скачать книгу бесплатно
– Воскресенье через день, схожу, поделюсь, – обещал Алексей.
– А я завтра пойду с утра, тоже расскажу, нашла, нет ли, – вздохнула Юлия Дмитриевна. Она подозревала, что ей просто подсунули психотерапевтический эффект – заменить поиски дочери заботой о чужой могиле.
Царапина упорно не заживала, несмотря ни на что, даже клей для ран и порезов ее не брал. Края не хотели срастаться и все тут. Яркая полоса не покрывалась коркой. Поэтому Андрей беспокоился и звонил товарищам по несчастью.
Алексей был глухо недоступен.
Юлия Дмитриевна не брала трубку.
4 июня
Так прошли и воскресенье, и понедельник… Царапина воспалялась все сильнее, даже стала кровить по всему периметру, ныла не переставая.
Андрей погуглил Алексея – хоть и не знал его фамилии, но жена Дина, укушенная змеей и впавшая в кому – тема светской хроники. Действительно, поиск дал фамилию этой семьи – Агаповы. Алексей – пианист, даже небезызвестный. Это объяснило Андрею, почему лицо Агапова показалось ему знакомым.
Андрей попытался обзванивать больницы, чтобы через Дину найти Алексея, но понял, что это занимает слишком много времени.
Решил сходить на Ваганьково – отыскать могилу Василия Ве Кузнецова на четырнадцатом участке и, возможно, ухаживающую за ней тетку в черном.
Могила нашлась удивительно быстро. Она была у самой дорожки: плита с овальной фотографией щекастого младенца как из «Книги о вкусной и здоровой пище», надпись странная: «Василий В. Кузнецов. Ум. в 1936».
Что, так сложно было выбить отчество, – если оно вообще малышу нужно – и дату рождения? По фотографии – годика два.
Могила была явно прополота недавно и старательно, а на лавочку у бугорка с плитой посажены дешевые мягкие игрушки. Новые.
Доступность могилы Василия Ве Кузнецова насторожила Андрея. Даже девочка внучка ведьмы могла найти ее и передать координаты бабушке, чтобы та морочила людям головы.
Андрей немного погулял по кладбищу, стараясь силой мысли привлечь Юлию Дмитриевну и уж встретить ее, наконец. Набрал ей несколько раз. Не отвечала, как обычно. Сообщений не читала. «У нее и телефон-то кнопочный! – догадался Андрей и подумал: А не оставить ли ей записку? Испугается еще записки, совсем с ума сойдет, у нее же психика лабильная».
В раздумьях он дошел до нового колумбария и свернул в узкую тесную галерею. С двух сторон с низу до верху блестящие черные мраморные квадраты с именами, фотографиями, искусственными цветами на полочках, иногда и декоративные свечи стоят: церковных тут нет. Почему-то этот узкий мрачный лаз со светом в конце привлекал Андрея. Было грустно, но таинственно. На полочке одного женского захоронения помимо вазы с протухшей водой и увядшими розами торчала яркая поздравительная открытка. Это было немного странно, и Андрей пальцем отогнул край. Прочитал: «Дорогая моя доченька!» Стало горько, но чужая бесконечная боль вызвала и любопытство. «Что ж, так работают зеркальные нейроны. Соболезную – и интересуюсь!» – мысленно сказал себе Андрей и взял открытку.
Он читал, и у него невольно поднимались брови. О царапине он забыл, словно она перестала болеть.
«Дорогая моя доченька! Поздравляю тебя с Днем рождения! Что же пожелать тебе? Вечного покоя, мир Духу Твоему. Дорогая, любимая!
Ты мне сегодня снилась, мы твой Праздник отмечали будто в какой-то квартире, помню, что в Марьино почему-то. Весело было, ты смеялась! Отмечала ты с подругами Настей и Диной, и говорила ты, что это твои новые подруги, и скоро они уедут, а ты вот останешься. Других подруг ждать будешь, а потом и нас с папой дождешься. Настя мне во сне не понравилась, она как наркоманка какая-то смеялась ненормально. А Дина хорошая. Вот бы она осталась с тобой не уезжала. Так я во сне подумала. Снись чаще, любимая моя! Целую тебя!»
Это было совпадение, но не могло быть совпадением.
Андрей сфотографировал открытку, попробовал отправить снимки Алексею и Юлии Дмитриевне, но дело было дохлое.
«Нет, ну старухе и Алексею надо это передать как-то! Интересно же!» – волновался Андрей, хотя, конечно, слова «индуцированное бредовое расстройство» вертелись у него в голове.
Андрей распечатал фотографию открытки в ближайшей «Копирке», купил конверт, написал Юлии Дмитриевне не пугающее по возможности письмо, запечатал и подсунул под игрушечного мишку на лавочке. Заметил с удивлением, что мишка подписан, на спине у него выведено: «Вася. Могила. Уч.14».
«Старуха-то сумасшедшая», – огорчился Андрей, хотя чему, собственно, огорчаться. И кто из них нормальный.
2 июня
Алексей пришел в воскресенье в крематорий Хованского кладбища с одной белой лилией, как архангел Гавриил.
Ритуальный зал номер три был закрыт, прощания шли в других залах. Алексей несколько раз подергал черную ручку черной двери указанного ему зала и отошел в нерешительности. Было уже без пяти двенадцать, у этого зала никто не собирался. А имени покойной, любившей при жизни лилии, Алексей не знал.
К нему подошел мужчина в спецодежде сотрудника крематория. Взглянув на него, можно было сказать, что это человек устойчивый к спиртному, с крепкими нервами и привычным выражением напускной грусти на лице.
– Я смотрю, вы с лилией, – сказал сотрудник крематория, оглядываясь по сторонам, словно кого-то ища взглядом. – Вы к Ласточкиной?
– Третий зал! – волнуясь, ответил Алексей.
– Опоздали вы. Но я вас проведу проститься, – сказал сотрудник, демонстративно раскрыв и подставив Алексею карман форменной робы.
Алексей знал, куда идет, и на всякий случай запасся наличностью. Бросил в карман 500 рублей.
– Гроб открою для вас, – сказал сотрудник, не закрывая кармана и не меняя позы жеребца, позволяющего поправить на себе стремя.
Алексей кивнул и опустил в карман еще пятьсот.
Работник крематория этим удовлетворился и повел Алексея куда-то через «служебный вход». Дорогой Алексей спросил:
– Разве не в двенадцать?
– Перенесли на 11.30. Не сказали они вам?
Это что-то объясняло.
Вскоре они через боковую дверь оказались в зале номер три.
Там стоял на ленте конвейера, готовый отправиться в последний путь, маленький, словно игрушечный нарядный белый гроб, больше похожий на торт в сливочном креме.
У стены на стуле сидела, сняв туфли, сотрудница крематория в тесном черном костюме, из-под пиджака во все стороны лезли черные полиэстеровые рюши, что делало женщину похожей на рыбу с плавниками.
Женщина была серьезно пьяна.
Алексей поздоровался с ней со скорбным видом. Женщина закивала и даже помахала рукой в ответ, а потом обратилась к гробу:
– Машенька, девочка! Передай там привет моему сыночку Игоречку!
К запаху лилий и свечного воска добавилась яркая струя перегара.
Сотрудник, не обращая внимания на коллегу, покрутился у гроба, плоскогубцами вынул какой-то длинный гвоздь и поднял крышку.
Из-под нее посыпались белые лилии, целую гору уместили в гроб.
Алексей приблизился, чтобы добавить свою лилию, что еще делать, он не знал.
В гробу лежала кукла, возможно, сделанная из воска. Желтая пыльца лилий замазала атласную подушечку.
Алексей растерянно вгляделся в лицо куклы, изображающей девочку лет трех и с ужасом увидел грубо зашитую вмятину над восковым ушком.
Кукла в его глазах тотчас стала мертвым ребенком. Он заметил небрежно нанесенный грим, плохо скрывающий черноту вокруг зашитых глаз, темные запавшие зашитые губы.
«Почему губы западают? И виски тоже как будто вдавленные, хотя деформирован только один», – подумал Алексей и нагнулся, целуя девочку в лоб.
Лоб ее был холодным, твердым и горьким: формалин или грим.
Ощущая на губах эту щиплющую горечь, Алексей услышал тонкий детский голос:
– Дядя Леша… Вход в подземный мир в метро… Новослободская… Увидишь странное, там разбей и войди… А лучше не надо, не ходи туда, прими волю Бо…
– Вот он, убийца! – закричал женский сорванный голос, и это был не голос пьяной сотрудницы крематория.
Алексей отпрянул от Машеньки, краем глаза заметив, что губы ее все-таки зашиты – и как же она говорила?
Увидел одного полицейского, а второй уже хватал Алексея за локоть.
Сотрудник крематория присутствовал и с большим одобрением кивал.
Он и пьяная женщина оказались понятыми.
Алексея задержали по подозрению в убийстве Маши Ласточкиной.
Неизвестный убил ее сильным ударом тупого предмета по голове. А потом написал в соцсетях ее матери, что будет на похоронах.
Алексей оценил оперативную работу полиции и вызвал знакомого адвоката. У него было прочное алиби: в момент гибели Маши он находился в больнице у Дины.
Тем не менее несколько часов до встречи с адвокатом, худенькой девушкой, похожей на героиню Фицджеральда – с блестящими уложенными волосами, длинными бусами на плоской груди и единственным ярким пятном на бледном лице – бутоном карминных губ – были весьма неприятными часами. Алексея задержали жестко, немного попинали прямо в ритуальном зале номер три.
Пьяная сотрудница при этом, падая, собирала лилии, охрипшая женщина, видимо, мать Маши, сдавленно рыдала, а работник крематория звонил, вызывал какую-то машину.
Алексей понял, что это ненастоящие похороны, кремации сейчас не будет, до закрытия дела Машу вернут в морг. И странная мысль о том, что с ней еще можно будет поговорить, давала ему силы держаться.
Наконец, дыша духами и ставя ногу за ногу в узкой шелковой юбке и мюлях на каблуках вошла адвокат, Елена.
Это была очень приятная встреча, Алексей давно так не радовался при виде женщины, однако быстро возникли вопросы, на которые отвечать оказалось сложно:
– Зачем вы пришли на похороны незнакомого ребенка? Как вы узнали о них? Почему так долго целовали усопшую?
– Я хочу вернуть к жизни Дину, и ведьма сказала мне, что я должен спросить у покойницы, у Машеньки. Назвала время и место нашей встречи с ней. С покойной Машенькой.
Елена вскинула брови, обнаружив тем самым, что они у нее есть, и принялась в задумчивости грызть бусы.
Затем Елена взяла на себя труд поднять списки родных и знакомых Алексея, похороненных на Хованском кладбище. Списки свелись к одному старому знакомому, музыканту-флейтисту. По рабочей версии Алексей шел с лилией к нему на могилу, но по пути услышал от прохожих, что в третьем зале прощаются с младенцем и ощутил сентиментальное желание выразить соболезнование. Алексей находится в тяжелом эмоциональном состоянии в связи с тяжелым состоянием супруги, кстати, у нее в больнице он и был такого-то числа в такие-то часы, что могут подтвердить врачи и персонал больницы, есть запись в журнале посещений.
Адвокат настоятельно порекомендовала Алексею срочно навестить психиатра, и он вышел из околотка под подписку о невыезде.
Но направился Алексей не к психиатру, а на станцию Новослободскую – Дину могли отключить от аппарата со дня на день.
А Юлия Дмитриевна сразу приняла и полюбила Васеньку. Заказала крест и оградку. Стала ходить в «Смешные цены» и выбирать Васеньке игрушки, которые в разных комбинациях усаживала на лавку или вешала на крест, забирала периодически в стирку.
Когда Настя пропала, Юлия Дмитриевна уволилась из школы и посвятила себя поискам дочери. В начале они были довольно рациональны. Она сотрудничала с полицией, с «Лизой Алерт», обзванивала больницы и Настины контакты по записным книжкам и соцсетям, собирала волонтеров из числа бывших учеников, и они прочёсывали парки.
Полиция нашла в канализационном колодце на улице, где жила Юлия Дмитриевна, труп девушки, пропавшей несколько месяцев назад. А Настя словно сквозь землю провалилась.
Постепенно Юлия Дмитриевна опустилась, растеряла былую энергию и рациональность и стала бесцельно бродить по вокзалам, свалкам и трущобам, заговаривала с бомжами. Марьинскую ведьму ей посоветовала бомжиха Татьяна. Она постоянно сидела на лавочке у метро, спала сидя, никогда не ложилась, милостыню не просила. Юлия Дмитриевна приносила ей еду. Татьяна, довольно молодая и очень чумазая, с колтунами и раздувшимися как лососи с икрой ногами, скуластая брюнетка, никогда ничего не говорила, хотя и смотрела острыми сорочьими глазами, разумными. Однажды Юлия Дмитриевна видела, как Татьяна читала журнал «Космополитен», кем-то брошенный, а однажды – курила кем-то оставленную сигарету, и делала это изящно, как дама.
Третье однажды – Татьяна сказала: «Идите к Марьинской ведьме. Она все знает». И замолчала уже навсегда.
9 июня
Юлия Дмитриевна нашла на могиле конверт. Это было письмо Андрея, и лежало тут давно. Из-под плюшевого мишки оно выскользнуло куда-то в заросли лилейника, а позже ветром его вынесло на могильный бугорок. Письмо уже не однажды намокло и высохло и текст сохранился не полностью. В результате Юлия Дмитриевна подумала, что сон про Настю и Дину приснился Андрею, и, найдя в сумке записку с его номером, принялась Андрею звонить. Он был недоступен.
18 июля
Юлия Дмитриевна, пока лето, экспериментировала с цветами на могиле Васи. Садоводство вообще прекрасно ей давалось, до исчезновения Насти это было ее любимое хобби. Но Настя пропала – и Юлия Дмитриевна больше не выезжала на дачу, она не могла переступить границу города, в котором, как казалось ей, находилась ее дочь, живая или мертвая.
Она очень красиво посадила маки и васильки, и жалела, что цветы нельзя подписать, как игрушки, – ведь кто-нибудь сопрет. Потеряв дочь, Юлия Дмитриевна стала мелочно подозрительна. Да, маки оборвут и бросят, а васильки стойкие, их продадут.
Тревожность нашла выход в удачной мысли: ночевать на кладбище, пока маки не отцветут. Васильки еще постоят, их можно прикрывать на ночь листвой и ветками.
Прошло уже полтора месяца заботы Юлии Дмитриевны о могиле Васи. Ее немного беспокоило, что Василий не выходит на связь. Видимо, ему просто пока нечего сказать, ведь он не нашел Настю в загробном мире – и слава Богу.
С другой стороны – Юлия Дмитриевна с момента исчезновения Насти все время разговаривала с ней мысленно и натыкалась на стену глухого молчания в ответ. Настя не хотела отвечать. А когда Юлия Дмитриевна начала разговаривать еще и с Васей, то ей стало казаться: он-то ее слышит. С Васей глухой стены не было. Хотя не было и ответа. Но в этом молчании чувствовались какая-то застенчивость, заинтересованность и благодарность, этот ребенок стосковался по вниманию.
Под влиянием письма Андрея Юлия Дмитриевна стала считать, что ответ должен прийти во сне. Но Настя снилась только в кошмаре – как уходит она, не оборачиваясь, по длинному темному коридору, а у Юлии Дмитриевны нет сил, чтобы догнать ее и голоса нет, чтобы окликнуть. А Вася почему-то не снился.
И вот первая ночевка на кладбище. Юлия Дмитриевна пришла за час до закрытия ворот, а когда время подошло, пробралась между могил и крестов словно через подлесок и села на лавочку на незнакомой могиле, в высокой черной ограде с пиками. Она давно присмотрела это место, с дорожек ее, тут сидящую, видно не было. Решила так переждать обход сторожей, если он будет, конечно, а затем вернуться к Васе. Она и со своего укромного места увидела бы всех, идущих по дорожке мимо его могилы.
К удивлению Юлии Дмитриевны, после официального закрытия кладбища на ночь не появились ни сторожа с обходом, ни мерзавцы, ворующие цветы, венки и игрушки, ни пьяницы, желающие распить на могилах, ни любовники, ищущие уединения среди могил.
Люди не явились вообще.
Зато активизировались птицы. Казалось бы, они должны спать в сумерках. Но птицы – скворцы, дрозды, вороны, синицы – продолжали издавать звуки и порскать в цветах. Днем они то ли сидели выше, то ли притаившись, а теперь им никто не мешал, и их присутствие стало очевидным.
Юлия Дмитриевна сидела неподвижно и птицы не боялись ее, слетали на нижние ветки тополя рядом с могилой, на которой расположилась женщина, на оградку… Они смотрели Юлии Дмитриевне в лицо своими смоляными капельками глаз и словно бы хотели что-то сказать…
– Что, что, мои хорошие? – даже спрашивала Юлия Дмитриевна, хотя и не ждала ответа. – Где моя Настенька?
– Карр! – ожидаемо и одновременно внезапно ответила ворона и перелетела с ветки на ограду другой могилы. Птица посмотрела на Юлию Дмитриевну и даже сделала некое движение крылом и головой, что можно было при желании и фантазии истолковать как приглашение следовать за собой. Желание и фантазия у Юлии Дмитриевны нашлись. Она поднялась с лавочки и выйдя за ограду той могилы, на которой сидела, приблизилась к другой.
Ворона издала одобрительный скрип и перелетела на оградку с противоположной стороны дорожки. Юлия Дмитриевна последовала за ней, думая, что и в самом деле ей пора покинуть убежище и возвратиться к Васечке.
Пролезть через кучно стоящие ограды к вороне она не могла, но увидела, что ворона клюет на могильном памятнике что-то яркое вроде яблока или помидора. Расклевала, разломала плод – каркнула – и будто ветром унесло ее.
Юлия Дмитриевна узрела в этом какой-то знак и стала вглядываться в расклеванное, неприятно красное, даже особенно ярко красное в сгущающихся сумерках.
Появилась стайка дроздов-рябинников. Они, видимо, сами не смогли бы расклевать то, что с легкостью распотрошила ворона, но теперь увлеченно занялись едой.
Юлия Дмитриевна залюбовалась: темнело, и птички выглядели как изящные силуэты, вырезанные из черной бумаги. Они кукольно наклоняли головки, мелькали тонкие клювики, выщипывая красные брызги, и лапки потешно переступали по надгробию из светлого камня. «Как чертики», – почему-то подумала Юлия Дмитриевна и тотчас увидела: это и в самом деле мелкие силуэты чертей, рвущих и разбрасывающих алое мясо.
