скачать книгу бесплатно
И правда, из череды подвод, выезжавших из города, одна отделилась, свернула к реке, встала. Семён разглядел Микулу, ругающегося с возницей – вот, жлоб, обсчитал, верно, смерда. Точно! Микула пошёл, и с телеги слезла девушка. Семён чуть не побежал навстречу, еле сдержал себя – она!
Он смотрел, как она идёт, смотрел во все глаза.
Она разглядела его среди деревьев, бросилась бегом. И Семён побежал.
Поймал её, как пушинку, схватил, завертел. Наташа! Наташенька!
А Наталья рыдала, целуя.
Микула с ухмылкой смотрел на них.
Семён горячо заговорил о своей беззаветной любви к воеводской дочке, о тоске, о сердечной боли, о невозможности жить без неё. Не спуская её с рук, так и понёс её в лес.
Микула сплюнул – горбатого только могила исправит.
Злясь, он уселся на берегу, бросал в воду куски земли, скомканную траву. Любят люди друг друга. Страшно подумать, сколько вёрст отмахали, ради вот этих нежностей. Жалко их, пёсьих детей. Хоть и грех, а ведь любовь! Против неё не попрёшь! А ему, Микуле, нет счастья – один баламут, ни кола, ни двора. Мечтал ведь – женится. Вон, Парашка из кремника, девка какая, а! Умная, добрая. Слово скажет – душа задрожит. Поди уж, кто-то забрал. Так и проживёт один-одинёшенек.
Вечерело.
–Микула!
Расстроенный Микула вернулся к опушке. Наташка ныла без слёз, не отпускала Семёновой руки. Тот был бледнее смерти.
Мученики они, на горе себе слюбились.
–Микула, проводи Наталью до дома.
–Пойдём, – буркнул Микула.
–Любимый, – шепнула девушка, и впилась губами в последнем поцелуе.
Семён долго не отрывался от неё, наконец, отпустил, отвернулся.
Микула и Наталья побрели к городу потерянные.
Семён заорал издалека:
–Наташа-а! Я люб-лю те-бя-я-я!
Наталья разрыдалась.
Так и въехали в город – плачущая девушка и хмурый Микула. В этот раз Микула расплатился с возницей не торгуясь.
Вернувшись из города, он торопливо сварил похлёбку, поел – Семён есть отказался.
Под ночь выехали обратно. Долго молчали.
Микула хрипло сказал:
–Счастливый ты, воевода.
–В петлю мне от такого счастья…
«»»»»»»»
Бату прогуливался по ханскому орду в сопровождении Шибана и нукеров. Подлетел на лошади хмурый Берке. По его скрытному лицу нельзя было определить – что-то стряслось или он не доволен каким-то пустяком. Берке осадил коня, торопливо слез с седла, кивнул Бату.
–Я от Мунке. Разговор есть.
–Говори, – Бату напрягся.
Берке бросил взгляд на хитрые лица нукеров, буркнул сердито:
–Не здесь. И Орду надо позвать.
Бату отправил за старшим братом порученца-туаджи, а они вошли в первую же юрту. Это была юрта сотника Мантая. Просторная, но простая и тёмная.
Мантай выгнал жён и детей, кланяясь, торопливо подбросил в очаг сухих лепёшек аргала. Огонь приветливо затрещал, дым с уютным запахом горелого навоза, устремился вверх, к отверстию в потолке.
Бату огляделся, небрежно махнул рукой. Сотник исчез. Аргал разгорался. Яркие блики запрыгали по лицам братьев.
Берке присел к очагу, за ним сели Бату и Шибан.
–Я уломал Мунке, – прохрипел и засмеялся Берке.
–Он и так не был против похода на половцев и орусутов, – отозвался Бату, зная, что Берке сказал не всё.
–Хан и брат, Мунке убедил Тулуя в необходимости западного похода. Тулуй пошлёт монгольских воинов своего улуса!
–Вот это отличная новость! Ха-ха! Да! – Бату радостно сжал кулак, шутливо толкнул в плечо Шибана. – Учись у Берке! От тебя, до сих пор, нет толку с Каданом и Бори.
Шибан не посмел возразить.
Берке снисходительно улыбнулся.
–Теперь убедим Угедэя, и дело сделано.
–Это самое трудное – уговорить дядю Угедэя… – сбросил весёлость Бату, вспомнив неуступчивых сыновей Чагатая. Бори сам желает быть лашкаркаши, и вести в поход тумёны всех монгольских улусов. Сыновья Чагатая близки Угедэю, он всегда расположен к ним и милостив.
–Легко на словах, – согласился с Бату Шибан.
Берке, закатив глаза, пожал плечами, мол, я делаю всё, что могу, и верю в успех.
Откинув полог, в юрту вошёл суровый Орду. Оглядев братьев, их возбуждённые лица, он кивнул Бату, как хану, подождал, пока Берке и Шибан кивнут ему, прошёл к очагу, пыхтя, присёл, увидел у стены подушку, взял её, подоткнул себе под зад.
–Опять совет. Что-то случилось?
–Мунке и Тулуй согласны с западным походом, – пояснил Бату.
–А Угедэй?
–Есть мысль, – Берке впился взглядом в лицо Орды, не выдержал ответного, требовательного взгляда старшего брата, хмыкнул. – На дядю Угедэя можно «надавить» через Тараку. Он заглядывает в рот своей старшей жене по поводу и без него – все это знают.
–И что? – не понял Бату.
–Орду и ты, брат, пойдёте к Тараке, и склоните её к тому, что западный поход выгоднее Угедэю и их старшему сыну Гуюку, чем любые другие.
–Убедить Тараку! Подарков здесь будет мало, – произнёс Бату, немного разочарованный.
Берке помолчал, заулыбался, продолжил тихо:
–Дядя Угедэй отменный пьяница. Заветы Чингисхана о вреде пьянства великий хан позабыл, и уже опух от беспробудных возлияний. Тарака понимает, что наш дядя долго не протянет…
Братья не прерывали Берке, внимая словам, за которые «маленьких людей» могли послать на смерть. Берке доверял братьям, считал их верными клану джучидов, а самым коварным – себя. Им он мог сказать любое, самое запретное.
–И что? – не выдержал паузы Бату. Манера Берке выражаться не до конца, иногда его злила. Берке ставил его – улусного хана, в положение глупца, выспрашивающего истину. Брата спасала от гнева Бату невидимая грань, которую он никогда не переступал – он позволял себе подобные выходки только наедине или, когда братья были в тесном кругу, без свидетелей, как сейчас.
–Это значит, через какое-то время у Великого Монгольского ханства появится новый хан. Гуюк – наследник. Тараке было бы очень выгодно, чтобы в грандиозном походе, Гуюк проявил себя во всём блеске. А только западный поход может быть грандиозным и успешным – половцев мы разобьём, булгар, а орусуты слабы и разобщены. Когда Гуюк вернётся в Каракорум из такого успешного похода, никто не усомнится в его праве быть ханом.
–Не понимаю. Что ты предлагаешь?
–Гуюк будет в походе равным лашкаркаши, – сказал Берке.
Глаза Бату потемнели – ах, собака, неужели Берке переметнулся на сторону пса Гуюка?! Подкуплен? Но чем его можно соблазнить? Он правитель, почти равный Бату, в улусе Джучи. Что ни делает, Бату соглашается – пусть так. Неужто, мало ему роли верного помощника? Неужели, задумал чёрное дело – извести его, Бату?! Тогда, брату смерть за такое вероломство!
–Этот поход возглавлю я! – Бату не выдержал, вскочил на ноги, стукнул себя кулаком в грудь. Приступ ярости обуял его. – Дед велел нашему отцу покорить западные земли. Дед меня поставил ханом в улусе. Потому, только я имею право быть лашкаркаши! Я поведу монголов в западный поход! Я!
Братья никак не отреагировали, остались спокойны. Ты, так ты.
Берке ядовито усмехнулся:
–А кто ещё? Всё правильно. Ты будешь лашкаркаши. Никто не смеет претендовать на эту роль. А Гуюк – чуть-чуть ниже… На это чуть-чуть купятся и Тарака, и сам Гуюк… А в походе мы найдём способ заставить Гуюка повиноваться лашкаркаши.
Бату подумал, подумал, и расслабился. Хитёр, лисица. В словах Берке был резон. Тарака ухватит приманку, словно голодная рыба. А во время войны, пусть Гуюк попробует не подчиниться! Гуюк чингизид, «белая кость», Бату не сможет его наказать, в случае ослушания, но вправе будет отправить назад, к Угедэю. Пока суд да дело, поход будет продолжаться, да и сам великий хан Угедэй уже не посмеет относиться к Бату пренебрежительно, держащему в руках все силы ханства.
Бату посмотрел на Орду. Тот невозмутимо смотрел перед собой.
–Что скажешь, старший брат?
–Доверься ему, Бату. Берке лучше всех нас умеет извлекать выгоды из слабостей людей. Поговорим с Таракой, может, что и получится. Берке, ты пойдёшь с нами?
–Нет. Вы двое – старшие. Пусть другие думают, что я не принимаю участия в решении таких дел. Мы с Шибаном продолжим убеждать остальных.
Бату постоял, размышляя над услышанным, и нетерпеливо заходил по юрте.
Братья смотрели на него, ожидая, что он скажет.
Бату остановился.
–Согласен. А как быть с Чагатаем? Если он отстоит своё право на Кавказский поход, он ослабит общие силы. Уверен, все свои тумёны он отправит на Кавказ, и у Тулуя с Гуюком потребует подкрепления.
–Скажите Тараке и про поход на Кавказ, только эти земли надо отдать не Чагатаю, а выделить в отдельный улус, отдать под управление какого-нибудь нойона, а все доходы отправлять в казну великого хана. Угедэй и Тулуй будут рады не дать Чагатаю усилиться. А чем тогда крыть Чагатаю? Поход ведь утверждён, что ещё надо? Тогда он пошлёт свои основные силы с нами – на запад. Количество добычи ведь идёт каждому улусу от количества воинов, какие он выставляет в поход.
–Если бы всё вышло, как ты говоришь, – отозвался Бату. Берке, действительно, выстраивал убедительную цепочку.
–Будем действовать, как решили, и всё получится, – сказал Берке…
«»»»»»»
В Серенск приехал посланник от Сысоя.
Семён с Микулой сидели в избе, за дощатым столом, медленно жевали перловую кашу с бараниной из долблённой деревянной миски, запивали квасом.
–Кто таков?
–Митрофан. Дружинник воеводы Сысоя.
Микула отрыгнул.
–Как же проник к нам? Переяславцев здесь не жалуют.
–Смог.
–А как нам узнать, что ты от Сысоя? Почему Серьга не вернулся?
Семён хмуро оглядел сытого, ладного дружинника, дёрнул головой:
–Говори.
–Ваш Серьга в подвале заперт. Князь Ярослав его изловил. Но воевода Сысой его видел, говорил с ним. Сысой сейчас в Москве – переяславскому войску требуется много хлеба, князь Юрий выделил вспоможение. Сысой ждёт в условленном месте. Поторопись, воевода, Сысой скоро уезжает обратно – князь Ярослав долго ждать не будет – войско, на голодный желудок, немца не одолеет!
–Складно говорит, – усмехнулся Микула, испытывающее глядя на дружинника.
Семён буркнул:
–Письмо какое Сысой передал?
Посланник растерянно заморгал.
–Нет. Всё на словах.
–И что? – спросил у Семёна Микула.
Семён отложил ложку, тяжело вздохнул. Серьгу Ярослав сцапал. Стоило ехать на встречу под Москву, или нет? Недруги– аспиды могут именем Сысоя укрываться, что его заманить в ловушку.
–Может, я съезжу? – спросил Микула.
–Нет, мне самому повидать Сысоя надо. Он ведь моих оберегает. Надо самому. Что он тебе расскажет? Моя же семья!
