скачать книгу бесплатно
Третьего февраля 1238 года с Клязьмы показались чёрные орды татарских всадников.
–Татары-ы-ы-ы-ы!!! – раздирая глотку, закричал дозорный.
«»»»»»»»
Пётр Ослядюкович поперхнулся похлёбкой, расплескал суп на штаны, стал быстро утираться рушником. Сидевшие с ним за столом Семён и Микула застыли с раскрытыми ртами. Наталья охнула и умчалась к себе.
Перед этим, первый воевода, смирив гордыню ( вернулся ведь проклятый Спиридоновский выродок, и тут же к Наташке!), позвал Семёна к себе в усадьбу ( тот пришёл с бездельником Микулой), усадил за стол, позвал Наталью, и начал говорить, говорить, приводя все «за» и «против»: да, Наталья вдова – это всем ясно, да, они любят друг друга, но у Семёна жена и сыновья, как он с этим будет, как? Пётр Ослядюкович хотел, чтобы Семён понял невозможность отношений с Натальей, чтобы при ней признал это.
После сурового разговора, с виду доброжелательного и открытого, Семён заёрзал, не смея глянуть на Наталью, а она, красная, сидела ни живая, ни мёртвая. Только Микула спокойно жрал, громко чавкая. Напряжённая тишина висела, и Пётр Ослядюкович понимал, что выиграл. Он принялся за похлёбку. Тут-то и вбежал холоп:
–Татары!
–Геть, раб! Замолчи! – рассердился воевода. –Орёшь, как оглашённый!
–Татары валят!
Пётр Ослядюкович глянул на Семёна.
–В другой раз договорим.
Быстро собравшись, вскочили в сёдла, горяча коней, помчались по, вдруг умершим, холодным улицам к «Золотым» воротам. Там всё гудело растревоженным ульем.
–Где князья? – соскакивая с коня, спросил Пётр Ослядюкович у подхватившего повод Ваньки.
–В башне. Татары перед воротами беснуются.
Пётр Ослядюкович уверенно заспешил, расталкивая воинов, по лестнице на верхнюю площадку надвратной башни. Семён и Микула бежали следом – их не удерживали.
Всеволод и Мстислав, в кольчугах и шлемах, увидев Петра Ослядюковича, отодвинулись, дав место у широкой бойницы.
–Сдачи требуют, – процедил Мстислав.
Татары горячили лошадей у самых ворот. Их было около десятка.
Один из них надсадно орал:
–Эй, сдавайтесь! Хан Бату простит вам вашу гордыню!
–Русские не сдаются! – звонким голосом прокричал вниз Мстислав.
–Рязанские князья так говорили, где они теперь? И Рязань, и Москву мы взяли! А ваш князь где, Юрий? Его ведь мы убили, а войско ваше уже разбито! Не упорствуйте! У вас нет шансов! Иначе, хан Бату разгневается, и тогда вы все умрёте!
Князья напряжённо посмотрели на Петра Ослядюковича. Тот отмахнулся:
–Они наврут! Ишь, чего захотели, Владимир им сдай за просто так! Умные ребята.
От татарского полчища оторвались три всадника. Они мчались во весь опор к десятку, разъезжавшему перед воротами.
–Эй, русские! Нас вы не хотите слушать, тогда послушайте вашего князя Владимира! Он теперь служит хану Бату!
Всеволод сжал локоть Мстислава. Братья переглянулись. Точно, всадник посередине был Владимиром. Он походил на тряпичную куклу, всё время заваливался, и ехавшие по бокам татары, его поддерживали.
Пётр Ослядюкович оглянулся на стоящих позади дружинников.
–Ну-ка, к бойницам. Постреляйте татар, да смотрите, в князя не попадите, – он взглянул на Всеволода. – Надо отворить ворота и забрать Владимира.
–Да, правильно, – глотая слюну, согласился Всеволод и побежал по лестнице вниз…
«»»»»»»»
Владимир видел перед собой мутную пелену. Он ехал. Он чувствовал, что сидит в седле. Каждый удар копыт лошади о землю отдавался ноющей болью в вялом теле. Одна мысль пронизывала сознание: «Плен, плен, плен…». Вокруг смеялись татары, храпели на морозе их сытые кони.
Бату встал на стременах – его сотник что-то кричал орусутам, столпившимся на башне. Подвезли Владимира. Он сам придумал этот трюк – привезти княжича к воротам. Орусуты или потеряют волю, начнут торговаться, спорить между собой ( а где раздоры, там всегда выигрывает третий) или отворят ворота и пустят конницу на татарский десяток, чтобы отбить князя. Тогда его самые быстрые всадники успеют поднестись к воротам, завяжется бой и, на плечах отступающих, воины ворвутся в город. Взять богатый Владимир с хода – это был бы большой успех! А десять невнимательных нукеров у ворот, самые лучшие рубаки, они-то продержатся до подхода конницы. Бату страстно желал этого, и ему показалось, что ворота чуть-чуть сдвинулись.
Мускулы Бату напряглись.
С бойниц башни посыпались стрелы. Нукеры падали под копыта лошадей. Ах, шайтаны, он не думал, что сначала орусуты расстреляют всадников! Но один, всё же, успел рубануть князя – тот кулём свалился в снег.
Бату оглянулся на тёмников, махнул рукой, чтобы тумены взяли город в кольцо. Придётся штурмовать. Теперь сомнений не было. Беспокоило другое – князь Юрий был где-то рядом, копил силы. Пленные рассказали, что Юрий не успел собрать ополчение со всех своих городов, но это могло быть хитростью. Бату не верил орусутам. Слишком они яростны в своём непокорстве.
–Хан, – Берке чуть склонил голову. – Туаджи доносят, совсем рядом большой город Суздаль. Там, вообще, нет воинов. Его можно взять с хода и привести оттуда хашар для осады.
–Хорошо. Твой тумен возьмёт Суздаль и вернётся с хашаром обратно. И разошли дозоры, надо узнать, где Юрий с основным войском. Я не хочу получить удар в спину, когда мы будем на стенах Владимира.
Бату огляделся, нашёл глазами Аяна.
–Поедешь с Берке! Дозоры – твоя забота.
Берке оскалился Аяну в лицо, обнажив жёлтые, корявые зубы. Снова судьба смеётся над Аяном. Он зажмурился. Он не будет сам убивать внука Чингисхана. Судьба накажет Берке чужими руками. Не зря Аян видел Семёна срепди отпущенных восвояси орусутских воинов. Ничего на этом свете не происходит просто так. Он был уверен – его пути ещё пересекутся с орусутом, вот тогда он и направит его руку – Семён убьёт Берке, а Аян убьёт Семёна. Аян сохранит благоволение Бату, сохранит честь своих детей и положение. Он не может отказаться от того, чего достиг, даже ради погибшего брата…
Войско обтекало город со всех сторон, перешло на северный берег Лыбеди. Тут и там вставали шатры тёмников и тысячников. По Клязьме подтягивались многочисленные пороки и катапульты.
Тумен Берке, по льду Клязьмы, устремился прочь от города. Суздаль стоял в четырех фарсахах к северу. Но тумен не был отягощён обозом и осадными орудиями, потому Берке рассчитывал утром следующего дня уже быть у стен Суздаля.
В месте впадения в Клязьму речки Нерли, свернули на неё – прямая дорога на север.
К уже привычным орусутским морозам, прибавился злой, колючий ветер, продирающий до самого сердца.
–В суровой стране живут орусуты, – посмеиваясь, сказал Аяну Берке.
Тот был сосредоточенно спокоен. Мех малахая вокруг лица покрыт инеем, лицо огненно-красное. Берке поражался выдержке Аяна – ведь знает, что он, внук Чингисхана, повинен в смерти его брата и невестки, а прячет ненависть далеко вглубь, ненавидит, но верен, как собака – настоящий монгол. Не потому ли Аяну благоволит Бату?
Берке усмехнулся. Бату во всём стремился подражать Чингисхану. Хочет доказать всем, что он лучше Джучи и по праву владеет улусом. Что ж, пусть пыжится. Берке не против. Только, когда приспичит, бежит к нему, к Берке, за советом.
Берке ещё раз взглянул на едущего рядом Аяна. Да, он достоин поддержки. А разве Берке не благоволит ему? Тоже благоволит. Но бывают мгновения, когда Аян пугает. Как сейчас.
У Аяна был пустой взгляд, и Берке, краем глаза, заметил, что тот исподтишка наблюдает за ним. От этого стало не по себе.
–Ты что смотришь на меня, как голодный волк на овцу? – вроде шутя, но грозно, спросил Берке.
Аян, не отвечая, стегнул свою лошадь плетью и прибавил ходу, показывая спину.
Вот в такие моменты Берке приходила мысль приказать туленгиту пристрелить Аяна орусутской стрелой. Но что-то удерживало. Не бесстрашие – Берке также боялся смерти, как любой человек, а эдакое игривое чувство постоянной опасности, исходящее от близости Аяна. Щекочет нервы.
Тумен шёл без передышки. Воины жевали сухой хурут, ночью спали в сёдлах на ходу. Утром вышли по льду реки Каменки к Суздалю.
Перед городом, с одной стороны, был замёрзший ров, а с трёх сторон замезшая, извилистая Каменка. Ворота Суздаля были заперты, на деревянных стенах, между частоколом бревен видны были затаившиеся орусуты.
Берке осадил коня, разделил тумен на пять частей – по две тысячи, один отряд заставил спешиться, воины схватили привезённые с собой осадные лестницы и, под прикрытием лучников, устремились к стенам, два других отряда помчались по льду Каменки для удара с тыла, остальные рассыпались в направлении близких деревень.
Аян уехал, с двумя сотнями дозорных, отправив разъезды на север, восток и запад. За спиной поднялся визг и вой штурма, звон мечей, стоны умирающих.
Аяну доложили, что впереди орусутская деревня. Туда, проваливаясь лошадьми по брюхо в снегу, понеслась полусотня и громкий бабий ор донёс до ушей оставшихся рядом с Аяном воинов начало погрома. Воины с завистью похахатывали, но Аян делал дело – они ехали дальше по узкой, лесной дороге.
Когда солнце склонилось к закату, поворотили обратно. Разъезда возвращались ни с чем – о князе Юрии никто не слышал. С разгромленных, горящих деревень воины гнали скот и пленников – мужиков, баб ( детей секли сразу, чтобы не обременяли).
У Суздаля, полыхающего в разных местах, распоряжался Берке, восседающий на куче мехов, окружённый тысячниками. Воины тащили из города добро, набивали седельные сумы, насиловали женщин и девок, сгоняли в толпу жителей, пригодных для осадных работ. Сотники выспрашивали орусутов, кто знает толк в ремесле и искусстве, их тут же отводили к шатру Берке – монгольские нойоны ценили умельцев. Берке будет их беречь, постарается вывести из Руси живыми, чтобы потом они остаток жизни, за кусок хлеба, изнемогали в рабских мастерских.
На территории улуса Чагатая стояли рабские центры Самарканд и Бухара, где десятки тысяч мастеров, согнанные в огромные глинобитные бараки, трудились от зари до зари, создавая ценности, которые уходили в Каракорум к великому хану Угедэю, в ставки Чагатая, Тулуя, кое– что перепадало Бату и его братьям. Потому Берке, во время похода на булгар, убедил Бату организовать такой же центр на месте сгоревшего Булгара. Там теперь распоряжался младший сын Джучи – Бувал. Город отстроили руками пленных, согнанных с покорённых земель. Со всей Булгарии собрали мастеров в огромные мастерские. Туда же погонят всех орусутских умельцев. Созданное в Булгаре братья будут оставлять себе, потому и Берке, и Бату, и Орда, и Шибан ревностно выискивали мастеровых. Даже гневаясь на Рязань, Бату «пощадил» ремесленников и отправил в Булгарию.
В быстро опустившейся ночи, освещая дорогу факелами, трещащими на морозе, тумен, отягощённый награбленным и огромный, до десяти тысяч, хашаром, повернул обратно. Берке торопил тысячников – Бату ждал хашар для начала осады Владимира. Шли не останавливаясь, но всё равно медленно. К столице Суздальского княжества вышли только к вечеру следующего дня.
Тумен расположился на отдых, а хашар тут же заставили рубить лес. Стук топоров раздавался всю ночь.
Утром владимирцы с оцепенением обнаружили вокруг города бревенчатые стены острога – татары устроили ловушку – теперь никто не сможет избежать смерти и плена…
«»»»»»»
Пётр Ослядюкович больше не уходил со стен. Князья Всеволод и Мстислав, потрясённые гибелью брата, убрались в детинец и не показывались из терема, молясь и плача вместе с матерью и жёнами. Епископ Митрофан и служки не отходили от княжеской семьи.
–Нет сил противиться божьему гневу! Нет! – кричал в исступлении Митрофан, а князья испугано смотрели ему в рот, плача от жалости к себе…
Семён пытался поговорить с Натальей, но та твердила одно: «Отец прав, прав», и не слушала его. Кипя негодованием, он вернулся на стены, где давно уже шла перестрелка из луков. Микулы не было. Ваньки не было. Над головой пролетели горящие горшки с нефтью, дома у стен горели, их пытались тушить бабы и дети. Огромные глыбы крушили стены. От ударов сотрясалось всё вокруг. Брёвна разлетались, оседала земля.
Напряжение нарастало.
Семёна толкнули в спину – Пётр Ослядюкович.
–Какой сегодня день?
–Что? – не расслышал Семён.
–Какой день, спрашиваю?!
Глыба врезалась совсем рядом, все повалились на настилы. Стена посыпалась у самых «Золотых» ворот. Дружинники, крича в ужасе, бросились к образовавшемуся пролому, устремляя вперёд длинные копья.
–Сегодня суббота! Шестое февраля! – крикнул Семён.
–Почему? – Пётр Ослядюкович уже убегал к провалу.
Семён посмотрел за спину – к стенам подошли булгары, готовые отбивать натиск. Он узнал Адавлета – измученного, больного.
–Адавлет!
Булгарский князь поднял голову, сразу узнал Семёна, замахал рукой.
–Идут! Идут! – пронеслось по стенам, и тут же новые удары глыб сотрясли стены.
Лучники заработали, в бешенном ритме опорожняя колчаны. Но, вдруг, луки опустились.
Из дыма, укрывающего округу, ко рву вышли кричащие, плачущие толпы пленников. Каждый нёс вязанку хвороста. Они начали забрасывать ров.
Защитников сковало оцепенение.
–Что смотрите?! – заорал Пётр Ослядюкович. – Поджигай хворост!
Со стен в хворост полетели факелы и обмотанные горящей паклей стрелы. Но хворост чадил и не загорался.
–Они бросают мокрый лес! Они полили его водой! – кричали лучники.
–Стреляйте по людям! – иступлёно заорал Пётр Ослядюкович.
Пленники завыли в голос, татары хлестали их плетьми, торопя, но со стен вновь обрушился град стрел. Русские убивали русских. Пленные падали, но татары гнали всё новых и новых, и ров у пролома неумолимо заполнялся.
С визгом татары кинулись в пролом. С обратной стороны скопилось несколько тысяч защитников. Отчаянная рубка не прекращалась до ночи.
В морозной темноте татары отступили.
Воины изнемогали от усталости, голода и жажды. Многие ушли со стен отдыхать. Семён хотел найти Адавлета, расспросить об отце, но не найдя, уснул у тлеющих останков избы.
Пожары полыхали в разных частях города. Пороки работали всю ночь, обвалив стены в нескольких местах Нового города, в темноте хашар заваливал рвы.
Пётр Ослядюкович ушёл к князьям. В Успенском соборе шла служба – Митрофан постригал княгинь и князей в монахи.
–Примем кару господнюю! Смирение к гневу господа нашего, посланного за грехи наши, даст нам искупление!
Семён, вдруг, открыл глаза и сел – он промёрз до самых костей. Вверху висело чёрное небо, но из-за дыма не было видно звёзд. А на стенах уже яростно ревели, звенел металл, толпились люди – татары лезли в проломы.
Откуда-то вынырнул изумлённый Микула с двумя мечами в посиневших от холода руках.
–Ты не ранен? Рукавицы утерял, пальцы не сгибаются, вмёрзли в рукоятки. Пожрать бы чего.
Семён сбросил оцепенение, выхватил меч из ножен, и побежал к пролому у церкви Спаса за «Золотыми» воротами – там отступали булгары, под градом ударов напирающего врага.
Небо стремительно светлело. Было тепло от горящих домов. Семён рубился в тесноте, потом уступил место копейщикам. Он не успел перевести дух, как русские, крича и матерясь, побежали от стен – татары ворвались в город со стороны Лыбеди, через проломы у Ирининых и Медяных ворот, а с юга – через провалившиеся Волжские ворота.
Бой кипел в пожарище, но большинство защитников бессмысленно бегали, словно сойдя с ума.
