхе, —* доносилось до их сознания, пока они шли. Образы были ясными: хрустальные шпили, вибрирующие в унисон, но малейшая трещина в одном вызывала панику во всех. Идеальная, статичная гармония, достигнутая ценой отказа от развития, от спонтанности. *Они видят ваших железных пришельцев как грубых, но сильных существ. Они предлагают нам… прочность. Замену нашего хрупкого резонанса на вашу железную уверенность. Они не понимают, что железо не поёт. Оно командует.*

Спуск занял несколько часов. Воздух становился гуще, тяжелее, в нём чувствовалась влага – настоящая, не светящаяся. Исчезло вечное фоновое сияние. Их окружала тьма, нарушаемая лишь холодным, минеральным свечением стен и странными, плавающими огоньками, похожими на светлячков, но движущимися по сложным, неслучайным траекториям.

Наконец, они вышли в пещеру. Но это был не грот. Это был Собор.

Пространство уходило ввысь, теряясь в темноте. Своды его поддерживали не колонны, а сталактиты и сталагмиты невиданных размеров, сросшиеся в причудливые, органические арки. И каждый из этих каменных органов был настроен. Эхо коснулся одного, и тот отозвался глухим, бархатным гулом, заполнившим пространство. Другой, поменьше, звякнул чистым, как колокольчик, звуком. Здесь не было внешнего света. Весь свет рождался звуком – от вибрации камня исходило мягкое, тёплое, медовое свечение.

В нишах и на естественных уступах сидели, стояли или лежали другие существа. Возможно, их было три десятка. Все они были разные: у одних кожные покровы напоминали грубую, потрескавшуюся кору, у других струились, как жидкий обсидиан. Свечение у всех было приглушённым, «неправильным» – красноватым, зелёным, лиловым. Это были Диссонанты. Изгнанники, еретики, учёные, художники – те, кто искал новые пути звучания в мире застывшей совершенной гармонии

Когда Эхо провёл чужаков в центр, все «взгляды» – ощущения внимания – устремились на них. Воздух наполнился лёгким, проверяющим гудением – десятки разных частот сканировали их. Игнат почувствовал, как бубен в его мешке снова дрогнул, на этот раз сильнее, словно отвечая на призыв.

Один из Диссонантов, более массивный, с кожей, похожей на базальт, поднялся. Его мысленный голос был тяжёлым, основательным.

*Эхо привёл тяжелорезонирующих. Их тела… плотные. Их мир… шумный. И с ними…* Он «посмотрел» на мешок Игната. *…Тишина, которая хочет стать Звуком. Зачем вы пришли?*

Игнат шагнул вперёд. Он не знал, как говорить с ними. Он просто начал, стараясь вложить в мысли ясность и правду. Образы: тайга, шаманка Айна, чёрный дирижабль, украденный бубен, безумный эксперимент, разорванные врата. Он показал им Гроха и его людей, их веру в железный порядок. Он показал Берендея и Скалу – духов его мира, которые тоже пели, но иной, древней песней.

Когда он «договорил», в пещере воцарилась тишина, нарушаемая лишь каплями влаги и далёким гулом. Потом зазвучали голоса, сперва отдельные, затем сливаясь в дискуссию.

*Они предлагают Городу силу против соседей из Долины Звенящих Ступеней… используя грубые вибрации, которые ломают наши кристаллы, но не могут создать новые…*

*Тёмный Камертон… легенды говорят, он был создан, когда миры были ближе… для настройки одной реальности на другую, а не для доминирования…*

*Ваше железо… оно не резонирует. Оно подавляет. Но… оно стабильно. Наши инструменты чисты, но хрупки. Их машины грубы, но прочны…*

– А если объединить? – вдруг громко сказал Коробейников. Все «взгляды» обратились к нему. Он стоял, и в его глазах горел тот самый огонь открытия. – Вы говорите на языке резонанса, чистых частот. Мои… эти люди говорят на языке силы, давления, пара. Что, если создать инструмент, который использует стабильность железа для усиления и контроля ваших резонансов? Что, если ваша хрупкая энергия сможет направляться не интуитивно, а с точностью механизма?

Он достал из кармана обломок с эмблемой «Прогрессоров» и свой самодельный электрометр.

– Ваш мир полон энергии. Но она хаотична, как этот свет. – Он указал на плавающие огоньки. – Машина может собрать её, сфокусировать, дать ей форму. А ваш резонанс… он может сделать машину не грубым молотом, а точным камертоном. Представьте паровую турбину, чей ротор вращается не от угля, а от энергии, снятой с поющего кристалла. Представьте резонатор, усиленный стальными рёбрами жёсткости, способный не просто петь, а проецировать звук как щит или как копьё.

Мысленный шум стих, сменившись сосредоточенным, оценивающим молчанием. Диссонанты общались между собой на скоростях, недоступных человеческому восприятию.

Наконец, базальтовый лидер «повернулся» к ним.

*Вы предлагаете диссонанс высшего порядка. Симбиоз несопоставимого. Это… опасно. Это может породить чудовище. Или… новую симфонию.* Он сделал паузу. *Те, кто пришёл с железными птицами, предлагают Городу просто заменить один инструмент на другой. Вы предлагаете создать новый инструмент. Нас интересует второе. Но…* Его «взгляд» снова упал на мешок Игната. *Всё начинается с Тёмного Камертона. Он должен зазвучать здесь. Чтобы мы поняли, с какой ноты начинать настройку.*

Игнат понял, что отступать некуда. Он снял мешок, вынул бубен. В пещере, освещённой лишь звуковым свечением, он казался ещё более массивным и инопланетным. Он положил его на плоский камень, который служил чем-то вроде алтаря.

Эхо приблизился. Он не дотронулся до бубна. Он начал петь. Длинная, сложная нота, полная обертонов и микровибраций. Бубен не отозвался. Другие Диссонанты присоединились, создав сложный, полифонический аккорд. Камни пещеры засветились ярче. Но бубен лежал мёртвым грузом.

Игнат вспомнил. Вспомнил, как держал его в избе Айны. Вспомнил не звук, а намерение. Он подошёл, закрыл глаза, положил ладонь на кожу. Он не пытался бить. Он попытался *слушать*. Слушать не ушами, а той самой «нитью» внутри, которая привела его сюда. Он представил не удар, а колебание. Не команду, а приглашение.

И бубен ответил.

Не громом, не светом. Едва уловимым, глубоким, *басовым* вибрационным стоном, который прошёл сквозь камень, в землю, в ноги всех присутствующих. Свечение в пещере на миг погасло, сменившись тьмой, а когда вернулось, оно было иным – более тёплым, более глубоким, с оттенками охры и умбры, цветов, которых не было в палитре Эфирии.

В ту же секунду где-то далеко наверху, в Городе Света, на главной башне-резонаторе, треснула и погасла одна из плазменных сфер. А в лагере «Прогрессоров» зашкалили все стрелки эфирных детекторов.

Тёмный Камертон пробудился. И его первый, робкий звук в мире кристалла и света был услышан всеми, кому было что слушать. Игра началась.

Глава 3: Союз осколков и пара

Пробуждение бубна отозвалось эхом, которое длилось несколько суток по местному счёту времени. В пещере Диссонантов воцарилась атмосфера лихорадочной активности. То, что было теоретической возможностью, стало практическим вызовом. Коробейников, с невиданным прежде энтузиазмом, погрузился в работу. Он больше не был опальным изгоем – здесь он был пионером, первооткрывателем новой науки, которую сам же и придумывал.

Его «лабораторией» стал угол пещеры, где бил горячий источник – не светящийся, а настоящий, пахнущий серой и минералами. Там же валялись обломки – не только принесённые им, но и странные артефакты, собранные Диссонантами: сломанные кристаллические резонаторы, потухшие световоды, осколки певчих камней. Рядом с его верстаком из плоского камня выросла груда исписанных грифелем листов бересты, которую Варя каким-то чудом раздобыла на поверхности – оказалось, в тенистых расщелинах росли бледные, гигантские папоротники с плотной кожей.

– Принцип прост, – бормотал он, чертя схемы, которые напоминали гибрид парового котла и нотного стана. – Их энергия – эфирные флуктуации – имеет волновую природу. Мы можем уловить её антенной, сделанной из сплава с высоким содержанием кварца. Преобразовать в тепловую с помощью вот этого резонансного контура… смотрите, Эхо, вот здесь частота должна совпадать с фоновым гулом пещеры… А дальше – классическая паровая машина. Но не для движения, а для создания стабильного, механического колебания! Представьте: пар толкает поршень, поршень качает диффузор, а тот, в свою очередь, модулирует вторичный эфирный импульс, уже усиленный и контролируемый!

Эхо и другие Диссонанты склонялись над чертежами, их мысленные голоса сливались в тихий, жужжащий гул обсуждения. Они не понимали половины терминов, но схватывали суть – идею обуздания хаотичной силы с помощью жёсткой структуры. Для них, чья культура была построена на импровизации и тонкой настройке, это было одновременно кощунством и откровением.

Варя оказалась незаменимой на практике. Её умение чувствовать металл, её сила и ловкость, отточенные годами работы на духоколах, помогали воплощать идеи Коробейникова в кустарных условиях. Она управлялась с раскалёнными на жаре источника заготовками, ковала на камне примитивные детали, собирала первые прототипы. Её главной находкой стал небольшой запас настоящего угля в одном из дальних тупиков пещеры – след какой-то древней, доэфирной геологической активности. Этот уголь стал ключом к запуску первого парового ядра.

Игнат же выполнял другую роль. Его задачей было понять бубен. Не как инженерный объект, а как живой артефакт. Сидя в отдалённой нише, он часами держал его в руках, не бил, а лишь водил пальцами по ободу, по коже, вслушиваясь в едва уловимые ответные вибрации. С ним часто сидел старейший из Диссонантов, существо по имени Гул, чьё тело почти полностью превратилось в пористый, звонкий туф. Гул не говорил образами. Он… звучал. Его присутствие было постоянной, фоновой нотой, которая, как выяснилось, помогала бубну «настроиться» на частоты Эфирии.

*Ты ищешь в нём знакомую песню,* – однажды прозвучало в сознании Игната, когда он в очередной раз пытался вызвать отклик. *Песню ветра твоей тайги, шороха листьев, голоса твоего мира. Он её помнит. Но здесь… здесь другие струны. Более тонкие. Более жёсткие. Он пытается найти общий тон. Помоги ему. Не пой свою песню. Слушай нашу. И позволь ему стать мостом.*

Игнат закрыл глаза. Он отбросил попытки управлять. Он просто слушал. Слушал многоголосый гул пещеры, тихие переливы Диссонантов, далёкий рокот подземных потоков. И понемногу, очень медленно, он начал улавливать в этом хаосе некую структуру. Не мелодию, а… математику звука. Геометрию резонанса. И бубен в его руках начал потихоньку теплеть.

Тем временем «Прогрессоры» не теряли времени даром. С поверхности приходили тревожные вести, приносимые Диссонантами, рисковавшими подниматься в светлый мир. Чёрный дирижабль совершал регулярные рейсы между Городом Света и, как выяснилось, другим городом-государством – Агра-Нор, что на языке образов означало «Крепость Отражённого Света». Там правил Совет, который давно завидовал чистоте и мощи центрального кристалла и мечтал о силе, чтобы оспорить гегемонию.

Люди в чёрном не просто чинили. Они строили. На окраине Агра-Нор выросло приземистое, уродливое сооружение из привезённых с собой стальных балок и местного тёмного базальта. Это была первая паровая кузница. Из её труб валил густой, чёрный дым, кощунственный на фоне сияющих ландшафтов. Там ковалось оружие. Не эфирное. Физическое. Мечи, наконечники для копий, детали для каких-то механизмов. Им платили кристаллами, заряженными энергией – валютой Эфирии. Им предоставляли рабочих – эфирийцев низших каст, чей внутренний свет был слаб, а тела более плотны.

– Они создают плацдарм, – мрачно сказал Коробейников, выслушав очередной доклад. – И армию, преданную им за силу, которую они дают. Они не завоёвывают огнём и мечом. Они покупают. И продают иллюзию могущества.

Через десять дней напряжённой работы первый гибридный агрегат был готов. Он выглядел жалко и гротескно: медный котёл, собранный Варей из обломков разбитых светильников, стоял на каменном основании. К нему вели кварцевые «антенны», воткнутые в особо гудящие расщелины. От котла шла паровая труба к примитивному одноцилиндровому двигателю, соединённому с кристаллическим диффузором, снятым с древнего, разбитого резонатора.

Церемонии не было. Просто в назначенный момент, когда фоновый гул пещеры достиг предсказанного Коробейниковым пика, Эхо и ещё трое Диссонантов направили на антенны сфокусированный звуковой импульс. Котёл, шипя, начал нагреваться. Потом в нём что-то забулькало. Все замерли.

С шипением и скрежетом заработал поршень. Он был неуклюж, он трясся, но он работал. Пар, вырываясь, закрутил лопасти маленькой турбины, и та, жужжа, начала вращать полированный обсидиановый диск перед диффузором.

И тогда случилось чудо. Диффузор, обычно требовавший тончайшей настройки и огромных внутренних затрат энергии, вдруг загорелся ровным, устойчивым, белым светом. Из его раструба полился чистый, мощный звук – одна-единственная нота, но такая ясная и сильная, что от неё задрожали стены пещеры и осыпалась пыль со сталактитов. Это был не певчий камень. Это был *проектор звука*. Оружие. Или инструмент невиданной силы.