Армянские предания

Святые Григорий, Рипсиме, Гаяне, светлые девы и царь Тиридат, молите Бога о нас!

Прокладывающий путь

…Враг грабит Армению – одно селение за другим. Дым пожарищ скорбно тянется к небу. Ветер разносит детский плач. По трупам погибших угоняют в рабство живых. Некоторые бросаются в пропасть, чтобы не идти в рабство. Позади смерть. Впереди – кровь и слёзы…

Разрывается от горя сердце Месропа. Он трёт ладонями горячий лоб. Не спать ему спокойно ни сегодня, ни завтра – всю жизнь, пока не отыщет, чем помочь беззащитным. Не спит и друг Месропа – Маркоз.

– Горе одного селения не трогает других. Немногие в беде на помощь спешат. Чёрствый у нас народ, – со вздохом говорит Маркоз.

– Не чёрствый, – возражает Месроп, – люди разъединены горами, верой, наречиями. Надо объединить их. Зажечь единой мыслью. Но где путь к сплочению? Где он, Маркоз?!

– А что если в нашем селении построить храм? Из всех селений люди будут ходить молиться. Перестанут чуждаться соседей, осуждать обычаи и привычки друг друга… Что ты скажешь, Месроп?

– Верная мысль! – обрадовался Месроп. – Да, это именно то, что нужно всем! – разволновался он, выскочив во мглу.

Вернулся к рассвету:

– Мысль хорошая, Маркоз, но на равнине строить храм нельзя: легкодоступное не становится святым. Выстроим на вершине. И не для молитв – пусть это будет первых храм, в который люди придут не слёзы лить, а черпать мудрость друг у друга. Довольно оплакивать

– К вершине нет пути, – возразил Маркоз.

– Верно. Но и в селении строить нельзя – храм потеряет силу стяга. Он не станет щитом заслона и мечом отпора. И высота нужна. Поднимаясь вверх, люди уйдут от привычного, оторвутся от забот, очистятся от ненужного. Так им будет легче проникнуться новым. С вершины люди увидят не одно селение. Перед открывшейся взгляду родиной забудется мелкое. Но не каждый одолеет эти скалы, Маркоз. Поэтому к вершине сперва проложим путь.

– Но для дороги нам не хватит жизни!Ты об этом подумал?

– Подумал, Маркоз. Закончат другие.

– Месроп, народу нужен храм, и я начинаю с него.

– Сначала нужен путь…

Друзья расстались, недовольные друг другом. Маркоз в родном селении начал строить храм. Месроп в горах – дорогу. За несколько лет он в скалах вырубил столько ступенек, что ребёнок преодолел бы их, не переводя дыхания. А Маркоз за это время выстроил храм. В селении его хвалили, но, кроме нескольких старух, в храм почему-то никто не ходил. Маркоз махнул рукой – тёмные люди.

Месроп год от года поднимался выше, очень медленно продвигаясь вперёд. Его имя щедро осыпали насмешками. Маркоз, решив образумить друга, пришёл к нему:

– Месроп, ты слыл умным, а превратился в дитя. Даже между селениями нет дорог, а ты полез в гору. Веками жили до нас не брались за такое. Ради чего здесь мёрзнешь, голодаешь, не спишь? Не смеши свет, не позорь имя отца. Разваливается твой собственный дом…

– Маркоз! – в гневе обернулся Месроп. – Ты сейчас не лучше князей, которые защищают свой двор, только свой. Кто ты? Духоборец, сектант, уводящий с пути? Или ашуг, воспевающий народ, но в трудную минуту не указывающий ему путь? Иди лучше помолись. Говорят,

…Резвым скакуном неслось время, рождая одних, сметая с пути других. Поседевший Месроп спешил, боясь не успеть. Вершина приближалась – силы убывали.

Наконец, настал день… С вершины седой Месроп оглянулся назад. Словно годы, сбегали к людям каменные уступы.

«Мои ступеньки длиной всего в несколько вёрст. Но эти вёрсты теперь можно пройти за час. Жизнь – за час – не мало ли?» – впервые за много лет улыбнулся старый Месроп, радуясь, что пути разрозненных селений сольются к храму…

С тех пор недосягаемая гора стала доступной. Поднялись на вершину люди. Выстроили там храм. И назвали его именем Месропа Маштоца – создателя армянского алфавита.

Святый отче Месроп, просим тебя, моли Бога о нас!

Проклятая невестка

Невестки доля тяжела.А эта уж такой была —Она не только не всплакнёт,Но даже глазом не моргнет,Пусть обижают вновь и вновьЕе и свекор и свекровь.Но раз, беспечно весела,Свободно косы расплела,И, в комнате своей одна,Запела песенку она:«Мой дом – тюрьма.Печаль и тьма.И я навек в плену,Каким нарядом ни мани,Что светлой молодости дни.Когда я жизнь кляну?Ах, птичкой стать,Порхать, летатьС любимым средь ветвей!Дыша весной,В тиши леснойКак петь отрадно ей,Рожденья день —Проклятый день,Печален он для нас,Мой грустен сон,И в сердце – стон,И смех навек угас».И вдруг старуха в дверь вошла.Певунья в страхе замерлаИ, ни жива, и ни мертва,Свекрови слушает слова:«Удодом стань,Невестка-дрянь!Закрой поганый рот!Ишь, весела!Платок сняла,Бесстыдная, орет!Пусть немотаСкует уста,Засохни, облысей!..»Сказала, – что ж,Стал облик схож:Невестка перед нейСтоит, страшна – лицо черно,На плеши – гребешок,И вдруг, взлетев, она в окноУмчалась на восток.Вот все. Спустилась ночи мгла,Домой бедняжка не пришла —Удодом стала. Взад-вперед,С торчащим гребешком,В полях блуждает, не поет,Не просит ни о чем.Вся в пестрых перышках она, —Нема, растерянна, грустна,Но если вдруг припомнит дом,Где некогда жила,Час, как запела пред окномИ косы расплела,И тот, ее сгубивший миг,Когда вошла свекровь, —Она взлетает, стынет кровь,И раздается крик…Она дрожит, ее трясет,Она кричит: «Уд-од… Уд-од!..

Сердце девы

Некогда в царстве восточном цвелаЮная дева, резва, весела,Краше всех сверстниц красою лица,Радость и гордость вельможи-отца.Только, знать, сердцу не писан закон:В дочь властелина безродный влюблен:Дева любовью ответной горит;«Он – мой избранник», – отцу говорит, —«Он, не другой —Суженый мой!»Крикнул вельможа: «Тому не бывать!Легче мне в землю тебя закопать!Нищего зятем назвать не хочу,В крепкую башню тебя заточу».Камень, скала он… Что страсти скала?Юноше дева тем боле мила,Нежностью пылкой невеста горит:«Он – мой желанный», – отцу говорит, —«Он, не другой —Суженый мой!»Деспот угрюмей, чем хмурая ночь,В тесную башню сажает он дочь:«С милым в разлуке, вдали от людей,Блажь с нее схлынет. Остынет он к ней.. »Нет для любови ни стен, ни замка;Лишь распаляет желанье тоска,Страстью дева в затворе горит;«Он – мой любимый, – отцу говорит, —«Он, не другой —Суженый мой!»Дух самовластный осенила тьма;Сводит гордыня владыку с ума:Башню, где клад свой ревниво берег,Мстящей рукою безумец поджег…Что для любови, что жарче тюрьма?Ярым пожаром пылает сама!Узница в душной темнице горит,Клятвы обета, сгорая, творит:«Он, не другой —Суженый мой!»Грозная башня сгорела дотла;В пепел истлела, что прежде цвела.Только – о, чуда безвестного дар! —Сердца живого не тронул пожар…Стелется горький с пожарища дым;Юноша плачет над пеплом седым.Плакал он долго; застыла печаль;В путь поманила далекая даль…«Он, не другой —Суженый мой!»Нежная тайна! Под хладной золойЧто содрогнется, – не сердце ль, – порой?Жаркое сердце в огне спасено;Только под пеплом сокрыто оно.Сердца живого из дремлющих сил, —Словно из корня, что ключ оросилСлез изобильных, – в таинственный срокВырос прекрасный и легкий цветок:Огненный мак;Глубь его – мрак…По чужедальним блуждает краямЮноша, цели не ведая сам,Вкруг озираясь, – любимая где?Милой не видит нигде и нигде!В грезах о нежной склоняет главу;Но безнадежность одна наяву.Верной любови и смерть не конец;Чувства не гасит небесный венец.В оный пределВздох долетел…Стон долетел к ней и тронул ее,Тень покидает жилище свое,К милому сходит, тоскуя, во сне,Благоуханной подобна весне,Молвит: «Внемли, мой печальник, завет!Вырос над пеплом моим алоцвет.Девы сожженной он сердце таит.Жизнью моею тебя упоит.В соке огняВыпей меня!Неги медвяной, разымчивых чарХмель чудотворный, целительный дарВыжми и выпей пчелой из цветка:Черная душу покинет тоска,Так ты спасешься, избудешь печаль.Смоет земное волшебная даль;Не увядают ее красоты;Мир и блаженство изведаешь ты —В тонкой далиЛучшей земли!..»Нежная тайна, ты сердцу мила!Стала скитальца душа весела.Соком заветным навек опьянен,Волен, беспечен и мужествен он.В смене вседневной воскреснет тоска, —Радость за нею, как рай, глубока.Прежнее бремя его не долит,Прежнее пламя его не палит, —В тонкой далиЛучшей земли…

Татев

В родную деревню возвратились два седовласых мастера: один строил всю жизнь храмы и школы, другой проводил в села воду – питьевую и для орошения полей и садов. Когда односельчане обратились к ним с просьбой построить им храм и канал, мастера ответили, улыбаясь:

– Так для этого и вернулись мы в село! Уже пятьдесят лет работаем мы, но годы берут свое, и руки человека слабеют. Вот мы и решили построить последнюю церковь и провести последний в своей жизни канал в родной деревне, чтобы умереть спокойно.

И мастера заключили договор: кто из них раньше закончит свое заветное дело, тот и удостоится благословения народа и заслужит честное имя…

Так условились старые мастера, а народ радостными кликами приветствовал их договор.

На следующий день они принялись за работу. Мастер Ваштак отправился к Синему озеру, чтобы начать прокладывать канал, а мастер Тирит поднялся к возвышавшемуся над деревней холму, чтобы выбрать место для монастыря.

От горного озера протянулось ложе для канала. И под палящим солнцем, и зимой, в стужу, вооруженные мотыгами и заступами труженики во главе с мастером Ваштаком выворачивали камни и разрушали утесы, чтоб проложить дорогу водам Синего озера, которые без пользы уносились рекой Вара г.

– Заросли сорняков и терновника мы должны превратить в цветущий сад! – твердил мастер Ваштак.

А мастер Тирнт начал возводить храм, который мог служить и университетом, и укрывать крестьян за своей оградой в час опасности.

Шли месяцы, проходили годы, и народ с надеждой взирал на две строительные площадки: с одной должна была потечь в село живительная вода далекого озера, а на другой – возводиться храм и здание школы при нем.

Однажды ученик зодчего Тирита, Газрик, отправился на Синее озеро, осмотрел строительство оросительного канала и, вернувшись, сообщил:

– Мастер Тирит, отстаем мы, – мастер Ваштак уже довел канал до Голубиного ущелья…

Старый зодчий призадумался, сдвинулись покрытые каменной пылью брови, но с улыбкой ответил ученику:

– Ты прав, сын мой, торопиться нужно, но, торопясь, не спешить, – мы же строим на века!

Крестьяне часто приходили полюбоваться работой мастера, резьбой по камню и сооруженным им качающимся столбом, который и по сей день стоит там. Это было единственное в своем роде сооружение во всей стране, крестьяне назвали его «кивающим столбом».

Слух об искусстве зодчего Тирита перелетел через Ширак и Ани и дошел до далекой горной страны.

год возвращается из далеких стран к монастырю «Татэв», вьет гнездо под его крышей, оттуда долго-долго смотрит на орошаемые каналом поля, любуется, чудесным зданием монастыря, радуется красивым, светлым зданиям в селах и взвивается в небо, стремительно рассекая крыльями лазурный небосвод. И из белой грудки вырывается звонкий щебет, радостный и тоскливый одновременно…

Шах и разносчик

«Эй, кто не брал?Бисер, коралл!Кольцо, браслет,Любой предмет!Покупай, неси,Меняй, проси!Все для девиц,Для молодиц!За грош товар,Хорош товар!»Разносчик кричит, подзывает народ, —Таких постоянно встречаешь у нас.Но этот?.. – змеей по базару ползетТорговцем одетый властитель Аббас.«Иголки, нитки! Эй, кому?Сюда! Недорого возьму!»«Браток разносчик! А, браток!Иголки есть? Продай пучок».И подошел, ускорив шаг,К армянке-выселенке шах:«Острее жал. Каков закал!Пучок – за хлеб».«Ой, обобрал!..»«Не спорь, сестрица, о грошах,Коли тебе твой дорог шах!»«Да будь он проклят во все дни!Господь от шаха нас храни!Живи, разносчик, много лет,Но шаха поминать не след…»«И зла же у людей в сердцах!Что вам дурного сделал шах?Отвел он турка меч лихой,Вас вывел из Джульфы сухой,В богатый край переселил,Заботой всякой окружил…»«Закрой чарчи свой грешный рот,О шахе толки прекрати!Нагрянул он, угнал народ, —Хоть ногу бы сломал в пути!По нашим нивам и садамПрошел, как паводок весной.Не внял Христу, не внял и нам, —Всех снял, всех вывел в край чужой.Замкнули мы дома, дворы.Ключи забросили в Араз.Вот обернулись с полгорыНа край родной в последний раз,Молились: «Богоматерь-свет,Ты наши кровы соблюдиИ, где б наш ни терялся след,Назад из плена приведи!» —Так мы молились, а потом,Вновь оглянувшись, побрелиИ под мечом да под кнутомТолпой к Аразу подошли.Что море, пенится Араз,Волну выплескивает вон.«Вброд!» – раздается вдруг приказ.Самим Аббасом отдан он.Там, сзади, меч, тут – бездна вод.Рыданья, вопли… Страшный час…Стар, млад – все мечутся… И вот,Обнявшись, кинулись в Араз.Такую страсть переживатьНе пожелаешь и врагам…Да не доносятся, видать,Проклятья наши к небесам…»И вот изгнанниками вмигАббас смущенный окружен.Мятежный нарастает крик:«Будь проклят шах и шахов трон!»Аббас косится, страшен взгляд,Угроза прячется в глазах,Колени у него дрожат —И мрачно спрашивает шах:«Вы так ли речь вели о нем?У всех, бывало, на устах:Мы в счастье, мол, теперь живем,Благословен Иран и шах!»«Мы лгали, братец! Ты ведь свой,Чего нам от тебя таить?А шах – он хищник, зверь лесной, —Как сердце перед ним раскрыть?Доколе шах и пленник есть,Хозяин и наемник есть,Не могут на земле процвестьНи счастье, ни любовь, ни честь».Взвыл страшно разносчик, отбросил покров, —Встал шах перед пленными, грозно суров.Сверкнул ятаган у владыки в руках,И старец-изгнанник простерся во прах.Доколе шах и пленник есть,Хозяин и наемник есть,Не могут на земле процвестьНи счастье, ни любовь, ни честь.