скачать книгу бесплатно
Легенда о «Ночном дозоре»
Наталья Николаевна Александрова
Артефакт-детектив
Сенсация – знаменитый «Ночной дозор» Рембрандта в Эрмитаже! Но в первый же день выставки с полотном, до этого не покидавшим Амстердама, случилось несчастье – на него набросилась какая-то женщина с ножом. Картина отправилась на реставрацию к Дмитрию Старыгину, который обнаружил – «Ночной дозор», привезенный в Петербург, вовсе не подлинник, а хорошо сделанная копия! А вскоре женщина, покушавшаяся на шедевр, покончила с собой, выпрыгнув из окна. Перед смертью она успела кровью нарисовать на асфальте странный знак – перевернутую шестиконечную звезду, вписанную в круг. Старыгин понял: это ключ и он приведет его к подлиннику легендарного полотна великого голландца!
Книга также выходила под названием «Тайна “Ночного дозора”».
Наталья Александрова
Легенда о «Ночном дозоре»
– Кто он, знахарь иль картежник,
Что не гасит ночью свет?
– Капитан мой! То художник,
И клянусь, чуднее нет.
Никогда не знаешь сразу,
Что он выберет сейчас:
То ли окорок и вазу,
То ли дерево и нас.
Не поймешь по правде даже,
Рассмотрев со всех сторон,
То ли мы – ночная стража
В этих стенах, то ли он.
А. Кушнер
Лидия Александровна на секунду прикрыла глаза.
Конечно, это был непорядок, так делать не полагалось, но от бесконечно перемещающихся, перемешивающихся, мелькающих перед ней человеческих лиц у нее начала кружиться голова.
Сегодня в Эрмитаже было немыслимое столпотворение, особенно здесь, где ей пришлось дежурить, – в Николаевском зале.
Еще бы, у них открылась выставка одной картины – и какой картины! Едва ли не самого знаменитого полотна в Европе, прославленного «Ночного дозора» Рембрандта!
Это была настоящая сенсация!
«Ночной дозор», ни разу не покидавший амстердамского Рийксмузеума, неожиданно совершил грандиозный тур по нескольким городам Европы. Так решено было отметить четырехсотлетний юбилей его создателя, Рембрандта Харменса ван Рейна. Мадрид, Флоренция, Прага и, наконец, Санкт-Петербург…
Понятно, что сегодня, в первый день экспозиции, в музее не протолкнуться.
Лидия Александровна открыла глаза.
Мелькание человеческих лиц становилось почти непереносимым.
Из ровного, монотонного гула приглушенных голосов выделялся голос дамы-экскурсовода:
– Название «Ночной дозор» закрепилось за этим шедевром Рембрандта только из-за того, что в течение многих лет картина покрывалась копотью от камина в зале заседаний военной корпорации Амстердама. В действительности дело на картине происходит днем, и первоначально она должна была называться «Отправление в дозор отряда стражников во главе с капитаном Франсом Баннингом Коком и лейтенантом Виллемом ван Рейтенбюрхом». Только после реставрации, выполненной в 1889 году, проявился первоначальный цвет картины и стал понятен замысел Рембрандта…
Служительница потерла виски, повертела головой. Ей неожиданно стало тяжело дышать, воздух музейного зала сделался густым и плотным, как болотная тина.
В углу зала стоял парень из музейной охраны, он лениво посматривал на толпу и время от времени что-то говорил в черную коробку переговорного устройства.
Лидия Александровна постаралась взбодриться, взять себя в руки.
Мальчик лет восьми чересчур близко подошел к картине, и служительница строго прикрикнула на него.
Дурнота не проходила, и к ней добавилось неприятное чувство, что сейчас что-то произойдет.
У нее не бывало прежде никаких предчувствий, воспитанная в строгом материализме женщина относилась ко всякой мистике неодобрительно и сейчас постаралась отбросить это недостойное ощущение.
Для верности она достала из кармана пузырек с лекарством, вытряхнула на ладонь маленький белый шарик и положила его под язык…
И в эту секунду произошло то, чего она больше всего боялась, то, что иногда она видела во сне.
Из беспокойного моря человеческих лиц выделилось одно – белое, как гипсовая маска, с бездонными черными зрачками, расширенными, как два окна во тьму.
Не сразу Лидия Александровна поняла, что лицо это – женское.
Она почувствовала только, что дурное предчувствие сейчас станет реальностью.
Нужно было что-то делать, как-то предотвратить надвигающийся кошмар, но на нее вдруг словно навалилась бесконечная свинцовая тяжесть. Она не могла шевельнуться, не могла отвести взгляда от белого безумного лица…
Страшные сны Лидии Александровны становились реальностью.
Она часто слышала от старых сотрудников музея о том, как двадцать лет назад, в 1985 году, маньяк пронес в зал Рембрандта склянку с кислотой и нож. Он спросил служительниц, какая из картин самая ценная в зале, и ничего не подозревающие женщины указали ему на «Данаю».
Маньяк подскочил к картине, выплеснул на нее кислоту и нанес холсту, как живому человеку, несколько ударов ножом.
Лидия Александровна представляла себе чувства тех сотрудниц, на чьих глазах произошла та давняя трагедия, представляла, что они должны были испытывать, глядя, как на их глазах погибает мировой шедевр…
И вот сейчас то же самое происходит с ней!
Женщина с неподвижным белым лицом вырвалась из толпы и шагнула к картине.
Шарик лекарства под языком начал делать свое дело, Лидия Александровна вздохнула и словно сбросила с себя заклятье. Она закричала и бросилась наперерез маньячке.
В руке незнакомки мелькнуло что-то узкое, блестящее.
К крику служительницы присоединились десятки голосов, но испуганные посетители шарахнулись в стороны, расчищая путь преступнице. Только Лидия Александровна двигалась ей наперерез.
Из угла зала побежал плечистый парень в черном костюме, но он был еще слишком далеко.
Лидия Александровна споткнулась, но устояла на ногах.
Преступница налетела на нее, попыталась оттолкнуть, взмахнула рукой с ножом. Она дотянулась до картины, вонзила нож в холст…
Но как раз в эту секунду охранник подбежал к ней, заломил руку за спину и что-то истошно закричал в свой переговорник…
Трель телефонного звонка раскатилась по комнате на тысячи маленьких колокольчиков, подобно ртути из разбившегося градусника. Телефон звонил раз, другой, третий, однако человек, сладко спавший на широкой деревянной кровати, даже не пошевелился. Тогда крошечные колокольчики снова собрались в один большой звонок, как ртуть собирается в шарик под веником хозяйки, и он зазвенел с удвоенной силой. Человек пошевелился, закрыл голову подушкой и затих. Но звонок проникал всюду, так что через некоторое время из-под подушки раздался полный муки стон, который совершенно не разжалобил проклятый аппарат. Наконец послышался обреченный вздох, и одеяло зашевелилось. Но вместо человеческой руки показалась рыжая пушистая кошачья лапа. Лапа поиграла когтями, потом показалась вторая, а после – совершенно разбойничья усатая морда. Кот внимательно оглядел комнату, недовольно покосился на истерически трезвонивший телефон, распушил усы и вылез на поверхность. Кровать была широкой, так что хватило места улечься на спину и подрыгать в воздухе всеми лапами. Человек под одеялом недовольно хрюкнул и закутался поплотнее. Телефон не умолкал, хоть тембр звонка изменился – похоже, аппарат сорвал голос. Кот перевернулся на живот и стал точить когти об одеяло.
– Василий, прекрати немедленно! – тотчас раздался сердитый окрик, и хозяин сел на кровати.
Не открывая глаз, он нашел аппарат и поднес трубку к уху, причем в перевернутом состоянии. Из трубки послышался панический женский голос. Мужчина потряс растрепанной головой, осознал неудобство и перевернул трубку.
– Дмитрий Алексеевич, голубчик! – едва ли не рыдала женщина. – Скорее приезжайте.
– Да что случилось, Агнесса Игоревна? – известный реставратор и эксперт Эрмитажа Дмитрий Старыгин с трудом узнал знакомый голос.
– Беда! Беда! – вскрикнула женщина.
– Кто-то умер? – спросонья ляпнул Старыгин.
– Зарезали! – бухнула женщина, которой, надо полагать, надоело выбирать выражения. – Картину зарезали! Рембрандта!
– Господи помилуй! – Старыгин выпрыгнул из кровати, мимоходом пнув кота, который с увлечением продолжал драть одеяло.
В волнении он совершенно забыл, что только в пять утра добрался домой из аэропорта, что был в командировке три недели, что теперь ему полагается отпуск и что он собирался использовать этот отпуск для работы над книгой. Управившись в ванной за десять минут, он поглядел в зеркало на проступившую седоватую щетину и махнул рукой – не до того сейчас. Что-то подсказывало ему, что медлить никак нельзя. Уже полностью одетый, он вернулся от двери и насыпал в кошачью миску сухого корма. Кот Василий, однако, к миске не подошел, поглядел презрительно и вышел из кухни, на прощанье брезгливо дрыгнув лапой, как будто вступил в лужу.
– Дмитрий Алексеевич, дорогой вы мой, на вас смотрит вся Европа! – говорила высокая сухощавая женщина с тщательно уложенными седыми волосами. – В буквальном смысле вся Европа! И даже весь мир!
Главная хранительница отдела голландской живописи молитвенно сложила руки.
Она никак не могла примириться с тем, что это произошло.
Великое полотно Рембрандта находилось в ее ведении.
Она считала это событие огромной удачей, вершиной своей музейной карьеры, надеялась написать серьезную научную статью или даже монографию об этой великой картине – и неожиданно удача превратилась в кошмар, в несчастье, в катастрофу.
Ну почему, почему маньячка с ножом набросилась на холст именно здесь, в Эрмитаже? Почему это не случилось где-нибудь в другом месте, по пути европейского турне картины – в Прадо, или в Уффици, или в картинной галерее Пражского Града… Нет, эта сумасшедшая не нашла ничего лучшего, как сделать это в Петербурге…
Дмитрий Алексеевич Старыгин отступил на несколько шагов и осмотрел повреждение холста.
– Не так уж страшно, Агнесса Игоревна, – проговорил реставратор, – один короткий разрез, с аккуратными краями. Вот тут внизу, как раз между сапогами лейтенанта. Я постараюсь сделать это за два-три дня. Будет незаметно…
– Только не торопитесь! – Седая дама округлила рот. – Ведь после вашей работы картину осмотрят эксперты страховой компании, чтобы оценить величину ущерба и размер страховки… поэтому важна не быстрота, но тщательность работы!
– Вы ведь знаете, что на эту картину уже дважды покушались, – продолжал Старыгин, внимательно осматривая края разреза, – в 1915 году некий сапожник, оставшийся без работы, вырезал кусок из правого сапога лейтенанта ван Рейтенбюрха, а в 1975 году бывший школьный учитель набросился на картину с хлебным ножом и нанес капитану Баннингу Коку и тому же лейтенанту Рейтенбюрху дюжину ран…
За разговором он придвинул к огромному станку, на который было натянуто полотно, передвижной прибор для ультразвукового исследования и склонился над его экраном.
Реставратор замолчал.
Он молчал еще несколько минут, и это молчание становилось все более напряженным, все более тягостным. Воздух в комнате словно наэлектризовался.
– В чем дело, Дмитрий? – Хранительница почувствовала его волнение и шагнула ближе. – Что-то не так?
– Не так. – Старыгин отступил в сторону, вынул из брючного кармана белоснежный платок и вытер пальцы. – Очень даже не так… Взгляните сами…
В это время дверь комнаты распахнулась, и в нее колобочком вкатился кругленький седенький старичок с младенчески розовым лицом и длинными, лихо закрученными усами. Он взволнованно сжимал маленькие ручки, на его лице было выражение радостного предвкушения, какое бывает у детей накануне праздника.
– Где она, Анечка? Дайте мне на нее взглянуть!
– Иван Филаретович! – хранительница повернулась к вошедшему. – Позвонили бы заранее, я встретила бы вас…
Иван Филаретович Крестовоздвиженский, занимавший пост главного хранителя голландской живописи до нее, был для Агнессы Игоревны высочайшим авторитетом.
– Что ты, Анечка, – он ласково улыбнулся и достал круглые очки в металлической оправе, – я вполне еще могу самостоятельно перемещаться… тем более в такой день… самый счастливый день моей жизни… день, когда я увижу эту картину…
Воздев очки на нос, старичок подкатился к картине, потом отступил назад, чтобы окинуть ее взглядом, и снова приблизился.
– Очаровательно, – проговорил он наконец с некоторым разочарованием в голосе. – Очень хорошая копия! Но где же подлинный Рембрандт?
– Копия? – как эхо повторила Агнесса Игоревна. – Почему копия? Это подлинник…
– Нет, – оборвал ее Старыгин. – Я как раз хотел вам показать…
– Нет, Анечка, это копия! – запальчиво воскликнул Иван Филаретович. – И ты должна была это сразу узнать!
Хранительница переводила взгляд с одного собеседника на другого, ничего не понимая.
– Барабан, Анечка, барабан! – Старичок подкатился к правому краю картины, туда, где из-за обреза холста, как из-за театральной кулисы, выглядывал барабанщик. – Барабан не прострелен!
– Боже мой! – Дама прижала руки к щекам. – Как же я не обратила внимания…
– Посмотрите сюда! – привлек ее внимание Старыгин.
Агнесса Игоревна склонилась над экраном ультразвукового сканера, увеличила резкость…
– Что это? – Она отстранилась, совершенно растерянная. – Под этими красками…
– Под копией «Дозора» другая картина, – проговорил реставратор, сдвигая раму сканера.
Агнесса Игоревна едва ли не без чувств упала на стул.
– Но это же катастрофа! – прошептала она и смертельно побледнела. – Это же скандал мирового масштаба!
В дверь постучали, и вошел представитель пресс-службы Эрмитажа.
