Янтарь. Вирус бессмертия

скачать книгу бесплатно

Янтарь. Вирус бессмертия
Ильяс Найманов

I.M.M.O.R.T.A.L. #1
Зона отчуждения ЧАЭС. Лабораторный комплекс Янтарь. Некробиолог Трофим действует на свой страх и риск, нарушая принятые правила безопасности, выходя в Зону и рискуя жизнью среди аномалии и мутантов. Он единственный, кто может войти в контакт с поднятыми вирусом мертвецами. Дорого платя за каждый шаг и открытие, Трофим находит все новые и новые формы эволюционирующего вируса. Очень скоро зомби перестают быть простыми и предсказуемыми объектами исследования.

Глава 1. Снорк

«Вот беда, вляпался, не мог сталкеров попросить приглядеть за собой», – шепотом ругал сам себя старший научный сотрудник, скорым ходом двигаясь в сторону лаборатории Янтаря. Низко плывущие тяжелые облака и холодный порывистый ветер у поверхности двигались в разные стороны, но для этих мест это было нормально. Через мембраны комбинезона Сева слышалось агрессивное сдержанное рыканье преследующего его снорка. Снорк отследил его откуда-то сверху, либо с недалеко расположенного холма, либо с остатков металлической конструкции на его склоне и, спустившись вниз, потерял его из прямой видимости, теперь он преследовал его, ориентируясь по горячему следу. Как только он увидит его, человек услышит это и поймет без каких бы то ни было «разночтений», как любил выражаться один из его коллег. Трофим хорошо знал ближайшие окрестности научного комплекса. Он многократно делал вылазки с сопровождавшими его долговцами или сталкерами и вот теперь, нажав тревожную кнопку, как никогда с надеждой ждал силуэтов бойцов прикрытия… но… ни окрика, ни присвиста, ничего. Жухлая, но живая трава угодливо подминалась подошвой, ее мелкие, острые чешуйки сдирали с подошвы микроскопические частицы каучука, а для преследующего его мутанта, низко опустившего голову на след, это была просто светящаяся дорожная разметка.

Рык стал чуть громче и увереннее. Местное зверье, не раз пуганное дальними выстрелами и внезапными облавами, научилось бояться людей… но один человек был слишком лакомым куском, которым, вытащив из скорлупы брони, можно пировать несколько дней или даже до Выброса. Эколог поддал ходу, можно было бы и побежать, но это не вариант, бегать по Зоне нельзя, как бы ты не знал свою местность, по крайней мере, в таком паническом состоянии. Пистолет Макарова, уже снятый с предохранителя, детской игрушкой был зажат в правой руке, но человек знал, что ПМ для снорка не достаточно убедителен, да и выстрелить наверняка удастся лишь раз. Одна надежда на подмогу, ведь кто-то должен тут быть. В голове у старшего научного сотрудника пронеслись картины многократно виденных им сидящих у костров сталкеров или легким бегом направляющихся на задание долговцев, как правило, в четыре человека.

«Это у них стандартный квад, – вспомнил он комментарий сталкера, впервые указавшего ему на отряд вилкой с нанизанным на нее куском тушенки. – А сейчас, очевидно, если ничего не произойдет, то тушенкой буду я», – панически думал Трофим, всматриваясь в намечающиеся на его пути аномалии, про которые он знал.

Сзади раздался торжествующий рык, мутант наконец вышел на расстояние прямой видимости, которое, к слову, затруднялось невесть откуда валявшимися покрышками, деревянными коробками, которые никак не хотели сгнивать, бетонными кольцами и просто поросшими травой кучами мусора. Снорки убивали тяжело. Некогда имевшие человеческое происхождение, они полностью переродились в Зоне, потеряв разум и память. Остатки военной амуниции превратились в обрывки, ожоговые язвы не зарастали, но и не кровоточили, а надетый на голову противогаз старого образца был надорван снизу, открывая покрытый язвами рот с синеватыми острыми зубами. Как противники для безоружного они были слишком быстры, их удары и неистовые рывки если не пробивали броню и защиту, то лишали оружия и координации. Мутант бил по глазам, срывал маски, впивался в лицо острыми зубами, бил о землю, вытягивал и выкручивал конечности до тех пор, пока жертва, уже потерявшая сознание, не лишалась защитных средств, предоставляя доступ к телу.

Эколог вскрикнул и побежал, сзади четко как никогда слышался рык, шлепанье рваных берец и грубых когтистых ладоней по жесткой траве. Обернуться и встретить бой грудью не приходило в голову, паника захватила человека, доисторические инстинкты, вырвавшись в критический момент, полностью отключили разум. Старший научный сотрудник двухметровыми шагами летел над землей, разинув рот в крике и уже спиной чувствуя накрывающую его тень мутанта… вдруг страшная боль дугой врезалась от земли в ноги, в позвоночник, гулко кольнула сердце, и свет померк.

Еле шевеля пересохшими губами, силясь разглядеть что-то за кровавыми мушками перед глазами, не чувствуя ни рук, ни ног, Трофим лежал на левом боку. Ноги были закинуты друг на друга, руки прижаты к груди. «Я жив», – не очень веря в то, что было минуту назад, думал он. Мысль не имела ни цвета, ни эмоций. Экспериментальный комбинезон Сева с тремя звездочками модификаций, спроецировав на забрало шлема с внутренней стороны отчет о диагностике, приступил к лечению ученого, вкалывая в шею стандартный аварийный пакет: обезболивающее, противошоковое, и, видимо, задумывался над тем, стоит ли впулить адреналин, проверяя сердцебиение и давление человека. В голове прояснялось, тело словно ударили кувалдой, чирком, но кувалдой. Болело все: от затылка до пяток, ноги болели сильнее всего.

«Трамплин, это был трамплин», – понял он. Костюм спас его, поглотив и перераспределив энергию аномалии, удар трамплина был сродни контузии. А что же со снорком? Эколог огляделся. Снорк повис на стволе дерева, пробитый насквозь полуметровым суком, его руки мелко дрожали, голова в натянутом противогазе с выбитыми стеклами безвольно висела на груди. Снорку досталось как надо, он бы наверняка выжил и уже бы выбивал забрало шлема, если бы не встретившее его в полете дерево. Попытавшись пошевелить головой, эколог получил сноп искр в оба глаза, и рой кровавых мушек, казалось бы, покинувший его и улетевший по своим делам, вернулся, заодно наполняя мозг болью, а тело сотнями болезненных укусов. Ему нужно было отлежаться, скоро подействуют стимуляторы и подоспеет помощь.

То, что никого не было в этот момент, было, скорее, исключение, чем правило, в последнее время здесь здорово взялись за безопасность, мутанты согласно программе Янтаря отстреливались, а зомбированные, являющиеся объектом исследований лаборатории некробиологии, где и трудился Трофим, не представляли собой угрозы, поскольку были разоружены, раздеты до нижнего, а некоторые даже помечены маячками. Вот именно за одним из таких и выскочил проследить ученый, не оповестив об этом дежурного долговца, впрочем, уже который раз. Сама территория вокруг лаборатории была более-менее огорожена решетчатыми и сетчатыми заборами, собранными с близлежащих окрестностей, это потребовало беспрецедентных организаторских усилий, но результат вывел исследования на новый уровень. Тем временем инъекции стимуляторов вполне начали действовать, Трофим со стоном пошевелил рукой, разгоняя усилием воли спазм накатившей тошноты, приподнял голову и замер, чувствуя, как волосы на голове, встав дыбом, ощупывали внутреннюю подкладку шлема. Снорк не умер.

Мутант, насквозь пробитый высохшим суком дерева, так и продолжал висеть на нем как тряпичная кукла, но голова, ранее безвольно висевшая на груди, уже поднялась вертикально, а безумный, животный взгляд в выбитых стеклах противогаза был устремлен в Трофима. Все мутанты Зоны были предельно живучи, даже будучи фактически мертвыми, они продолжали драться, охотиться, преследовать. Эколог пошевелил ногами, ноги были целы, он знал это, сломать их можно было только вместе со сверхпрочными внутренними элементами комбинезона, а это сразу было бы видно, а вот повредить связки и суставы – вполне. На движение человека снорк ответил беззвучным рычанием. В его исполнении это была жуткая получеловеческая гримаса гнилых зубов и разбитых окровавленных губ. Стараясь не думать о снорке, Трофим со стоном перевернулся на живот, попытался встать на четвереньки. Это получилось, хотя он явно почувствовал, как болезненно заскрипели суставы ступней, коленей и таза, и к общей контузии от удара аномалии добавилась совершенно новая, «человеческая» боль разбитых конечностей. Попытка встать. Не сдержав крик, ученый снова опустился на четвереньки. Встать на ноги было нереально, позвонки хором отозвались прострелами. «Неужели грыжи на все диски?» – в ужасе подумал Трофим, а сзади раздался тихий, но уже рык мутанта. Обернувшись, он увидел, что снорк, чьи регенерации были на уровне стимуляторов, за исключением того, что он действительно «штопался» на клеточном уровне, о чем прекрасно знал эколог, уже прихватывал пока еще слабыми руками сук. С отчаянием понимая, что он проигрывает мутанту, Трофим оглядел окрестности, ожидая увидеть отдаленные человеческие силуэты. «Ну где же вы, сталкеры, спасите меня, я же нажал кнопку!» – он опустил взгляд на пояс, и, тысяча чертей, она была отжата! В панике спасаясь от мутанта, он либо нажал не на нее, либо вообще подумал, что нажал. Чертыхнувшись, он вдавил кнопку что есть силы. Раздался легкий, едва слышный щелчок фиксатора. А сзади послышалось жалобное, насколько это было возможно, скуление мутанта. Трофим обернулся, снорк уже притянул свое тело к краю сука и, толкаясь пятками от ствола дерева сзади, пытался сброситься вниз. Острый конец ветки уже был внутри мутанта, а раскачивая тело, снорк, видимо, испытывал жуткую боль, по сути, ковыряя собственный организм острием сука. Руки его были сведены сзади за спиной и, приподнимая тело, медленно, но верно, иногда проскальзывая по окровавленному следу, отталкивали мутанта все дальше от ствола.

Оцепенев, забыв про боль и страх, Трофим с некоторой долей жалости смотрел на эту картину. В этот момент в нем включился ученый, который полностью отдался процессу наблюдения. Наконец тело мутанта грохнулось вниз, раздался жалобный, почти человеческий крик, но через секунду громогласное, звериное рычанье вернуло эколога в реальность. На Янтаре включилась сирена, оповестив о спасательной операции, хотя, может, она включилась чуть раньше, но Трофим только сейчас заметил это. До лаборатории было около километра, сталкеры прибегут минут за семь, тропы здесь все намечены-перемечены. «Семь минут, – соображал эколог, начиная ползти в сторону Янтаря, за это время мутант придет в себя, догонит его и убьет. – Непременно убьет, – четко понимал Трофим. Ему сейчас много не надо, пару прыжков сверху и хорош. – Где же пистолет?» – с надеждой смотря вперед и по сторонам, думал ученый, хотя прекрасно понимал, что трамплин наверняка выкинул ПМ, наверное, на луну или за Кордон, хотя если серьезно, то метров на сто, сто пятьдесят и наверняка примял его, так что тот уже ни на что не годится. Метрах в десяти красовалась электра – хорошая, мощная аномалия, прекрасно видимая почти в любую погоду, в отличие от девяносто девяти процентов ее сестер. А позади уже отчетливо слышалось хриплое дыхание преследователя, в котором примешивалось бульканье крови на вдохе и выдохе. Обернувшись, Трофим увидел, что снорк на локтях, едва помогая себе ногами, ползет за ним. Мутант, встретившись взглядом с экологом, рыкнул и рывком приподнялся с локтей, упершись на ладони, а еле подвижные ноги поджались, и теперь он смог опираться на колени. Расстояние между ними было не более двадцати метров. Понимая отчаянность ситуации, перебирая руками и ногами насколько он мог, Трофим судорожно соображал, что он может сделать. По всем прикидкам выходило, что ничего. Снорк меньше пострадал от трамплина, а сквозное пробитие тела ниже ребер, видимо, не оказалось смертельным. Почему-то ощущать, как его тормошат, бьют и выдирают из комбеза, никак не хотелось именно сейчас, разбитое тело просто уже представляло собой пламенеющий кусок боли, а переламывать, перекручивать его слабыми руками снорка было бы такой пыткой, которую не смог бы придумать самый искусный палач.

«Электра», – мелькнула в голове спасительная мысль, эколог взял чуть левее и пополз прямо на аномалию. Он ничуть не хотел кончать с собой, но за долю секунды понял, что его комбинезон точно выдержит хотя бы один прямой разряд электры, а мутант получит без скидок. Чувствуя близкое спасение, уже не надеясь на дальний выстрел снайпера, который бы прикончил снорка, Трофим с ликованием сумасшедшего полз в аномалию. Снорк, хрипя, настигал его. В последний момент эколог повернулся боком, чтобы не получить разряд именно в голову, и, чувствуя, что находится в пределах досягаемости как мутанта, так и аномалии, лег на спину и подкатился к ее переливающимся разрядам. Те с тихим шелестом приняли его, не желая тратиться на диэлектрическое покрытие комбинезона. Снорк с почти читаемым недоумением остановился у края срабатывания аномалии и тревожно нюхал землю справа и слева, глазами, однако, неотрывно следя за человеком. В его мозгу происходил мучительный мыслительный процесс, в котором боролось искушение схватить и вытащить наружу такого слабого и беспомощного двуногого и опасение перед переливчатыми нитями аномалии. Наконец, жадность победила, и мутант осторожно протянул руку к лежавшему от него в полутора метрах человеку. Ослепительная вспышка и треск разряда. Трофим со страхом замер, ожидая разряда также и по себе, но аномалия не увидела его, за несколько секунд грохотом выдав еще несколько молний в задымившегося мутанта, немного померкла, успокоилась и вновь заиграла белыми переливами энергии.

Трофим открыл глаза. Мутант лежал и дымился в метре от него, буквально прожженный насквозь в нескольких местах. Рука, которой он тянулся до ученого, была без кисти и обуглена, шея также прожжена до позвонка, еще несколько меньших черневших и дымящихся кратеров обозначались на теле. Запаха не было, поскольку комбинезон сейчас работал в режиме максимальной защиты, и кислород подавался из плоских пластиковых баллонов за спиной. Чувствуя победное ликование, Трофим осторожно выбрался из аномалии, стараясь не задеть труп мутанта. Не заметив сам, как он сел на землю, он беззвучно рассмеялся, в этом смехе была и скрытая истерика избежавшего гибели человека, и понимание того, как он глупо и по-дурацки поступил, выбежав из лаборатории, не сообщив никому, и что-то еще, что противоположно ужасу и боли, пережитым им минуту назад. Недалеко уже виднелись черно-красные фигуры долговцев и зеленый комбинезон его коллеги.

Глава 2. В шаге от периметра

Через день старший научный сотрудник, некробиолог Трофим Аристархович Гудин был вполне здоров. Выволочку от начальства за свою, впрочем, не первую легкомысленную выходку он еще не получил, но если бы он вернулся без тревожной кнопки, то никто бы и не устраивал разбор полетов. Также несложно будет пережить взгляды некоторых долговцев, крепких бойцов в хорошо защищенном обмундировании черно-красных цветов группировки, с большими пушками, выходивших даже покурить по двое. Пару взглядов, пойманных им сразу по возвращении на носилках, он расценил как: «А, так вот кто тот самый недоумок, который поперся за своим мертвецом…» Бойцы группировки Долг благодушно считают почти всех ученых на Янтаре великовозрастными детьми, которым объяснять что-то о правилах поведения в Зоне так же сложно, как и долговцам выслушивать бесконечные теории самих ученых. Восстанавливали некробиолога, конечно, артефактами, на что его коллега Михаил Маерович по медицинскому направлению жаловался:

– Вот раньше человеку и капельницу, и массаж, и таблеточки, и кварцем посветишь, и растяжечку сделаешь, и в бассейн отведешь… ишь как у тебя позвоночки-то поразбежались, и подошьешь, подпилишь, если надо, а теперь тьфу. Камушек прилепил, а надо-то всего по большому счету один, вон «душу» приставил на часик-другой, и хорош.

– Так и что в этом плохого, Михаил Маерович? – спрашивал, морщась от боли, Трофим, пока его, ранее вынутого из скафандра, осматривал далеко не последний в своем деле хирург, крепенький невысокий мужчина лет шестидесяти.

– Так квалификация теряется, понимаете, Трофим? Чувствуешь себя не то шарлатаном, не то… в общем, тут и санитарка с училища со всеми вами бы справилась, особенно если шить умеет, – отвечал доктор, приподнимая руку пациента и разглядывая что-то известное только ему.

Некробиолог не нашелся, что ответить, в последнее время, действительно, много что поменялось на Янтаре. Месяца три назад такая выходка, как сейчас, однозначно стоила бы ему жизни. Во-первых, все зомбированные скинулись бы по нему выстрелами, гранатками, летящими вкривь и вкось, снорки, плоти, возможно, слепые псы сработали бы командой, и Трофим наверняка был бы разложен на составляющие уже метрах в ста от забора, окружающего научный комплекс. Это все произошло бы в случае, если бы он отправился в недалекую ходку один. Но вышла новая директива, согласно которой в течение недели никто, даже долговцы, носу не казали за забор, что немного снизило градус агрессивности мутантов за бортом. Это было первым пунктом. Вторым и третьим пунктом одновременно было регулярное дежурство квада за бетонным ограждением и выпуск небольшого бронированного манипулятора на гусеничном шасси. Квад поначалу недолго дежурил лишь с той целью, чтобы мутанты привыкали к присутствию человека, те, кто был сообразительнее, через время терялись из виду, другие же приближались метров на пятьдесят и из-за укрытия мусора, камышей и кустов наблюдали, двигались параллельно кваду, ожидая, когда же человек приблизится к ним, потеряет бдительность. Но тут тоже ничего не выгорало. Дисциплинированные бойцы с каменными мордами ходили недалеко от приоткрытых ворот, так что потихоньку интерес к ним угасал. Конечно, когда соглядатаев становилось слишком много, квад запирался внутри периметра, чтобы не провоцировать живность на атаку. А вот манипулятор на гусеничном ходу с магнитными держателями предназначался для зомбированных. Мутантам эта конструкция была безразлична, зомбированные же воспринимали ее либо как аномалию, либо начинали драться с ней, когда она уже забрала их автомат, пистолет, ловко срезала с поясов гранаты, лямки рюкзаков. Конечно, «коллектор», как со смехом назвали его сталкеры, имея в виду банковских служащих с Большой Земли, и получал иной раз обойму-другую от неразоруженного товарища, но всегда мог вернуться назад, к бункеру, откуда через несколько часов, а то и сразу возвращался в поле.

Неоднократно «коллектор» притаскивал зомбированного в лагерь. Тот либо зацеплялся невероятным способом обрывками одежды за что-либо на корпусе робота, либо ремень автомата был перекручен вокруг шеи так, что «коллектор» тащил за собой в комплекс опечаленного мертвеца. Впрочем, все это видели через камеры операторы робота, поэтому сюрприза никогда не было. Невольного пленника помечали внешне, пришивая светоотражающие оранжевые куски материи, прикрепляли маячок, снимали броньку, осматривали, нумеровали и выпускали на волю. Позже это встало на поток, что особенно помогало лаборатории номер шесть, а именно: лаборатории некробиологии. А вот вид сутулого оборвыша, понуро прущегося за тянущей его машиной, вызывал хохот у вольных сталкеров, а их шутки про то, что долговцы нашли за долги, про то, что клиент идет в банк за кредитом, про то, что «коллектор» и на том свете достанет, быстро разлетелись по всей Зоне.

Меченых мертвецов никто не стрелял, поскольку знали, что они безоружны, иногда их даже подкармливали конфетами, хлебом. Колбасу и мясные консервы ученые рекомендовали не давать. Зомбированный, не имеющий оружия, тупо таращился на сталкеров, на которых он вышел, крайне редко были случаи, когда он лез в драку, но тут либо сталкеры, дурачась, разбегались, но проще всего откупались едой, получив которую зомбированный садился есть там же, где и получил, повинуясь процессам, запущенным в нем Зоной. Трофим сам видел, как сталкеры со смехом поили мертвеца водкой, налив ему в пластиковую бутылку и придерживая за донышко. На того, разумеется, не возымела эффекта жидкость, но ученый знал, что насыщение углеводами происходило, поэтому, приняв литру, закусив конфеткой, тот шаркающей походкой плелся по своим делам, ловя в спину добродушный хохот сталкеров, передачу приветов жене и детям, начальству и прочий жизнеутверждающий бред.

В итоге окрестности Янтаря представляли собой теперь одно и самых безопасных мест Зоны. Здесь часто стали задерживаться сталкеры, а особо опасные мутанты и прочие были вытеснены большим количеством зомбированных, которые теперь не отстреливались, а отлавливались и после обработки выпускались. В силу своего количества и определенных способностей мертвецы, бродившие толпами по округе, не давали житья другим мутантам, и те предпочли более свободные земли. Лаборатория Трофима нашла объяснения тому, как и почему берутся ходячие мертвецы, даже в отсутствие Выброса. Исследования были в самом разгаре, результатами, а точнее, возможностями были крайне заинтересованы военные, поэтому финансирование лилось не просто рекой, а водопадом. Все оборудование было вмиг заменено на новое, стандартные электронные микроскопы заменились на мощные, а простые оптические – на фотонные лазерные. Фотометры, спектрометры, электропечи, ультразвуковые ванны, кондукторметры, оксиметры, спектрометры, газоанализаторы, целые ящики невероятно дорогих реактивов и веществ, еще куча всякого добра прилетела вдруг в голубом вертолете и прилетала еще каждый день в течение недели по мере того, как все имущество стаскивалось в нижние этажи. Научные комбинезоны ССП-99 «Эколог» вдруг были заменены всем желающим из штата сотрудников Янтаря на модифицированные Севы. Опять же был доставлен и собран робот для работы с дикими зомби, и вдруг особое усердие Долга, бойцы которого всегда считали каждого мутанта своим личным врагом и не воспринимали никаких возражений яйцеголовых против уничтожения любого досягаемого мутанта. Во всем этом прослеживалась мощная рука с Большой Земли. Но теперь появились опасения, что после его этой выходки за дисциплину ученых возьмутся особо. Трофим чувствовал это где-то там позвоночником. Как-то напряженно приходили к нему его коллеги из лаборатории и вместо обычных шуточек обходились внимательным взглядом и пожеланием скорого выздоровления, оставляя частицу тревоги и напряжения в палате.

Ну вот и пришел час расплаты. С утра Трофим надел свежую рубашку, брюки, прошелся лаковой губкой по коричневым туфлям в дырочку, надел белый халат, причесал волосы. Лет ему было всего тридцать с небольшим. Некогда голубые глаза успели выцвести, коричневые волосы, торчавшие пучком, уже плохо росли выше лба, все чаще просвечивая при хорошем освещении, и простреливали штучными сединками. Высокий лоб, небольшие губы и нос с едва заметной горбинкой, всегда сбриваемая щетина. При росте сто восемьдесят сантиметров его семьдесят килограммов веса давали ему преимущество разве что в тесном троллейбусе большого города. Здесь же, как он убедился, его субтильное телосложение не имело ценности, но природная выносливость помогала значительно легче переносить затяжные походы со снаряжением.

Трофим Аристархович пришел в лабораторию, располагавшуюся на минус четвертом этаже здания, занял свое место в ожидании вызова и был готов получить по заслугам, сделать выводы и продолжить работу. Нервировало только ожидание, неприятное понимание того, что человек он подневольный и творческий полет в его исследовании вдруг ограничивается душным поводком ошейника правил и обязательств. Его непосредственный начальник Лисов Алексей Иванович был человеком за шестьдесят. Несмотря на возраст, он лояльно относился ко всем выходкам Трофима. Небольшое брюшко, залысина некогда рыжих волос, крючковатый нос, веселый взгляд, растопыренная и неуклюжая походка, крайнее нежелание надевать «скафандр» и выходить в поле, тяготение к оформлениям отчетов, выкладок и «правильной» констатации фактов делали из него идеального для Трофима начальника. Алексей Иванович не лез в дела экспериментов, в методики, поскольку методики как раз и разрабатывал Трофим Аристархович, не торопил и не тормозил события, предоставляя практически все решать своему заму. Надо сказать, что само направление, как некробиология, зародилось совершенно недавно, и по большому счету опыта и наработок, а также признанных авторитетов в этой науке не было. Все, что изучалось в Зоне, было сплошным открытием, и до тех пор пока не появились практические результаты, их лаборатория не считалась настолько перспективной. Конечно, лаборатория не ограничивалась двумя людьми, и раз речь зашла о начальнике и заме, то должны быть и рядовые. Всего было три рядовых научных сотрудника: Берик Капезович Бекенов, веселый казах из Семипалатинска, где производились ядерные испытания, всего, кстати, около пятисот взрывов, Валентин Петрович Петров, любитель жареной картошки, и Лукас Константинович Лишнев, известный скептик, что делало его особо нужным, когда дело касалось перепроверки данных. Там Лукас Константинович старался вовсю, ища ошибку или неточность, о чем с удовольствием сообщал.

Всего под лабораторию номер шесть было отведено четыре комнаты. В первой располагались сами сотрудники, шесть столов, один из которых был завален папками с документами, пустыми стаканами из-под чая. За остальными чинно и благородно, под индивидуальным и общим освещением располагались ученые. Руководитель сидел дальше всех от входа. На пристроенных к нему стульях, как и на столе, высились стопки документов, которые справедливости ради надо сказать он время от времени пролистывал, подыскивая нужные основания или, как принято называть, научные источники. К каждому столу прилагался шкаф для документов и само собой разумеющееся – стул. На столах располагались ноутбуки, соединенные общей сетью со всеми компьютерами Янтаря. Во второй комнате хранились химические вещества для экспериментально-практической части, оборудование для работы над образцами, тканями зомбированных и некоторых мутантов, большой стеллаж с образцами тканей в банках. Третья и четвертая комнаты были защищены антибактериальными занавесками, имели отдельную систему вентиляции, ультрафиолетовый режим освещения при отсутствии людей, выделенную сигнализацию и круглосуточные камеры слежения. В третьей и четвертой комнатах производилась непосредственная работа над представителями некромира. Там же, в предбаннике третьей комнаты, располагались специальные костюмы для лабораторных исследований и этакий пластиковый прозрачный саркофаг для переноса зомбированных к хирургическому столу, который также назывался разделочным. Именно в этих двух помещениях были сделаны головокружительные открытия, которые обеспечили финансирование всего научного комплекса.

Стол Трофима стоял третьим с левой стены, напротив стола шефа – заведующего лабораторией. Наконец шефу позвонили, подняв трубку и выслушав короткое сообщение, он передал Трофиму.

– Идите, Трофим Аристархович… – кивком головы дав понять, что идти надо по единственному теперь возможному направлению.

Трофим слегка кивнул и скорым шагом покинул лаборатории. «Быстрее начнем, быстрее закончим», – справедливо думал он, шагая по коридору, взбираясь по лестничному пролету на минус первый, затем первый, минуя бойцов долга, на которых давно уже не обращал внимания, автоматически здороваясь, но не запоминая особо, с кем и где, вошел на второй этаж. Второй этаж был небольшой по своей полезной площади, поскольку само здание имело форму усеченной пирамиды, два надземных этажа которой заканчивались вертолетной площадкой, а нижние пять уходили под землю. Еще говорили, что есть проход с нижнего этажа в какие-то старые тоннели, заброшенные железнодорожные пути, но некробиолог не задумывался над этим. Мало ли что могут говорить о таком комплексе в курилке или за бутылочкой.

Итак, второй этаж предназначался для гостей и директора комплекса – Водопьяного Николая Николаевича. Мужика грузного, имевшего болезненный вид почечника, алкоголика и астматика, продолжающего курить папиросы без фильтра. Директор не имел прямого отношения к науке. Он был поставлен на Янтарь с целью контролировать расход бюджета, вовремя подавать рапорты и отчеты заказчикам, дело свое знавших, как понимал Трофим, очень конкретно. С Водопьяновым не было желания откровенничать, поскольку даже в его молчании крылась какая-то вторая мысль, анализировавшая не только то, что говорит человек, но и самого говорящего. Встречные вопросы пронзали своей цепкостью, несмотря на то, что понять, слушает он внимательно или занят своими мыслями, было невозможно, спорить с ним было бесполезно, поскольку в темы, не касавшиеся его, он не встревал, а в темы, касающиеся его, он просто никого не впускал, и вообще, там было только два мнения – его и неправильное.

Постучавшись костяшками пальцев, Трофим замер. Секретарши не было, поскольку база была нерезиновая, хотя комната для нее была обставлена. Водопьянов прекрасно знал, кто за дверями, через видеокамеры, которые просматривали все без исключения лаборатории минус четвертого и коридоры жилых помещений на минус третьем уровне.

– Заходите, – раздалось негромко.

Трофим неизвестно для чего кашлянул и медленно вошел. Кабинет директора представлял собой квадратную комнату, четыре на восемь метров, покрытую бежевым в черную крапинку ковром, недостающим справа и слева до стен по полметра. Слева от двери находился длинный черный кожаный диван, за ним журнальный столик. Чуть дальше, тоже слева стояло несколько стильных книжных шкафов со стеклянными дверцами под ключ. Прямо располагался стол для совещаний в окружении нескольких стульев и сам стол начальника, за которым сидел Водопьянов на высоком кожаном кресле на колесиках. Правая стена отсвечивала произвольными картинами художников-абстракционистов. Трофиму казалось, что если у человека нет вкуса, то можно просто повесить на стену нечто этакое, вроде нарисованных фиолетовых квадратов и полупрозрачных зеленых треугольников, и никто из входящих в этот кабинет не докажет, что оно тут неуместно.

Внешний вид директора, как обычно, не выражал ничего неожиданного. Синий неяркий деловой костюм на белую рубашку без галстука. А вот на диване слева сидел гость, совершенно незнакомый человек. Примерно ровесник Трофима, джинсы и белая рубашка в синюю клетку. На вид довольно уставший. Одутловатое лицо, короткие ржаные волосы, слипшиеся и примятые, пухлые щеки, небольшой нос, по-разному торчащие уши и яркие голубые глаза. Глаза удивительно внимательные и наполненные. Складывалось такое ощущение, что этот человек привык много и убедительно говорить, при том, что у него всегда было что сказать. Одновременно человек с такими глазами мог много и внимательно слушать, его слегка прищуренный взгляд улавливал мельчайшие детали в собеседнике.

Водопьянов одним движением закрыл ноутбук и, указав взглядом на место за столом, перегнувшись через стол, положил какую-то бумагу.

– Здравствуйте. Подписывайте, Трофим Аристархович, – его голос, лишенный эмоций, звучал буднично.

Трофим сел, взял листок и по возможности быстро прочитал. Выговор, или объяснительная, или что бы там ни было не являлись для него неожиданным, но тут черным по белому под словом «заявление» было написано: «Прошу перевести меня в НИИ Ладога для продолжения научно-исследовательской деятельности». Научно-исследовательский институт Ладога ученый знал прекрасно, то еще тухлое место. Конечно, говорят там тоже много что сделали специально для ветки некробиологии, даже целый этаж вроде как отвели и оборудовали, но максимум, что там можно было сделать, это исследовать образцы тканей. Толку от этого на сегодняшний день было ноль. Все прорывы совершались здесь и сейчас в полевых условиях, на острие науки был он, Гудин, а сейчас его убирают из обоймы, когда он готов был сделать свой прыжок в мировую науку и практически претендовать, возможно, пусть и в самых смелых снах даже на Нобелевскую премию. Это было просто предательством со стороны Водопьянова. Потрясенный ученый несколько раз, не веря своим глазам, перечитал короткие строчки заявления.

– Нет… я не подпишу это. Это… это… – с трудом подбирая слова, проговорил ученый, борясь со вспышками ярости и отчаяния, пытаясь нащупать почву, уходящую из-под ног. Водопьянов ничего не говорил, через амбразуры сощуренных глаз наблюдая за переводимым им в тыл сотрудником. – Это неправильно. Это… я не смогу заниматься наукой в Ладоге, – наконец сформулировал хоть что-то Трофим.

– Напрасно, Трофим Александрович, вы думаете, что Ладога отстает в чем-то от Янтаря. Там прекрасная научная база. Работа ведется параллельно вашей, отчеты присылаются к нам. Очень серьезные работы. Вот Алексей Иванович регулярно сравнивает работы и делает нужные выводы, а вы ими даже не интересуетесь. Подписывайте, Трофим Аристархович, все уже решено, вертолет будет к пяти часам. Подписывайте, – уверенно, голосом, заканчивающим разговор, сказал Водопьянов.

Трофим взял ручку, но рука до тошноты не поднималась к своей фамилии, напечатанной на листе.

– Это все за то, что я вышел за пределы лагеря? – чувствуя в душе зарождающуюся бурю неповиновения и бунта, спросил Трофим.

– И это тоже, вы неоднократно нарушали общий порядок комплекса, мы не единожды вели с вами беседы здесь, в этом кабинете, – голос директора был тверд, но вдруг смягчился, став почти отеческим. – Вы поймите, Трофим Аристархович, мы не можем позволить себе потерять такого ценного сотрудника. Вы человек увлеченный, я не виню вас, более того, будь я столь увлеченным своим делом, как и вы, я бы тоже покидал пределы комплекса, возможно, даже забыв предупредить об этом нашу систему безопасности. Понимаете? Если мы потеряем нашу путеводную звезду в этом направлении науки, меня же не простят.

«Лесть и ласка – лучшая смазка», – вспомнил слова Берика Трофим. «Здорово же меня отстраняют. Путеводная звезда, блин…». Применив рифму к слову звезда на свое положение, он кинул взгляд на гостя.

– Это вот вместо меня уже прислали? – обреченно махнул головой в сторону сидящего на диване позади Трофима человека.

– Нет, это… это по другому вопросу, – успокоил его Водопьянов.

Рука по-прежнему отказывалась подниматься к листку, как будто на ней повисло килограмм пятьдесят, и эти пятьдесят килограммов тянули его вниз вместе с плечом, сгибая спину грузом своей невероятной несправедливости. «Неужели конец? Неужели все? – судорожно металась мысль в голове, – а ведь тридцать четвертый объект начал подавать признаки следующей третьей категории. Он уже узнавал его, Трофима, уже шел на контакт…». В висках ученого застучала кровь. Теперь вместо того, чтобы исследовать развитие симбионтной некротической формы жизни, он будет сидеть в Ладоге и смотреть в микроскоп на куски мяса с не менее мертвым ранее контролировавшим его вирусом, в то время как носитель и живая система замещения ходят тут, по окрестностям Янтаря. «Допрыгался, доскакался, поверил, идиот, – мрачно думал про себя Трофим, – из всей лаборатории никто не выйдет в Зону, чтобы работать с объектами. В присутствии кучи людей они не идут на контакт. Все пропало, все пропало…».

– Третья категория, – тихо, самому себе сказал Трофим, с отвращением поднимая наконец руку с шариковой ручкой и кладя ее на бумагу. Драться и скандалить было не в его правилах, к тому же он знал, что за гораздо меньшие проступки вывозят за периметр. Но он почему-то считал что такую, тут он усмехнулся, «путеводную звезду», как он, будут строго журить и не более.

– Простите? – насторожился Водопьянов.

– Третья категория, – вяло и обреченно повторил ученый.

– Что третья категория? – еще более напрягся директор.

– Третья категория обозначилась позавчера, объект номер тридцать четыре, —равнодушно ответил Трофим, – но вы его не сможете разговорить. Он у нас парень скромный, – с некоторой долей вдруг из ниоткуда взявшегося злорадства ответил Трофим, чувствуя справедливость поговорки «ни себе, ни людям».

– Вы говорите, что обнаружена третья категория некротической формы симбионта? – у Николая Николаевича чуть заметно привстали волосики на лысине.

– Ага, – почувствовав какое-то садистское удовольствие, ответил Трофим. – Я даже на камеру снял, только разбилась она.

– Хм, хм, – вдруг подал голос сидящий позади гость, – вы уверены, что это была именно третья категория, а не вторая Д или Е? – с этими словами гость встал, подошел к ученому и протянул руку. – Алексей… Алексей Викторович. Можно просто Алексей.

Рука была подана так просто и естественно, что Трофим, пожав ее, немного растерялся. У него тут рушилось мироздание, а этот Алексей так буднично протягивает руку… хотя, что там, у него, наверное, все в порядке.

– Алексей Викторович – наш куратор, это именно он обеспечивает финансирование всех проектов, представляет наши интересы, так сказать, – пояснил, немного поколебавшись, Водопьянов.

– Очень приятно, – во все глаза глядя на такого простого и непростого Алексея, ответил Трофим, понимая, что раз этот человек вступил в разговор, то разговор еще не окончен. Стало быть, у него еще есть шанс продолжить работу, он должен сделать все, чтобы это бумажка не висела больше над его шеей, как топор палача. – Да, я уверен. Я же сам классифицировал некробиотические формы жизни по категориям. Это было не рефлексивное проявление, это было сознательное проявление, – твердо ответил Трофим, чувствуя, как распрямляется спина и вырастают крылья.

– И в чем же оно проявилось, Трофим? Я могу называть вас просто по имени? – опустив подбородок, прищурившись ярко-голубыми глазами, спросил Алексей. В его посадке головы было что-то от боксера, готового в размен идти ударами с соперником, этому же впечатлению способствовало слегка повернутое и приподнятое левое плечо, готовое защитить челюсть от удара.

Трофим сделал паузу, оценивая обстановку. Теперь игра велась на его поле. Львиная доля наблюдений была сделана именно им. Это он выскакивал сразу после Выброса из безопасного корпуса Янтаря, он лежал в кустах по ночам, наблюдая через ПНВ за мертвецами, он определял сразу, кто опасен, а кто нет, он знал, на какой стадии находится захвативший тело вирус, он был тем самым человеком, который обеспечивал задачами целый дивизион сотрудников в НИИ Ладога и других. Он вычленил и определил тот самый вирус, который не имел названия, только цифры, тот самый вирус, который при жизни может незаметно замещать клетки человека своими, борясь с болезнями, постепенно располагаясь во всех жизненных органах, заменяя их своими клетками, вирус, дарующий бессмертие, умеющий заменять собой мозг, но не умеющий применять его. И вот теперь новый виток развития был обнаружен – третья категория: проявление сознания через носителя, которым являлся мертвец. Событие невероятное, едва не стоившее ему жизни, но стоившее того, чтобы повторить его вновь.

– Тридцать четвертый указал мне на опасность. Он указал мне на снорка, – не отводя взгляд от голубоглазого, сказал некробиолог.

Голубоглазый моргнул, удар был пропущен. Он растерянно посмотрел на Водопьяного, отодвинул стул и плюхнулся напротив Трофима.

Глава 3. В кабинете

– Вы уверены? – переспросил Водопьянов.

– Да, на сто процентов, – твердо ответил некробиолог.

– Трофим, – вмешался Алексей, – если я правильно понимаю теперь, то основные наблюдения проводятся лично вами?

– Да, и теорию выдвинул я, а потом мы подтвердили ее в ходе полевых и лабораторных исследований, – кивнул Трофим.

– Очень интересно. Никогда не думал, что целое направление науки в наше время может задать всего один человек, – не то искренне восхитился, не то подкинул «леща» голубоглазый. – Вы бы не могли кратко освежить для меня тему? Я в курсе основных событий, но очень интересно получить информацию от первоисточника. Научный язык отчетов – дело тонкое, а я, боюсь, не настолько тонкий ценитель сложных формул и постулатов, поэтому, пожалуйста, попроще, – попросил Алексей.

– Да что там тонкого-то, – махнул рукой Трофим и вздохнул, – с какого места вам интересно?

Голубоглазый немного замялся. Он слегка наморщил лоб, вглядываясь внутрь себя и перебирая имеющуюся у него информацию.

– Давайте с самого начала, но тезисно, – попросил Алексей.

– Ну с начала, так с начала. Модификация papillosa virum, взятая с образцов… – начал Трофим.

– Стоп, – поднял руку Алексей. – Трофим, пожалуйста, человеческим языком. Этой вашей научности я начитался в докладах, признаться, все, что там написано, особенно как это написано, вызывает у меня головную боль. Сможете простыми словами? Специально для темного человека? – устало, с полуулыбкой попросил голубоглазый, откинувшись назад на стуле и сцепив руки на пухлом животе.

– Но ведь тогда снижается научная точность. – Трофим озадаченно посмотрел на Алексея.

– Плевать на точность, мне главное достоверность и ваше личное мнение, – махнул рукой Алексей.

– Хм… ну ладно. Все, что живет в Зоне, мутировало, – некробиолог с вопросом посмотрел на голубоглазого и на директора, взглядом спрашивая, таким ли языком надо говорить. Голубоглазый кивнул, давая понять, что это именно то, что он и хотел. – Мутационным изменениям подверглись не только флора и фауна, но также бактерии и вирусы. Скорость мутации вирусов в Зоне превосходит скорости мутации этих же вирусов за ее пределами в тысячи, десятки тысяч раз. Если начальный вирус не может воспроизводиться вне живых клеток, то здесь он научился выживать и воспроизводиться и в некротических средах, он научился вступать в симбиоз с бактериями и археями.

Алексей вздохнул, сдерживая нетерпение.

– Чуть короче, Трофим. С такими темпами мы дойдем до середины лишь к утру. А у меня не так много времени.

Ученый с удивлением приподнял брови, в его понимании короче уже было просто невозможно.

– Эм… – протянул Трофим, соображая, как же донести суть до собеседника кратко, но не расплескав смысл. – Если совсем коротко, то сильно видоизмененный вирус папилломы человека распространен в пределах Зоны, им заражается от двадцати пяти процентов обследованных тут людей. Этот видоизмененный вирус растет в клетках человека как в начальной среде, уничтожает патологические бактерии и другие вирусы, встраивается в нервную систему, входит в симбиоз с естественным бактериальным фоном пищеварительной системы человека таким образом, что получать питание может уже не посредством клеток, а непосредственно взаимодействуя с микробиомом носителя. За период в четыре—шесть месяцев вирус встраивается в мышечную систему, на начальных стадиях частично встраиваясь в ДНК, а позже и заменяя собой ДНК клетки, по сути, копируя клетку, оставляя за собой право влиять на дальнейшее ее строение. Это обуславливается тем что вирус имеет трехцепочную структуру и через очень сложный механизм нуклеотидного копирования меняет две из трех своих цепочек, уничтожая оригинальное ДНК человека, заменяя его своим, по сути, не переставая оставаться вирусом в третьей цепочке нуклеотидов. – Трофим открыл было рот, желая пошире описать внутриклеточный процесс и связанные с ним моменты, но осекся, вспомнив о поставленных ему условиях. – В изученных нами образцах мы получаем средние значения замененных клеток, до сорока процентов клеток носителя в мышечной ткани, такой же высокий процент замененных клеток в эпидермисе, внутренние органы – до шестидесяти. Нервная система, а также мозг значительно, до пятидесяти процентов в живых носителях, поражаются этим вирусом, но человек не теряет индивидуальности. Возможны проявления изменения вкусовых предпочтений, поведенческих реакций. В период до двенадцати месяцев вирус образует собственные центры управления, по функциональности схожие с нервными узлами простейших организмов, никак не обусловленные внешними факторами. Предназначение этих центров еще не выяснено. Вот, наверное, и все, если уж совсем кратко, – неуверенно закончил Трофим.

– Так получается, наш вирус просто проблема какая-то, – спросил Алексей, явно ожидая другого повествования. – А как же лечебный эффект? А как же излечение от онкологии, неограниченный срок жизни клеток, при наличии питания?

– Ну строго говоря… папиллома имеет высокий онкопотенциал, и заражение человека этим вирусом является, по сути, метастазированным поражением всех его органов, только без отрицательных прижизненных последствий. Да, этот вирус уничтожает всю микропатогенику своего носителя, в том числе известные онкологические процессы, в этом его неоспоримый плюс…

– Во-о-от, – значительно подняв указательный палец, протянул Алексей, – а то что он легко разрушается за пределами Зоны двумя, тремя инъекциями пенициллина вкупе с противовирусными препаратами – это его второй плюс. А то что бойцы, как вы говорите «зараженные» этим вирусом, двигаются быстрее, стреляют точнее, их раны затягиваются, инфекция не берет, спят они меньше, это как понимать? Заражение? – воинственно вскинув голову, спросил Алексей.

– Ну… – начал Трофим. – Вы же в действительности не пытались лечить зараженных живых сталкеров на стадии от двадцати процентов поражения? Скорее всего, либо носитель погибнет, либо на него не подействуют известные противовирусные препараты, по крайней мере, в известных дозировках. Насколько я понимаю, это из отчетов Гладовласова?

– Про пенициллин и препараты сопровождения? – спросил Алексей. – Да, из его отчетов.

– Тогда я думаю, что выводы неверные. Он экспериментировал на тканях, а не на системе носителя в целом. Кроме того, он любит притягивать желаемый результат… извините, за уши. Не хочу говорить о коллегах плохо, но его ошибочные выводы могут иметь непредсказуемые последствия для носителей.

– Так, значит, вы считаете? – тихо произнес гость, задумчиво почесывая подбородок.

– Да. На ранних стадиях поражения, действительно, достаточно приема простых противовирусных препаратов или вообще можно обойтись без них. Но по нашим расчетам и наблюдениям при поражении порядка двадцати процентов клеток организма органы уже не могут работать без замененных клеток, и их гибель означает гибель органа со всеми вытекающими последствиями, – ответил некробиолог.

Водопьянов тем временем что-то быстро чиркнул в ежедневнике, лежавшим у него открытым на столе.

– Ладно, – задумчиво сказал голубоглазый, выныривая из пучины своих мыслей. – Трофим, я не очень понял про питание и взаимодействие друг с другом ваших объектов. Там в докладе очень сложно все описывалось.

– Питаются они всем, что могут расщепить пищеварительные бактерии человека, подстраиваясь и синхронизируя свои обменные процессы с обменными процессами клеток хозяина. Тут все сильно зависит, насколько сильно человек, так сказать, сросся с вирусом при жизни. Я бы хотел сказать, что тут не хватает полевых исследований.

– Позвольте спросить, почему вы не экспериментируете на сталкерах… или на военных? Гоняться за, как вы их называете, объектами по всей Зоне – не самая лучшая трата времени.

– Мы, конечно, используем добровольцев, но мы же не можем вскрывать живого человека, чтобы узнать, на какой стадии процесс развития колонии вирусов, кроме того, образцы тканей, которые мы приняли за показательные, невозможно взять у живого человека без причинения долговременного вреда его здоровью, – ответил Трофим. – Лаборатория ведет регулярные осмотры, замеры, берет пробы у живых носителей, но наш вирус заботится о своем хозяине и не подает внешних признаков своего присутствия. Конечно, мы скрываем истинную цель наших заборов проб, чтобы не спугнуть сталкера лишний раз. Иногда бывают случаи изменения цвета кожи или глаз, но это… наверное, лучше к Берику Капезовичу, он у нас больше по этому направлению. Другое дело, как их привыкли называть зомбированные, там мы не производим особого ущерба. У вируса в теле носителя идет чистое выживание и свои собственные процессы развития, не обусловленные навязанным ему волевым поведением. – Трофим потер руки о колени, видимо, немного смущаясь того, что в чем-то он не уследил за событиями.

– А что же с взаимодействием зомбированных объектов с окружающей средой? Они способны понимать, что от них требуется и что происходит? – сделав свои выводы, спросил Алексей.

– Сам вирус не может иметь интеллекта. Также и в объектах, уже не имеющих самосознания, он способен включать только защитные механизмы, алгоритм которых он успел скопировать при жизни носителя.

– Стрельба из автомата, вскрытие тушенки? – уточнил гость.

– Да. Все сигналы, прошедшие по рефлекторной дуге или другой части нервной системы, начиная от головного и спинного мозга, прошедшие по замененным вирусом клеткам, записываются, так же как и порядок сокращения мышц. И чем чаще наш вирус участвовал в этом, тем слаженнее работают созданные им элементы мышц и органы, также активируются и собственные мышцы и органы человека. Пищеварительная система вполне справляется со своими функциями даже после смерти носителя.

– Потому что она работала без перерыва… И ходят объекты, и стреляют, потому что их научили этому при жизни? – сделал вывод Алексей.

– Именно так, – подтвердил Трофим. – Собственно, сердце также может запускаться при необходимости, как и дыхательные функции. Легкие и другие органы не поддаются разложению…