скачать книгу бесплатно
Только взгляд стал не мой, а чужой.
Жесткий, жестокий и грубый,
Сильный, с огнем, волевой.
Я пойду сквозь меня в мир боли,
Я останусь внизу дьяволом,
Я насуплю лиловые брови,
Я вернусь в свой уютный дом.
Зыбкий осколок 4. Писатель
Что-то происходит – это он осознает абсолютно точно. Когда солнце заходит, опаляя верхушки вековых елей алым, когда из низин начинает подниматься клубами сизый, густой и липкий туман – тогда-то оно все и происходит. Он не знает, что именно – но что-то исключительно важное для каждого, кто понимает толк в странных происшествиях и вообще в том, что должно происходить на стыке дня и ночи.
И вот он сидит в своей глупой шляпе (так про нее говорила когда-то его подруга, уже давно), кутается в теплый плащ и ждет. Местные обещали, что это хорошее место для наблюдения, но ему все равно неспокойно – а вдруг обманули. Эти жители глухих деревень – они такие. Дай только возможность поглумиться над простаком-чужеземцем. А, впрочем, не все ли равно? Ведь его еще в родном городе, много лет назад, прозвали Писателем – не потому, что он как-то очень уж хорошо писал (но, вообще-то, вполне недурно), а потому что был излишне любопытным, странным, все ходил да наблюдал, да спрашивал, нос совал куда не следует.
И вот сидит Писатель теперь в сыром овраге, подрагивая мелко от липкого холодного тумана, и ждет. Сколько он уже таких деревень-оврагов-лесов повидал за последние годы? Не счесть. И везде ему обещали «чудеса небывалые» да «магию темную», иногда даже «дьявола истинного». А что в итоге? Пара полусонных вампиров, да еще банши всякие, да лесовики – и то по большим праздникам, а все чаще кабаны и лоси бродят своими тропами, а местные и принимают их за нечистую силу… Но тут точно было что-то интересное, что-то настоящее, он это ощущал. Что-то, за чем он все эти годы охотился, с чем хотел повидаться и познакомиться, а потом, при возможности, описать.
Вот и солнце уже заходит за верхушки деревьев – последний яркий луч, и резко опускаются серые сумерки. Туман шевелится – чувствует, что приходит его время, больше его ничто не держит по глубоким низинам.
Темнеет стремительно, холодает тоже. Но ждать остается немного.
И действительно – в клубящихся завихрениях тумана он видит очертания, что-то поднимается из-под земли, что-то очень, очень большое.
– Видать, и правда, у тебя сегодня праздник, – шепчет он себе тихо под нос, завороженно наблюдая за гигантской фигурой, вздымающейся все выше и выше.
Зыбкий осколок 5. Безликий вокзал
Вокзал стоял посреди Безликой пустоши уже несколько столетий. Это огромное кирпичное строение с паутинами витражных вставок громоздилось посреди почти бескрайних выжженных пустырей странным чуждым наростом, пугая одичавшие человекозвериные племена. На протяжении всего своего существования здание достраивалось, обрастало неимоверным количеством пристроек, так что в итоге превратилось в сложнейшую конструкцию, почти город в одном здании.
К Безликому Вокзалу тянулось множество железнодорожных путей со всех концов света; часть из них до сих пор активно использовалась, но большинство было заброшено и превращалось в пыль, заносилось пеплом и песком. Из сохранившихся маршрутов регулярными были только три: Морской, который тянулся из Объединенной Восточной Республики большей частью по насыпи через Внутренний океан; Лунный, что шел из Светлого королевства; и, конечно, самый популярный, Подземный путь, который вел из самого Затерянного мира.
Никто уже не помнил, зачем основатели Вокзала построили его в столь странном месте, посреди пустоши. Возможно, раньше тут был город, но ни одной постройки вокруг не сохранилось. Однако, со временем, сам вокзал стал важнейшим торговым пунктом, и к нему стали тянуться вольные торговцы, криминальные структуры и даже крупные государства. Здесь можно было продать и купить абсолютно все: от редчайших тканей, приправ и летательных аппаратов до наркотиков, оружия и экзотических наложников.
Поезд семнадцать дробь сорок пять прибыл по Подземному пути с опозданием в три недели. Последнее время подобные задержки уже входили в норму – пути были старые, с деревянными шпалами, которые в туннелях отсыревали и рассыпались в труху, а следить за ними было некому. Так что поезд шел медленно, да еще приходилось время от времени чинить пути прямо по ходу движения. Но три недели – это был абсолютный рекорд, и Карл извел все нервы в томительном ожидании семнадцатого.
Так или иначе, но поезд прибыл на станцию. Огромная машина с мощными светодиодными фонарями, пробивавшими своим светом вечную темноту Подземного пути, оглушительно ревела и исходила паром. Извиваясь между колоннами, поддерживающими свод здания, поезд медленно останавливался. Карл неторопливо шел по ходу движения поезда по гранитному перрону, засунув руки в карманы жилета.
Когда он услышал о прибытии долгожданного состава, то понесся в главный зал сломя голову, преодолев за короткое время немалое расстояние – с верхнего яруса новых районов, где он снимал небольшую комнатушку, на самый нижний основной уровень. Мало того, что жители вокзала в принципе были мало приучены к физическим нагрузкам, так еще и черная дыхательная маска, закрывавшая все лицо, превращала дыхание в нескончаемую череду скрипов и хрипов, сильно затрудняя дыхание. Зато защищала от неимоверно загрязненного воздуха из окружающей среды.
Сдвинув котелок на затылок, Карл принялся задумчиво стучать ладонью по титановому корпусу проползавшего мимо вагона. Оттуда раздался утробный рев, и вагон зашатался от сильных ударов изнутри. «О как, привезли-таки подземных стражей к нам»,– проскользнула мысль. Проскользнула – и унеслась. Не о том совсем сейчас он думал. А мысли его вились вокруг следующего: в одном из вагонов этого поезда сейчас находится его товар. Такое приобретение, за которое его в лучшем случае скормят подземному стражу, если узнают. В худшем – отправят в изгнание за стены Вокзала. Пешком. Без маски. Что делать с этим, Карл слабо представлял, но когда его постоянный поставщик из Затерянного мира через защищенный канал сообщил о находке, совладать с собой он не смог – просто сказал: «Везите». Очевидно, что продать такое практически невозможно. Причем не потому, что покупателя будет не найти – как раз наоборот; а потому, что быть единственным обладателем такого богатства – это величайшая мечта. Владеть им – уже огромное счастье, но суметь найти ему применение – это путь к абсолютно новому миру.
Тем временем поезд остановился, и массивные двери вагонов с протяжным свистом отползли в сторону, выпуская пассажиров. К этому моменту уже начали подтягиваться остальные встречающие – в основном торговцы, но мелькали и совсем уж неприятные бандитские морды. Карл не зря спешил, и нужный вагон нашел почти сразу, до того, как началась привычная вокзальная толкотня. Третий вагон. Единственный, из которого не повалила толпа пассажиров. Воровато оглядевшись, Карл прошмыгнул в темноту гигантского вагона.
Освещение в главном зале вокзала было весьма тусклым, так что к полумраку поезда глаза привыкли почти моментально. Изнутри вагон представлял собой длинный трехэтажный коридор, по краям которого шли узкие проходы с множеством дверей купе. В центральном пространстве были сложены крупногабаритные грузы вроде пятиметровых мерцающих грибов или шкур подземных червей. Карл искал купе номер тысяча сто тридцать и нашел его быстро. Стоя перед дверью, сильно втянул воздух ноздрями, прикрыл глаза, занеся руку для стука. Потом стукнул три раза. Дверь открылась моментально, и длинное щупальце, выпроставшееся из-за нее, втянуло Карла в абсолютную темноту купе. Ощупало его с ног до головы. Потом зажглась газовая лампа, трепеща слабым маленьким огоньком. «Шшшшто пришшшел чччеловеккк»,– зашипел октосапиенс, пассажир купе номер тысяча сто тридцать, – «Товарррр ззззабрать хоччешшшь».
Карл только нервно кивнул. «Дддавввай плллату»,– продолжал свое сдавленное шипение продавец. Его склизкое осьмиручье тело на человеческих ногах подрагивало и колыхалось как мерзкий студень, а в купе стоял нестерпимый влажный смрад. Одно из щупалец протянулось к посетителю и требовательно задрожало – мол, давай, не тянннни. Карл полез во внутренний карман жилета и нащупал там маленький мягкий пакетик – почти все свои сбережения. Тоже редчайший товар, приобретавший особую ценность в Затерянном мире – звездный порошок. Вздохнул, опустил пакетик в вытянутую конечность, которая тут же втянулась в кожный мешок октосапиенса. В то же время пара других щупалец шуршали в дальнем конце комнаты, перебирая ворох тканей и пакетов.
Наконец, колышущиеся конечности выудили металлический короб и протянули Карлу. «Вввваллли ссскорреее, сссмелый ччччеловечччек». Карл не заставил повторять дважды. Коротко кивнув, он опрометью кинулся прочь из мрачного купе, вон из темного вагона. На перроне, в гудящей многоликой толпе, он с трудом заставил себя идти медленней, не привлекая внимания, но как только вынырнул из главного зала на полупустую лестницу, понесся так быстро, как мог, перескакивая через ступени, и не останавливался, пока не захлопнул за собой дверь своей каморки.
Привалился спиной к холодному металлу двери, сполз по ней на пол, обхватил руками короб и тихо заплакал. Так он просидел очень долго. Потом вытер слезы и медленно открыл короб.
В нем было оно. Маленькое, хрупкое, наверное, единственное во всем мире. Красное, трепещущее. Живое сердце. В стеклянной сфере. И скальпель.
Карл дрожащими руками вынул из короба скальпель. Медленно расстегнул жилет, обнажив бледную грудь. Очертил скальпелем ровный круг чуть ниже груди слева и оторвал кожу. В пустое пространство под ребрами он вставил сердце. Испугался, что оно престанет биться, но… Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
Теперь все изменится. Все станет, как в старых детских сказках, когда у всех людей были сердца. И это тук-тук вернет смысл всему.
Он снова заплакал, от счастья. Потом начал отключаться. Все изменится… Навсегда.
Зыбкий осколок 6. Человек-дождь
Ты смотришь наверх и ждешь, когда же наконец черные грозовые тучи прольют на тебя мириады благословенных ледяных капель. Ты стоишь и ждешь. Не дышишь, не моргаешь остекленевшими, устремленными в мрачное небо глазами.
Вокруг тебя только черные ночные поля. Пустота и тишина. Ничего.
И тебе все равно, что происходит где-то там, вдали. Ты ждешь дождя. А дождь ждет тебя.
И вот ты слышишь гром, а вдалеке, за полями, темный размытый горизонт распарывает всполох молнии. Пахнет озоном, сильный ветер с запада приносит ни с чем не сравнимый свежий запах летнего ливня, намокающей пыли и травы.
Ты ждешь. Не двигаешься. Вокруг тебя нет ничего, кроме ночного грозового неба.
Внутри тебя проносятся обрывки сожалений, осколки мечтаний. Но это все мороки, призраки прошлого, на самом деле всего этого уже не существует. Как и тебя. Есть лишь небо, наполняющее твои остатки как пустой сосуд, переливающееся через край. И ожидание дождя.
Капля. Самая первая, предвестник ливня и свободы. Ты видишь, как она медленно падает прямо в твой остекленевший глаз. Вспышки молний озаряют ее и преломляются.
Она падает, разбиваясь о твои ресницы на сотни крохотных капель. А за ней после короткой паузы приходит армия ее клонов.
А потом – вспышка яркого света, запах озона. Ты закончился. Тебя больше нет. Лишь горстка пыли, намокающей под дождем.
Но ты есть. Ты – земля, впитывающая пыль, ты – капли дождя, ты – молнии, и ты – облака.
Ты – весь мир.
Слеза 3
Осенний мороз пришел незаметно
И укрыл под собой все, что мог.
Забавно, как ко мне он конкретно
Пробрался, но я совсем не продрог.
А дело все в том, что я – это он,
А он – соответственно, я или вроде того.
Мы с ним холодны почти в унисон,
Узором за миг разукрасим окно.
Листья засушим и раскинем по паркам,
Пролезем мурашками под твой теплый свитер.
Мы станем твоим новогодним подарком,
Первым снегом, упавшим на замерший Питер.
Мы метелью пройдемся по каждому дому,
Досужим прохожим испортим прогулку,
Погрузим весь город в холодную кому,
Завывая, пролетим по пустому проулку.
Мороз для меня – что для рыцаря щит,
Для девушки – губная помада и тушь.
Он броня и оружие – бережет и крушит,
Ну-ка попробуй, покой мой нарушь.
Зыбкий осколок 7. Последняя сигарета
В тот странный день над океаном висели великолепные пушисто-серо-черные грозовые облака, а может тучи… Он, если честно, не всегда мог определить, где кончались облака и начинались тучи. Так вот. они висели низко-низко. И медленно, хотя и быстрее, чем казалось, ползли на раскаленное за горячий день побережье.
Он не торопясь ехал по прибрежному шоссе на старом кадиллаке без верха. Смотрел на приближающиеся тучи, на медленно тонущее в них оранжевое предзакатное солнце. Думал. В приемнике тихо пел Род Стюарт.
Из мятой мягкой пачки "лаки страйк" достал предпоследнюю сигарету. Закурил от предпоследней спички. Затянулся.
Вдалеке начало громыхать, а он подумал, грустно и устало улыбнувшись: "Какой упрямый гром. Вот и в моей жизни так. Я все время слышу далекий гром, а гроза всегда обходит меня стороной…"
За поворотом дорога резко обрывалась. Он оставил машину и спустился к воде, с трудом пробираясь по скалистому склону и продираясь через густой кустарник. Он оказался на широком пустынном пляже, покрытом ракушками.
Он подошел к воде и сел на песок. Сигарета все не кончалась. "Какая упрямая сигарета. Вот и в моей жизни так. Я все время тлею, тлею, и никак не загорюсь и даже не потухну…"А тучи были уже совсем рядом, так близко, что он поднял руку и почти коснулся кончиками пальцев мягкого живота одной из них.
Подул сильный теплый морской ветер, мягко перебирая его волосы.
Солнце спряталось, и засверкали молнии, освещая неожиданно потемневший и заволновавшийся океан бело-голубыми всполохами.
"Как волшебно…" – подумал он, наслаждаясь этими последними моментами. И снова закурил. Последнюю сигарету последней спичкой. Больше нет путей, нет целей. Все пути вели его сюда.
Пошел дождь. Сильный морской дождь, пахнущий летом, теплом и несбывшимися надеждами.
Он последний раз улыбнулся. На песок упала сигарета. На этот раз он докурил ее до конца.
А стихия продолжила бушевать.
Зыбкий осколок 8. Дома умеют летать
Идет дождь, тяжелые ледяные капли падают на холодный камень. Пустынный арочносводчатый собор нависает своими витражами над огромной площадью. Никого. Кругом старые дома, никому не нужные; здесь не живут люди, уже давно не живут. Этот город никому не нужен. Сотни районов, тысячи улиц, миллионы домов, миллиарды квартир – все они одиноки, все они плачут сегодня вместе с осенним дождем. Плачут навзрыд, как в детстве, сладко, с надрывом, из глубин, содрогаясь в беззвучном крике.
