Катарсис

скачать книгу бесплатно


– Не притворяйся идиотом. У тебя неплохо получается, но это тебе совершенно не идет.

– Хочешь поговорить о работе?

Лилия рассмеялась и сбросила с себя платье:

– Именно! – она снова зашлась в припадке истерического хохота. – Именно за этим девушки зовут молодых людей к себе в спальню. Все, что тебе нужно на столике рядом с кроватью.

– Признаюсь, так грязно меня еще не использовали.

– Мне плевать. Раздевайся, можешь выпить немного, если чувствуешь себя неловко и лезь в кровать.

К черту! Кто я такой, чтобы отказываться от подобных предложений?

Ночь прошла великолепно, настолько великолепно, что с утра меня вышвырнули на улицу, как шелудивого пса. Напоследок Лилия сказала своим противным надменным голосом: «Я вызову тебя, когда буду снова нуждаться в твоих услугах», вот и вся благодарность. Я вышел на улицу и поймал первое попавшееся такси. До моей квартиры отсюда минут двадцать езды. После всего, что случилось с Марселем, его дом перешел в собственность кого-то из его дальних родственников. Соответственно, и вернуться мне было некуда. Я даже не смог забрать свои пожитки, пришлось на скорую руку искать съемное жилище. Дешевые домики были только в новом Тенебрисе, а жить в квартире – это не по мне.

– Куда? – рыжеволосый парень в кепке, повернутой козырьком назад, оглянулся и пристально, оценивающе посмотрел на меня.

– Новый Тенебрис, 36. Дом в самом начале, напротив бара «Зигота».

– Знаю-знаю. Вы не местный, получается? Выглядите как местный.

– Это неважно. Можно без разговоров?

– Конечно.

Таксист умолк и врубил радио. Стильный научил меня одной вещи, даже двум: агакать и с филигранной точностью угадывать название почти любой песни с первых секунд. У нас с ним была небольшая игра. Кто первый угадает название песни, не идет за выпивкой. Иногда мне не хватает Стильного и тех дней. А сейчас на радио играет Japanese Voyeurs – «Milk Teeth». Стильный бы точно оценил эту композицию. Вполне в его вкусе, ага.

Жизнь. Мог бы я когда-нибудь подумать, что стану наемником и дешевой шлюхой, которую с утра выпроваживают на мороз? Приеду и хорошенько нажрусь. Пожалуй, даже уйду в запой на пару дней. Не хочу видеть ничего и никого. Хочу забыть обо всем, но не могу. Я так устал. К черту! Пока я жив, буду бороться. Как же противоречивы люди. Как в одной голове могут уживаться одновременно две противоположные идеи: желание побыстрее сдохнуть и несгибаемая воля к жизни? Наверное, именно поэтому сложно создать полноценный искусственный интеллект. Как заставить машину сомневаться во всем, включая себя?

Остаток пути я провел в полудреме. Меня грела только одна мысль: у меня есть лутум, а в баре напротив дома полно бухла.

«Ты думаешь, Си?»

«88 год по календарю де Индра,

Отель Селестра»

Кто я? Что я? Зачем я? Почему я существую? Я никогда не ощущал себя человеком. Всегда, когда я задумывался о себе и сущности своего существования, сознание погружалось в странную дрему. Я плутал по ветвистым деревьям своих мыслей в поисках ответов на, казалось бы, самые простые для любого мыслящего существа вопросы и не находил ничего. Раз за разом я упирался в плотную стену непонимания своей сути. Само мое существование пугает меня. Кровь, что течет по моим венам; сердце, что сокращается, перекачивая ее по всему организму; органы, в которых переваривается пища, рождаются ферменты и бактерии. Все это так чуждо и непонятно мне. Я испытываю отвращение к своей плоти. Страх к своему происхождению. Мне стыдно называть себя человеком.

Рак, который поглощает тело моей матери… мыслит ли он? Если мыслю я? Чем я отличаюсь от рака? Рак тоже пытается выжить, и подобно человеку делает для своего выживания все: даже пожирает того, кто его породил; того, кто дал ему быть.

Я закрыл кран и погрузился с головой под воду. Сколько я смогу не дышать? Когда мне станет страшно? Смогу ли я перебороть свой страх? Десять секунд. Двадцать. Я помогаю матери не из любви, я помогаю ей потому, что не знаю, как поступить иначе. Я весь состою из установок. Я ходячий справочник, чинно выполняющий каждую записанную в него инструкцию. Пятьдесят четыре. Я чувствую! Страх подступает к горлу. Сознание кричит: СПАСАЙСЯ! СПАСАЙСЯ! ЖИВИ! Но я пересиливаю себя, рот непроизвольно открывается, и я делаю вдох, вода наполняет легкие. Еще несколько секунд, и все будет кончено! Я выныриваю из воды. Так же я сделал и вчера, и позавчера. Так же сделаю и завтра. Кто я? Зачем я это делаю? Почему?

Меня зовут Си. Мама всегда говорила, что меня зовут Си. Когда я был маленьким, она гладила меня по голове и все повторяла: «Скоро мы заживем совсем по-другому, малыш Си. Твоя мама точно что-нибудь придумает». Я засыпал на ее руках. А после просыпался среди ночи от звуков музыки и криков очередных ее клиентов. Я всегда делал вид, что ничего не замечаю. Я любил свою мать и понимал, что иначе она не может. Она, как сломанные часы, ее часовая… минутная и даже секундная стрелки застряли в одном положении. В положении ГРЯЗНОЙ ШЛЮХИ! Я ненавижу ее за свое детство. Эта мразь… Кто я? Я Си. Мама всегда говорила, что меня зовут Си. Когда клиенты уходили, она брала вырученный лутум, и мы вместе ходили за покупками. Мама всегда покупала мне что-нибудь вкусное. Я люблю свою маму. Именно поэтому сейчас я должен вылезти из ванны и направиться в новый Тенебрис, там живет Мори. Такой славный. Он такой необычный. Мори нравится мне. Я должен следить за Мори, и тогда рак не убьет мою мать. Точно говорю. Говорю? С кем же я говорю?

Римс сказал, что Мори особенный, и я должен его оберегать. Римс обещал, что если я все сделаю правильно, то моя мама будет жить. Но хочу ли я, чтобы эта СТАРАЯ КАРГА жила? Хочу ли я? Хочу ли? Хочу? Я размахнулся кулаком и ударил себя в скулу. Мне больно. Кровь. Во рту появилась кровь. Ненавижу кровь. Ненавижу быть человеком. Кровь есть только у людей, но крови нет у ангелов. Я верю в Бога. Он такой великий. Как Мори. Ведь Мори может вылечить рак моей матери. Значит ли это, что Мори Бог? Наверное, он какой-нибудь из помощников Бога. Сам Бог вряд ли бы спустился на землю с небес. Или? Что или? Я думал о чем-то? Нужно вылезти из ванны.

Я поднялся, вода стала стекать по телу, волосы прилипли к шее. Я не стригся много лет. Мама всегда заставляла меня стричься очень коротко. Прямо как Мори. Я хотел бы выглядеть, как Мори. Быть таким же великим, чтобы лечить рак. Но велик ли тот, кто лечит грешников? Я люблю маму, но мама очень много грешила. Я шагнул на коврик ванны. Мне нужны ножницы. Я хочу выглядеть, как Мори. Где их взять? Я побрел в гостиную. Может быть, они в шкафчиках? В этих отелях всегда все лежит непонятно где. Я начал выкидывать вещи из шкафчиков на пол. Где же? Белье… верхняя одежда. Где ножницы? Они НУЖНЫ МНЕ. Ярость захватывает мой разум. Нельзя злиться. Когда я злюсь, то делаю много глупостей. Но я так зол. Хочу что-нибудь сломать. Хочу, чтобы мне было больно. Я взял бутылку со стола и сильно ударил ей об стену. В разные стороны полетели осколки, но самый большой остался у меня в руках. Я провел им по запястью, на пол полились капли крови. Мне больно. И теперь мне так спокойно. Я больше не зол. Ножницы должны быть внизу. Я схожу вниз и попрошу их. Или можно зайти в соседние номера, но откроют ли мне? Я не знаю. На ресепшене сидит такая хорошая девушка. Когда она заселяла меня с утра, то так ласково мне улыбнулась. Обычно никто не улыбается мне. Мне обидно.

Я толкнул плечом дверь и вышел в коридор. Тут есть люди. Почему они так странно смотрят на меня? Что со мной не так? Какой-то мужчина идет ко мне. Он зол. Почти так же, как я несколько минут назад.

– Ты совсем озверел, наркоман чертов, тут же дети? Оденься или я вызову охрану, – мужчина подошел почти вплотную ко мне, посмотрел на мою руку, и его лицо перекосила странная гримаса: страх, смешанный с отвращением. – Сумасшедший, – только и смог он выдавить из себя.

– У вас есть ножницы? Я хочу быть похожим на Мори, для этого мне нужно убрать все лишнее. Понимаете? – я заглянул в глаза мужчины, но тот продолжил пялиться на меня отсутствующим взглядом. Вся злость пропала из его взора.

– Папа! – крик ребенка. Точно. За спиной у этого человека расположились его жена и дочь. Они красивые. Я обошел мужчину и направился к ним. Они смотрели на меня, не отводя взгляда.

– Может, у вас есть ножницы?

– Не смей приближаться к ним! – мужчина вернулся в сознание. Почему он недоволен? Что я сделал не так? Моя мама тоже всегда была всем недовольна. Меня это БЕСИЛО! Я ненавидел, когда она била меня. ТВАРЬ ВСЕГДА БИЛА МЕНЯ ПРОСТО ТАК! Я никогда не делал ничего плохого. Я знаю. Осколок бутылки все еще в моей руке. Я повернулся и ударил мужчину осколком в живот. Он хотел обидеть меня. Сделать мне больно. Я ударил его еще раз и еще. Мужчина упал на пол и зашелся в странном кашле.

Крик! Кричит женщина. Я ненавижу крики. Я ударил молодую женщину осколком бутылки прямо в шею. Ее крик превратился в бульканье. Теперь это не раздражает. А маленькая девочка? Она смотрит на меня без злобы. Я ей понравился? Скорее всего… дети лучше всех видят истинную натуру человека. Мне нужны ножницы. Я слишком много времени потратил на эту семейную пару.

– Вам нужно научиться манерам, – сказал я, направляясь к лифту, – не бери пример со своих родителей, девочка. Они страшные грубияны. Запишетесь к семейному психологу.

Мое естество горит… то, что люди называют пенисом. Я бы с удовольствием избавился от него. Эта штука! Она кажется мне противоестественной, ее не должно быть. Но между ног и в ногах находится слишком много артерий, один неудачный надрез, и смерть заберет меня. Не хочу умирать. Но при этом не хочу быть и мужчиной. Да и женщиной я быть не хочу. Мне хочется быть пустотой. Мори точно не думает о таких глупостях, он всегда уверен в себе. Этот человек просто не может быть не уверен. Он божество во плоти! Я знаю это. Я верю в это!

Я нажал на кнопку лифта. Двери открылись и на меня уставились ошарашенные глаза красивой девушки. Она сжимала в руках сумку, ее зрачки расширились настолько, что заполнили собой почти всю радужную оболочку. Она боится меня? Почему?

– Вам страшно? – я зашел в лифт. – Почему вам страшно? Я внушаю ужас?

– Нет… – девушка буквально выдохнула это слово и после зашлась в приступе плача, но делала она это почти беззвучно. Только иногда всхлипывала да дергала плечами.

– Вам на какой этаж? – я хотел быть вежливым, мама говорила, что с девушками нужно обходиться по-особенному, как джентльмен. – Может быть, вам помочь? – я хотел забрать сумку из рук девушки, но она не выпустила ее. Только теперь я заметил, что весь в крови. – Простите меня, – я замялся, мне стало стыдно, – я не хотел пачкать ваши вещи.

– Ничего… – девушка снова выдохнула слова. Странная. Я нажал на кнопку первого этажа, и лифт тронулся.

Восьмой… четвертый… второй… Дзинь! Приехали! Я вышел и осмотрелся. Вокруг так много людей! Уже утро? Наверное. Ножницы! Нужно было спросить у девушки. Прошлого не вернуть. Я упустил момент, а у нее вполне могли быть функционирующие ножницы, это сильно бы упростило мою задачу.

Крики? Почем люди вокруг кричат? Почему показывают на меня пальцем? НЕНАВИЖУ! Я презираю невежливость, презираю отсутствие такта. Человек должен быть благородным, а если он неблагороден, то он не должен «быть». Его нужно уничтожить. Как паразита. Все очень просто.

Я подошел к главной стойке отеля. Красивая, добрая девушка была на месте, только теперь она смотрела на меня без улыбки. Почему?

– Мне нужны ножницы, – сухо бросил я. Раз она смотрит на меня, как другие, то и я теперь стану смотреть на нее, как на остальных. Она больше не особенная. Девушка никак не отреагировала на мою просьбу, поэтому мне пришлось взять ножницы самому. Как же это невежливо с ее стороны, игнорировать просьбу человека. Ужасно невежливо! Я воткнул ножницы прямо в глаз девушки. Теперь крики заглушили почти все, даже мои собственные мысли. Меня всегда интересовала одна вещь: почему люди только орут? Почему никогда ничего не делают? Это удивительный феномен. Их тела сковывает страх, и с ними можно делать все что угодно.

Нужно вернуться в номер. Я должен… Кто-то положил мне руку на плечо. Зачем? Я повернулся?

– Тебя нельзя оставить одного даже на несколько часов, quid tragoedia[8 - Какая трагедия (лат.).]. Ты словно ребенок. Измазался в крови, убил парочку придурков. Ну главное, что ты жив. Идем со мной. Одежду найдем по дороге.

– Римс?

Этот человек. Он не такой, как Мори, но от него тоже исходит этот странный аромат. Он тоже пахнет вечностью.

– Он самый, мой красавчик. Он самый. Я поселил тебя в лучший отель Тенебриса. И теперь его придется закрыть, а всех бедолаг, что видели твои маленькие проделки, придется ликвидировать. Воистину, quid tragoedia! Душенька, теперь все в твоих руках. Сделай так, чтобы эти люди или исчезли, или не болтали лишнего.

– Как прикажете, – Душа поклонилась. Я люблю ее. Она просто великолепна в своем раболепии. Человек во всем должен доходить до крайностей: и в мерзостях, и в добростях.

– Magnifique[9 - Прекрасно (фр.).]. Идем, мой пупсик. Нас ждут великие дела! – Римс взял меня под руку, рукава его фрака испачкались в крови, но его это совершенно не волновало. Этот человек действительно пахнет вечностью.

– Куда мы идем? Мне нужно сменить прическу. Я смогу сделать это сейчас?

– Ты действительно хочешь покромсать свои чудесные волосы этими ножницами? Это действительно будет terribilis tragoedia[10 - Ужасная трагедия (лат.).].

Римс такой высокий и такой худой. У него тоже длинные волосы, как у меня. Мне нравятся его волосы. Они белые. Мои не такие, я очень светлый блондин, а Римс настоящий альбинос. Ему это к лицу. Интересно, а мне к лицу мой стиль? Какой у меня стиль? Я голый?! Действительно. Я же голый. Это так неприлично. Почему я не подумал об этом раньше… Римс обещал одеть меня. Раньше одежду мне подбирала мама, но теперь она в больнице. Я доверяю Римсу, поэтому надену то, что он даст. А волосы? Он спросил что-то про волосы? Я хочу их состричь, чтобы быть, как Мори.

– Я хочу быть, как Мори. Такие же волосы.

– Все хотят быть, как Мори, – Римс улыбнулся. – Решено! Заедем к парикмахеру. И за одеждой. Надо только немного тебя умыть. Это уже сложнее… Эй ты, – Римс остановил одного из своих людей, закованного в тяжелую броню, – где тут туалет?

– Вперед и налево, господин, – человек указал направление рукой.

– Magnifique! Вперед. Через тернии к звездам, так сказать, – Римс затащил меня в туалет. – Теперь стой смирно.

Он снял с шеи красивый красный шарфик и включил воду в раковине. Несколько минут Римс ходил вокруг меня, больно натирая мою кожу тканью. Мне стало холодно оттого, что вода на теле остыла. Иногда Римс отходил в сторону, смотрел на меня и говорил: «Нет. Еще недостаточно! Я хочу, чтобы все было идеально. Perfect[11 - Идеально (англ.).]!».

– Вы скоро?

– Уже, – Римс достал из кармана платок и повязал его вокруг моей раны на руке. – Теперь надень мой фрак и пойдем.

Я послушно принял протянутую мне одежду. Я никогда не видел Римса без фрака. Он такой худой. Как палка. Элегантная палка. Белая рубашка висит на его теле. Почему он такой худой? Он что не ест? Или как это происходит? Почему есть полные люди и худые… мне так жаль, что я не знаю столь многого. А, если говорить начистоту, то я не знаю почти ничего. Мама запрещала мне учиться и общаться с другими детьми. Она говорила, что никто, кроме нее, меня никогда не поймет. Может, оно так и есть? Другие люди пока не проявляли ко мне особой симпатии. Римс и Мори не в счет. От них пахнет вечностью. Такие люди понимают то, чего обычным людям понять не дано. Обычный человек не пахнет, он противно смердит: страх, неуверенность, зависть, злоба, обида, похоть, лень. Больше там нет ничего. Хотя иногда еще можно учуять амбиции, они пахнут немного лучше, но все же: большинство людей пахнут ужасно. Как фекалии. Да! Они пахнут, как переработанные отходы жизнедеятельности. Их переработало общество. Или собственная никчемность? Я не знаю. Я мало чего знаю об этом мире. Мори должен знать ответ или Римс. Мама? Она глупая. Она всегда хотела казаться умной, но она глупая, бестолковая шлюха, которая испоганила всю мою жизнь. Но, тем не менее, я обожаю ее и сделаю все, чтобы спасти ее жизнь.

– Где мы? – я осмотрелся. Римс посадил меня в машину? Я слишком задумался. Кажется, мы внутри его лимузина.

– В машине, пупсик. Мы едем покупать тебе вещи и в парикмахерскую. Еще не забыл?

– Нет. Помню. Я буду выглядеть, как Мори?

– Конечно. Рано или поздно мы все будем выглядеть, как Мори. Ты немного раньше. Это настоящий delight[12 - Восторг (англ.).]! Там поверни налево, – Римс стукнул по стеклу, отделяющему пассажирскую зону от кабины водителя. – Скоро будем на месте. Пока тебя будут стричь, я хочу, чтобы ты внимательно послушал, что я тебе говорю. Собери все свои силы и постарайся не витать в облаках. Я знаю, что тебе очень сложно это дается, но уж постарайся. Разговор важный.

– Хорошо. Как скажете. Я совсем забыл спросить: как там моя мама? Ей не стало лучше?

Правда ли меня волнует мама? Мои слова выглядят искусственными. Мне самому противно их произносить. Но почему же тогда я ощущаю необходимость этих слов? Они, как специи, – без них эмоциональный портрет человека будет неготовым.

– Пока все так же. Стабильно и без изменений. Но, если ты будешь и дальше выполнять мои поручения с такой же четкостью, то скоро она пойдет на поправку. Скоро весь мир пойдет на поправку. Understand?[13 - Понимаешь? (англ.).]

Нужно делать все четко по инструкции и тогда всем станет лучше. Интересно, а что значит это слово в конце? Римс такой умный. Сам я не знаю никаких словечек, чтобы огорошить человека, а вот он постоянно что-то такое говорит, и я его совершенно не понимаю.

– Я буду делать все так, как вы говорите.

– Magnifique! Мы выходим. Я познакомлю тебя с моим парикмахером. Его зовут Док. Имя, конечно, выдуманное. Даже не имя, кличка скорее. Вряд ли у его родителей хватило бы лутума, чтобы купить ему настоящее. Но, если он сегодня порадует нас, то ему хватит лутума, чтобы купить имена даже своим внукам. Дурацкий закон. Кто вообще придумал платить за право носить имя?! Но я не могу его отменить. Люди так привыкли быть рабами, что поднимут бунт, если я захочу их освободить. А еще представляешь… Док не знает, что я министр! Он почти слепой. Но ты не бойся. На качество стрижки это не повлияет.

Римс вышел первым и снова взял меня под руку. Я огляделся: тут так безлюдно и грязно. Мы выехали из центра и оказались где-то на самой окраине Тенебриса. Это не новый Тенебрис, но… что же это за место? Я тут никогда не был.

– Где мы?

– Хороший вопрос, пупсик, – Римс улыбнулся, – шикарный! Мы рядом с Палаточным городом. И мы пойдем прямо в него, чтобы тебя подстригли. Министр в Палаточном городе! Какие заголовки! Жаль, что журналисты никогда об этом не узнают. Это miserabile[14 - Невыносимо (итал.).]… Знаешь, иногда мне так обидно, что есть все эти дурацкие правила: нельзя то, нельзя это. А что, если я хочу и то, и это, и вообще все?

Хотеть всего? Мама говорила, что это неправильно, что нужно знать свое место. Но так ли это? Теперь, когда я лично видел обратные примеры, видел необычность Римса и величие Мори, мне кажется, что мама снова солгала мне. Можно все и можно быть всем. А еще мама говорила, что у каждого атома с самого первого дня его появления уже есть четкая инструкция к действию, а действие это – и есть смысл существования атома. Интересно, что это значит? Действие и есть смысл? Иногда мама говорила очень странные вещи.

Палатки! Они такие чудные: чем больше палатка, тем сильнее она похожа на игрушечный домик. В такие обычно селят хомячков или крыс, только у них домики сделаны из пластика, а эти из чего? Из брезента? В детстве я слышал, что есть такая штука – цирк называется, туда отводят хороших детей, если они не делают никаких гадостей… Почему тогда меня ни разу не сводили? Неужели я с самого детства был столь отвратителен? Или это мир отвратителен? Кто решает, что отвратительно, а что нет? Почему вообще кто-то имеет право на подобные решения? Почему? Я спрашиваю: ПОЧЕМУ?! ЗА ЧТО?! ЗА ЧТО?! Я никогда не вел себя плохо. Я так считаю. У меня есть свой взгляд на то, что такое хорошо и что такое плохо. А эти черви… даже моя собственная мать… они думают иначе. НЕНАВИЖУ!

Палатки! Они столь непохожи на все, что я видел раньше. Это место словно срисовано с моих самых красивых снов. Все вокруг настолько цветастое, как будто впитало в себя все цвета радуги, словно гигантская палитра с красками однажды пролетала мимо этого места и рухнула прямо в его середину, забрызгав весь Палаточный город яркостью.

Люди? Тут их вроде много, но я никогда не обращаю на них внимания, не запоминаю лиц. Люди мне неинтересны. Римс гордо тащит меня сквозь толпу, ни у кого не возникает вопросов к нам, хотя для обычного человека – мы выглядели бы странно. Мне почему-то так кажется. Но важно ли это? Скоро я буду выглядеть, как Мори. Впереди такая забавная палатка, совсем крошечная на фоне других, она скорее даже и не палатка вовсе, а как у индейцев… я не могу вспомнить, что там у индейцев, но оно треугольное и маленькое. Они там спят и живут. Мама читала мне в детстве про индейцев. Мне очень нравилось.

– Нам сюда? – спросил я у Римса, который остановился у входа в забавную палатку.

– Да. Старик, что тут живет, он просто гений. Genius![15 - Гений (лат.).] Видишь мои ровные локоны? Видишь, как чудесно они уложены? Все это – его заслуга. Я бы хотел, чтобы он стал моим личным парикмахером, но так дела не делаются. Золушка потеряла весь свой шарм, когда перестала быть простой девушкой и вышла замуж за принца. Человек ценен ровно до того момента, пока его ценность не признана обществом. Тогда он старается, лезет из кожи вон, чтобы доказать себе и всем окружающим, что стоит чего-то. Это суровая правда жизни, мы все теряем ценность, как только нас замечают и признают. Не я это придумал, but i completely agree with this.[16 - Но я полностью согласен с этим (англ.).] Воистину чудесная мысль! Но давай вернемся к делам более насущным. Идем внутрь!

Мы пробрались в палатку, пришлось сильно пригнуться, особенно Римсу, потому что он очень высокий. Я бы хотел иметь такой же рост, как у него. Внутри палатки нас встретили небольшой стульчик и пожилой мужчина, что расположился на полу возле этого стульчика. Он прихлебывал чай, сидя на пушистом коврике и увлеченно насвистывал какую-то мелодию. У старика интересная внешность: его голову обрамляют длинные седые волосы, а на лице пушистая, тянущаяся почти до живота, борода. Мама рассказывала мне одну притчу. Как же там было? Как?! А! Точно! В городе жили два парикмахера: один был красиво подстрижен, другой нет. Все ходили к первому, не понимая, что его красивая стрижка – заслуга второго.

– Приветствую вас, занимайте место, – бородач указал рукой на стул.

– Это я, старик! – Римс радостно прошествовал через палатку и протянул мужчине руку. – Как твои дела?

– Дела? Дела хорошо или нет? Никто не знает, как его дела на самом деле. Могу только дать абстрактную субъективную оценку, полностью зависящую от моего настроения.

– И? – Римс скривился в улыбке. Она у него такая странная… не злая, но какая-то немного надменная. В этом есть шарм?

– Хорошо дела. Ты стричься пришел или как?

– Или как. Парня привел. Его шевелюра, она просто brilliant[17 - Блистательный или бриллиант (англ.).]! Смотри не угробь эти прекрасные локоны.

– Пусть садится, – бородач приподнялся, – как стричь?

– Как Мори, – выпалил я.

– Вот как, – старик понимающе посмотрел на меня, – Мори дал мне имя и смысл. Тебе тоже?

– Да, – я уселся поудобнее. Никогда не любил стричься, мама всегда заставляла меня; когда челка доходила до глаз, она брала меня и стригла почти под ноль. И так каждый раз. – А как вас зовут?

– Мори сказал, что меня зовут Док. До этого меня не звали никак. Я просто был.

– Приятно, я Си. Меня так мама назвала.

– Tempus[18 - Время (лат.).], – Римс постучал по своим часам, – у нас его очень мало. Не томи, Док. Давай быстрее.

– Не торопи. Мне нужно понять, кто я… где я. Представить примерную картину того, что находится передо мной. Как мне, по-твоему, стричь, если я ничего не вижу?

Интересно, а как можно что-то делать, если ты совсем ничего не видишь? Наверное, Док пользуется другими рецепторами для того, чтобы считывать информацию. Как же там было? В учебнике… слух, осязание, обоняние, зрение и вкус? Вроде все. Зрения нет, но остальное же есть, а, значит, человек вполне может эффективно существовать. Ну, я так думаю. Разве четыре системы не заменят одну?

– У тебя есть двадцать минут, старик, а я пока схожу нам всем за лимонадом, – Римс покинул палатку, оставив нас с Доком наедине.

Док приложил свой палец к моим волосам и после облизнул его. Несколько раз понюхал мою макушку и с улыбкой взялся за машинку для стрижки.

– Ты хочешь быть, как Мори сейчас или, как Мори тогда?

– Сейчас. Прошлое есть иллюзия.